Стань проще

Тёмный пиджак облегал всю верхнюю часть тела, прижимаясь вплотную, не оставляя пространства для воздуха, из-за чего солёные капли пота собирались у уха и стекали медленно, прямо к подбородку по контуру скулы. Кто-то потел из-за того, что на улице стояла тридцатиградусная жара, а солнце припекало настолько, что казалось вот-вот упадешь в обморок и разобьешь дорогую оправу тёмных очков, а кто-то потел из-за того, что не успел прикрыть президента от громкого удара по щеке, на глазах у граждан и десятков камер. В секретной службе это каралось, жестоко каралось. Как хорошо, что это был не Клинт. Его не волновало ни увольнение, ни солнце, прожигавшее его блеклую кожу. Разве что чуть-чуть. Он держал руки смирно, бегая лишь глазами, когда один из коллег пытался отвести главу государства от ограждения. Продлился этот цирк недолго: выпутавшись из сцепления высоких мужчин, президент вновь вернулся к народу, продолжив одаривать каждого своей по-настоящему наивной и доверчивой улыбкой. «Бартон, помоги увести человека к машине» Он проделал все как на автомате, потому что неимоверно хотел вернуться к своей первой обязанности — охране машины. До этого вызова он так прекрасно отстаивался вне зоны всего кипиша. Свернул руки за спину, нагнул, отвёл в сторону, преодолев толпу, загрузил в прибывшую машину, вернулся на свое место. Всё на круги своя. Руки вновь сцеплены в замок, очки на носу, пиджак слегка растрепан. Коллеги смотрят на него с завистью. Он же сам по себе. Никому ничего не должен, абсолютно. Уже никто и не помнит, как Бартон появился в охране государственных лиц, а уж тем более как протиснулся в охрану самого президента Соединенных Штатов. Он здесь где-то с года шестнадцатого, если не дольше. Совсем молодняк, не как другие. Ну а Бартону как-то с горы срать на остальных. Он держится за свое место двумя руками, хоть и не показывает этого. Благо усилий для этого ему особых прилагать не требуется. Все оно как-то само… На следующее день он выходит на утренний пост при Овальном кабинете прямо из… Овального кабинета. Что-то он не подумал о сослуживцах. — Бартон? Какого?.. Чёрная фигура, да собственно, как и сам Клинт, находится в явном смятении, пока коллега проходит к своему месту, аккуратно поправляя укладку, приглаживая её сразу двумя руками с разных сторон. «Чуть помялась» Он прокашливается, продолжая не подавать виду. Лицо не меняется. Бартон проходит к высокой колонне, встаёт на позицию в чуть расслабленном виде, и хочется уже уткнуться в телефон, как внезапно вспоминает, что находится на службе. Вот так незадача. — А во сколько смена заканчивается? — тянет мужчина, параллельно шмыгая носом. — А-а… в час, как всегда? — охранник сам будто забывает, когда заканчивается рабочий день. Тут не забудешь… — Что ты…? Клинт снова прокашливается, покачивается, и уже не скрывая облокачивается на белоснежную колонну здания кабинета, которую не взяли никакие года. — Жарковато, не находишь? — он натягивает спавшие очки повыше, — Я бы после работы пропустил пару стаканчиков чего покрепче, да похолоднее. Может со мной? В часа так три. — Ты пьешь днем? — Позволяю себе, — пытается отшутиться он, — Когда настроение ни к черту. Он оборачивается на знакомого со злобным оскалом: глаза его распахнуты шире нужного, а нос будто увеличен. Но Клинт достаточно быстро расслабляется, вновь поднимая лицо к солнцу. Второй охранник старается больше не разговаривать с ним не по необходимости. Пропажа Бартона спустя неделю после этого инцидента не становится загадкой. Его просто послали во Францию, охранять Лэнга, который должен был всего-то навсего сделать парочку фотографий с французским коллегой. Естественно, не обошлось бы и без затяжных переговоров по поводу происходящего в Штатах и Франции. А происходило затишье, но поговорить все же стоило. Клинта естественно не привлекло то, что ему приходилось по несколько часов стоять у входа в президентский номер одного из известнейших отелей Парижа. Тем более в одиночку. Он не понимал, чем думали его начальники, когда ставили его на смену одного. Кто-то же должен присматривать за обстановкой, когда прямо за дорогими дверьми того самого номера, на самом верхнем этаже высоченного здания с видом на Эйфелеву башню, Бартон закатывал глаза от дикого удовольствия, под звуки шлепков кожи о кожу, а еще от этих нечеловеческих стонов, кажется, от него самого, которые, возможно, могли бы услышать все нижние этажи, если бы не хорошая звукоизоляция и выкупленный заранее верх и низ. А за панорамными окнами виднелся только хорошо освещаемый широченный балкон, с видом на ту самую достопримечательность, которая светила настолько выразительно, что Бартон просто путался: то ли это и правда огоньки на башне постоянно мерцают, то ли это он настолько сильно втрахивался в Лэнга, что у самого в глазах стали появляться настоящие звёздочки, отливающие золотом. Через пол часа в дверь раздаётся стук, и на тихое «Мистер Президент, не вы ли отпустили охранника с поста?», Лэнг улыбается, покачивает головой, и заверяет, что на ночной период охрана ему не потребуется. Дверь закрывается прямо перед носом того самого сменщика, и Клинт, наконец, позволяет себе поменять положение ног, продолжая всматриваться в темное, беспросветное небо над его головой. Присутствие человека за спиной ощущается как никогда сильно. И, наверное, стоило бы послушать его рассказы о безграничных не существующих рамках космического пространства, о том, что небо в ночное время больше всего напоминает Клинта, такого же пустого снаружи, но разнообразного и полного внутри, вместо душевных мук и терзаний в глубине души. Тот самый чёрный пиджак, в котором всего неделю назад Клинт не напрягаясь стоял на открытом солнце, прижимаясь к раскаленной машине, теперь не особо защищал его от холода, доходящего с Сены. Она была всего в нескольких десятков метрах от места, в котором сейчас стоял Бартон. Он придерживаться чуть поодаль от президента, так, чтобы до него доходило то, что тот может говорить. А говорил он много. Только Клинт не признавал, что по делу. — Каждый раз убеждаюсь, что в других странах люди проще, чем у нас. Особенно, когда есть с чем сравнивать. Его голова устремлена к вершине башни. Он выглядит озадаченным, будто и правда не понимает причины этого парадокса. Бартон за его спиной хочется смеяться. Положение позволяет: он чувствует себя расслабленным. Стоит Лэнгу закончить свое повествование, как он поворачивается к охраннику с тяжёлым вздохом. Глаза обоих похожи на стекляшки, только вот эти самые стекляшки у Скотта гораздо ярче и живее. На его лице расцветает улыбка. Клинт не может не думать о других охранниках, расставленных по периметру. Они не близко, но будто давят со всех сторон. Он не рискует улыбнуться в ответ. Снова подавляет свои эмоции. — Ты же и правда можешь быть проще, — в конце-концов добавил президент. Клинт на какое-то время почувствовал себя в фильме, когда камера отдаляется от персонажа с неимоверной скоростью, а границы охваченного кадра перестают существовать. В такие моменты герои короткого метра зачастую либо понимают всю суть человеческого существования, либо хотя бы свою. Бартон попал под второй вариант, причём накрыло его достаточно хорошо. Он и правда подумал, что стоит посреди огромного поля перед башней совсем один. И сколько бы он не пытался отвлечься на фонарики, у него не выходило. Мужчина смотрел точно на Лэнга. — Всё нормально? Нахлынувшие ощущения волной отдаются по телу агента. Благо он успевает сориентироваться и слегка кинуть в ответ, чтобы никто не подумал ничего лишнего. Следили за каждым шагом, Клинт впервые не хотел рисковать. Тем более от Лэнга сейчас ничего не зависит: уволят Бартона, Скотт не сможет восстановить его. Локации меняются с неимоверной скоростью. Вот он сидит на кровати в одном из номеров отеля, спустя какое-то время уже спит самым глубоким сном. Клинт просыпается точно по звонку будильника, в шесть утра, чтобы заступить на утреннюю смену. Мужчина снова у дверей президентского номера, потирает глаза и иногда всматривается в своего напарника, который изредка также посматривает на него косо. В десять часов утра двери номера распахиваются. Клинт старается всеми силами не смотреть на вычурно одетого Лэнга, который на него даже взгляда не перевёл при встрече. Три тёмные фигуры продвинулись к лифту, чтобы через пару минут оказаться внизу, загрузить президента в центральный автомобиль кортежа с другими сопровождающими, и отступить на свой заслуженный дневной отдых. Такси, бар, первый шот, второй шот, третий шот, четвертый шот, крики людей, темная улица, такси и чёртовая Эльфелевая башня. К восьми часам вечера он стоял на том же месте, что и вчера. Единственное, что изменилось, так это его состояние. Сейчас он был пьяным, и, кажется, у него начинались отходняки после выпивки. Народ, который к вечеру ещё не успел рассосаться, не давал охраннику сосредоточиться на своих мыслях. Он не мог сосредоточиться даже в пространстве, чтобы просто устоять на месте. На часы приходит оповещение. Ему нужно заступить на смену. Клинт решается подняться по лестнице, чтобы по дороге успеть как можно больше проветрить свои мозги. Уже к широким дверям он подходит совсем вымотанным и ни на что не способным. Руки его ползут вниз, сколько бы он не пытался держать их на весу, ноги подкашиваются, а все, о чем он сейчас мечтает, это тихий и прохладный душ. Бартон сильно размяк и все из-за единожды сказанного предложения. Но пил он точно не из-за него. Хотя, возможно, если бы не выпивка, он бы сейчас стоял здесь в нормальном состоянии и даже не думал бы о вчерашнем. По крайней мере, пытался бы забыть. Он подходит к ближайшей стене, облокачивается на неё и сам не замечает, как медленно, но верно скатывается на пол, скручиваясь в позе эмбриона, только сидя. Клинт и правда настолько агрессивный? Клинт и правда настолько бесчеловечный? Что имел в виду Лэнг? Что он вообще мог иметь в виду? Догадывался ли тот, что Клинт порой думает о нем только как о игрушке для развлечений, и не более? — Может он это и имел в виду, — рука медленно соскальзывает с подбородка. Лицо его выражает все оттенки безысходности. Как свинья нажрался, а теперь сидит, совсем беспомощный и ждёт с моря погоды. А у погоды было имя. Вчера Клинт точно что-то ощущал. Он правда хотел улыбнуться словам любовника, но не сделал этого по собственным соображениям безопасности. Ну раз он так трясётся по вчерашним его словам, даже в таком состоянии, значит они и правда имели какой-то смысл. Тень закрывает весь свет от встроенной в потолок лампы. Из-за этого Бартону ещё сильнее кажется, что он сходит с ума, в попытках понять, что же он делает с собой. — В чем причина твоего самобичевания? Агент поднимает голову кверху. Там его встречает лишь размеренное лицо мужчины с руками в карманах. Светло голубой пиджак казался уже совсем не таким, а его тёмные волосы стали ещё темнее. Бартон ощущает себя отвратительно, глядя в глаза мужчине напротив. Будто первый его осквернил чем-то, навредил. Скорее использовал. Он впервые додумывается до этого. Взгляд тут же уходит в сторону, поэтому он не сразу замечает протянутую ему руку. Вот он сидит на кровати. Просто сидит. Даже не колышется. До него лишь доносятся редкие звуки из соседних комнат номера, в которых сейчас орудует Лэнг. Тот ушёл туда сразу же, как только завёл Бартона в помещение. У того и мыслей не было начать искать Скотта. Благо он скоро возвращается, снова смотрит на Бартона свысока, будто так и нужно. Мужчина проходит в центр комнаты вместе со стулом, который он взял из-за обеденного стола неподалеку. Стул вместе с президентом останавливается недалеко от Клинта. Скотт не торопится сесть, но все же делает это, в параллель наблюдая за охранником. — То, что ты мне вчера сказал, очень сильно повлияло на меня. — Уверен, что это не алкоголь? У обоих лица серьёзней некуда. В данный момент они точно не собираются разбрасываться словами. — Ты никогда не задумывался над моими словами, сколько бы я тебе не говорил. Общаюсь сам с собой, хотя, в общем-то, так и должно быть. Нам запрещено контактировать напрямую слишком часто, и ты это прекрасно понимаешь, но ты все равно подходишь ближе чем надо, а я пускаю тебя туда, куда не стоило бы… — У нас все точно было по обоюдному согласию? — Клинт прерывает Скотта, на которого эти слова обрушились словно небеса на землю. В комнате повисает неловкое молчание. Бартон начинает чувствовать себя подавленным. — Хочешь сказать, что пытался домогаться до меня, насиловать, а я об этом умалчивал и разрешал продолжать? — заключает Скотт. У него в голове это не укладывается. — Я был агрессивен по отношению к тебе? — В пределах разумного. Мы оба, я надеюсь, пытались держаться в более холодных отношениях на публике. Нас никто не должен увидеть. — Идиот, я не об этом, — взрывается Бартон, поднимаясь с места, — Что ты имел в виду под сказанным вчера?! — А что я тебе вчера такого сказал, что ты слушать начал, а не отворачиваться, хлопая глазами, и думая о том, как бы быстрее поймать меня вне рабочего времени и трахнуть? — Ты только что признался, что тебе это не нравилось. — Да ты просто представить себе не можешь, как нравилось и нравится. Если бы мне не нравились наши отношения, я бы не был так спокоен по отношению к тебе временами. Да я тебя все время вразумить пытался, только до тебя доходит вся информация в единичных случаях! Ты слушаешь с заткнутыми ушами! Скотт тоже поднимается со своего места, яро жестикулируя рукой у самого уха, при всем при этом стараясь не переходить на крик. — Что до меня не доходит?! — алкоголь даёт знать о себе при каждом малейшем движении. Клинт пытается не двигаться слишком резко. — То что ты и правда можешь быть проще, — Лэнг в пару шагов оказывается совсем рядом с агентом, тыкая пальцем прямо в его рубашку, — Мои слова не имеют никакого скрытого подтекста. Ты эгоцентричный нарцисс, который порой и правда думает только о себе, хотя стоило бы и о других подумать, в конце концов уходить от меня не с настолько самодовольным лицом, будто ты подвиг совершил. Бартон готов под пол провалиться после этих слов, но, кажется, словесный поток Лэнга на этом не заканчивается: — Господи, я взрослый мужик, который, ко всему прочему, должен управлять сверхдержавой, отчитываюсь перед своим же подчиненным, который дальше своего носа видеть отказывается, — он трясет руками прямо по сторонам от лица Бартона, пытаясь вразумить того всеми силами, — Дай ты мне хоть один маленький намек на то, что умеешь выражать симпатию только при половом акте, и я, наконец, пойму, что ты все это время и правда был ко мне неравнодушен и ты смог обдумать все и прийти к логичному умозаключению. Клинт находит на тумбе ручку с маленькими листами. Своим корявым почерком он выводит всего три слова, которые тут же вкладывает Лэнгу прямо в ладонь, крепко зажимая. Тот весь трепещет, наблюдая за растерянным Бартоном. — Только потом не забудь сжечь её, — бормочет агент, кидаясь на Скотта. Он не уверен, что ему стоит что-то начинать в таком состоянии побитого подростка пубертатного периода, но он просто не может вот так стоять перед Лэнгом, которому только что признался во взаимной симпатии, которая назревала внутри него целых четыре года, а сейчас видимо решила все-таки дать о себе знать. В этот раз оба пытались держать зрительный контакт, даже когда Клинт находился в максимально неудобной для обзора позе. Чувствовалось все по-другому, даже обычные прикосновения. Засосы на шее Скотт ощущал ярче, чем при других многочисленных контактах. Перерыв в одну минуту, только ради того, чтобы можно было успеть принести смазку из ванной комнаты. Клинт успел снять с себя верхнюю одежду и, кажется, уже успел достаточно протрезветь. На самом деле он продолжал находиться за неким тонким куполом между реальностью и чем-то извне, посмеиваясь из-за легкого тумана в голове. Затащить разгоряченного Лэнга на себя оказалось куда легче, чем казалось на первый взгляд. Долгое время Скотту даже в голову не приходило мысли занять нижнюю позицию. Он уверенно держался сверху, снимая с Бартона верхнюю часть одежды, разбрасывая её по всей комнате. Клинт лишь один раз приподнялся, дабы расстегнутую рубашку из-под себя вытащить. Лэнг, зажав своими ногами бедра подчинённого и постоянно ерзая прямо по пока ещё закрытой ширинке узких брюк, сорвал у Бартона первый за сегодняшний вечер поцелуй: скомканный, в порыве страсти. Было жарко, очень жарко. Он навалился на Бартона всем своим телом, толком не давая двигаться. Второй воспользовался возможностью и приподнялся на одной из рук, второй вцепившись за загривок. После этого Лэнг будто специально начал двигаться ещё активнее, постоянно с двигаясь то в одну, то в другую сторону. Охранник был готов кричать то ли от удовольствия, то ли от того, что в полной мере не принимает происходящего с ним в данный момент. Спустя пару жалких по расчётам президента Шатов минут пыток, он наконец начал действовать решительней, не подумав о том, что этим должен заниматься Бартон. Пальцами правой руки Лэнг скользнул по груди Клинта вниз, мельком пробежался по коже живота и сжал член, прямо через готовые треснуть от напряжения чёрные брюки. Бартон взвыл от нахлынувших ощущений и только тогда Скотт решил дать ему расслабиться. Он расстегнул замок, одним рывком спустил брюки с нижним бельем до самых коленей и отпустил ситуацию на самотёк. Клинт смог сообразить базовые вещи, поэтому без чужой помощи скинул оставшуюся одежду на пол. Он подмигивает, улыбаясь, кивает в сторону члена, предлагая Скотту то ли отсосать, то ли насадиться на него, как можно скорее. Лэнг выбирает первое. Бартону приходится лишь устроиться поудобнее. Стоны Лэнга отдаются целой вибрацией, которая делает Бартона ещё чувствительней. Он знает, что кончит не скоро, но впечатление создается обратное. Плавными, но частыми движениями Клинт трахает Скотта в рот, надеясь на то, что тот начнёт сглатывать и мужчина сможет почувствовать ощущение сжимающейся глотки. Вцепившись в чуть отросшие волосы президента охранник насаживает его на свой член до самого конца, а когда чувствует, что у первого воздух заканчивается, хватку ослабляет, поднимает Скотта и снова целует, начиная исследовать его рот своим языком. Лэнг хочет поскорее избавиться от своих брюк, искренне завидуя Бартону под собой. И тот даже помогает Скотту с этим делом, после чего кидает его на кровать, разводит ноги, торопиться вылить на пальцы немного смазки, смазывает концы, а через секунду уже держит их и самого входа. Насколько он растянут после вчерашнего? Медленно, но верно первые два пальца заполняют задницу Лэнга. Ещё немного, и его начнёт сводить судорогами. Бартон торопится, начинает продвигать пальцы дальше, со временем прибавляя ещё один, постоянно отвлекаясь на стонущего Скотта с откинутой назад головой. Руки шарили по простыне, пытаясь зацепиться хоть за какой-нибудь уголок покрепче. Глаза готовы вылететь из орбит, когда Клинт резко заменяет пальцы членом, проталкивая его до самого конца, предварительно размазав смазку по всей длине. Скотт успевает подскочить на локтях, направляя взгляд точно на Бартона, не предупредившего его заранее. Теперь он вдалбливается в него сильнее, чем позволял со ртом. Ощущения, соответственно, ярче. Ощущения даже ярче, чем вчерашние. Тогда Скотт не чувствовал особой отдачи в виде помощи, просто стандартного зрительного контакта. Сейчас ему хватало этого сполна, и он был готов на какое-то время закрыть глаза на то, что Клинт находился не в совсем трезвом состоянии. Сейчас из него выходило все, что только могло. Вся накопившаяся дурь выплескивалась из него с каждым тяжёлым вздохом, или наоборот, возвращалась Скотту через рваные поцелуи. Бартон кончает первым, не успевая вытащить член из задницы Лэнга. На последних издыханиях агент пытается помочь Лэнгу разрядиться, а когда это все же получается, заваливается на свободную часть кровати и выдыхает из себя последние жизненные силы. Сейчас он просто уверен, что не испытает такого удовольствия больше ни с кем, кроме Лэнга. — Ты не стал проще, — выдыхает Скотт, поправляя растрепанную причёску, сделанную ещё с утра, и не выдержавшую гуляющих рук Бартона. — Я не рассчитан на телячьи нежности. Все что мог — сделал, — мужчина прикрывает лицо двумя руками. Его физически и ментально измотали. — Не подумай, что мне в тебе что-то ещё не нравится, но я надеюсь, что мы ещё сможем поработать над тобой. — Над тем, чтобы мне стать проще? — У меня ведь хорошо получается тебе это вразумить, правда?! Скотт начинает смеяться первым приподнимаясь на кровати, эту волну подхватывает и без того мокрый Клинт, который начинает потеть ещё сильнее из-за того, что не может успокоиться. Он цепляет за собой Лэнга. Оба снова валятся на кровать, а Скотт сколько бы не пытался выпутаться из хватки, все не получалось. Клинт намертво схватил его плечо в попытке приобнять. Оба успокаиваются. Для Лэнга становится сюрпризом оставленный на его виске лёгкий поцелуй, который подчинённый успел подарить в попытках устроиться по-удобнее. — Кажется, ты решил ускорить процесс своего «упрощения»? Я впечатлен! — Да черт с тобой. Дай успокоиться… Лэнг снова посмеивается, только уже тише. Взгляд вновь направлен точно на глаза Бартона, уже заметившего это. Оба не разрывают контакта, слегка улыбаясь. Клинт прижимает Скотта к себе, будто так и нужно. Первый рад, что зайдя завтра на утреннюю смену, по окончании которой ему нужно будет сопроводить президента до кортежа, который отвезёт его в аэропорт, Клинт будет чувствовать что-то хотя бы отдалённо похожее на теплоту со стороны человека, с которым на публике им говорить запрещено. Он будет знать, что ему нужно продолжать держаться за свое рабочее место всеми руками и ногами, лишь бы по уходу из Секретной службы остаться с тем, у кого есть взаимные к нему чувства.