Ненаписанная глава

Жизнь кажется мне похожей на фильм: с захватывающим началом, со взлетами и падениями, с непредсказуемым финалом. Иногда ты взмываешь вверх и паришь в безоблачной синеве счастья. Иногда падаешь вниз, во тьму отчаяния и боли. Иногда ты встречаешь славу, иногда остаешься в забвении. Мог ли я ожидать, что «Далекие странники» станут моим самым большим взлетом? Нет, никто из нас даже не надеялся на популярность. Но еще меньше я мог ожидать, что эта драма станет и самым глубоким моим падением. *** Я хорошо помню день, когда все это началось. День съёмок сцены с «убийством» Вэнь Кэсина. К тому времени мы снимались уже месяц. Позади было множество сцен, в которых эти двое флиртовали друг с другом, так беззастенчиво, что никто не мог поручиться, что все это пройдет цензуру. Я был привычен к такой работе, к тому времени у меня уже выработался метод, как правдиво сыграть в любовной истории: я должен был правда полюбить персонажа своего партнера. Чжоу Цзышу было легко полюбить. Сильный и вместе с тем хрупкий в своей болезненности, он был двойственен и во всем остальном: в один момент он мог быть наигранно суровым — в другой мягким и принимающим. То серьезным, то устраивающим милую клоунаду. То объятым горечью — то по-буддийски спокойным. Чжан-лаоши прекрасно удавалось передавать всю сложность внутреннего мира Чжоу Цзышу, а мне — смотреть на него глазами Вэнь Кэсина. «На тебе лежит свет, и я хочу его поймать». Мне было страшно. На собственном опыте я знал, как легко можно зайти в своих чувствах слишком далеко. К счастью, Чжан-лаоши очень сильно отличался от моего а-Сюя, и поначалу каждый его выход из роли между сценами возвращал меня с небес на землю. Он часто ржал, как ненормальный, давал всем советы, пел и вертелся, с непристойным хрустом ел яблоки и шумно играл в доу дичжу. Он постоянно шутил и подкалывал меня, и хотя я смеялся и сохранял спокойствие, потом я мог целый день ходить и придумывать достойный ответ. Он был совершенно не похож на Чжоу Цзышу, но все же по прошествии времени я уже не мог полностью разделить, кого перед собой вижу. Чжоу Цзышу улыбался мне улыбкой Чжан Чжэханя. Чжан Чжэхань смотрел на меня глазами Чжоу Цзышу. Это было плохо, я знал это. Холодный ком понемногу рос в моей груди. Я не хотел повторения того, что произошло на «Неудержимом». В проектах после «Неудержимого» мне довольно легко удавалось балансировать между персонажной влюбленностью и реальной жизнью — может быть, потому что моими партнерами были девушки. Я не мог позволить себе чувства к реальной девушке, это казалось мне пугающе серьезным. Чжан-лаоши же был парнем и, более того, он был «своим парнем». Понятия личных границ у него просто не было. Импульсивный и непосредственный, он мог перевоплощаться в Чжоу Цзышу и обратно каждые пятнадцать секунд, пока я сам не переходил в модус Вэнь Кэсина и не смущал его в ответ. Только тогда он ненадолго успокаивался. Ко всему прочему, он еще и совершенно не стеснялся скабрезно рассуждать о взаимоотношениях героев, остающихся за кадром. «Спорим, после этой сцены у них наконец был секс?» — говорил он, и я толкал его в плечо, не желая это представлять. И все же потом мне это снилось. Снилось, как я целую Чжоу Цзышу. Как прижимаю его к постели. Я знал, что не должен поддаваться воображаемым чувствам, и старался поменьше думать об этом. Это было даже не очень трудно — мы много работали и чудовищно страдали от жары. На грани теплового удара не особенно поутопаешь в эмоциях. Но та сцена… Момент, когда Чжоу Цзышу спрыгивает на уступ к загнанному в ловушку Вэнь Кэсину, и они обмениваются взглядами. Эмоциональная, сложная сцена. Я думал, что готов к ней, но когда Чжан-лаоши шагнул ближе и посмотрел на меня глазами Чжоу Цзышу, когда его губы тронула ласковая улыбка, когда все его лицо сияло одним чувством — «Ты дурак. Я люблю тебя. Я буду на твоей стороне до конца», — мое сердце сжалось так сильно, что я едва не заплакал по-настоящему. Если бы кто-то в жизни посмотрел на меня так, я отдал бы ему свою душу, не задумываясь. Казалось, что в глазах Чжан-лаоши тоже блестят настоящие слезы. В тот вечер мы ужинали в моем трейлере. Если бы не давняя договоренность, я бы предпочел побыть один, но не мог не сдержать данное Чжан-лаоши обещание приготовить куриный суп. Из-за жары и диет все мы плохо питались, и мне хотелось немного помочь нашим желудкам. Все время, пока я готовил, он болтал о съемках и о всякой всячине. Я резал овощи и думал, и думал об этой сцене. А потом сам не понял, как сказал вслух: — В сегодняшней сцене у тебя был такой взгляд, что я чуть не испортил дубль, Чжан-лаоши. Если бы я имел право изменить сценарий, после такого взгляда Вэнь Кэсин отказался бы от своего плана, взял а-Сюя в охапку и сбежал бы с ним странствовать по Цзянху. Услышав в ответ лишь тишину, я обернулся и обнаружил, что Чжан-лаоши смотрит на меня со странной полуулыбкой. — В какой-то момент я тоже подумал, что ты сейчас испортишь дубль. И поцелуешь меня, — добавил он, заговорщицки подавшись вперед. Я выронил нож. Чжан-лаоши вздохнул и откинулся на спинку неудобного стула, наблюдая за тем, как я подбираю его и мою. — Лао Гун, могу я сказать тебе кое-что? Это очень личное, но мне кажется, что я должен сказать тебе, — спросил он неожиданно серьезно. Мое сердце подскочило к горлу. Отложив нож, я обернулся. Трейлер был крохотным, и мы были довольно близко друг к другу, разделенные лишь маленьким столом. Я вдруг почувствовал это очень остро. Как и жару, и свою влажную футболку, и запах куриного бульона. — Лао Гун. Я бисексуален, — просто сказал Чжан-лаоши и сделал такое движение плечами, словно хотел одновременно пожать ими и поднять в защитном жесте. — Обычно я никому не говорю это, но мы с тобой уже месяц снимаемся в BL-драме, и я чувствую, что вещи между нами должны стать более прозрачными. Я открыл рот и снова закрыл его. Сердце у меня стучало где-то в висках. Я совершенно не понимал, к чему все это было сказано. Точнее, я убеждал себя, что не понимаю, потому что мне было страшно допустить даже мысль, что это признание может быть… желанием чего-то большего? Нет. Посмотрев на мое глупое лицо, Чжан-лаоши рассмеялся. Сменив позу на более непринужденную, он положил ладонь на стол и слегка похлопал по пластиковой поверхности: — Лао Гун, только не нервничай, пожалуйста. Я сказал это, просто чтобы ты понимал, почему мои взгляды… Иногда они могут быть чуть более натуральными, — он наконец отвел глаза и продолжил медленно, словно задумавшись: — Просто я знаю, что это такое — любить мужчину. — Ты кого-то любишь? — быстро спросил я и тут же прикусил язык. Чжан-лаоши мигнул, на мгновение словно впав в ступор, а потом рассмеялся: — Конечно. Сейчас я люблю Вэнь Кэсина. Как иначе, по-твоему, мы могли бы снимать этот сериал? Я улыбнулся ему в ответ, демонстрируя облегчение, которого на самом деле не чувствовал. Мое падение началось. *** «Неудержимый» был первой драмой, где мне предстояло играть главную роль. С мизерным опытом, и сразу в BL. Я был ошеломлён и растерян и очень долго не мог войти в ритм. Я не только слабо представлял себе отношения между парнями, но и вообще отношения — не то чтобы у меня было много опыта. В юности я предпочитал проводить время за компьютерными играми, а в университете навалилось столько учебы, что было не до любви. Я начал встречаться с одной девушкой, потом с другой — но скорее потому, что так было положено. Все это делали, ухаживали за девушками. Я просто вел себя как все, не испытывая каких-то настоящих чувств. Так же поначалу вел себя Ся Яо, которого я играл. Но когда мы дошли до сцен, где между героями уже начинается что-то более сложное — я застопорился. То, с чем Сюй Фэн справлялся играючи — все эти пронзительные взгляды, прикосновения, сцены контакта, я абсолютно заваливал. Я был или деревянным, или совершенно никаким в любом кадре с близким взаимодействием. Режиссер никогда не был мной доволен. Нам приходилось делать дубль за дублем. В конце концов Сюй Фэн сказал: попытайся взаимодействовать не со мной, а с ним. С Юань Цзуном. Попробуй увидеть его, увлечься им. Представь себя девушкой, в конце концов. Ты же актер. Я думал об этом всю ночь. Да, будь я девушкой, я бы вряд ли устоял перед суровым обаянием Юань Цзуна. Что-то изменилось в моем восприятии — я увидел его красивое лицо, его невероятную фигуру. Попробовал принять и прочувствовать его брутальную заботу. Сюй Фэн и режиссер начали хвалить меня. Мы снова вернулись к съемкам парных сцен. Теперь при каждом прикосновении я чувствовал, что у меня, как у Ся Яо, мурашки бегут по спине. Я слышал дыхание Юань Цзуна, чувствовал его запах — горячего тела и пряного одеколона. Дошло до того, что в сцене, где он прижимал меня своим телом к дивану, мне пришлось пошевелиться так, чтобы наши бедра не дай бог не соприкоснулись. Я был не уверен в своей выдержке. Дыхание замирало, а кровь побежала быстрее, словно все было настоящим. И его взгляд — Юань Цзуна, Сюй Фэна, — казался в этот момент настоящим тоже. Потаенно обжигающим. Словно бы обещающим что-то. Вскоре я понял, что начинаю преследовать его. Что в перерывах стремлюсь оказаться к нему ближе. Что иду в другой павильон, где заканчивается его съемка. Что с удовольствием хожу с ним ужинать и всегда стараюсь сесть поближе. Я уже не понимал, кого я на самом деле вижу — Сюй Фэна или Юань Цзуна. В чем-то они были похожи — уверенней, старше. Меня влекло к ним. К нему. А потом съемки завершились. На финальном банкете я был сам не свой, понимая, что пройдет всего несколько часов, и это кончится. Совсем кончится. Мы разъедемся по дальнейшим проектам и, возможно, никогда больше не увидимся. Нервничая, я сам не заметил, как напился. К тому моменту все уже разбились на группки, и Сюй Фэн был рядом, рассказывал кому-то что-то веселое. Я не помнил, как подошел к нему. Я хотел лишь сказать — не исчезай, давай будем друзьями. Давай будем как Ся Яо и Юань Цзун. Пожалуйста! Он был горячим под моими руками. Я уткнулся ему в шею и вдохнул ставший таким родным запах. Я не хотел его отпускать. Сюй Фэн отвел меня в уборную. Заставил умыться и дал бутылку воды. Немного протрезвев, я испугался и начал извиняться, едва не плача. Он хлопал меня по плечу и говорил, что это ничего. Что так бывает, когда слишком глубоко уходишь в роль. Что все пройдет со временем. Конечно же, он был прав, но что это было за время! Я чувствовал себя так, как будто мое сердце совершенно по-настоящему разбито. Понимание, что эта любовь никогда и не была реальной, парадоксальным образом делало еще больнее. Я чувствовал себя человеком без кожи. Да, только время могло исцелить меня, но как же медленно оно это делало! Что ж, за каждым падением следует взлет, так что в конечном итоге я сохранил эту историю в своей памяти как ценный опыт. Однако в тот момент я еще не понимал, что это был опыт не только зашедшей слишком далеко персонажной влюбленности. Это был еще и опыт отвержения. Сюй Фэн не был геем. Я вроде как не был геем тоже, но тот урок, который он мне дал, пытаясь помочь сыграть роль, словно открыл мне какую-то доселе недоступную часть мира. Часть мира, где мужчина может нравиться тебе точно так же, как женщина. Должно быть, я был бисексуален. Отчасти мои чувства были совершенно настоящими. По меньшей мере, физически. И Сюй Фэн, осторожно вразумив меня и вернув на землю, все же в определенном смысле меня отверг. Именно по этой причине весь мой мир в том разговоре за куриным супом содрогнулся и обрушился. Я испугался, что теперь мне придется стать тем, кто отвергает. *** На следующий день съемки продолжились, но у меня начались проблемы. Теперь в каждой сцене близкого взаимодействия я невольно деревенел. Даже взгляды мне стало сложно выдерживать, а ведь я должен был играть сцены из первых эпизодов, где Вэнь Кэсин буквально пожирает Чжоу Цзышу глазами. Промучившись смену, мы разошлись недовольные. Чувствуя себя хуже некуда, я поплелся в свой трейлер, но не успел закрыть дверь, как в нее вломился Чжан-лаоши — и, захлопнув за собой, закрыл на защелку. — Послушай, — экспрессивно начал он, но понял, что говорит слишком громко, сделал глубокий вдох и понизил голос. — Даже представить себе не мог, что моя откровенность приведет к такому ужасному результату. У тебя какие-то проблемы с геями? Мы стояли на самом входе — он заскочил внутрь, когда я пытался закрыть дверь, и теперь мы были почти нос к носу. Я сделал шаг назад, но он шагнул за мной, притянутый, словно маленькая шаровая молния. Мой язык прилип к нёбу. Я не мог придумать, что сказать ему. «Я боюсь, что ты в меня влюбишься, и потом тебе будет плохо»? Я был уверен, что он посмеется надо мной и ответит что-нибудь вроде «Можешь не бояться. Я ведь сказал, что влюблен не в тебя, а в Вэнь Кэсина». Я не хотел этого слышать. Я знал, что, хоть я и хорошо играю его, мы с Вэнь Кэсином совсем не похожи. И опытный Чжан-лаоши, в отличие от меня, прекрасно может разделять образ персонажа и реального человека. — Нет, — сказал я и прокашлялся. Мне было настолько неловко оказаться гомофобом в его глазах, что я невольно брякнул: — Вообще-то я тоже би. Он смешно моргнул, потом улыбнулся. — Тогда в чем же дело, лао Гун? Тебе должно быть наоборот проще играть все эти взгляды и прикосновения. Его волосы после парика были слегка влажными. Я зацепился взглядом за прилипший к длинной шее завиток и понял, что из моей головы улетучились все мысли. Он, заметив это, словно бы слегка собрался, между бровей залегла едва заметная морщинка. — Или дело в том, что я тебе нравлюсь? Но до того ты даже подумать не мог, что что-то возможно? — Нет! — я выкрикнул это так громко, что он приподнял брови. А я просто не слышал себя за шумом крови в ушах. — Конечно же, нет! Он поджал губы. — Вот как. Развернувшись, он сделал шаг к двери, но прежде чем открыть ее, обернулся: — Можешь не беспокоиться, ты мне тоже не нравишься, — сказал он. И вышел. Я упал на стул и запустил пальцы в волосы. Как я мог сказать Чжан-лаоши, что он мне не нравится? Чжан-лаоши, для которого нравиться людям — важнейшая потребность? Даже скажи я, что ненавижу геев, я уязвил бы его меньше. Я застонал. Это была катастрофа. *** На следующий день мне передали, что Чжан-лаоши попросил поменять расписание, и сегодня парных съемок не будет. Я, проворочавшийся без сна всю ночь, сам не понял, расстроился я или обрадовался. С одной стороны, было хорошо, что нам не придется играть совместные сцены, будучи в ссоре. С другой стороны, быть в ссоре с Чжан-лаоши весь долгий рабочий день — как это вынести? Признаться, я надеялся, что когда мы начнем играть, мы помиримся. Что я выложусь на сто процентов и сыграю влюбленного Вэнь Кэсина так, что он перестанет во мне сомневаться. Я думал о том, как в перерыве возьму его за руку и сожму пальцы, взглядом прося прощения. Я хотел взять его за руку. Его, Чжан-лаоши. Не Чжоу Цзышу. Всего этого он лишил меня, изменив расписание. Закончив все свои сцены (режиссер снова остался недоволен, поскольку я был рассеян), я поспешил на поиски Чжан-лаоши, однако выяснилось, что тот закончил раньше и уехал в отель, отсыпаться перед утренними съемками. Я знал, что могу дождаться завтрашнего дня и общей сцены. Но мысль о том, чтобы провести еще одну ночь в неизвестности, была невыносима. И я тоже поехал в отель. Наверное, для всех остальных я выглядел нормально — как обычно, вежливым и собранным. На самом деле вина сжигала меня изнутри. В холле отеля я натянул капюшон толстовки пониже и сгорбился, желая привлекать как можно меньше внимания. Я знал, что рискую, когда еду стучаться в дверь Чжан-лаоши, причем рискую репутацией обоих. Но ничего не мог с собой поделать. Если что-то заставило меня сильно нервничать — успокоиться я уже не мог. На этаже, слава богу, никого не было. Я подошел к номеру Чжан-лаоши и постучал в дверь. Тишина была мне ответом. Я постучал снова, медленно холодея. Что, если он ушел с кем-то ужинать? Пакет с контейнером куриного супа в моей руке сделался неприятно тяжелым. На третий стук я наконец услышал его заспанный голос из-за двери. — Иду, иду… Он открыл дверь — в сползших на бедра трениках, футболка задралась, показывая поджарый живот, волосы встрепаны, глаза припухли, — посмотрел на меня и снова закрыл ее. Я едва не бросился на нее грудью. — Чжан-лаоши! Пожалуйста, давай поговорим! За поворотом коридора послышались голоса, и я сглотнул в страхе. В следующую секунду дверь открылась снова, и Чжан-лаоши, мрачный и недовольный, отступил в сторону, давая мне войти. Я заскочил внутрь. — Чжан-лаоши, — начал я, но тот, не глядя на меня, прошел обратно в комнату и, судя по звуку, плюхнулся на кровать. — Пережди, пока они уйдут, и уходи. Я почувствовал себя жалким. Я никогда не любил это чувство, а потому поставил пакет на пол, снял кроссовки и прошел в комнату. — Чжан-лаоши, — сказал я серьезно. — Пожалуйста, извини меня. Вчера я ответил тебе, не подумав. Конечно же, ты мне нравишься. Мне стало стыдно еще до того, как я выговорил последнее слово. Щеки загорелись, и я прикусил губу, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. Спина Чжан-лаоши (он лежал ничком) не располагала к этому, поскольку помимо нее я смотрел еще и на обтянутый трениками круглый зад. Глядя на него, я не мог не думать о том, что кто-то, возможно, видел его обнаженным. И не только видел… Мне захотелось застонать. Выдержав хорошую паузу, Чжан-лаоши наконец обернулся. — Что-что ты сказал? — спросил он, щуря глаза. — Я не расслышал. — Ты мне нравишься, — обреченно повторил я. — Ну то есть не в том смысле… Точнее, в том, но это ни к чему тебя… Я не подразумевал… Слова кончились, как и воздух. Задыхаясь от неловкости, я замолчал. Чжан-лаоши некоторое время сидел на постели, молча меня разглядывая, а потом вдруг расхохотался. Хохоча, он повалился на спину, и его футболка снова задралась, обнажая подтянутый живот с красивыми кубиками пресса. Я смотрел на это в ступоре, ощущая только одно желание — прижаться к нему губами. Чжан-лаоши отсмеялся и снова приподнялся на локте, с ухмылкой глядя на меня. — Ты такой неловкий, лао Гун! И как только тебе удается так хорошо играть Вэнь Кэсина? Я оскорбился и обрадовался одновременно. — Как ты можешь быть таким жестоким со мной, а-Сюй? — спросил я. Улыбка Чжан-лаоши вдруг изменилась — он слегка склонил голову набок, глаза засияли, и он откликнулся со слегка насмешливой интонацией Чжоу Цзышу: — А ты хотел бы, чтобы я был с тобой нежным, лао Вэнь? Мое сердце дернулось так сильно, что я не нашел ничего лучше, чем невпопад ответить: — Я принес суп. Давай поедим. *** В тот вечер мы мирно поужинали, и на следующий день съемка прошла хорошо. Однако вскоре мне сделалось ясно, что я совершил какую-то крупную ошибку. Я перестал видеть в Чжан-лаоши а-Сюя. Дело было, конечно, не в нем, он был прекрасным мастером перевоплощения. Это я смотрел в его смеющиеся, или суровые, или печальные глаза, и видел его самого. Актера, великолепно играющего роль. Человека, глубоко и искренне погружающегося в эмоции. Я восхищался им. Это помогало мне убедительно играть — мой взгляд выражал мои реальные чувства. Вскоре я понял, что даже идиотские шутки и шумное поедание яблок перестали меня раздражать. Однажды, проходя мимо стойки отеля, где стояла корзина с фруктами для гостей, я взял для него яблоко. Теперь я понимал, чем он руководствовался, когда поведал мне свою тайну. Это и правда сблизило нас, сократило дистанцию. Я чувствовал себя польщенным его доверием и в своем роде избранным: на площадке я был единственным, кроме, разве что, Сяо Юя, кто понимал, какой на самом деле Чжан Чжэхань. Он тоже, по-видимому, почувствовал себя свободнее. Постоянно вставал очень близко, иногда даже касаясь плечом, часто поправлял мне парик и одежду, заговорщицки комментировал происходящее, вызывая у меня взрывы глупого смеха. Ему было комфортно со мной теперь, когда я знал о нем правду. Мне неожиданно тоже было комфортно. И это пугало. Я снова начал ловить себя на том, что если он где-то далеко, я хочу к нему подойти. Больше всего боясь повторения ситуации с Сюй Фэном, я старался сдерживать свои дурацкие порывы. Но в этот раз в раскладе присутствовало стихийное бедствие: сам Чжан-лаоши. Он все время был тут как тут; иногда в разговоре его взгляд опускался на мои губы, и у меня по спине бежали мурашки. Мне казалось, что он слишком сильно влюбился в Вэнь Кэсина, но, как старшему, я не мог ему на это указать. Мы играли много парных сцен, и в некоторых он вел себя так, что потом приходилось переснимать, иначе получалось слишком откровенно. Ко всему прочему, что-то менялось и в нем самом — он становился мягче, нежнее, спокойнее, и дело было даже не в жаре и не в усталости. Он словно брал что-то от Чжоу Цзышу: его способность быть тем, кто ты есть, быть искренним в чувствах, быть принимающим. Я был совершенно заворожен этим. В середине июля нас отправили на первый посвященный драме фанмит. Перед встречей с публикой нам предстояла небольшая фотосессия. Чжан-лаоши выглядел великолепно в белом костюме Fendi. Присмотревшись, я понял, что однажды сам снимался в таком, и на сердце у меня сделалось тепло. Было так приятно смотреть на него, дурачащегося перед камерой. Такого красивого. Не то чтобы я жаловался на собственную внешность, но до его изящества мне было далеко. Тонкие черты выгодно подчеркивал теплый макияж, а волосы совсем отросли, и он завязал их на затылке в маленький хвостик. Мы сфотографировались со стаканами баббл-ти, потом у стены вместе и по отдельности. Потом нам принесли огромный букет алых роз. Чжан-лаоши, хитро улыбаясь, вынул из него одну розу и заткнул себе за ухо. Я отошел за спину фотографу и смотрел, как он позирует. Знакомое уже холодное чувство разрасталось у меня в груди. Я хотел взять его лицо в ладони и разглядывать бесконечно. Вскоре нас пригласили к публике. Все происходило максимально неловко: дело было в аквапарке, полураздетые гости понятия не имели, кто эти люди на сцене, ведущий нес околесицу. Чжан-лаоши выглядел потерянным, и, чтобы помочь, я включился и отработал жизнерадостной говорящей головой за двоих. На следующий день нам прислали фотографии, и Чжан-лаоши опубликовал их в Вейбо. Я долго рассматривал их, задаваясь вопросом, как мужчина может быть настолько красивым. К несчастью, не я один задавался таким вопросом. Увидев его с длинными волосами и розой за ухом, фанаты стали писать ему, что он недостаточно мужественный. Не успел я и глазом моргнуть, как он резко ответил, что это его личное дело, как выглядеть, и закрыл свой Вейбо. Я дотянулся до телефона и набрал его номер. Дело близилось к полуночи, и я вдруг подумал, что это как-то слишком — звонить партнеру по съёмкам в такое время, но было поздно — он уже взял трубку. — Хань-гэ, — неуверенно сказал я. — Ты там в порядке? — Нет, — раздраженно сказал он и сбросил звонок. Я прикусил губу, в оцепенении сжимая телефон. Пойти к нему? Мы оба сегодня ночевали в отеле, и я мог бы надеть бейсболку и очки и подняться на два этажа выше, но это казалось мне еще более неуместным, чем поздний звонок. Пока я в мучениях колебался, раздался стук в дверь. Взглянув в глазок, я трясущимися руками открыл замок и поспешно распахнул ее. Чжан Чжэхань шагнул внутрь. Я закрыл дверь и обернулся к нему, ничего не соображая. Мое сердце колотилось где-то в горле. Прислонившись к стене, он снял темные очки и потер переносицу. — Почему люди не могут понять, что быть мужчиной — это необязательно значит рыгать и вонять? — Ты прекрасно пахнешь, — сказал я и тут же мысленно дал себе затрещину. Он повернулся ко мне, подняв брови в недоумении, а потом рассмеялся. Сняв панамку, он зачесал пятерней назад растрепанные волосы и, заговорщицки подавшись ко мне, спросил: — Ты сегодня ничего не готовил? На кухне, сооружая для него салат, я слушал его недовольные рассуждения о требованиях, которые выдвигает к людям общество. — Чжоу Цзышу научил меня смотреть на образ мужчины шире, — говорил он. — Ты никогда не задумывался о том, что он, по сути, главная героиня? В «Легенде о Юньси» мы сняли множество романтических сцен, похожих на те, что есть в нашем сценарии, только там на месте Цзышу была девушка, моя партнерша. Все эти объятия и совместные пролеты, езда вдвоем на лошади, спасение из темницы… Но Цзышу не становится при этом девицей! К тому же, там куча шуточек о том, что это ты ведешь себя как жена… — Ну уж нет. Я муж, — откликнулся я игрой слов, ставя перед ним тарелку, и он моргнул, а потом засмеялся. — Готовишь ты, как хорошая жена, — сказал он, захватывая палочками критическое количество овощей и отправляя их в рот. — В моей семье готовят мужчины, — возразил я. — Мои кулинарные умения делают меня женщиной не больше, чем тебя — длинные волосы. — Справедливо, — ответил он с набитым ртом. В уголке его губ осталась капелька соуса, и я потянулся к нему и вытер ее большим пальцем. Он замер, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мне показалось, что я в них падаю. — Лао Гун, — медленно произнес он, и я, проигнорировав зуммер «Опасность», непрерывно звенящий в моей голове, перегнулся через стол и поцеловал его. Край столешницы врезался мне в бедра, мой нос уткнулся ему в щеку. Его слегка влажные пахнущие салатом губы абсолютно не шевелились. Не зная, что делать, я отстранился; воздуха не хватало настолько, что у меня потемнело в глазах. — Гун Цзюнь! — воскликнул он обвиняюще, и мое сердце рухнуло куда-то в пятки. — Разве можно целовать человека, когда он даже не прожевал?! Я отступил на шаг и на секунду закрыл руками лицо. Щеки просто пылали. — Господи, извини, — сказал я, взглядывая на него с мольбой. — Я не знаю, что на меня нашло. Прости, пожалуйста. Он ничего не сказал, демонстративно жуя и хмурясь. Потом отпил воды, выбрался из-за стола и подошел ко мне. — Какой же ты все-таки нелепый, — сказал он, взял мое лицо в ладони и, притянув к себе, поцеловал. Теперь его губы вовсе не были безжизненными. Первое, что он сделал — это лизнул меня и толкнулся языком в рот, а потом и вовсе слегка укусил. Ахнув, я обхватил его за талию, поразившись ее тонкости, и прижал к себе, углубляя поцелуй. Боже, я хотел его съесть. Должно быть, он почувствовал это, потому что уперся ладонями мне в грудь и слегка отпихнул. Мы посмотрели друг на друга, тяжело дыша. — Хань-гэ, — сказал я, чувствуя, что еще секунда, и я повалю его прямо на этот стол. Он вдруг прижал палец к губам со знакомой улыбкой: — Тс-с. Это был жест из сцены на крыше. Припомнив, как отреагировал Вэнь Кэсин, я охолонул и отступил. — Спасибо за ужин, — с усмешкой сказал Чжан Чжэхань и, надев темные очки, исчез в коридоре. Хлопнула дверь. — Почему же ты не спросишь, как я отношусь в тебе? Ты — моя родственная душа, — пробормотал я реплику Вэнь Кэсина и изо всех сил потер лицо ладонями. *** На следующий день я ехал на съемку как на заклание. Я чувствовал ужасный стыд напополам с возбуждением и не знал, как мне теперь вести себя. Однако Чжан Чжэхань вел себя совершенно как обычно — смеялся, вольготно влезал в мое личное пространство и прекрасно играл. Я подумал, что он решил сделать вид, что ничего не было, и почувствовал одновременно разочарование и облегчение. Однако в перерыве он поманил меня в сторону и, заведя за выгородку и воровато оглянувшись, снова поцеловал. Клянусь богом, я не знаю, как я пережил все это. Он продолжил делать это снова и снова, пользуясь каждым удобным случаем. Кажется, риск быть застуканным будоражил его не меньше самих поцелуев. Я приучился молниеносно вскидывать перед нами раскрытый веер. Но всякий раз, когда я пытался поговорить с ним о происходящем, он с лукавой улыбкой Чжоу Цзышу прижимал палец к губам. Переживать о том, что я провалился на самое дно, казалось мне уже излишним, все было кристально ясно. Вместо этого я начал переживать о том, что чувствует Чжан Чжэхань. Разве я похож на Вэнь Кэсина? Совсем нет. Целуясь со мной, он только обманывается. Но, по правде, мне так нравилось с ним целоваться, что я решил: ну и пусть. В конечном итоге мы оба сможем это пережить. По крайней мере, я на это надеялся. *** В тот вечер словно сама природа начала брать с Чжан Чжэханя пример. Буря со шквальным ветром и ливнем налетела из ниоткуда и обрушилась на съемочную площадку — так же, как он иногда делал со мной. Все закричали, разбегаясь. Я помчался к своему трейлеру, но едва успел заскочить внутрь, как дверь снова открылась, и в нее ввалился Чжан Чжэхань. Он был мокрый, с длинной челки капала вода. — Разве твой трейлер был не ближе? — спросил я. — А ты не рад мне? — он ухмыльнулся, глаза блестели. Я нашел в шкафу полотенце и накинул ему на шею. Мы вытерлись и сбросили мокрые вещи. Я включил чайник, а Чжан Чжэхань присел к столу, листая что-то в телефоне. Он был таким домашним в этот момент, что я не сдержался и сфотографировал его. — Эй! — он показушно возмутился и выхватил у меня телефон. — Папарацци! Я смотрел, как он пересылает себе фотографию. — Хань-гэ, — начал я, но он оборвал меня: — Ни слова, — и толкнул меня к кухонной стойке. Его влажная челка щекотала мой нос. Разорвав поцелуй, он глотнул воздуха и пробормотал: — Кажется, это еще надолго. А потом скользнул рукой по моему животу и накрыл ладонью пах. Я дернулся всем телом, издав придушенный звук, и схватил его за запястье. — Хань-гэ! — шепотом воскликнул я. Он поднял свои идеальные брови: — Что не так? Лао Гун? Не любишь, когда тебя трогают? Предпочитаешь быть сверху? Я впал в самый настоящий ступор, не зная, ни что сделать, ни что ему ответить. Разве я мог сказать ему, что у меня не было секса вообще? — Хорошо, — он распознал мое молчание по-своему и потянул мою руку к себе. — Тогда можешь потрогать меня. Я подумал, что упаду в обморок, когда почувствовал под пальцами его пока еще мягкий член. Чжан Чжэхань обхватил меня за шею и, упершись лбом в плечо, с коротким выдохом потерся о мою ладонь. Я несколько раз погладил бугор в его паху, чувствуя, как его член твердеет под моими прикосновениями, а потом сдался и сунул руку ему в штаны. О, что это было за ощущение! Он влажно всхлипнул мне в шею, когда я обхватил пальцами горячий член. Он был не слишком крупный, с очень нежной гладкой поверхностью и капелькой смазки, выступившей на головке. Я размазал ее большим пальцем, заставив его судорожно приподняться на носках и издать еще один сладкий звук. У меня у самого уже стоял, словно каменный. Я проигнорировал это, полностью сосредоточившись на Чжэхане. Тот начал слегка покачивать бедрами, задавая мне ритм, и я с готовностью откликнулся на это, задвигав кулаком в такт. Его дыхание постепенно становилось все тяжелее, и он все чаще вздрагивал, вжимаясь лицом в мою шею. — Быстрее, — пробормотал он и вдруг укусил меня. От неожиданности я сжал пальцы чуть крепче, и он издал долгий беспомощный стон. Я ускорился, дроча ему как самому себе. Он напрягался все сильнее, отчаянно подаваясь бедрами мне навстречу; я тяжело сглатывал сухим ртом, потому что больше всего мне хотелось сейчас вжаться в него и подарить себе хоть какое-то облегчение. Он вдруг выскользнул из моих рук и развернулся ко мне спиной, опершись на стойку и отставив задницу. Закинув руку назад, он схватил меня за запястье и рывком подтянул к себе, так что я врезался в его ягодицы. — Вот так, — выдохнул он и, приспустив штаны, снова положил мою руку на свой тяжело подрагивающий член. Я вжался в него бедрами и застонал почти болезненно. Он пихнул меня задницей и, задыхаясь, прошипел: — Снимай штаны. Я, с трудом соображая, повиновался. Он сделал какое-то акробатическое движение, и мой член, скользнув по его заднице, оказался крепко зажат между его горячих и слегка влажных от испарины бедер. Не знаю, как я не кончил в тот же момент. Он снова толкнулся в мой кулак, побуждая двигаться, и я подхватил его свободной рукой под грудь, прижимая к себе и буквально втрахивая в кухонную стойку. Время словно остановилось, растворившись в жаре его тела, в наших жадных беспорядочных движениях. Я едва сдерживался, чтобы не стонать в голос, а он и вовсе зажал себе рот рукой. Он кончил первым, выгнувшись и укусив себя за боковину ладони. Я пришел вторым, сжатый его спазмировавшими бедрами почти до боли. Тяжело дыша и ничего не соображая, мы отвалились друг от друга. Я упал на стул. Он оперся на стойку, пошатываясь на обмякших ногах. — Дай мне скорее салфетку, — хрипло и быстро попросил он, и я сунул ему полотенце. Мысль о том, что мое семя сейчас стекает по его ногам, едва не довела меня до удара. Быстро и умело приведя себя в порядок, он с ухмылкой развернулся и, наклонившись, поцеловал меня в уголок губ, прежде чем исчезнуть за дверью. Дрожащими руками я вытерся и натянул штаны. Снаружи уже звали — дождь закончился, и можно было продолжать съемки. Только вот теперь буря бушевала у меня внутри. *** Кое-как я доработал смену. Чжан Чжэхань совершенно не помогал мне, периодически бросая на меня жаркие взгляды и таким тоном выдыхая «лао Вэнь», что я абсолютно терял концентрацию. Мои мысли всё вертелись вокруг того, что я почувствовал, когда крепко прижал его к себе и трахал, почти по-настоящему. Вожделение. Власть. Я чувствовал, что он мой в эти минуты, и наслаждался этим. Я подумал: возможно, во мне больше от Вэнь Кэсина, чем я ожидал. Я даже не понял тогда, что проваливаюсь еще глубже. На следующий день уже я зажал его в укромном углу за выгородкой. Он распахнул глаза, удивившись, но сразу же сдался и ответил на поцелуй. Когда я наконец отпустил его, он тяжело дышал, щеки покраснели, опущенные ресницы подрагивали. Я взял его за подбородок и заставил взглянуть на себя: — Вот уж не думал, что мой а-Сюй такой стыдливый. Он вспыхнул еще сильнее и толкнул меня в грудь: — А вот ты совсем стыд потерял, лао Вэнь? Я поцеловал его снова. Смену мы отработали прекрасно. В конце режиссер похвалил нас, назвав наши взгляды друг на друга «пожароопасными». Что ж, так оно и было. Вечером, впрочем, моя бравада схлынула. Я начал волноваться, что он не придет. Вероятность этого была высока — слегка протрезвев, я понял, что даже не позвал его, таким очевидным мне в тот момент казалось, что наши отношения перейдут на новый уровень. Но думал ли он так же? Чтобы занять голову, я начал готовить. Когда полтора часа спустя ничего все еще не произошло, а передо мной стояла огромная кастрюля лапши с овощами, я сфотографировал ее и послал ему в «Вичате». В ответ мне пришло селфи Чжэханя с тканевой маской на лице. «Пять минут», — написал он, и мое сердце снова подскочило к горлу. Я почувствовал жар и волнение; воспоминания окатили меня горячей волной, и член дрогнул. Я возбудился от одной лишь мысли о нем. О моем а-Сюе. О моем Хань-Хане. Как же я понимал Вэнь Кэсина сейчас! Прошло, конечно же, не пять минут, а все двадцать пять. Встретив его в коридоре номера и захлопнув дверь, я сразу же прижал его к стене, жадно поцеловал и засунул ладони под футболку, обхватив тонкую талию. Он возмущенно замычал, пытаясь отпихнуть меня, но я не дал ему, просунув колено между ног и практически распластав по стене. Рвано выдохнув, он сдался моему напору и запрокинул голову, подставляясь под поцелуи и обнимая меня за шею. Когда я отпустил его, чтобы глотнуть воздуха, он выдохнул: — Ты и правда сумасшедший! Я засмеялся: — Только на этот раз не убегай. Я не уловил, когда и как мы оказались в комнате, и осознал это, только запнувшись об край кровати. Чжан Чжэхань кровожадно ухмыльнулся и толкнул меня на нее, сразу же забравшись сверху. Не сдержавшись, я положил ладони ему на бедра, вжал в себя и потерся об его задницу. У меня уже крепко стоял. Он застонал в ответ и потянул мою руку к своему паху. Я приласкал его член сквозь тонкие спортивные шорты. Ну нет, так не пойдет. Подхватив его за бедра, я перевернулся и навис над ним. Отстранившись — как же неудобно, зачем нам столько рук и ног, особенно когда в них путаешься, — я стащил с него шорты вместе с трусами, а потом содрал и футболку. Он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. От расширившихся зрачков его глаза казались совсем чёрными. Я наклонился к его шее и вдохнул запах разгоряченной кожи. И подумал: Небеса, кажется, я сейчас умру. Он потянул с меня футболку. Кое-как выпроставшись из нее, я наклонился над ним и стал целовать его ключицы, грудь, плечи, шею. Я не мог ни на чем остановиться и беспорядочно перескакивал с одного на другое. Мне было мало одного рта, я хотел иметь сотню, чтобы целовать его везде. Задыхаясь, он прихватил меня за волосы и толкнул вниз. Я повиновался, по дороге прихватив губами маленький твёрдый сосок. Голову вело от его близости. Я поцеловал его в живот, заставив вздрогнуть. Я совершенно не представлял, что собираюсь сделать, но желание вело меня правильно. Я обхватил ладонью его член — такой тяжелый и горячий, ох, — и облизнул головку. На языке стало горьковато-солоно. Его запах окутал меня — пряный, мужской, возбуждающий. Он застонал, хватая меня за волосы, но так и не потянув. Я закрыл глаза и взял глубже, стараясь не задеть нежную кожу зубами. Это было непросто — я мог либо обхватывать его плотно, но тогда это грозило превратиться в укус, или держать рот открытым пошире, но тогда он лишался большей части удовольствия. Я был неопытен. Должно быть, он это заметил, потому что потянул меня обратно, а потом вдруг уронил на постель. — Кто бы мог подумать, что мой лао Вэнь так неискушен, — с улыбкой прошептал он и стянул с меня штаны. Я почувствовал, что краснею, и инстинктивно дернулся закрыться, но он перехватил мои руки. — Сама скромность! — Не насмехайся надо мной, а-Сюй. Я просто всю жизнь ждал родственную душу! — пробормотал я от имени Вэнь Кэсина, но понял, что и про себя говорю сейчас чистую правду. Я ждал тебя так долго, чжицзи. Он наклонился, и я вскрикнул, почувствовав его губы на своем члене. Прикосновение было слишком ярким, меня словно дернуло током, только по телу прокатилась не боль, а удовольствие. Довольно хмыкнув, Чжэхань взял глубже. Если он хотел своим примером чему-то научить меня, то дело было провальным — я совершенно перестал соображать и только комкал простыни, силясь сдержать стоны. Чжэхань сосал мой член, помогая себе одной рукой, а другой ласкал и перекатывал в ладони мои яйца. Вскоре я понял, что сейчас кончу, и потянул его вверх. Он повиновался и отстранился, облизнул покрасневшие и припухшие губы. Я резко сел и, поймав его за загривок, поцеловал, чувствуя собственный вкус на его языке. Я хотел его. Хотел взять его снова, как в трейлере — только теперь по-настоящему. К несчастью, я совершенно не представлял, что нужно делать. Разорвав поцелуй, он поймал мой взгляд и шепнул: — Как ты хочешь, сверху или снизу? Если снизу, то мне нужно будет с тобой поработать. Если сверху… то я подготовился, — он вдруг сверкнул озорной улыбкой и потянул мою руку к своей заднице. Стыда у него совершенно не было, и я даже задумался, когда и с кем он научился себя так раскрепощенно вести, но тут мои пальцы, направляемые его рукой, ткнулись в ложбинку между ягодиц, и я почувствовал, как там скользко. У меня пошла кругом голова. Неужели на это он и потратил те двадцать пять минут, пока я ждал его над кастрюлей лапши? Он настойчиво придержал мою руку и вдруг насадился на пальцы, сладко застонав. — Ох, твои руки… — выдохнул он. — Такие длинные пальцы… Дай мне больше, лао Вэнь, — он усмехнулся, опалив дыханием мое ухо. Это вывело меня из ступора, и я протолкнул два пальца глубже, а потом почти вынул, и так несколько раз, чувствуя, как он рвано дышит и подрагивает в моих руках. Он был мягкий и скользкий внутри. Представив, как он готовит себя перед тем, как прийти в мой номер, я снова едва не кончил. — А-Сюй… — выдохнул я, но обращался не к Чжоу Цзышу. Я обращался к Чжан Чжэханю, просто таким же выдуманным именем, каким «а-Сюй» было и для Цзышу. — Мой а-Сюй… Сяо Сюй-Сюй… Он застонал мне в плечо, явно возбужденный этими ласковыми словами. А потом резковато дотянулся до сброшенных шорт и достал из кармана презерватив и пакетик смазки. Я и глазом моргнуть не успел, как он раскатал презерватив по моему члену и щедро смазал. Потом он перебрался выше и, сжав ногами мои бока, направил в себя мой член. Я застонал, чувствуя, как погружаюсь в него. Как он обхватывает меня — туго, сладко. Слишком ярко, слишком остро. — Стой, — выдохнул я, но он не послушался, только сверкнул усмешкой и быстро опустился до самого конца. В глазах у меня потемнело, и я со сдавленным вскриком кончил. Когда я проморгался, Чжан Чжэхань все еще сидел на мне и смотрел на меня с ужасным ехидством, мой обмякающий член все еще был в нем. — Извини, — пробормотал я. — Неужели ты настолько хотел меня, лао Вэнь? — промурлыкал он, наклоняясь к моим губам и наконец разъединяя нас. Я ахнул от остаточной волны наслаждения, и это немного подсластило горчащее ощущение от обращения, которое он выбрал. — Разве можно хотеть тебя меньше, а-Сюй? — спросил я с блуждающей улыбкой. Он умело и беззастенчиво стянул с меня презерватив, завязал его и бросил на пол. А потом выразительно посмотрел мне в глаза, приподняв бровь. Он все еще был возбужден; крепкий член почти прижимался к животу над темным треугольником волос. Я улыбнулся в ответ и обхватил его ладонью. Оргазм сделал меня сонным и расслабленным. Я наконец ни о чем не думал — просто смотрел, как он прогибается и рвано постанывает под моими руками, такой тонкий, такой красивый. Даже без всякого макияжа, с растрепанными волосами, с блестящей от пота грудью он казался мне самым прекрасным человеком на земле. Он накрыл мою руку своей и ускорил движения. Я смотрел, не отрываясь, как его тело выгибается все напряженнее, как проступают жилы на горле, как сходятся к переносице красивые брови… С громким вздохом он кончил; вздох перешел в полный сладкой муки стон. Капли спермы забрызгали мой живот и грудь, но я совершенно не был против. Рвано переведя дыхание, он повалился набок рядом со мной. Я дотянулся до его волос и взъерошил их. — Ты там что-то готовил? — хрипло пробормотал он. — Есть хочу. — Я принесу, — преодолев отупение, я поднялся. Однако когда я наскоро принял душ, разогрел еду и принес ее, он уже спал, ничком распластавшись по кровати. Поставив поднос на пол, я тихо присел рядом, не зная, стоит ли его будить. Он спал как был, полностью голый, подтянув одну ногу к груди. Я и хотел бы, но не мог заставить себя отвести взгляд от его круглой задницы и раскрытой в такой позе ложбинки между ягодиц. Когда я представил, что снова вставляю ему, мой член дрогнул. Меньше чем через полчаса после оргазма я возбудился снова — вот как он на меня действовал. Не в силах удержаться, я провел ладонью по его заднице. Он что-то одобрительно промурлыкал и слегка поерзал под моей рукой. Я принял это за приглашение и прилег рядом. Нагладив его вокруг, я снова вошел в него пальцами, одновременно поцеловав в плечо. Он сладко ахнул. — А ты ненасытный, Цзюнь-Цзюнь, — полусонно пробормотал он, и мое дыхание сбилось — он наконец назвал меня моим собственным именем. Он был все еще скользкий и мягкий внутри. Не прекращая своего занятия, я порылся в его шортах и нашел еще один презерватив и смазку. Это даже рассмешило меня. — И кто из нас тут ненасытный, Хань-Хань? — прошептал я в его погорячевшее ухо. — Ты готовился не к одному разу. Он издал ленивый смешок. На этот раз я не собирался оставить его так быстро. Однако когда почувствовал, как головка моего члена, преодолев легкое сопротивление, проскальзывает в его задницу, мое возбуждение снова подскочило под потолок. Он нежно вздохнул, расслабляясь еще сильнее, и я вошел полностью. Теперь я мог не торопиться. Медленно покачивая бедрами, я наслаждался его теплом, его восхитительной узостью, его едва слышными сонными стонами. Я практически лежал на нем, прижимая своим весом к постели, и ему, похоже, это нравилось. Просунув под себя руку, он лениво ласкал себя в такт. Мы так и пришли к оргазму — медленно, плавно, расслабленно. Жар нарастал и нарастал, пока не разрядился в его долгом ломаном стоне. Он сжался вокруг меня, и я тоже соскользнул в удовольствие. Мне хотелось уснуть с ним вот так, не размыкая объятий и не разъединяя тел, но чистоплотность и сознательность, как обычно, перевесили. Пока он мирно спал, я привел себя в порядок, убрал еду и мусор, обтер Чжэханя влажным полотенцем — он смешно попытался отпихнуть меня во сне, словно кот лапой, — и сложил одежду. Поставив будильник на полтора часа раньше обычного подъема — его не должны были увидеть выходящим из моего номера утром, я лег рядом и обнял его. Он развернулся ко мне лицом, обнял в ответ и положил на меня ногу, расслабленную и тяжелую. Конечно же, добудиться его утром было тем еще приключением, но в конце концов мне удалось выгнать его в предрассветную пустоту гостиничного коридора. В то утро я впервые запел в гримерке. Я был счастлив; мы оба были счастливы, хоть и пытались скрывать это за приличными выражениями лиц и дружескими подколками. Чжэхань смеялся над моим пением; я поддразнивал его обращениями вроде «Сюй-Сюй» или «сяо Сюй-Сюй», а наедине и вовсе — «лаопо», жена. К тому времени у нас уже появились фанаты, придумавшие Чжан Чжэханю эту кличку, и я беззастенчиво этим пользовался, пока в интервью для журнала «Bazaar» он не повернул это против меня, прилюдно намекнув, что зовет меня «лаогун», то есть мужем. На записи видно, как я начинаю улыбаться, а потом и вовсе прыскаю и сразу же начинаю болтать, чтобы скрыть от всех свое смущение — и в первую очередь от себя самого. Однако в этом интервью он сказал и кое-что еще. Когда нас спросили, что мы почувствуем, когда последняя сцена будет отснята, он с радостью воскликнул «Наконец-то свобода» и даже запел: «Bring me away!» Я не мог разделить его радости, потому что вдруг испугался. Я подумал: что, если на этом все и закончится? К тому времени я уже привык засыпать и просыпаться рядом с ним, держать его в объятиях, жадно и требовательно целовать. Мы выработали целую систему, как себя случайно не выдать; впрочем, иногда, отправляясь к нему, я забывал взять сменную маску, и вскоре фанаты обратили внимание, что иногда я хожу не в черных, а в светлых, потому что, уходя, я брал маску у него. Вопрос интервьюера напугал меня. До конца съемок оставалось всего ничего, и я вдруг распереживался, что же случится, когда нам уже не нужно будет каждый день видеться. Когда нам придется вернуться в наши города, и у нас начнутся новые проекты. С холодной, поразившей меня самого очевидностью я вдруг понял, что вообще не хочу, чтобы это кончалось. Хочу, чтобы так и было всегда. Но чувствует ли Чжан Чжэхань то же самое? Что, если для него это просто проходной «курортный» роман? Я ведь так и не осмелился спросить у него, с кем он научился быть таким раскрепощенным, таким откровенным в своих желаниях. Только, как сталкер, нагуглил несколько видео и интервью об их дружбе с Ми Жэ и чудовищно заревновал. Впрочем, если с Ми Жэ они были вместе так долго — может быть, повезет и мне? Конечно, об этих волнениях мне стоило поговорить с ним напрямую, но я мялся и тянул, пока не пришло время финального банкета. Наутро мы должны были разъехаться — Чжэхань возвращался в Шанхай, а я в Пекин. Думаю, даже говорить не стоит, насколько сильно я нервничал. После того, что случилось на «Неудержимом», финальный банкет по окончанию съемок сам по себе вызывал у меня отвратительные ассоциации, а тут история еще и грозила повториться — с Чжэханем нужно было поговорить, и больше всего на свете я боялся, что он ответит мне так же, как ответил Сюй Фэн. Кусок не лез мне в горло, а к алкоголю я и вовсе не притронулся, только сделав вид, что пригубил традиционное шампанское. Я так часто бросал взгляд на Чжэханя, что он заметил мое странное состояние и приподнял брови. Сглотнув, я мотнул головой в сторону выхода на террасу — когда официальная часть закончится, пойдем, мол, поговорим. Должно быть, ему передалось мое волнение, потому что, когда мы вышли, он не улыбался; идеальные брови сошлись у переносицы. Он даже не спросил, что случилось, просто молчал, глядя на меня. Я открыл рот и понял, что не могу выдавить ни слова. Как будто Чжэхань, как Сюй Фэн когда-то, посмотрит на меня с жалостью и отведет в уборную умыться. Я сглотнул сухим горлом и переступил с ноги на ногу. Руки у меня вспотели, и я неосознанно вытер их об штаны. — Что такое, Цзюнь-Цзюнь? — спросил он наконец и нахмурился сильнее. Оглянувшись по сторонам, он шагнул ближе: — Ты в порядке? Что-то не то съел? Предположение было таким абсурдным, что я рассмеялся. И на исходе смеха как на духу сказал: — Я люблю тебя. Он распахнул глаза и открыл рот, явно глубоко изумившись. Чувствуя себя так, словно земля уходит из-под ног, я шагнул к нему и взял его за руку. — Я люблю тебя, Хань-Хань, — повторил я и вложил ему в руку заготовленное кольцо, согнул тонкие пальцы. — Давай встречаться. Моргнув, он раскрыл ладонь. Это было геометрическое кольцо из розового золота, бренда «Tasaki», который Чжэхань любил. Я же смотрел ему в лицо, ожидая приговора. — Ты сумасшедший, — сказал Чжэхань, снова сжимая пальцы. Он был прав — неподалеку сновали люди, кто-то мог вести съемку, но я специально сделал все так, чтобы он мог скрыто вернуть его мне и уйти. Чжэхань все держал его, внимательно глядя мне в лицо. — Цзюнь-Цзюнь, — медленно начал он, и я почувствовал, что падаю на дно колодца, — ты ведь понимаешь, что я — не а-Сюй? Я разбился. Но все же нашел в себе силы, чтобы ответить ему: — Прости. Я все понимаю. Это а-Сюй любит Вэнь Кэсина, но не ты меня. Я… — Что за чушь! — он вдруг резко перебил меня. — Я имел в виду не это! Это я — не тот, в кого ты был влюблен все это время. Как я могу принять это? — он прижал стиснутый кулак к груди. Я смотрел на него в ступоре. — Что? — Что? — так же глупо переспросил он и растерянно засмеялся. — Подожди… — Если бы здесь не было так много людей с мобильниками, я поцеловал бы тебя прямо сейчас, — проникновенно сказал я, поедая его взглядом. — Раз уж мы так ограничены в наших действиях, хотя бы надень его, — Чжэхань улыбнулся и протянул мне руку. Забрав у него кольцо, я незаметно надел его ему на безымянный палец, а потом задержал его руку в своих. — Так ты тоже любишь меня? — с идиотской надеждой спросил я. — Меня, а не Вэнь Кэсина? И ты будешь со мной встречаться? Чжэхань прыснул и отступил, отобрав у меня руку. — Ты похож на щенка! Ты бы видел только свои брови! — Хань-Хань! — я шагнул вслед за ним, и он смягчился, сдаваясь: — Да, Цзюнь-Цзюнь. На все твои дурацкие вопросы — да. *** В ту ночь мы уехали с банкета раньше, и я целовал его в полутьме опустошенного номера, и, пробираясь к кровати, мы повалили собранный чемодан. Наутро я разбудил его и, поцеловав, отправил в свой номер — его рейс был на несколько часов раньше моего. К полудню самолет унес из Хэндяня и меня, прочертив в осеннем небе белый исчезающий след. Закрыв глаза, я вставил наушники и включил музыку, беззвучно подпевая: «Bring me away…» Я был счастлив. Ведь теперь я знал: иногда даже самое глубокое падение может оказаться самым большим твоим взлетом.