Тишина обычно не предвещает ничего хорошего.

      Тяжёлая дверь, стоящая тут ещё со времён самых первых хозяев, отворилась с характерным едва слышным скрипом, но когда твоя голова взрывается от любого лишнего шороха, даже этот звук вызывает ужасное раздражение.       Лера вошла в квартиру, закрылась на ключ и сняла верхнюю одежду. Она целый день валилась с ног на работе, но сейчас наконец оказалась дома, в тепле и уюте.       Тихо. Чувство, что что-то не так настигло неожиданно, ибо тишина обычно не предвещает ничего хорошего. Например, однажды их кошка по кличке Булка, которую они с Шурой часто ласково зовут Булочкой, ещё будучи совсем крохой, застряла где-то между стеной и кухонной стенкой, поэтому пришлось вдвоём отодвигать эту ужасно небезопасную для малышки конструкцию. Благо, сейчас Булка выросла и попросту не пролезает в маленькие щели, а Воскресенский устроился на новую работу, с которой приходил раньше, из-за чего проводил дома гораздо больше времени. А ещё был случай, когда Шура неудачно пытался сварить макароны, но опрокинул кастрюлю прямо на пол. Хорошо, что вода была не настолько горячая и смертоносная, чтобы обварить ему ноги и причинить ужасные страдания, но ковёр пришлось выкинуть. И в целом мало приятного, когда тебе на ноги выливается что-то температурой больше сорока градусов Цельсия. Посему прежняя тишина тогда сменилась орами и отборной нецензурной бранью.       Кстати, Шурик сейчас как раз должен быть дома. Но почему его тогда не слышно и не видно?.. Блять. Неужели что-то натворил?..       В голове куча и других мыслей о том, что стоит за жуткой беззвучностью, и одна хуже другой. Валера уже успела продумать все самые страшные сценарии, но усё же нашла в себе силы продвинуться вглубь. «Спокойно, спокойно. Это твой дом, твоя крепость».       Лишь слегка прикрытая дверь спальни вдруг отворилась, и в проёме появились светло-бурые кошачьи лапки, за которыми затем показалась и их обладательница.       — Что такое? — Валерия светло улыбнулась и присела на корточки перед Булочкой. Кошка тут же начала громко мяукать, словно понимала хозяйку, и ластиться. — Кушать хочешь? — В новом «мяу» что-то явно намекало на отрицательный ответ. — Папка покормил? — Одно из их любимых занятий: называть себя родителями, а общую кошку — дочерью. — Или ты на ручки просишься? — Лера погладила по голове Булочку, которая одобрительно замурчала.       Макарова осторожно посадила Булку к себе на руки (всё по строгой инструкции статей для ответственных котородителей: пузом вниз и с опорой под лапками) и поднялась. Она почесала мурлыку за ушком и направилась дальше исследовать квартиру.       Лера наконец-то наткнулась на признаки жизни в ванной, дверь в которую была наполовину открыта. Через проём было хорошо видно спину Воскресенского, одетого в домашние шмотки. Значит, никуда не собирается. И судя по положению, Шура сейчас смотрит на себя в зеркало. Он настолько занят процессом, что не двигается вообще. Как статуя. Разглядывает отражение пристально, словно что-то с ним не то…       — Я уж думала, случилось что, — подметила Макарова. — Тут такая тишина гробовая, будто… — она оборвала фразу на середине, стоило ей войти в ванную. — Так…       Шурик посмотрел на неё через отражение в зеркале и слегка улыбнулся. Он сверкал очами ещё пару секунд, а затем развернулся, как на подиуме, и заглянул ей в глаза.       — Неужто я такой страшный?.. — Шура состроил наигранно недовольную морду. Очень в его стиле.       — Булка, посиди тут по-сестрински, — обратилась Лера к кошке медленно посадила её на стиральную машинку, не сводя глаз с Воскресенского. Она робко прикоснулась к его причёске и пропустила между пальцев каштановые (чё?) волосы.       Так непривычно… Даже когда Шура красился в кислотные цвета, чисто-белый, как только-только выпавший снег, сразу бахал по три-четыре оттенка на голове и градиент между ними, это не выглядело так странно. Но отчего-то именно со своим натуральным цветом, так подходящим под брови, он смотрелся крайне необычно. Синий, в который он всё равно рано или поздно возвращался, словно по старой традиции, стал настолько родным и знакомым… Лера даже поверила в то, что так бывает, но другие яркие цвета всё же воспринимала спокойнее. Просто… Шура? С натуральным цветом? Не смешите.       — Но… почему?.. — Валера положила руки ему на талию.       — Я из-за прошлых экскрементов волосы сжёг. Их надо лечить и заново отращивать. — Уже-Не-Мальвина приобнял её за шею.       — Ты хотел сказать «экспериментов»?..       — Не-а. — Он слегка улыбнулся одними глазами, но тут же сделался грустнее. — А что? Мне не идёт?..       — Нет, напротив, — заверила Лера и широко оскалилась. — Ты же знаешь, что я поддержу любые твои видоизменения, если тебе так будет лучше. Просто… это малость непривычно…       Александр поджал губы и уткнулся глазами в стену, отворачиваясь от Макаровой. От его жалостливого вида в груди едва не защемило.       — В том-то и дело, что я вообще в этом цвете не уверен… — пробормотал Шура. — Я так отвык, что разучился принимать себя с натуральными волосами.       Валерия убрала одну руку с его талии и провела ею по гладкой щеке, обращая на себя внимание. Светло-голубые глаза смотрели на неё с такой горечью, как будто он не перекрасился, а сделал что пострашнее. Она потянулась к его губам. Воскресенскому пришлось слегка подняться на носочках, чтобы стать с ней на одном уровне.       Лера так осторожна и трепетна, словно это был первый, а не миллиардный поцелуй за все их отношения длиной вот уже почти три года. Она чувствовала, как Шура жмётся ещё ближе, и это так умилительно…       — Я ведь реально боялся, что тебе не понравится, — стыдливо признался Воскресенский, слегка отстраняясь и заглядывая Лере в глаза. Та тихо усмехнулась.       — Ну что ты?.. — Макарова открыла лоб Шурика от волос и легонько чмокнула его. — Какое вообще это имеет значение? Ты это ты, и я ни за что не перестану тебя любить из-за твоей внешности. Я ведь с тобой не из-за этого.       Александр блаженно прикрыл глаза и тепло улыбнулся одними уголками губ. Он развернулся вместе с Валерой и осторожно попятился к стиралке, утаскивая её за собой. Шура взобрался на машину, осторожно, дабы случайно не придавать мирно облизывающуюся Булочку на ней. А Валерия встала меж его ног и посмотрела на него снизу вверх.       — Ну теперь-то я выше тебя, — беззлобно усмехнулся Шурик, слегка наклоняя голову вбок. Как семилетка, который соревнуется со сверстниками за статус самого высокого в классе и для этого идёт на хитрость.       Лера глубоко вздохнула и улыбнулась.       — Люблю тебя, балбес. — Она крепко прижалась к нему, обвивая руки вокруг талии. Валера уткнулась носом ему в плечо, скрытое под футболкой, и прикрыла веки.       — А я-то как тебя люблю, родная…       Шура обхватил Леру и руками, и ногами, как коала, сидящая на ветке эвкалипта.       — И ты самый красивый балбес на свете. Тебе в целом любые цвета идут, — тихо пробубнила Макарова, — потому что это цвета твоих волос. Ты сам по себе охуенный.       — Ты мне льстишь, — смутился Шурик.       Лера в ответ промолчала и запустила одну руку в его пряди. Мягкие. Явно лучше, чем были до этого, все такие жёсткие и тонкие. Ещё свежий аромат краски приятно щекочет нос. И не только аромат. И не только нос.       Валера слегка отстранилась и посмотрела на Булку, которая принюхивалась к её руке и снова ластилась, щекоча кожу, из-за чего и возникало такое приятное ощущение. Макарова тихо рассмеялась.       — И ты тоже хочешь? — шутливо спросила она. Кошка утвердительно мяукнула и тут же оказалась на руках хозяйки. Шура снова обнял Леру, но на этот раз осторожнее, чтоб Булочке было комфортно в таком положении. Он уткнулся носом в чужую светлую макушку и одной рукой принялся почёсывать Булку за ухом.       — Вы теперь ещё больше похожи, — пошутила Макарова, пряча улыбку в острой ключице Воскресенского. — Она прям копия твоя.       — Конечно, она же у нас родная доченька, — подхватил шутку Шура и коротко поцеловал Леру в висок.       У них всё хорошо.