Штора

Иллуми бесшумно прикрыл дверь, проскальзывая в темную комнату, освещаемую лишь рассеяным светом луны из не закрытого шторами окна. Золдик педантично задернул висящую ткань, случайно легко цепляя ее острыми ногтями. Нитки некрасиво разошлись, и Иллуми поспешил подвернуть испорченный край. Так…похоже на то, что происходит между ними… Иллуми сжал губы и развернулся к кровати, с которой на него бесстрастно смотрели янтарные глаза. Не сказал ни слова… — Я вернулся… Зачем? Иллуми не знал. Он ушел сам после ссоры, которую же сам и начал, а сейчас стоял в той же комнате, где все и началось и почти пронзал ладони наскозь, пытаясь успокоиться. — М… Моро склонил голову, не меняясь в лице и похлопал ладонью рядом с собой. В любое другое время он удостоился бы не одной пары игл за подобное обращение. Сейчас Иллуми молча подполз, впервые за долгое время чувствуя себя неуклюжим. Нескладным. Горячая рука Моро притянула его, холодного с улицы, к себе, а другая зарылась в волосы. Золдик лишь тихо вздохнул, чувствуя, как только успокоившееся сердце начинает биться быстрее. — Не замерз? Он разозлился на Хисоку буквально на пустом месте. Заказ почти сорвался, мать спрашивала о брате, а отец снова напомнил о том, что должен делать настоящий Золдик. Моро всего лишь невовремя подошел. Иллуми тихо всхлипнул, с удивлением чувствуя, как щеки намокли. — Я понимаю, Луми, все в порядке, — тихий шепот заставил удивленно вздохнуть. Слезы потекли лишь сильнее. — Прости… Иллуми никогда не умел красиво говорить. И извиняться. Но сейчас он надеялся, что Хисока поймет насколько Золдик сожалеет. Насколько хочет, чтобы того, что он сказал, никогда не прозвучало… — Все хорошо, Луми… Я люблю тебя. Горячие ладони на щеках нежат, словно доказывая, что его и правда простили. — Я…тебя тоже, Хисока. Он зашьет порванную штору.