Липовый мёд

Ей больно — не так, как когда она проснулась с обрубками вместо крыльев за спиной, но почти также сильно, хоть её тело и не ранено. Диаваль впервые видит её такой — видит и ужасается, не зная, чем помочь. Госпожа не гонит его прочь, ровно как и не зовёт, чтобы что-то приказать, но он крутится рядом, надеясь помочь хоть чем-то. Ей больно — но она не кричит, как когда покидала её сердце любовь. Тогда боль несла разрушение — ей самой и всем тем, кто был виновен в этой боли. С тех пор она стала старше. Но и сейчас боль несла разрушение, пусть только ей одной. Диаваль замирает у её ног, неловко устраивая человеческую руку на её ступне. Если бы он мог забрать хоть каплю её страданий. Ей больно, и он видит, что чувство оглушает её, почти также, как осознание предательства когда-то давно. Девчонкой же была ещё, наивной, открытой. Сейчас еще хуже, потому что думает, будто не должна была открываться и доверять. Но девчонка, такая же юная, как она когда-то, предала её, и боль заставила забыть на мгновение, кем стала для неё Аврора. Пространство вокруг полыхает зелёными искрами, словно статическое электричество собирается на её коже и всем, что окружает. Диаваль видит всполохи на своей одежде, на кончиках пальцев, и едва слышно говорит. — Госпожа… Она переворачивается так резко, что от неожиданности он соскальзывает с кровати на пол, готовый принять её гнев. Но вместо этого фея протягивает руки, поглаживая его по щекам. Он видит всполохи в её глазах, и острых скулах, на плечах, а она притягивает его к себе. И целует, от чего ворон забывает как дышать. — Чего хочет моя Госпожа, — выдыхает он, ошеломленный её поступком. Так близко, так желанно. Огоньки в глазах разгораются ещё ярче. Скажи она — «тебя» — он посмел бы ее оттолкнуть. Но не было между ними никогда лжи. По её щекам бегут слезы, их видно от тех же зелёных всполохов, которые как северное сияние мерцают на ее теле. — Забыть, — выдыхает она, расшнуровывая свое платье, — помоги мне забыть, — скулит она, и дорожки слез тянутся вниз, по шее. Диаваль замирает, не решаясь ответить. Она просила — впервые. И была так открыта — пожалуй тоже в первый раз. Он жаждал её, желал её, с тех пор, как узнал и стал человеком по её воле. Гадал, не было ли это тоже игрой её магии, но любил всем своим естеством, как любят вороны, одну и на всю оставшуюся жизнь. И она просила сделать то, что снилось ему в редкие спокойные ночи. Она просила того, о чем он мог лишь мечтать наедине с собой. Но ей был нужен не он — она желала забыть, и сказала об этом честно, даже не пытаясь обмануть маленького умного ворона. Он мог бы принести ей болотной настойки. Дурман-травы, или же простого человеческого алкоголя. Но и она могла все это приказать. Он смотрит на свою госпожу, медленно кивая. — Вы уверены? — переспрашивает, давая шанс одуматься, и ей и себе. Но понимает, что не посмеет ей отказать. — Диаваль, — произносит она, и ворон кивает. Ловит её запястья, останавливая дрожащие пальцы. Она все ещё плачет, и ворон осторожно целует её лицо — щеку, острую скулу. От того, что он делает, кружит голову, пусть и не взаимно сейчас его искреннее желание. Она прижимается ногой к его бедру, лбом ко лбу, и мягко трется носом о его нос, касается губ. Диаваль целует, одной рукой обнимая за спину, а другой подцепляя её головной убор. Малефисента дёргается, но он всё же высвобождает её волосы, мягкими волнами рассыпающиеся по плечам. Он гладит её волосы, пьянея от собственной вседозволенности, и расшнуровывает корсет её платья. Опускается к её шее губами, и освободив грудь от одежды, ласкает прекрасное тело лёгкими прикосновениями. Но ей не нужна его нежность. Женщина быстрыми, резкими движениями стаскивает с него рубашку, царапая кожу. Запах крови — запах опасности, будоражит и несколько пугает его, но в следующее мгновение она поднимается, скидывая с пояса юбку платья, садится к нему на колени, лицом к лицу, и прижимается к груди, так тесно и близко, что он забывает все, о чем думал. В конце концов, это то, чего он так хотел. Он накрывает её губы, целуя глубоко и горячо, блуждая руками по обнажённой спине. Невольно касается обрубков крыльев, и она тут же дёргается, шипит: — Не трожь, — руки госпожи опускаются к брюкам, и парень чувствует грубость её прикосновений. Он заставляет её лечь на постель, и избавляется от одежды, прижимает сверху. Чувствует, как она быстро дышит, но только коснувшись лица осознает, что госпожа все ещё плачет. — Мне не нужна твоя жалость, — злится она, целует, жёстко прихватывает губу зубами, отпускает, притягивает его за бедра теснее к себе. И Диаваль сдаётся. Прекращает попытки насладиться прелюдией, и смиряется с ролью породистого жеребца. Он поднимается на колени, дёргает её за запястья, заставляя привстать, и разворачивает спиной к себе. Удерживает за руки, и она сама со вздохом облегчения опускается грудью на постель, доверяя ему делать то, что пожелает. Он трахает её, быстро и жёстко, не выпуская рук, не глядя в глаза, трахает так, как она того хотела, а когда чувствует, что просто не может больше сдерживаться и кончает, осознает, что она рычит, уткнувшись лицом в постель, и сжимает простынь так, что белеют костяшки на кулаках. Замирает в недоумении, но тогда она приподнимается, прижимаясь плечами к его груди, и выгибается, целуя коротко его пересохшие губы. — Спасибо, — выдыхает она хрипло, после чего стекает на простынь, поджимая коленки к груди. И плачет, снова плачет, так, что трясутся хрупкие плечи. — Я сделал что-то не так, — едва слышно спрашивает он. Она качает головой, медленно приходя в себя. — Нет, Диаваль, нет. Ты все сделал как надо, — он замечает, что её тело больше не искрит зелёными всполохами магии, и неуверенно гладит тонкую щиколотку. Но госпожа вздрагивает от его прикосновения, — не надо. Хочешь помочь? Обними. Он послушно устраивается рядом, и Малефисента прижимается к нему спиной. Медленно, не оборачиваясь, ведёт пальцем по царапинам, которые нанесла сама, и он видит, как затягиваются следы под слабые мерцания зелёных искр. Не совсем осознанно он гладит её плечи, замирая ладонями на тех буграх, где когда-то были её крылья. В конце концов, это был её первый приказ. Он сжимает кожу, чувствуя под ней слабое движение искалеченных мышц. Малефисента болезненно выдыхает и кивает, признавая его правоту. Едва заметное движение её кисти, и он чувствует тягучую боль превращения, гадая, какой тварью обернётся через мгновение. Но его тело остаётся человеческим, и все же что-то меняется. Тяжесть за спиной, не привычная для этого тела. Издевка сказочного мира, сила сделать все что угодно с ним, но не иметь возможности трансформировать саму себя. Он двигает тяжелыми крыльями, такими же чёрными, как у ворона, и медленно накрывает их обоих. — Да, Диаваль, — её голос пуст и равнодушен, в нем нет ни злости, ни боли, она выплеснула все, что могла, — да. Ты — мои крылья.