***
— меня, кстати, чимин зовут. эхом отдаётся в памяти стоит только открыть глаза. и на повторе. раз за разом. всего пару, казалось бы, незначительных букв, а сердце в мгновение заходится в бешеном темпе. сокджин его точно убьёт. в целом всё не так уж и страшно. подумаешь проснулся с совершенным непониманием происходящего, головной болью и вакуумом вместо мозгов. делов-то. подумаешь, не понимает где он, не понимает кто он, не понимает который сейчас час и как он вообще тут оказался. в голове один белый шум и слова, что прокручиваются не переставая, заставляя поджать пальцы на ногах от понимания, что возможно, самую малость, он оплошал. а потом на смену этому приходит чужой голос и раскрытые резко шторы, теперь не скрывающие высоко поднявшегося солнца, что в данный момент ослепляет не до конца открывающиеся и без того глаза. — ну что, пьянь, проснулся? чужое насмешливое лицо появляется прямо перед его носом, заставляя челюсть отвиснуть от того, насколько парень перед ним красив. его тёмные глаза смотрят словно в самую душу, что определённо не помогает сосредоточиться и вспомнить хотя бы что-нибудь о вчерашнем вечере, что было бы как раз кстати. это насколько он должен был быть пьян, чтобы не увидеть с каким человеком говорит (хотя, если учесть тот факт, что вместо мозгов у него вакуум, то это даже неудивительно)? — спать я с тобой так-то не собирался, в чём ты меня беспочвенно, стоит заметить, обвинил. я просто пытался спать, без тебя, без чимина, без головной боли и твоего сопения на моем диване, что вообще-то вторжение в чужое личное пространство на минуточку, — создание бога громко отхлёбывает из своей чашки, давя производимым звуком на мозг, и чешет живот сквозь футболку своими длинными, прекрасными пальцами (что он, разумеется, не заметить не мог). обидно конечно, что спать с ним не хотели (да и не факт, что захотят теперь уж), но понять человека можно. он пьяному себе и сам бы не дал. — что за дети такие сейчас пошли, понять не могу. руки у него такие же красивые, как и лицо, сильные, жилистые и наверное неплохо смотрелись бы на его шее. такой ошейник он бы носил хоть каждый день. разве что сокджин за такие мысли к человеку, чьё имя он ещё даже не узнал, ему настоящий наденет. чонгук уже слышит это: «побойся бога, чонгук, как не стыдно!», высоким голосом старшего и его сморщенное лицо. — ты бог? — тэхён я, жертва ваших пьяных похождений и веры в слова друзей. бог тоже ничего конечно, но тут ещё посмотреть надо. мало ли кому пьяницы сейчас поклоняются. — я просто не знал, что чимин это чимин и ему настолько башню рвёт. — бубнит в ответ, пытаясь оправдаться. — тебя тоже рвало знатно, знаешь ли. спешу уведомить, что химчистка полностью за счёт семьи чон. это был мой любимый ковёр и за такое кощунство так просто не прощают, — тэхён смешно дует губы, а после звонко шлёпает по заднице пиздострадальца. в отместку конечно же, хотя чонгук определённо ничего против такого исхода не имеет. будь это в другой обстановке было бы вообще идеально. — вали уже к себе, ребёнок. не подозревал чонгук и того, что это сказанное хриплым низким голосом «ребёнок» создания бога плотно прицепится к нему его личным «погонялом» (хотя ким учится всего на два курса выше!), а сам тэхён засядет в его голове без желания забываться и своими ухмылочками будет вынуждать уединяться с небольшой проблемкой в туалете. при том, что сам тэхён появляется на глаза лишь пару раз за несколько дней, большую часть времени уделяя учёбе и работе.***
с тяжёлым выдохом и откинутой головой на стену позади себя при повторном рваном движении руки, перед глазами выстреливают звёзды, оставляя после себя липкую в белёсой жидкости руку и мелко подрагивающие конечности. покрытый испариной лоб и состояние полного поражения совсем не помогает ситуации — желание лезть на стену кажется скоро окончательно сведёт его с ума. если это не сделает раньше желание к самому тэхёну, из-за которого и появилось желание лезть на стену. час от часу не легче, а появление мозолей на руках он кажется научился чувствовать посекундно, пока сам тэхён живёт себе спокойно и наверняка даже не догадывается, что на его ахуенные голые ноги (однажды тот заявился на кухню, где сидел бедный чонгук в шортах выше! колена, доводя чона до полного отключения рассудка) дрочили наверное больше, чем на его же руки. поэтому чонгук не совсем уверен чему он рад больше: что встречает кима также редко, как и нормальный сон без его же участия или что не встречает его чаще, чтобы эти сны даже не думали заканчиваться. и возможно тот факт, что живут они с ним в одном доме, где разумеется дрочку младшего может запалить любой (но определённо лучше, если это будет именно тэхён), вызывает у него желание намеренно не запирать дверь. адреналин лишь сильнее распаляет. сокджин определённо бы сожрал ему весь мозг, если бы был здесь. убирая заранее приготовленными салфетками следы надругательства над чистым образом своего, к сожалению, только в мечтах, божества, чонгук кидает взгляд на часы. сегодня тэхён задерживается. зато как всегда вовремя у телевизора восседает чимин. — чонгук-а, ты знал, что мастурбацию практикуют не только люди, это делают ещё и олени, обезьяны, кенгуру, моржи и белки, но в этом списке почему-то нет кроликов. — наигранно удручённо лепечет он, жуя сырные шарики, пока на фоне идёт что-то напоминающее мясорубку из людей. глаза чонгука стремительно закатываются к мозгу. — в тебе явно что-то сбоит, дрочишь в таком количестве, что страшно подумать, что будет с твоим ебырем, когда он у тебя появится. — я даже спрашивать не буду откуда у тебя такие обширные познания в животном мире, но волноваться за мою половую жизнь тебе нет никакой нужды: ты мне в ней явно не помощник. — шутки про его схожесть с домашним питомцем, наверное, будут жить даже после его смерти и, если однажды на своём столе он обнаружит клетку с пушистым созданием, которого все его знакомые дружно назовут «гуки», большого потрясения все эти знакомые не увидят. но месть будет сладка. — у меня нет никакого желания претендовать на эту должность. — усмехается парень, а после его ухмылка превращается в насмешливый оскал. ровно в ту секунду, как за спиной слышится низкое: — какая досада. по спине роем ползут мурашки, пока обладатель этой спины каменеет, чувствуя затылком чужое дыхание. — кто же тогда поможет бедному ребёнку с его спермотоксикозом? — знал бы тэхён, что чонгуков спермотоксикоз зовётся его именем, возможно не задавал таких глупых вопросов, но то, что он не знает, наверное, всё же лучше, чем… хотя погодите-ка. — а у тебя есть те, кого бы ты мог мне предложить? — живём один раз, да чонгук? повернись сейчас чон к созданию бога лицом, чимин отчего-то уверен, спустит прямо на месте, потому что тэхён широко скалится, проводя носом за чужим ухом и на выдохе произносит: — с педофилами не вожусь. — и отступает назад, после и вовсе скрываясь на лестнице. в ржущего чимина летит подушка. чонгук летит в душ, надеясь, что он сможет спасти его от очередного стояка. мысли о том, что его член точно отсохнет к возвращению брата, все чаще мелькают в сознании. а ведь он уже не подросток! взрослый, ответственный, умеющий думать головой, откуда только эти выкрутасы организма берутся, подумать только. хоть бери и на кастрацию записывайся. чего не сделаешь ради возможности находится в одном помещении с человеком, из-за которого его затапливает сексуальным напряжением. была бы возможность запретить всю одежду, которая не оверсайз для старшего, чонгук бы пошёл на это не раздумывая, а то его психика как-то не выдерживает. ну, или возможно не совсем. всё-таки это тело слишком прекрасно для того, чтобы его прятать и возможно смерть, которая произошла бы от передозировки ким тэхёном в его жизни не самый худший вариант. стыд и срам. докатился.***
— видел бы ты его лицо, когда я сказал, что у меня вообще то тоже член есть… — кажется их разговор уходит куда-то не туда, думается чонгуку, когда сокджин вместо вреда сигарет (чимин предатель всё распиздел) резко начал рассказывать про то, какие у японцев маленькие члены и про странных трансексуальных мужчин, принявших его за девушку. и он не знает, что из этого ему не нравится слушать больше. поэтому не слушает вообще. — но тэхён считает, что с ним групповуха была бы лучше. — чего? — того! ты хотя бы ради приличия агакай через слово, а не молча пялься сквозь экран, мелочь неблагодарная, никакого уважения к старшим! — чонгук бы и рад, да только не тогда, когда перед его носом его личная головная боль (головы которая головка) в одном полотенце расхаживает, напевая себе под нос и подмигивая ему, вставшему истуканом на пороге своей же комнаты. разве может быть что-то более важное в этот момент? его бедное сердце считает, что нет, вот и выбивается из груди, желая пасть у чужих ног, чтобы по нему наконец прошлись и не мучали. — на что ты так увлечённо смотришь, моргать забывая даже, а? капли, дорожками стекая по оголённой спине, скапливались у кромки махрового полотенца, пока вместе с тканью намокал и чонгук, едва удерживающий свой рот закрытым от той роскоши, которую видеть мог только во снах и грязных фантазиях. а фантазии у него может и грязные, но не все и не всегда. гормоны гормонами, а романтичность души никто не отменял. в перерывах между учёбой, активными мечтаниями и дрочкой у него есть тикток, где каждое второе видео про парочки, музыка про любовь и комментарии, в которых люди безустанно кого-то отмечают. на улице весна в конце концов, хочется любви, романтики и секса не с рукой, но это уже дело такое. может его предмет воздыхания и вызывает в нем бурю чувств, которые почему-то опускаются в пах, но и сам он вызывает неподдельный интерес к своей персоне (и нет он не шарил по его комнате, пока старший был на работе, чтобы узнать о нем чуточку больше, потому что нормально с ним говорить у него возможности нет). у чонгука-то опыт может и есть, но довольно скудный, отношения были, да больше двух месяцев не длились, а все возлюбленные надоедали с завидной скоростью, но этот тэхён почему-то казался другим. на прошлых пассий смотреть часами не хотелось, бежать по первому зову не хотелось, как и не было желания просто быть рядом (не то, чтобы он мог, всё-таки видятся они довольно редко и мало в силу долбоебизма самого чонгука, но всё же), вообще неважно, что делать, главное вместе. в общем он кажется время зря убил в тех отношениях, которые были до, судя по всему. чувств-то таких не было. и так не хотелось никогда. на что он так увлечённо смотрит, моргать забывая даже? да всего лишь на любовь всей своей жизни, кажется. — чего? — я вслух это сказал? ухмылку своего личного бога он, разумеется, не видит, уходя в сторону кухни с глупыми попытками отвязаться от допроса любопытного брата и надеждой, что кроме этого брата его проёб никто не услышал. как же.***
— ты уверен? — конечно же по всем законам жанра, да и без того нарушенного обещания, чонгук оказывается втянут в гениальный план чимина по устранению его недотраха. гениальности в этом плане столько же, сколько в чонгуке гетеросексуальности, но недотрах то явно есть, так что хули нет. — детка, в таком деле неуверенным быть нельзя, иначе никакие мужики тебе не светят. — натягивая то, что явно против того, чтобы его натягивали на чужую задницу, щебечет пак. сам то уже готовый во все оружия, сверкает игривыми, подведёнными глазами в отражении зеркала. — теперь тебе осталось только лицо попроще, да по сексуальнее сделать и тогда точно отбоя не будет. — эти твои джинсы мне член отдавили. — на кой хуй он тебе сдался, ебать-то тебя будут. — закатывая глаза и подталкивая недовольного младшего в сторону ближайшего стула, чимин закусывает губу, строя в своей явно поехавшей голове завершение чужого образа в виде лёгкого макияжа и ухмыляется. — ну что, мой тигр, готов? — чимин, я не настолько гей, оставь моё лицо в покое, ради бога. — чонгук, разумеется успешно игнорируемый, вздыхает, молясь, как бы его лицо не стало похоже на чёртового пеннивайза и когда его наконец поворачивают к зеркалу только и может беспомощно сражаться с желанием биться головой об стену. — ёб твою мать, чимин, этими стрелками можно траву косить. — матушку мою не трожь, понял? лучше бы спасибо сказал, щас вот выйдешь и тэхён ахуеет от того, какую детку у него из-под носа уводят и сто пудов клинья подбивать начнёт, я-то своё дело знаю. — и ещё цокает в придачу, поправляя чужие вихри, над которыми сам и трудился. словно на свадьбу собирает, серьёзно. чонгук уже сто раз передумать успел, пока над ним извращённо издевались. жил же себе с недотрахом, чё сейчас началось-то. но бедра его, отточенные в зале упорным трудом и потом, того и правда стоили, покачивая ими для лучшего обзора ему думается, что он бы дал сам себе, будь оно возможно. и нет, в голове совсем нет мыслей о том, каким было бы лицо тэхёна, если бы он сейчас был бы тут. но посмотреть хотелось бы. с горем пополам, в узких до невозможности джинсах и полупрозрачной черной блузке, чонгук под ручку с чимином (выглядящим не менее по-блядски, будь он не ладен) и его наивысшим уровнем оптимизма и уверенности в том, что сегодня они уйдут во все тяжкие, входит в саму преисподнюю духоты, бьющей по мозгам музыки и алкоголя. мужиков сегодня и правда хоть жопой жуй. — я щас задохнусь, они что все одним одеколоном пользуются что ли? — пробираясь к барной стойке и старательно пытаясь не дышать, всё, о чём чон может сейчас думать, это как бы не дать себя споить. чимин, подозрительно долго о чём-то беседуя с барменом, кажется думает иначе. — между первой и второй перерывчик небольшой. спаси и сохрани.***
в толпе потных, на всё готовых и давно не трезвых парней, после полнейшего забива на то, сколько в нём уже этих бокалов, шотов или что там ещё у них было, чонгук чувствует себя как дома. всё вокруг плывёт, размазываясь нечёткими всполохами, пока как дома себя чувствует и мужик, размеренно потирающийся о его задницу своим пахом, называя это танцем и сжимая тонкую талию, старательно вылизывает его шею. чонгук не то чтобы против, он ради этого собственно сюда и пришёл, но запах исходящий от ухажёра отчего-то успешно отторгается его пьяным разумом, пока воображение подкидывает образ совершенно иного человека, благодаря чему его постепенно начинает увозить. он не может сейчас думать, он не может сейчас зацикливаться на чём-либо. всё, что сейчас может быть важно это эти ощущения, которые ему дарят чужие прикосновения. в такт битам, гремящим на всё помещение, его тело извивается в больших руках, воспринимая их за одни единственные, более изящные и худые, которые хотелось бы чувствовать на себе и откидывая голову на чужое плечо позади, чон тянется к губам незнакомца, которого опредёленно устраивает подобный расклад. ему жарко, спёртый воздух давит на рецепторы, пока туманный рассудок мешает здравому смыслу, полностью отдаваясь в объятья пьяных желаний, на задворках кричащих, что он не там, не с тем, не в то время, что то, что он сейчас чувствует, лишь игра его воспалившегося мозга и оказываясь один на один с мужчиной, спокойно скользящему по его оголённому телу своим языком, перед закрытыми в предвкушении глазами встаёт картина того, как меж ног сидит совсем другой. более идеальный, более привлекательный и с томно игривым взглядом смотрящий снизу вверх из-под пушистых ресниц тэхён. его чуть вьющиеся тёмные волосы, в которые чон так хочет запустить свою ладонь, пухлые, красные губы, по которым он проводит своим чёртовым языком, длинные, всё те же аристократические пальцы обхватывающие его, чонгука, твёрдую плоть и неспешно надрачивая, ким опускается на неё своим блядским, мокрым ртом. иллюзия настолько реальна, насколько реальны звёзды, которые чонгук ловит, когда кончает. настолько реальная, насколько чонгук ощущает горечь оттого, что даже избавляясь от ебучего недотраха к нему снова словно мокрый сон приходит вновь его личный чёртов бог. это и называют одержимостью? домой он возвращается один. еле стоящий на ногах, с потёкшим и давно размазанным по лицу макияжем, дезориентированный в пространстве и затраханный скорее жизнью, чем неудавшимся партнёром, которого не устроило имя, слетевшее с губ разморённого чонгука под собой и провалив миссию тихо вернуться, чтобы никого не разбудить, чон встречается своим отвратительно выглядящим лицом с уставшим и поражённым от того вида, с которым он, чонгук, вернулся, лицом тэхёна. густые брови стремительно ползут к линии роста волос, когда ким подойдя ближе, что наверное впервые за все эти недели происходит так спокойно, заглядывает в пьяные глаза и оставаясь в позе, которая поможет ловить чонгукову неустойчивую тушу в любой момент, большим пальцем стирает черные разводы на одной из щёк. выходит наверное не очень, скорее даже совсем нет, но то, как серьёзно чужие глаза бегают от одного участка кожи к другому, помогает немного начать переваривать ситуацию, в которой он оказался. — почему ты не спишь? — получается с трудом. обмякший, заплетающийся язык как назло совершенно не слушается, а брови непроизвольно хмурятся от усилий, которые ему приходится приложить. тэхён на это лишь вздыхает. — тебя надо умыть. у чонгука голова может и не варит, в глазах немножечко нечётко, ноги спотыкаются обо всё, что только можно, а сам он хватается за старшего, как за спасательный круг и сам всё ещё не до конца догоняет как так вышло, что эти руки сейчас так легко поддерживают его держащееся на одном честном слове нестабильное тело, но то, с какой бережностью хозяин этих рук приводит его лицо в порядок, мягко стирая капли воды с лица и волос после умывания полотенцем, приводя этим младшего более менее в сознание и помогает снять всю грязную одежду, протирая несмотря на явные протесты потное тело, вызывает у владельца этого тела в животе чёртовых бабочек, в которых он между прочим никогда особо не верил. влюблённая улыбка сама просится, а в таком состоянии хрен ты хоть что-то контролировать вообще можешь, особенно когда старший укрывает одеялом и целует в лоб. сам того не осознавая чон, под влиянием секундно пролетевшего в голове желания, хватает тэхёна за запястье, останавливая, когда тот уже намеревается уйти и всё также неотрывно следя мутным, сонным взглядом за каждым действием и эмоцией человека, от которого так яро хочет взаимности, тянет его на себя. — ребёнок. — шепчет тэхён укладываясь рядом и наблюдая за тем, как стойко державшийся всё это время младший наконец сдаётся в лапы сну, обнимает его, давая уснуть на своей груди.***
не без труда продрав глаза, чонгук, постепенно начиная приходить в себя, первое, что чувствует помимо дичайшего похмелья — панику. судорожно пытаясь вспомнить, не только, что было после того, как чимин удачно слился с окружающей их средой, предоставляя его самому себе и пьяным мужикам, которых было на каждом шагу как хуёв в сексшопе, но и кто сейчас находится с ним в одной постели, которая к тому же действительно его (а это плюс один вопрос, потому что незаметно протащить его сюда он определённо не мог, он себя то без помощи наверняка хрен дотащил, что уж тут говорить про какого-то левого мужика), старается максимально аккуратно выползти из-под чужой руки, чтобы случайно не разбудить от греха подальше и, конечно же, обнаруживает себя в одних трусах. — пиздец. — только и может шокировано прошептать, когда на свой страх и риск оборачивается, но вместо какого-нибудь огромного бугая находит мирно сопящего ким тэхёна, слава богу одетого, но всё ещё как бы его личного бога, с которым он рядом даже дышать нормально не мог. если учесть, что сам чон всё ещё почти голый и всю ночь они провели в обнимку, вопросов появляется ещё больше, пока нервов ровно наоборот. и это действительно тот ещё пиздец. не то чтобы он собирался эти вопросы задавать, всё-таки вероятность услышать повесть о своих похождениях высока, а то что скорее всего она не обойдётся без его позора, кажется ему слишком неловким, чтобы рисковать. ситуация оставляет надеяться лишь на то, что этот дьявол не начнёт стебать его или, что ещё хуже, воспользуется его беспомощностью, чтобы перевернуть ситуацию под себя, в итоге вынуждая чонгука ломать голову над тем, что из всего этого является правдой. что будет пиздецом в кубе. теперь чон как нельзя лучше понимает тех глупых людей в фильмах, которые попадают в такие ситуации наверное чаще, чем дышат из-за отсутствия фантазии у тех, кто эти фильмы снимает. но если верить подобным сценариям, то после таких вот ночей и идут сдвиги в отношениях главных героев. возможно чонгук на это немного надеется. ему ведь в принципе остаётся только это и делать, они ведь все же не в кино и даже не близко. в реальность нельзя перемотать вперёд, чтобы успокоить нервы и узнать как же всё-таки всё обернётся. в реальности всегда всё сложнее. но то, что тэхён всё равно просыпается и не даёт наконец сбежать долго думающему младшему, прибирая его обратно к своим рукам, больше походит как раз на сцену кинематографа. (чонгук даже успевает ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит!) хотя точно сказать, чего он хочет больше, чтобы это было сном или же наоборот, чтобы это было реальностью, довольно трудно. перестать дышать и напрячься всем телом у него получается лучше. да и то, что он чувствует себя некомфортно тоже сказать тяжело (как это вообще может быть некомфортным, если он так долго об этом мечтал?), но и комфортным это всё же назвать нельзя. он же только в чёртовых трусах! чужой запах забивается в лёгкие, кружа и без того готовую развалиться на части голову, а широкие ладони нежно прижимают его нагое тело ближе к себе, поглаживая покрывшуюся табуном мелких мурашек кожу. чонгук вот-вот откинется, ей богу. — пытаешься слиться с кроватью? — на пару тонов ниже, чем обычно из-за сна слышится в самое ухо, когда сонный тэхён ведёт носом по шее бедного младшего. — ты вчера, если честно, знатно напугал меня своим видом, ребёнок. — сердце слабое на старости лет? — произносимые слова отдают болью в голову, отчего он хмурится, но упустить шанс поехидничать в ответ было бы не в его духе. даже если сейчас он на грани этот дух испустить. — какая досада. — будешь мне стакан воды приносить? — не боишься, что я в него плюну? — ухмыляясь на то, что старший щипает его за бок и приподнимается на локте, чтобы заглянуть в его, чонгука, бесстыжие глаза, чон закусывает губу, безвозвратно утопая в чужих омутах, что также неотрывно смотрят в его собственные. — можно ли это будет считать косвенным поцелуем? — тэхён хрипло смеётся на сморщенный в отвращении нос младшего и спускает взгляд на мягкие губы, по которым пробегает юркий язык. — или может мне стоит наказать тебя за издевательства над старшими? — кто ещё над кем издевается. — закатывая глаза, бубнит чон, нервно сглатывая, когда лицо старшего оказывается ближе. — вы очень похожи на растлителя малолетних, мистер ким. — а я ведь ещё даже ничего не делал. — ухмылка, начинающая больше походить на оскал, становится шире. поправляя лезущие в глаза спутанные волосы на чужом лице, тэхён определённо точно знает почему его ведёт от реакции младшего и не может отказать себе в том, чтобы стать к нему ещё чуточку ближе. — я буду кричать. — получается тише, чем чон предполагал, но в интонации ничего кроме предвкушения уловить не выходит, что уж говорить о возмущении и угрозах. перспектива кричать его вполне устраивает. — будешь. но кричит из соседней комнаты почему-то чимин.***
низкий смех некогда друга для тэхёна звучит, как красная тряпка для быка, чтобы начать раздражаться. поэтому в хохочущую наглую морду летит подушка, сбивая его, как кеглю с кровати, однако закрыть рот он все равно не додумывается. — горжусь. — улыбаясь во все свои сверкающие белизной зубы (аж противно), насмехается мин над увлекательной историей пробуждения горе-любовника. ким же уже сомневается в том, что перед ним друг сидит. гандон ахуевший - вот он кто. — завали. — видно мою школу. — юнги не стесняясь, сверкает, как начищенная монета и выпячивает грудь колесом, словно индюк, будто его парень страну спас, а не с помощью своего тупизма загубил всю романтичность момента. но тут посмотреть надо ещё кто кого. тэхён в долгу не останется ведь. — даже знать каким образом он эти знания получал не хочу. — примерно таким же, каким собрался заняться ты со своим пацаном. — это отвратительно, юнги, если это обучение проходило за пределами комнаты чимина я вас четвертую, а сокджин подвесит за яйца с балкона. — он появляется реже, чем я вижусь с семьёй, так что не ему права качать. — на тот факт, что сокджин единственный, кто хоть как-то можно поставить мина место, они решают закрыть глаза. недолго юнги радоваться свободе. — и вообще, значит, как сам этим заниматься так вперёд, а если мы, то отвратительно? это лицемерие, друг мой. — вы - животные, о каком лицемерии может идти речь? — мы собрались, чтобы обсуждать мою личную жизнь или твою? со вздохом закрыв тему о не до конца протрезвевшем чимине, который спросонья забыл, что паук в его комнате это их с юнги ребёнок, тэхён принимает своё поражение в делах любовных и запивая тяжёлое от горя сердце джек дениелсом с апельсиновым соком, который они спиздили у отца юнги ещё в прошлом году, закидывает голову назад, начиная буравить потолок взглядом. чонгук теперь его избегает. — его понять можно, такую рожу первым делом я б тоже видеть по пробуждению не хотел бы, а вы ещё и под одной крышей живёте, — заключает своей великолепной логикой мин, делая умный вид. — тяжело ему, бедняга передумал, а от тебя и спрятаться негде. — не выёбывайся, моя рожа выглядит в сто раз лучше твоей. я даже не знаю кому больше сочувствую, тебе или рыжему лобку. вы же оба как две сморщенные жопы бабуина, что уж говорить про вас утром. — и сразу же морщится, очевидно представляя эту картину. принимая на этот раз удар многострадальной подушкой со стороны юнги, он всё же возвращается к насущному. — чё мне делать-то? — в окно выйди и не мучай ни его, ни себя. — я серьёзно, бля. — закатывает глаза, теряя надежду с каждой следующей минутой нахождения тут на то, что придёт к какому-то решению проблемы. и после следующих слов человека, у которого очевидно мозг размером с грецкий орех, желание кинуть его в чс (жаль в жизни такой функции нет) растёт в геометрической прогрессии: — поговори с ним и потрахайся наконец, потрахайся и поговори, ну или говори, пока трахаетесь, чё как маленький-то. всему учить надо? — ты безнадёжен. — с кем поведёшься. — салютует мин стаканом, выпивая залпом. — а теперь ебало на офф и вперёд за закусоном. отчаянные времена требуют отчаянных мер, думает тэхён, поэтому, на свой страх, и риск решает позвонить сокджину.***
сокджин серьёзный, это тэхён знает наверняка. ходит в своих этих вещах, в том стиле, который точно обеспечивает ему внимание девушек. в руке всегда кофе, обязательно несладкий и самого большого размера, который могут только продавать в том единственном заведении, куда он ходит, когда находится в сеуле. обязательно в очках круглых и с черным портфелем. весь его вид кричит о том, что он идеал. ему даже стараться для этого не приходится. сдержанный на людях, ответственный и трудолюбивый. хоть бери и прям щас секретарём мафии устраивайся. пусть в их компании и в принципе с близкими он превращается в истеричную мамочку (или папочку?), всё это на самом деле неважно. да он старше их всех лет на десять и возится с ними до сих пор хрен знает зачем, но то, что он обязательно всё бросит и прибежит на помощь в трудную минуту, знают все. также, как и то, что за чонгука он готов будет развязать войну и несмотря ни на что выйти из неё победителем, хоть никогда этого ему не скажет. наверное, это и вынуждает кима ещё сто раз подумать перед тем, как попросить совета именно у него. к тому моменту, когда он наконец собирает свои яйца в кулак, на улице уже горят фонари и в доме наконец воцаряется та самая уютная тишина, которую проезжающие за окном машины только дополняют. он по своему обыденному ритуалу заваривает кофе, мысленно держа за самого себя кулачки, пока сокджин в свою очередь выговаривает ему о наболевшем за тот период, что они не общались. у тэхёна общение с чоном всегда было ближе, чем у его же брата намджуна, хоть с ним сокджин был знаком дольше. и тэхён на самом деле этим гордится. — «мы подписали эти чёртовы бумаги, хоть и стоило мне это стольких потраченных нервов, что пиздец, — голос у него заметно уставший и киму не составляет никакого труда представить каким осунувшимся может выглядеть сейчас его хён. — хочу нажраться.» — на когда мне готовить стол? — «в понедельник думаю уже буду, — шуршание по ту сторону наконец прекращается, когда чон устраивается на кровати и наконец расслабляясь, переводит тему на более щепетильную. — как там чонгук, надеюсь влияние чимина ещё не до конца его испортило?» — на удивление он стойкий малый. с умением чимина я был готов потерять бедняжку ещё в первую неделю, — он неловко посмеивается, чувствуя нарастающее волнение и в попытке успокоить нервы отпивает из чашки дымящуюся жидкость. — в основном небольшие проблемы есть только в наших… взаимоотношениях, но когда их у нас собственно не было. — «если он тебе докучает, я всегда могу поговорить с ним, ты же знаешь.» — тут как раз проблема в другом, — он прикрывает глаза и вновь видит перед собой взбудораженное лицо младшего и то, каким растерянным он был. без сигарет тут не обойтись, решает ким, когда в груди снова начинает ныть, словно намерено добивая его состояние. — он начал меня избегать. тишина, наступившая после его слов, звенящая, невольно вынуждающая напрячься и то, как резко она наступила, не может не навести на определённые мысли. также резко её прерывает сокджин. — «быстро вы, — и этих слов хватает, чтобы вогнать младшего в ступор. — я не хочу влезать в ваши отношения, не зная, что думает об этом он. ты ведь не глупый, сам понимаешь, что к чему, я прав?» — хён, я… я думаю, что влюблён в него. — выпаливает тэхён, чувствуя себя так, будто снова вернулся в шестнадцатилетие, когда его с одногруппником застали за курением строгие родители. ту панику он никогда не забудет, также, как и ощущение скуренных за раз нескольких пачек, как способ отучения от дрянной привычки. тогда это казалось серьёзным. сейчас серьёзным кажется неполучение благословения, пусть ещё не отца, но тоже не менее важного человека в их с чонгуком жизни. главное, чтобы потом сам чонгук не дал отворот поворот. — «ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе. с самого первого дня ты был тем, кто понимал меня почти с полуслова и после не раз доказывал, что я в тебе не ошибся. — тэхён выходит на балкон, не желая быть застанным в такой момент кем-нибудь неожиданно проснувшимся и наконец закуривает. — думаешь я не знал, к кому подселяю брата, зная о его предпочтениях?» — хён… — «я очень надеюсь, что ты не заставишь меня пожалеть о моём выборе, потому что за чонгука я готов буду закрыть глаза даже на то, что это ты, а мне этого не хочется, думаю также, как и тебе.» — я сделаю всё, что в моих силах. — его голос звучит уверенно, так, словно он прям сейчас готов сорваться и поставить эту точку в их недопониманиях с чоном младшим. но он разумеется этого не делает. — я не подведу тебя и в первую очередь не подведу его, ты можешь мне верить. — «я верю.» — так, что мне нужно делать?***
чонгук о приезде брата ничего не знал, поэтому, когда вернувшись домой его встретил уже пьяный чимин, наперебой громко смеющийся с опредёленно точно сокджином, пришло и понимание, что скрыться в комнате, как он это делал последние несколько дней, у него не выйдет. тэхён же, не менее весёлый, стоило ему только появится, сразу же вперился в него взглядом, что уже не сулило ничего хорошего. какова вероятность выйти сухим из воды сегодняшним вечером? вот и он считает, что крайне мала. — чонгуки! — сметая всё, что только могло преграждать ему путь, старший рванул в его сторону, сжимая младшего своими огромными руками во всю силу, которая в них только может быть (иначе чонгук не может объяснить хруст своих костей, слышимый, наверное, даже соседям). лучше бы носа, думает он, так бы он хотя бы не чувствовал запаха, разящего от брата. какого сокджина он любит больше: серьёзного, когда трезвого или максимально уехавшего, когда пьяного, чонгук не знает, но сейчас хотелось бы просто тишины. день и правда был скверный. — когда ты успел вернуться? — на выдохе спрашивает, но мысленно отмечает, что этого времени было явно достаточно для того, чтобы нажраться (если старший конечно не начал заранее, так сказать, с подготовкой). — ты мог меня предупредить, я бы тебя встретил. — это же сюрприз! вот уж точно. ещё какой. пробираясь к накрытому столу, который выглядит так, будто сокджин вернулся с голодного края, в котором в придачу действовал сухой закон, чон младший начинает ощущать себя, как на казни, окружённый хаосом и громкими звуками, вот только палачом он скоро станет себе сам. вид брата ни капли не обнадёживает и только сильнее начинает сосать под ложечкой. это как же ему устать надо было? чимин, во всю хохочущий на пустом месте, всё больше становится тактильным, что совсем не помогает в анализе состояния сокджина, а тэхёнов взгляд с каждой секундой начинает давить всё сильнее и пока чон старший о чем-то взахлёб щебечет, чонгуку хочется взяться за голову. окружён, но пока что не сломлен, как говорится. главное, чтобы соседи не пришли добивать его нервную систему, которая держится разве что на паре стопок, влитых, ради хоть какого-то расслабления. темы начинают пестрить пошлыми шутками, медленно переходящими к обсуждению личной жизни, по щелчку включая режим соплей и мудрых советов от старшего (который вообще-то неизвестно когда в последний раз в отношениях то состоял в целом). две пьяные сплетницы уносятся в свой радужный мир, где царит атмосфера несусветного отчаяния, благодаря хмельному мозгу чимина, которому нужно вспомнить абсолютно все ссоры за последние месяцы, про которые по трезвости даже и не вспоминается, а это определённо точно без ещё сто грамм обойтись не может. а кого они, еле стоящие на ногах, могут отправить? разумеется чонгука (что для чонгука собственно звучит как божье снисхождение), у которого подозрений даже никаких не появляется от как-то резко протрезвевшего тона и блестящих озорством глаз просящего. и вот они здесь. тэхён, увязавшийся следом, чонгук попавшийся на актёрскую игру некогда любимого брата и комната, в которой из алкоголя разве что перегар, стоящий во всей квартире. в запертой комнате один на один с помутневшими от пары бокалов взглядами. оба в корень уставшие от всего за последнее время происходящего, оба полупьяные и напряжённые от ощущения накалённости атмосферы, тяжёлым грузом оседающей на плечах. дышать становится всё труднее. — долго бегать от меня собирался, ребёнок? — медленно надвигаясь, словно хищник на жертву, тянет ким. — с каких пор дети в руки педофилов с радостью сами бегут? — всё зависит от приманки. — его рука плавно скользит по чужой вверх, ощупывая гладкость кожи, очерчивает контур ключиц, выглядывающих из ворота растянутой футболки, очевидно утром натянутой наспех, поднимается выше, с нажимом проходясь по кадыку, пока в глазах, неотрывно следящих за реакцией на собственные действия, играют черти, со смешинками качаясь на волнах бушующего океана неизведанных доселе чувств. на поверхности этого океана чонгук видит себя, водоворотом всё сильнее утягивающийся на дно неизвестности. — неужели моя тебе совсем не по вкусу? — ты говорил с педофилами не водишься. — он сглатывает, словно под гипнозом ведомый на поводу у желаний (только своих ли?), льнёт к прикосновениям, будто изголодавшийся по вниманию зверь и смотритсмотритсмотрит. — потому что не хочешь пригревать конкурентов на груди? — ты не можешь осуждать меня за то, что я не люблю делиться. — под кожей все зудит, чешется от лёгких прикосновений в вынуждении сдерживать себя, когда хочется с силой сжать, впечатать и трогатьтрогатьтрогать. держать в своих руках, губами проходиться по каждому сантиметру и изучатьизучатьизучать. каждый вдох, каждый выдох, каждый звук, слетающий в ответ на проведенную пальцами линию. — а ты можешь иметь на это право? — вздёргивает бровь, заранее зная свою позицию в этой игре. он далеко не волк в овечьей шкуре и даже не овца в шкуре волка, но лишь тянет момент, растягивая и считая про себя секунды, мучительно двигающиеся одна за другой, пока дно всё ближе приближается к затылку. сгущающаяся темнота чернотой окутывая, выбивает последний кислород, когда он делает к ней шаг. конечно, тот имеет. — скажи мне. — за спиной щелкает замок, позволяя выйти, но никто не шевелит и мышцей, продолжая безмолвно следить за бликами в чужих глазах. хлопает входная дверь, звонкой тишиной разрезая воздух между, словно замерших во времени, фигур. не слышно ни шороха, ни скрипа половиц, когда последняя секунда разбивает час. чонгук произносит лишь простое «ты знаешь», что тугим комом стояло в глотке, на корню лишая себя шанса предпринять какой-либо шаг к отступлению. кажется, они оба слышат этот лязг разорванных цепей, когда одновременно впечатываются друг в друга, соединяя наконец свои губы. руки тэхёна, дорвавшись, сцепляются под чужими бёдрами, поднимая, будто пушинку поддающееся тело. чонгук разве что не скулит прямо киму в рот оттого, каким хрупким себя чувствует в этих руках, скользя своим языком по чужому. он жмётся ближе, даже когда ощущает твёрдую грудь под своей, притираясь вплотную в желании стать единым целым. его пальцы на ногах, сцепленные за мощной спиной старшего, поджимаются от переизбытка всего, что тэхён мастерски сваливает на него, заставляя голову идти кругом. ким спускается горячими поцелуями по челюсти к шее, ведя влажным языком по оставленным собой же засосам. его дыхание шумное, сливается в одно с тихими постанываниями младшего, зарывшегося в тёмные кудри пальцами. в миг всё вокруг начинает напоминать жаркую пустыню, не скупящуюся палящими лучами солнца разогревать их тела, как металл. тэхён скидывает чонгука на кровать, застывая над ним изваянием, жадно проходясь взглядом по чужому лицу. спутанные волосы, разметавшись по подушке, на свету переливаются зайчиками оседающего заката, что скачут к блестящим мутной поволокой карим, почти чёрным глазам, к приоткрытым, мокрым от слюны, распухшим губам и ниже. часто поднимающаяся грудь в попытке восстановить дыхание и выступающий, из-под сейчас такой не нужной ткани, намёком на пресс подтянутый живот — тэхён так хочет это всё забрать себе. чтобы больше никто не имел к этому виду доступ, и чтобы так чонгук смотрел только на него. чтобы чонгук был его. — чего ты встал? — хрипло доносится с придыханием и тэхён окончательно забывает обо всём. одежда слетает в одно мгновение, лишними тряпками разлетаясь по полу, а всё, что было под ней открывается в полной красе. миллиметр за миллиметром, изгиб за изгибом растворяется на рецепторах чем-то по-своему приторным, отпечатываясь в памяти клеймом. мягкая кожа под ладонями краснеет от давления, свободно поддаваясь, когда одними жестами просят расширить доступ и наконец картинка, что долгое время висела перед глазами становится реальностью. вот он тэхён, у его, чонгука, раздвинутых ног. всё с тем же игривым прищуром, за которым скрывается нечто намного большее, чем младший мог изначально представить, более таинственное и жадное. ким доводит его, наслаждаясь тем, что видит, когда одновременно со ртом начинает двигать пальцами, растягивая узкие стенки. голос срывается, высокими нотами заполняя комнату, всё начинает плыть, смешиваясь с собственным сердцебиением в ушах, но всё, на чём чонгук может сосредоточиться это движение фаланг внутри и мокрый рот, крепко сжимающийся вокруг его члена. всё походит на сон, от которого он привык просыпаться с неприятным чувством разочарования. такие обычно заканчиваются на моменте оргазма, и то если повезёт. всё обрывается также резко, как и начинается, оставляя после себя сквозящую дыру в груди, но сейчас всё определённо по-другому. всё по-настоящему. член скользит в него легко, упираясь до момента закатывания глаз и сжатых в кулак пальцев на простыни. жалкие всхлипывания — это всё, на что он способен в перерывах между грязными ругательствами и просьбами быть глубже и жёстче. слова слетают с губ непроизвольно, распаляя огонь до размеров лесного пожара, что сжигает их заживо в своём пламени. тэхён горит желанием ощущать в руках эти искры. он всё целуетцелуетцелует, без остатка теряясь во времени и надеясь только на замедление его хода. помутнённые разумы, переплетённые пальцы, сжатых в удовольствии рук и движениедвижениедвижение бёдер навстречу друг другу. огоньки дотлевая, оставляют после себя струящийся пот и угли горячие, дымом накрывая, будто одеялом. но потом жар, исходящий от их тел идёт от самого сердца и пока оно в извечном пламени чиркает зажигалкой, их пальцы сплетены, а души соединены воедино. и никаким глубоким водам, беснующим ураганами на волнах не потушить этот огонь, пока они бушуют во имя общей цели и сметая всё на своём пути. да, он, чонгук, ребёнок, глупый, мечтательный и определённо разбалованный, но только тэхёном и только для тэхёна. разве другое имеет значение? курящий в одиночестве на скамье у дома сокджин тоже считает, что никакого другого значения нет, спровадив чимина в руки юнги. но и он, серьёзный, сдержанный на людях, ответственный и трудолюбивый, хоть бери и прям щас секретарём мафии устраивайся, пусть в их компании и в принципе с близкими, превращающийся в истеричную мамочку — неважно, собственно, какой, в эту секунду успевший протрезветь или до этого нёсший на себе груз пьяного тела (неважно своего или чужого в общем), главное, что в следующую к его одиночеству прибивается чужое. молчаливо понимающее и также задумчиво курящее, вглядываясь вдаль, с ямочками при лёгкой улыбке на пухлых губах, выбеленными волосами (прядь к пряди, как полагается) и такими же круглыми очками. такой же идеал. и с таким же перегаром.