Banshee: 1000 Days of Hope.

      

* 🌙 *

[Solitaris, Holocene - Soulswap]

      Чимин чувствует, как болезненно, словно свинцовый шар, ползёт по горлу глоток травяного чая. Он брякает чашкой о стол слишком громко и морщится от звона, эхом отразившегося в его голове. Мягкие ладони в то же мгновение опускаются на его плечи с тяжёлым за спиной вздохом.       — Места себе не находишь. Почему не позвонишь? — взволнованно спрашивает мама.       — Потому, что у нас уговор, мам, — всё ещё сипловатым голосом отвечает Чимин, как мантру заученную. — Юнги всегда звонит сам, как только выезжает из леса. Ему тоже нужно время наедине с… Он осекается и опускает голову, сдавливая в пальчиках ручку чашки. Во рту, кроме трав, отвратительно расплывается горечь, поднимающаяся изнутри. Это всё ещё тяжело. Это всегда будет тяжело. Для него. Что уж говорить о Юнги. В голове невольно всплывает число, и Чимин судорожно выдыхает. Два с половиной месяца всего прошло, а кажется, будто всё случилось вчера. Каждый день так кажется. Особенно, когда он ловит Юнги на пустом взгляде льдисто-голубых глаз, устремлённых в приоткрытое окно, в которое он выпускает густой дым сигарет. С приездом, за неделю до Рождества, родителей Чимина легче вовсе не становится. Тяжёлые разговоры, монотонные объяснения, семейный звонок бабушке и скупые слёзы. Никому не было жаль. Кроме Чимина, позволившего Юнги уехать в лес с Намджуном. Он, кивая, всё слушал, на что-то бессмысленно хмыкал и понимал, что за все эти месяцы переболел и пережил как-то несправедливость, которую от него скрывали. Вырос особенно резко за последние два. После смерти Чонгука и подавно стало плевать: почему родители не говорили напрямую, кем ему стать придётся в восемнадцать. Хотелось лишь обнимать их, Юнги и никогда больше не выходить из квартир. Особенно по ночам, оказываясь на промёрзлом декабрьском асфальте перед чьим-то изуродованным телом. Юнги неизменно приезжал или угрюмо шёл за ним, закутывал в большое тёмно-серое одеяло с поблёкшими звёздами, сжимая покрепче в зубах сигарету и в руках дрожащие плечи. А после, на остаток ночи, укладывал на своей груди, давая выплакаться и прожигая осипшими вздохами тишину, и изредка позволял особенно горьким слезинкам пропасть в серебристой макушке. У Чимина болело вдвойне. Под пальцами нет-нет да жгло ощущение мягкой, сохранившей тепло, шёрстки, а перед глазами завязанный привычно туго блондинистый хвост. Юнги не говорил о Чонгуке ни с кем. Прерывал любые вопросы на середине, уходил из комнаты, если понимал, что внутренности в узел стягивает сильнее, чем он светлые прядки резинкой на затылке. Один раз ушёл даже из квартиры, когда Намджуну не имелось покопаться у него в душе своими целительскими замашками, со взявшейся будто ниоткуда новой способностью: помогать успокаиваться. Зато ей с лихвой пользовался Чимин, когда Юнги уезжал в лес, оставляя их в своей квартире вдвоём. До того дня, пока не приехали родители.       — Он зайдёт сюда? — мама поправляет слабо заплетённую косу из серебристых волос Чимина, оставляя ласковый поцелуй на макушке и беззлобно усмехаясь. — Или ты снова, как тень в полночь исчезнешь у него в квартире?       — Если вы с папой хотите с ним поговорить, он может зайти, — ведёт Чимин плечом. Шутка остаётся неоценённой.       — Хотела вас двоих покормить. Не похоже, что наедине вы об этом заботитесь. Он хочет возразить, но слова застревают на вдохе. Потому, что мама права. С тех пор, как…даже в мыслях это уже набило оскомину, потому что произносится слишком часто. С тех пор, как не стало Чонгука. Чимину эта фраза порой снится ярко-красным в темноте выжженная. И не дойти до неё, чтобы погасить, ни проснуться, потому, что сон за самую душу держит крепко. По утрам Чимин её иногда продать хочет, а потом смотрит на хмурое и бледное лицо Юнги, видящего, кажется, тот же тревожный сон. Выбраться из него даже не пытающегося. И душа Чимину оказывается всё ещё нужной. Хотя бы, чтобы разделить её на двоих с Юнги, который свою вместе с маленьким лисёнком в том заснеженном лесу под мёрзлую землю спрятал. Так что, увы, но мама Чимина права. Есть у них с Юнги как-то с тех самых пор не очень-то получается. И, если Лис нет-нет да перебивается чьей-нибудь дрожащей тушкой в вечернем лесу, то Чимина насильно практически кормить приходится Намджуну. Приходилось. Вот уже, как неделю, этим занимается мама. Выбирая, к его счастью, способы более гуманные, чем манипуляция эмоциональным состоянием, коей занимался Целитель, оттачивая на Банши способности.       — Я скажу ему, — кивает Чимин, отставляя от себя чашку с чаем и потирая сухими ладонями лицо. Ему кажется, что он даже чувствует собственные подглазины от недосыпа. Папа как-то утром неловко пошутил, что Чимин похож на дядюшку Адамса. Сначала было смешно. А потом Чимин вдруг заплакал.       — Он нас стесняется? Или… — мама оборачивается, открыв холодильник.       — Или. У него ведь работа. К тому же, даёт нам с вами время побыть вместе.       — Добрый п… — она вдруг поджимает губы и щурится, а затем, достав с нижней полки картофельный салат, уточняет с полуулыбкой: — Как думаешь, я могу называть его парнем, если ему почти тридцать и он на десять лет нас с папой младше? У Чимина против воли вырывается нервный смешок. Но он кивает. Это, пожалуй, в первые три дня пребывания родителей, было самой острой темой в их семье. В те моменты, когда Чимин не молчал, уставившись в фотографии в телефоне или не находился в соседней квартире с Юнги. Принять парня Чимина: одно. Принять то, что парень этот опасный Кумихо, когда как сам Чимин — Банши: тоже с горем пополам, но вышло. А вот то, что Юнги вот-вот будет тридцать и он, действительно, всего на десять лет младше родителей Чимина, стало самым труднопринимаемым фактом. Но фактом всё же. Отказываться друг от друга они не собирались. И согласились бы разлучиться, разве что, если только на смертном одре, да и то, Чимин уверен: он бы из последних сил шептал просьбу похоронить их вместе. Разговоры о смерти стали между ними чем-то слишком уж обыденным. И частым. Ему это нисколько не нравилось, но всё к этому в итоге и сходилось. В конце концов, когда ты Банши, о чём ещё добрая часть твоих повседневных разговоров, как не о Тёмной и всего, с чем она соприкасается?       — Мы тут всего неделю, а Юнги уже второй раз уезжает в лес. Это нормально? — интересуется мама, пока нарезает тонкими ломтиками уже готовое мясо, с которого сняла фольгу. Кухня наполняется, наверняка, вкусными запахами. Только вот у Чимина под носом чашка с травяным чаем, а в горле ком, и он всех прикрас маминой готовки не ощущает.       — Вообще, он ездит туда каждые три дня. Но… — он мотает головой, кусая пересохшие губы. — Не знаю. Может правда нервничает…я спрошу, как только он вернётся. Или можешь сама спросить.       — Не хочу, чтобы он неправильно меня понял, — вздыхает мама. — Хватило папиной шутки позавчера, — усмехается она. — И надо было ему ляпнуть… Чимин отключается от её тихого голоса. И не то, чтобы он специально. Просто он действительно задумывается о том, почему Юнги вдруг уехал не по их устоявшемуся графику? Почему так внезапно? Почему позвонил ему, когда уже был в дороге? Почему не взял с собой Намджуна?..       — Чимин-а? — зовёт его мама. А сквозь её голос он слышит другой настырный звук. Вибрацию. Он резко опускает всё ещё размытый взгляд на мобильный и хмурится, принимая звонок.       — Намджун?       — Ты ведь дома? Прошу тебя, скажи, что да, — выдыхает тот в динамик. — У вас не горит свет.       — Мама включила свет только у вытяжки в кухне. Почему ты спрашиваешь? — против воли Чимин чувствует, как сковывает ледяными цепями позвоночник. Он соскальзывает со стула и, под пристальным и обеспокоенным взглядом мамы, уходит в гостиную. — В чём дело, Намджун?       — Телефон Юнги выключен. А машина была припаркована у моего дома. С запиской.       — Что за бред? — морщится Чимин, шлёпая ладонью по включателю и озаряя комнату светом. — Он звонил мне два часа назад, когда ехал в лес. На машине. Ты совсем похоже с ума сошёл за своими практиками…       — Выгляни в окно. Шаг Чимина почти суровый. Он думает, что друг (а Намджуна вполне уже можно было так назвать) над ним некрасиво издевается. Только вот, когда тонкий тюль отлетает в сторону, а взгляд чёрных глаз устремляется вниз, цепи на позвоночнике смыкаются, кажется, образуя в костях трещины, наполняющиеся ледяной крошкой. Потому, что во дворе, прямо напротив подъезда, Намджун стоял, облокотившись спиной о машину Юнги. Ту самую, на которой, как Чимин думал, тот уехал в лес. Намджун взмахивает рукой, в которой белым отсвечивает лист бумаги.       — Что ты…       — Записка. Что тебе сказал Юнги-хён?       — Что едет в лес, как обычно. И позвонит, как вернётся в город, — Чимин уже хмурится, не понимая, где должен искать подвох. И что вообще происходит? Но подвох находит его сам.       — Он нашёл их, Чимин. Юнги хочет отомстить. Когда он закрывает глаза и слышит треск, то отчётливо представляет, как ломается пополам позвоночник, протыкая осколками левое лёгкое. И почти не дышит, отвечая лишь:       — Заводи машину. Я спускаюсь.

* 🌙 *

[Oceans — The Sound Of Your Voice]

      Чимин не ожидает, забираясь в машину, наткнуться на заинтересованные и совершенно чужие ореховые глаза.       — Ты кто такой? — практически шипит он. Совсем по-лисьи, как Юнги, когда злится. Перенятые в их паре повадки то, над чем пытался всегда подшучивать Намджун. Когда они все ещё могли улыбаться.       — Это…       — Тэхён, — тянет руку незнакомец. Чимин уставляется на него, как на врага, хохлясь и кутаясь в чёрное пальто сильнее. Бронзовая кожа тонкой кисти оплетена неизвестными ему знаками до самых костяшек, а длинные пальцы слишком смешно утяжеляют перстни с необработанными камнями. Чимин замечает, что, как бы нелепо они не выглядели, но странно сочетаются все. Один камень он даже, кажется, узнаёт. Лунный вроде бы…       — Я — Провидец, — вновь звучит в тесноте машины глубокий низкий голос. Рука всё также приветливо раскрыта, тянущаяся к Чимину. Он нехотя вытягивает свою из кармана пальто и жмёт лишь кончики холодных пальцев с чёрными, словно ведьминскими, ногтями.       — Здорово. Зачем ты здесь?       — А как мы по-твоему, — отзывается Намджун, выезжая из многоэтажного лабиринта и внимательно глядя в зеркала, — найдём Юнги? Крыть Чимину нечем. И он, сощуривая чёрные глаза, лишь уставляется на профиль Провидца, представившегося Тэхёном. Назвать его странным язык не поворачивается в их ситуации. Однако, какими бы все они странными не были, этот парень выглядит странно по-особенному. Глаза эти светлые, в отблеске от тусклой лампочки в крыше машины кажущиеся почти жёлтыми, кожа, будто бы он себя лосьонами с эффектом загара мажет, зачем-то накрашенные чёрным длинные ногти, массивные кольца, татуировки все эти, явно что-то особенное в его Клане значащие. Или значившие, если он существует один. Чимин обводит пристальным взглядом даже короткий совсем хвостик из каштановых кудрей на затылке. Удивительно, что Намджун единственный из всех его сейчас знакомых, у кого волосы короткие. Обычные. Для Чимина это уже считается обычным. У Тэхёна на коленях карта развёрнутая, которую он за самый помятый краешек придерживает одной рукой, пока во второй, с тем же неразборчивым узором татуировок, болтается на тугой бечёвке камень. Тоже какой-то смутно знакомый.       — Это… — тычет пальцем Чимин.       — Красный агат, — поджимает губы Тэхён, не отрывая глаз от кружащего над картой камешка. — У некоторых народов Лисий камень. С помощью него мы раньше искали Ч… Он запинается на первой же букве и шумно сглатывает. Шумно настолько, что слух Чимина, хоть и острый, но улавливает это как-то уж слишком отчётливо.       — Проблема в том, — поглубже вдохнув, продолжает Провидец, — что лисы, которых мы обычно ищем, всегда, ну или долгое время, в одной форме. Человека или же животного. Поэтому, найти их легко, если только они не перемещаются всегда с места на место, бегающих Кумихо искать то ещё счастье. Камень по карте с ума сходит…       — Что ты хочешь этим сказать? — взрыкивает Чимин, косясь в зеркало заднего вида, чтобы встретиться с напряжённым взглядом Намджуна.       — То, что Юнги, — удивительно, но он не использует уважительное «хён», — либо бегает, словно сумасшедший, по лесу. Либо… Ореховые глаза, наконец, отрываются от карты. Чимину не нравятся эти глаза. В них слишком много сожаления. Чимину не нравится этот разговор. В нём слишком много мрачного подтекста. Чимину не нравится этот Тэхён. У него слишком уж сочувственная и слишком горячая аура, которую Банши буквально кожей ощущает…       — Намджун! — рявкает он, дёргая на себя колено, которого невзначай касался Целитель. — Я скажу Юнги и он действительно разок обглодает тебе лицо! Прекрати использовать на мне силы вот так! Он кричит, едва не брызжа слюной. И вовсе не потому, что Намджун в очередной раз без спроса применил к нему успокоение. Не потому, что он за это безобразное своеволие зол. Он кричит потому, что внутри разрываются лёгкие и сердце под рёбрами, от постепенно подкрадывающегося под них понимания.       — Но он точно в лесу, — вновь подаёт голос Тэхён, в надежде успокоить. Но вздрагивает от взгляда, которым мечется к нему Чимин, на что тот лишь хмыкает хищно, заставляя тут же отвернуться и пробубнить под нос: — А способность Кумихо через метки не передаётся?       — А что, боишься, что выгрызу тебе сердце? — шипит Чимин. Он откидывается на сиденье назад, отворачиваясь к окну и нервно кусая губы. Рука невольно взметается к горлу домашней кофты, которую Банши даже не удосужился сменить, бросаясь прочь из квартиры. Там, под тонким трикотажем, в надключичной ямке, ещё не до конца зажившая, ощущается огнём и выпуклым полумесяцем — метка. Зудящая, когда Чимин встаёт под хлёсткие струи в душе. Горящая, когда Юнги касается её, успокаивая их обоих, губами. Заставляющая сжиматься так сладостно сердце от необъятной любви, несущейся жидким огнём по венам, от одной лишь о ней мысли. Но совсем ни в чём Чимину не помогающая сейчас. Не позволяющая узнать: как Юнги? В порядке ли или ему требуется прямо сейчас помощь? Страдает или хоть немного, но счастлив вновь? Чимин, хоть и Банши, но человек по сути своей, по ДНК. И чувствовать метку так, как на себе её чувствуют все оборотни — он не может. Не сможет никогда. Всё, что она даёт ему: защиту от внезапных нападений и непрошенных в городе гостей, оповещая всех о том, что человек под защитой девятихвостого; уверенность в том, что Юнги с ним серьёзен. Поставленная ему всего пару дней назад, как подарок на Рождество. Как доказательство. Как успокоение. Как обещание вечности. Чимин так думал.       — Ты уверен, Тэхён? — врывается в густоту его мыслей голос Намджуна. Чимин нехотя отрывается от агата, гипнотично крутящегося чуть ли не волчком над определённым участком на карте.       — Да, на все сто, — кивает Провидец, задумчиво закусывая губы и хмуря брови.       — Мы никогда не были в той части леса. Даже, когда ездили на поиски. Там же.       — Река.

[blessthefall feat. lights — open water]

Чимин съёживается от их разговора, упираясь вновь пустым взглядом в карту, где кончик агата внезапно замер. Река. Все эти месяцы, сколько бы раз он не срывался днями или ночами к новым трупам, ему всегда снилась лишь одна река посреди города. Лишь одна ночь, когда он понял, что Юнги ему нужен так сильно. Когда Юнги сжимал его в своих руках, словно Чимин был для него всем. И Чимин был. Уже тогда. Просто они ещё оба не осознали. Он стискивает зубы, встряхивая головой и выбрасывая из неё мелькающие тёмно-синим картинки сияющей в ночных огнях города воды. Заменяет их на сияющие льдисто-голубые глаза, что вот-вот увидит. Даже, если бледная кожа под ними будет украшена алой кровью. Чимину плевать. Даже, если Юнги тех людей голыми руками в клочья порвал. Даже, если они лишили их Чонгука случайно. Месть почему-то всё равно казалась ему чертовски правильной.       — Тэхён? Чимин едва успевает поднять взгляд на Провидца, когда слышит, что Намджун снова его зовёт, как тот вдруг хватает его за шею и притягивает к себе, пряча лицом в неприятно жёсткой ткани бежевого пальто.       — Что ты…пусти меня! Хлопает дверца машины. Уходит Намджун. И Чимин не скупится. Вцепляется в тонкое запястье ногтями, пронзая с силой и надеждой, что прямо до крови. Кровожадность в нём, кажется, совершенно точно возросла. И точно не после укуса, а куда раньше. Он хрупкий и маленький, худощавый и выглядит ходячим привидением, но есть в нём определённо запас сил, где-то внутри, как у дикого зверя, которому его сердце навеки принадлежит. Он эту силу будит, когда вырываться пытается из уже обеих рук его неуклюже к себе тянущих. Тэхёну неудобно и это очевидно, потому что сдержать кого-то, перегибаясь с пассажирского сидения, задачка та ещё. Тем более, если этот кто-то, рычит и, кажется, вот-вот пустит в ход свои крохотные зубы.       — Пожалуйста, пожалуйста, успокойся, — напугано шепчет Тэхён в распушившиеся серебристые на макушке волосы, вжимая Чимина лицом в воротник крепче. — Тебе нельзя видеть, дай Намджуну проверить.       — Там Юнги-хён! Пусти меня, придурок! Я тебя покалечу! — он упирается ладонями в грудь, пихая Провидца, но тот, словно статуя, охает только и вдавливает кончики тонких пальцев поглубже в бледную кожу.       — Намджун всё равно меня вылечит, и ты знаешь это.       — Пусти меня, — выдыхает Чимин, замирая. А затем коротко и совсем как-то обречённо усмехается, еле слышно добавляя:       — Иначе я закричу. И Тэхёну отпустить Чимина приходится. Цепляясь выбившимися из полураспущенной косы волосами за огромные кольца, Чимин вряд ли сейчас чувствует то неприятное ощущение, с которым некоторые из них вырываются. Не чувствует, как бьётся ногой и локтем, пытаясь открыть машину, пока Тэхён не щёлкает кнопкой разблокировки. Не чувствует на себе липкий, противно-жалостливый и умоляющий взгляд Намджуна. Он не чувствует ничего кроме той самой ледяной цепочки, что вырывает у него сломанный позвоночник вместе с лёгкими, когда он застывает рядом с машиной, уставляясь на залитый кровью и примятый разорванными телами снег. Кроме разрастающейся до бесконечности зияющей пустоты внутри, подбирающейся к сердцу. И делает всего несколько шагов вперёд по спутанным кровавым следам небольших лап. Намджун не успевает даже закрыть уши, когда оглушительный крик волной отталкивает его к капоту машины с треснувшими в ту же секунду стёклами. Чимин падает. Рушится, впиваясь острыми коленями в окровавленный снег, и кричит изо всех сил. Из самой глубины души. Желая, чтобы лопнули собственные перепонки. Желая не слышать отчаянный плач разрываемого на части сердца. Но, чтобы Его Лис услышал эту боль. Он сгребает пальцами горсти алого снега, вперемешку с ошмётками чьей-то плоти, жмурится крепко до таких же красных пятен под тоненькой кожей век и гнётся всё ниже к земле, будто в этих воздушных льдах закопать себя хочет. И всё ещё кричит. Не слыша всплеска тёмно-синей воды под открытым беззвёздным небом с наползающими на лес сумерками, не слыша мольбы Намджуна прекратить, потому что он убить их может, не слыша себя самого. В его висках до болезненного стучит перед окончательной остановкой сердце, а в голове на повторе хриплое и последнее:       — Я люблю тебя, птичка. Чимин лишь надеется, что телефон его, лежащий в кармане, взорвётся к чертям, хранящий в себе этот звук и уведомление от звонка Юнги. Он бы так и остался кричать возле наполненного человеческими останками и кровью берега, пока Лис не пришёл бы однажды и не забрал его с собой. Так привычно накрыв тёмно-серым пледом с поблёкшими звёздами, пропахшим горькими сигаретами, прижав к себе и поцеловав заботливо в висок. Но силы его, к сожалению, на исходе. И крик не вечен, хоть и хотелось бы. Всё стихает. И теперь уже это оглушает его. Давит вакуумом со всех сторон, как тоской, накрывая голову чёрным платком. Не бьётся сердце в распахнутой и разломанной грудной клетке, не прерывисто даже дыхание, хоть слёзы и марают так некрасиво его впалые щёки. Молчит в голове голос. И становится непроглядно темно и страшно.       — Не оставляй меня, — охрипший шепчет Чимин в бездушный и колючий снег. Слёзы, срываясь, леденеют, как и всё внутри, даже неспособные растопить его. — Пожалуйста, вернись… Юнги сорвался и отомстил за брата. Чимину теперь осталось лишь ждать и надеяться. Тысячу одиноких и холодных дней.

* 🌙 *

[Dream State — Crawling]

      Чимин прижимается виском к холодному стеклу с тонкой треснувшей паутинкой и смотрит на дорогу сквозь. На проносящиеся сплошным чёрным пятном деревья, уносящийся прочь лес, в котором где-то прячется, теперь в лисьей шкуре, Юнги. Услышавший его наверняка, знающий, что Чимин был рядом. Но так и не вышедший за все два часа, что они сидели в тишине у воды. В слабых и замёрзших тонких пальчиках Банши — та самая записка, содержание которой он выучил, кажется, на всю жизнь. «Я нашёл этих ублюдков. И у меня есть лишь один шанс, чтобы не обосраться. Но, если я всё же сделаю это, то у тебя, Намджун, будет целая тысяча дней, чтобы не сделать того же и позаботиться о Птичке, как следует. Иначе, клянусь могилой Чонгука, я обглодаю тебе лицо даже будучи девятихвостым. Удачи нам.» Юнги знал. Это отзывается во внутренней пустоте Чимина как-то особенно сильно. Юнги знал, что может бросить их всех на тысячу (в лучшем случае) дней. Знал, что звонит Чимину, возможно, в последний раз на ближайшие два с половиной года. Знал это, даже когда целовал его перед сном, обнимая. Уезжая, утром. Слюна, которую рефлекторно приходится сглатывать, чтобы хоть немного промочить пересохшие губы, по ощущениям похожа на криво смятый кусок картона. Дерёт нежные стенки горла сбитые криком беспощадно, но Чимину так даже лучше. Он внезапно находит в этой боли своё успокоение, даже не замечая, как потихоньку надрезает острым углом записки ладонь. С тьмы за окном, так идеальной совпадающей с его тьмой в душе, Чимин переводит заторможено взгляд вперёд, и едва сдерживает себя от едкой усмешки. В ослабших из-за дрёмы татуированных пальцах он замечает широкую ладонь Намджуна. Не сияющую привычным золотом, не нагретую добела от использования силы. Просто крепко и, кажется, даже бездумно сжимающую чужую. Совсем, как Юнги делал ещё этим утром на своей кухне, пока Чимин заваривал им обоим зелёный чай.       — Любишь его? — скрипуче и чуть слышно произносит Банши, бросая разбитый взгляд покрасневших от слёз глаз в зеркало заднего вида.       — Пока нет, — также тихо отвечает Намджун. Голова Тэхёна падает к плечу, потяжелевшая от окрепшего сна окончательно. — Но…       — А он разобьёт тебя, — чёрная радужка мутнеет, но не от слёз. А от пустоты, что добралась до неё самой последней, отнимая даже блеск от солёной влаги. Небо беззвёздное теперь действительно всё в глазах Чимина. Мёртвое, непроглядное и бескрайнее. — Как только ты отдаешь ему своё сердце. Он разобьёт тебя. Намджун на это лишь поджимает губы и нехотя вынимает свою ладонь из пальцев Провидца, обхватывая покрепче руль.       — Он ведь не бросил тебя, Чимин…       — О, правда? — хмыкает тот, снова сглатывая горечь и жгучую боль, хрипя затем едко: — Оправдай его.       — Не смогу, — мотает головой Целитель. — И ты знаешь это. Знаешь, что только ты можешь его в своих глазах оправдать. Что бы я сейчас не сказал — мои слова пустое.       — Ты охренеть, как прав, Намджун.       — Но это был его выбор, Чимин. С которым тебе придётся однажды смириться.       — Выбор, который он со мной даже не обсудил. Даже не заикнулся разок. Ни по утрам за чаем, мол, знаешь, птичка, я тут ищу тех уродов, что пристрелили моего родного брата из-за которого мы все, что живые трупы. Ни днём, пока забирал меня с очередного места убийства. О! И ни даже тогда, когда ставил мне грёбаную метку, обещая хренову вечность вместе! Несмотря на осипшее и разодранное горло, на последнем слове Чимин взвизгивает так, что Намджун жмурится, а тонкие стёклышки на приборной панели окончательно осыпаются, и так до этого надломленные слабой трещиной. Тэхён от громкого голоса вздрагивает и просыпается, поднимая голову и испуганно уставляясь на Банши.       — Отвернись, — рыкает сипло Чимин, скалясь, как животное. — Какой ты, мать твою, Провидец, если ни черта ты не видишь?       — За эту тысячу дней, ты хотя бы забудешь о ругательствах, которые прилипли к тебе от Юнги, — ворчит Намджун, стискивая руль пальцами до побеления костяшек.       — Но он прав, — Тэхён прячет теперь глаза от Чимина, ему явно неуютно в них смотреть. Чимин же думает, что и правильно. И нечего. — Нас называют Провидцами по привычке. Но в последние пару десятилетий мы больше помогаем с поисками или смотрим прошлое и будущее кого-то конкретного по прикосновению к вещи. И то… — морщится Тэхён. — Видим всё размыто и не совсем верно.       — Что, всё как в книжках пишут? Будущее зависит от выбора человека? — ядовито усмехается Чимин, сдавливая в кулаке записку Юнги.       — Нет. Не совсем. Просто мы видим какой-то определённый промежуток времени, событие. И оно не обязательно будет важным. С поисками нам всё же как-то лучше удаётся справляться.       — Тогда вы ищейки, а не Провидцы.       — Ищейки — словно собаки, звучит грубо, — хмурится Тэхён.       — Имеешь что-то против четырёхлапых? — Чимин щурит чёрные глаза, прожигая ими кудрявый затылок.       — Нет. Совсем нет. Просто говорю, что…нас зовут, как зовут. Вот и всё.       — Чимин?       — Что? Банши чувствует, как машина плавно тормозит и мельком смотрит в окно, замечая, что они уже во дворе их с Юнги дома.       — Мне нужно будет подняться с тобой к родителям, — потирая сухой ладонью лицо, говорит Намджун. — Рассказать им всё. Решить, что мы будем делать дальше.       — Почему ты такой спокойный? Почему? Тебе будто сказали, что завтра не антарктический минус, а лёгкое похолодание, и ты достал шарф и дополнительный свитер. Что с тобой не так? — поражённо выдыхает Чимин.       — Ты. И замирает рукой на ручке дверцы.       — Что я?       — Ты со мной не так, Чимин. Юнги оставил меня быть ответственным за тебя. Я попросту не могу поддаться сейчас каким-либо эмоциям. Не тогда, когда моё спокойствие нужно тебе больше всего.       — И как же мне помогает твоё безразличие? — намеренно коверкает Чимин.       — Ты выплёскиваешь боль через желчь, а не держишь её в себе. Потому, что знаешь, что на родителях не сможешь, а больше не на ком. Согласись, если бы я плакал, ты бы инстинктивно начал утешать меня?       — Вот ещё. Мне было бы слишком не до твоих слёз, хён, уж прости.       — И ты знаешь, что это ложь, — Чимин на это лишь хмыкает, отворачиваясь. — Идём. Твоя мама уже дважды звонила за последние десять минут.       — Интересно, и почему же она звонила тебе, а не мне. Чимин вовсе не спрашивает, пока выходит из машины. Телефон его, хоть и не взорвался, конечно, но, треснув экранчиком, просто разрядился за то время, что они были в лесу. Мама наверняка звонила ему первому. Особенно, после того, как он со словами: «что-то с Юнги» вылетел из квартиры, едва успев обуться и накинуть на домашнюю одежду зимнее пальто. Вздыхая, он уже собирается закрыть дверцу машины, но вспоминает про Тэхёна.       — Он ведь не пойдёт с нами? — хмуро уточняет Чимин у Намджуна, что смотрел вверх. Скорее всего на тёмные и зашторенные окна квартиры Юнги.       — Нет. Тэхён подождёт меня в машине, а потом я отвезу его домой, — но затем взгляд впивается в Чимина непривычно тяжело. — И вернусь к тебе.       — Знакомые слова. Слышал их раньше. Когда кое-кто лгал мне. Усмешка Чимина, будь она предметом, ранила бы людей, как самое острое лезвие.

[Dayseeker — Burial Plot]

Но стоит ему лишь перешагнуть порог дома и увидеть встревоженных родителей, учуяв запах дома, в котором он привык видеть и Юнги тоже, в котором каждая точка на обоях помнит их объятия, поцелуй и разговоры, он срывается. Начиная прерывисто дышать, он бросается в спальню прямо в кроссовках, хлопая дверью так, что трещит деревянный каркас, и прижимается к ней спиной, сжимая пальцами кофту на груди. Теперь он чувствует, как по щекам сбегают солёные дорожки, как обливается чёрной кровью сердце, как сводит каждую мышцу от невозможности обнять родное тело, а глаза горят огнём. Он жмурит их и не только от боли. Чтобы не видеть. Заполненную полароидами стенку над кроватью, разбросанные по полу, креслу и постели их с Юнги вещи вперемешку, фигурку белоснежного лиса, стоящую на его письменном столе рядом с пустыми тетрадками. Он отключается от разговоров за дверью, глуша тихие голоса своими рыданиями и слишком громкими мыслями. Воспоминаниями, наполненными хриплым смехом и прокуренным голосом, тёплыми прикосновениями и уютной на двоих тишиной. Плачет так, как не мог в лесу, потому что до последнего ждал, глядя сквозь тьму, любимые голубые глаза, сияющие единственными путеводными звёздами в его маленьком мире. Ждал, но Юнги прятался. И Чимин знал это. Вина захлёстывает его неожиданной волной, сметая с ног. Чимин сворачивается на полу своей спальни в совсем крошечный клубок, как когда-то Чонгук в его объятиях, и задыхается от безостановочных слёз. Винит себя в том, что не разбудил в тот самый день Юнги, чтобы предупредить, хотя бы попытаться, об опасности. В том, что никогда не напрашивался с Юнги вдвоём в лес с тех пор. В том, что не смог уберечь от опрометчивого, пусть и нужного (ему так кажется) поступка. Что не смог поддержать своего Лиса достаточно, чтобы тот о мести не думал вовсе. Но Чимин даже не подозревал, что у Юнги в голове были подобные мысли. Однако винить он себя от этого не перестаёт. Закапывается лишь глубже в ворот чёрного пальто, заглушая рыдания, и мечтает заснуть на долгих тысячу дней. Или, может, на час, но лишь, если, проснувшись, всё окажется очередным слишком реалистичным кошмаром. Но, спустя час, когда он отходит от дрёмы, в которую всё же провалился под дверью собственной комнаты, ничего не меняется. Ничего не изменится в ближайшие тысячу дней. Чимин думает, что не выдержит.

* 🌙 *

[I'm waiting for you last summer — Through the walls]

      На самом деле, не выдерживает уже в Новогоднюю Ночь. Целуя родителей в щёки, обнимая и отдавая подготовленные ещё им и Юнги подарки, хоть как-то держится. Поздравляя по телефону Намджуна и даже странноватого Провидца, что был рядом с ним. Забирая подарок для Юнги из шкафа в гостиной. Но с щелчком замка на входной двери квартиры Лиса, Чимин держаться перестаёт. Швыряет коробку с подарком на разобранный диван и кричит. Недостаточно громко, чтобы вышибить окна, но достаточно, чтобы почувствовать толику облегчения. Достаточно, чтобы понять, что он не выдержит так ещё девятьсот девяносто шесть дней. В ванной он даже не включает свет. Сразу дёргает кран с ледяной водой и плещет щедро себе в лицо, зарываясь после носом в полотенце, которое всё ещё хранило слабый запах геля для душа Юнги и немного самой простой влажной ткани. В первые два дня он клялся, что не будет стирать его вовсе все эти два с половиной года, но, придя немного в себя, понял, что это уже перебор. Но нашёл другие, не менее странные, способы, чтобы ощущать присутствие Юнги хоть чуточку больше, чем…ничего. Уже на автомате он проходит в гостиную, отдёргивает шторину и подтягивает к себе полупустую пачку и стеклянную пепельницу. Пока достаёт сигарету, смотрит с ленивым прищуром во двор, где какие-то дети и их семьи запускают салют, кто-то катает снеговика, визжит и просто счастлив. Во тьме его пустых глаз отражаются цветные всполохи, расцветающие в небе, а в мутноватом стекле закрытого окна лишь маленькая красная точка подожжённой сигареты, дым которой он неумело тянет, обхватывая обкусанными губами фильтр. Кашляет, отплёвывается прямо на пол, но привыкает потихоньку. Не курить, но закуривать, чтобы затем, положив сигарету на выемку в пепельнице так, чтобы она тлела, но не падала, закутаться в одеяло на диване и медленно дышать ядовитым дымом. Чимин смотрит на серебристую упаковку подарка, лежащего перед ним. Они с Юнги договорились не дарить ничего вовсе. Но у Чимина жутко чесались руки. Хоть чем-то порадовать, отвлечь немного от мрака, да и просто…он впервые готовился дарить что-то своему парню в Новый Год. А в итоге остался со своим подарком один на один. Курить Юнги не бросил, но перешёл вместе с Чимином на чай, хоть и всё с теми же неизменными тремя ложками сахара. В коробочке под серебряной фольгой и атласным белым бантом — коробка хорошего зелёного чая. Юнги бы, наверное, понравилось. Чимин пытается вспомнить о сроках годности и думает, что если не раскрывать, то должно дотянуть. Всего-то девятьсот девяносто…пять уже дней. Пустяки. Рука его неосознанно тянется к мобильному и также неосознанно набирает номер. Он пугается собственного желания в тот момент, когда в динамике слышит обеспокоенный голос:       — Чимин? Всё в порядке? Где ты? — забрасывает вопросами Намджун. Думает, должно быть, что в эту Новогоднюю ночь без трупов не обошлось. Но ночь только началась…       — Я дома. У н… Юнги, — исправляется он на ходу. «У нас». Так сам Юнги лишь пару раз говорил про свою квартиру, словно они и впрямь жили в ней, как в семейном, маленьком, мрачном гнезде, почти не высовываясь. Но сейчас…без Юнги это не их дом. Это просто квартира Юнги. В которой Чимин. Один.       — Можешь приехать? — шепчет он в трубку, закрывая ладонью глаза. — Мне…       — Конечно. Я позвоню, как буду подъезжать, Чимин.       — Спасибо. Намджун без колебания соглашается оставить своего кого-то там в Новогоднюю ночь, и это, Чимину кажется, на самом деле достойно его негласного обещания Юнги. И Лис бы обязательно пошутил о том, что Намджун просто хочет оставить своё личико целым. Но Лиса здесь нет, и шутить приходится Чимину самому в своей голове. А после смеяться так громко, чтобы заглушить собственные несущиеся потоком слёзы. Это точно была бы смешная шутка, расскажи её Юнги. Но это очень болезненно отдаётся внутри, пока Чимин, сжимая в руках мягкое одеяло на расправленной теперь постоянно постели, сжимается в маленький комок, надеясь стать совсем незаметной точкой и вовсе исчезнуть. Ровно до момента, пока входную дверь не откроет Юнги, как тогда, когда он вернулся после похорон. Раздаётся звонок уже через двадцать минут и Чимину приходится отодрать себя от дивана, чтобы открыть дверь. Он мельком думает о том, что нужно будет теперь сделать дубликат ключей Намджуну. А ещё, было бы вовсе неплохо, найти вещи Юнги, которые тот явно где-то оставил. Там ведь телефон. А в нём тоже так много их фото, и Чонгука…       — Привет, с Новым Годом, — вместе с Целителем в квартиру заходит мороз. Но Чимин не чувствует. Пустота внутри холодит сильнее. Он попадает в кольцо крепких рук, вяло обнимая в ответ.       — С Новым, — шепчет Чимин, почти сразу отстраняясь и отходя к ванной, чтобы включить свет. — Извини, что прервал тебя и того…парня.       — Тэхён поехал к семье, так что всё в порядке. Я бы в любом случае приехал к тебе. Не сейчас, так завтра утром, — Намджун быстро сбрасывает пальто, цепляя петелькой за крючок и оборачивается, оглядывая Чимина при слабом свете, льющемся из приоткрытой двери. — Мама снова заплела тебя?       — Да. Сказала, что я всё равно должен встретить год красивым и…ей, на самом деле, просто хотелось покопошиться у меня в волосах, а я хотя бы немного подремал, — ведёт плечом Банши. — А что?       — Красиво. Просто, но красиво. Она показывала тебе?       — Нет? Мне не очень-то интересно.       — Хочешь сфотографирую? Посмотришь…       — Зачем? В глазах Чимина пустота такая глубокая, что Намджун заметно содрогается, боясь упасть в неё.       — Просто…       — Да ладно тебе, — машет безучастно рукой Чимин. — Делай, если хочешь. С меня не убудет. Он открывает дверь ванной пошире, чтобы на него попадало больше света и поворачивается спиной.       — На самом деле, — всё же решается признаться Намджун, когда слышится тихий звук сделанной фотографии, — это была идея Тэхёна.       — Ну вот, теперь мне это не нравится.       — Нет-нет, всё…это правда имеет смысл, — Намджун делает ещё фото и слегка поворачивает Чимина, а затем убирает телефон в карман и заходит в ванную. — Он сказал, что было бы здорово тебе вести дневник.       — Мало того, что я не могу больше писать и не поступил на литературный, вы хотите меня додавить ещё и этим? — хмыкает Банши, складывая руки на груди и приваливаясь к дверному косяку. Совсем в привычном Юнги стиле.       — Ты не можешь вновь писать из-за проблем с твоими способностями, — вытирая руки полотенцем, спешно говорит Намджун. — Но дневник — это не то. Тебе не нужно придумывать сюжет, персонажей, историю. Просто пиши по строчке в день о том, как он прошёл.       — Хреново?       — Пусть так. Пиши просто: дата и слово. Хреново. И так, пока не захочешь написать что-то ещё. И прикрепляй фото.       — Какие ещё фото, Намджун? Что ты несёшь…       — Вот сегодняшнее, — Целитель протягивает ему свой телефон, а сам отходит к сумке, что принёс с собой. — Тэхён передал тебе маленький принтер, специально для этого. Нужно только покупать бумагу и…       — Я — не Юнги, — отрезает Чимин, стискивая в пальцах мобильный. — Я знаю о компактных фотопринтерах и полароидах, Намджун. Хотя уже, наверное, даже белки в лесу знают об этом.       — Прости. Это привычка, — мотает головой тот, пока они проходят в комнату. Банши нехотя скользит пальцами по выключателю, окутывая комнату слабым светом одной лишь лампочки.       — И к чему это всё?       — Тебе должно становиться легче. Или хотя бы не становиться хуже. А Юнги, когда вернётся, будет полезно это перечитать. Чтобы больше даже не задумываться о подобном, когда у него есть ты.       — Он имел право. Намджун резко оборачивается, едва не роняя коробочку с принтером и пачкой бумажек мимо стола. Чимин же, опёршись теперь на дверцу платяного шкафа, рассматривал фото своих волос. И правда красиво и просто. Юнги бы, наверное, понравилось. Струящиеся прямые прядки, как жидкое серебро, с тонкими и слабыми косами поверх. Его мама определённо хотела бы девочку…       — Чимин, — хмуро зовёт Намджун. — Я, конечно, сказал в тот день, что это был его выбор и только ты имеешь право его оправдать, но…но не так.       — У меня было несколько дней, чтобы всё обдумать.       — По всем человеческим и моральным законам, Юнги имел право злиться, скорбеть и даже ненавидеть. Но он не имел права убивать их и оставлять тебя…       — А теперь напомни себе, что Юнги не человек, в первую очередь, — не колеблясь перебивает его Банши. — И я думаю, что я сделал бы также. Коснись дело моего брата, если бы тот был. Я думаю, я…       — Это стоило твоей боли сейчас?       — Это стоило его облегчения, полагаю, — голос Чимина уже срывается на последнем слоге. Он лжёт себе, потому что пытается, правда пытается понять, почему Юнги поступил так. Правда пытается оправдать его и это даже выходит почти логичным, но…       — Но тебе больно.       — Ты даже не представляешь как. Губы Чимина тянутся в усмешке, затем в каком-то опасном оскале, но кончается всё тем, что эта гримаса трескается, как гипсовая маска, когда слёзы начинают душить его изнутри вырываясь новым потоком из зажмуренных глаз. Он роняет из пальцев телефон и обхватывает себя руками, съезжая спиной по дверце шкафа. Намджун подхватывает его под руками, утягивая обратно вверх и в свои объятия. Путает пальцы в длинных волосах, прижимаясь подушечками к коже головы и пуская слабый золотистый свет, пока Чимин пускает в его свитер бесконечные слёзы.       — Но он вернётся, Чимин.       — Что… — задыхается Банши, негнущимися паьльцами впиваясь в грубую пряжу. — Если нет?       — Тогда мы просто подождём ещё немного. Свет становится сильнее, а плач Чимина наоборот утихает так, словно кто-то постепенно убавляет звук. Он чувствует, что ком в горле уменьшается, дышать становится немного легче, а перед приоткрытыми глазами всё плывёт вовсе не от слёз. И жмётся благодарно щекой к чужому плечу, повисая на крепких руках, словно маленький ребёнок.       — Спасибо. Последнее, что он чувствует — заботливый поцелуй в серебристый затылок.

* 🌙 *

[The plot in you — THE SOUND]

      Это становится выходом. Неправильным. Противоестественным. Но выходом. Чимин приоткрывает глаза, оглядывая потолок своей спальни. Меняются лишь квартиры, супы и страницы в дневнике. Выражение лица мамы с каждым днём всё серее, но Чимину, кажется, где-то глубоко внутри становится чуточку легче. Он просыпается чуть раньше ужина, заставляет себя доплестись до ванной, чтобы умыться, собирает волосы в низкий хвост и тенью скользит на кухню. Где его уже ждёт тёплый бульон. Иногда он даже умудряется съесть пару кусочков мяса. А потом, после излишне крепких объятий мамы, он вновь прячется в комнате, записывает в дневник неизменное: «всё также хочу уснуть на девятьсот… дней» и закутывает себя с головой в одеяло. Меняются цифры. Количество оставшихся дней. Погода за окном неизменно белая и бесчувственная. Всю неделю с Нового Года, не прекращая, валил снег. Намджун приходит спустя ровно час после ужина. Чтобы дать Чимину время побыть с мамой, так как отец уехал по работе вновь первым. Чтобы дать Чимину время вписать всё те же строки в дневник. Чтобы дать Чимину время передумать и попробовать всё-таки начать жить дальше. Чимин падает в его объятия, не давая даже снять пальто, и роняет потяжелевшую голову на плечо. Как только ядовитая горечь начинает разъедать лёгкие, он не сомневается ни секунды. Подставляет голову под холодные пальцы со слепящим золотым светом и проваливается в звенящую пустоту, окутанную тьмой. Это становится выходом на следующих ещё двадцать дней.

* 🌙 *

             Всё усугубляется, когда однажды ночью, Намджун просыпается от резких вскриков. Он едва успевает встряхнуть головой, чтобы сбить сон, и поднимается с пола на кровать, чтобы схватить Чимина за руки, мечущегося по всей постели с негромкими выкриками.       — Чимин? Чимин, проснись! Намджун с трудом сдерживает себя от того, чтобы не воспользоваться силой для возвращения Банши ко сну. Но нельзя. Вместо этого, он сдёргивает одеяло к его ногам и брызжет в лицо водой из стакана, стоящего на полу рядом. Только вот это разве что позволяет Чимину закрыть лицо волосами, что липнут из-за влаги к посеревшей коже. Поджимая губы, Намджун наклоняется и решается не сильно похлопать по впалым щекам. И лишь после четвёртого резкого и хлёсткого удара, который он обязательно залечит позже, Чимин подрывается на кровати, распахивая заволочённые тьмой глаза и глотая воздух рывками.       — Он…он…       — Тише, ты дома, — садясь на постель, Намджун заправляет мешающиеся волосы за уши, ловя лицо Чимина в ладони, чтобы осмотреть его. — Тебе что-то снилось? Кто-то умер?       — Да. Да, он там…я не…я не хочу, — в глазах Банши впервые за долгое время эмоции. Страх и мольба. Он впивается взглядом, как в последний раз. Как в ночь, когда его доставали из реки. Словно котёнок, которого макнули единожды в воду, а затем за шкирку подняли из неё. Только вот у котят не чернеют белки…       — Пока ты впадаешь в эту искусственную полу-кому, ты не можешь никуда пойти. Ты в безопасности. Слова слетают как-то необдуманно и Намджун уже жалеет о них, но Чимин сбивчиво кивает, вдыхая поглубже.       — Безопасности… — повторяет он. Может ли он чувствовать безопасность, пока Юнги нет рядом? Чимин мгновенно вскидывает руку и накрывает ладонью метку, зажмуриваясь. Кожа под пальцами пока всё ещё припухшая и при нажатии немного тянет, но скоро, ещё пару месяцев, и метка заживёт. И тогда его последняя ниточка, что ещё хоть как-то держит его, оборвётся. Он медленно открывает глаза, что вновь стали обычными, и обречённо смотрит на Целителя, негромко произнося:       — Ты сможешь однажды усыпить меня дольше, чем на двенадцать часов?       — Нет, Чимин.       — У тебя есть такая возможность, Намджун? — меняет вопрос Банши. Намджун не хочет признаваться, но практикуется с каждым днём всё больше. Не для Чимина, но на будущее, для разных случаев, и да. Теперь он может погружать существ в сон уже на шестнадцать часов и знает — это не предел. Только вот знать этого Чимину — не следует. Юнги не для того оставил Намджуна с ним, чтобы тот позволил Банши безвольной куклой просуществовать следующие два с половиной года в его ожидании.       — Нет, Чимин, — твёрдо отвечает Намджун, сжимая плечи Чимина. — Мой максимум — двенадцать часов…       — Я слышу твоё сердце, — разбито усмехается тот. — Спасибо за честность.       — Ты не сможешь так жить до его возвращения.       — Кто сказал, что не смогу?       — Твоя природа. Чимин, ты Банши, я не могу блокировать тебя постоянно. Это может нарушить…       — Это может разрушить меня, — сквозь зубы цедит Чимин. — Я не готов, Намджун. Понимаешь? Пока не готов…       — Я не тороплю. Но ты знаешь, что я не смогу помогать всё время.       — Его день рождения.       — Что?       — Когда у Юнги…когда его хвосты… — Чимин запинается, облизывая пересохшие губы, и опускает голову. — Когда он станет девятихвостым, я обещаю, что буду пробовать…без твоей помощи.       — Чимин, но до этого ещё два месяца.       — Это всё, о чём я прошу. Отцепляя ладонь друга от своего плеча, Чимин прижимает её к щеке и закрывает глаза.       — Ещё два месяца тишины. Пожалуйста. Блокировать способности Чимина — отчасти на пользу всем, особенно, если он начинает кричать в истерике, не контролируя свою силу. Но блокировать способности Чимина так долго — опасно. Потому, что никто не знает, чем может обернуться это подавление в один день и пройдёт ли оно бесследно. Но Намджун сдаётся под срывающимися вдохами и ощущением влаги на щеке Чимина. Он обещал сберечь его — и это монета с двумя сторонами.

* 🌙 *

[Eternally Yours: Motion Picture Collection feat. Crystal Joilena Motionless In White, Crystal Joilena]

      — Почему полумесяц? — хмурится Юнги, держа перед глазами тонкую руку Чимина и ведя большим пальцем по хрупкому запястью с переплетением голубых нитей вен.       — Потому — что была лунная ночь, когда ты вытащил меня из Чхонгечхо́н, — поясняет Банши, приподнимая голову с груди Лиса, чтобы выловить во мраке спальни голубые глаза. — Потому, что твоя метка — будет похожа на полумесяц. Потому, что это красиво, в конце концов.       — Это банально, птичка, — фырчит Юнги в своей манере. — О, давай птичку? Даже я себе набью, так и быть.       — Хочешь парные тату?       — Ну, метку-то ты мне поставить не сможешь. Так что — почему бы нет?       — Два полумесяца, хён, — сияет улыбкой Чимин перекатываясь на живот и укладываясь под бок Юнги, укладывая теперь острый подбородок на выпирающие рёбра.       — Как насчёт одного и сделанного моими зубами?       — Ты не отступишь?       — Когда такое вообще происходило? Лисы не сдаются. Прохладные губы касаются запястья. Чимин невольно закрывает глаза, улыбаясь.       — Я люблю тебя, Юнги-хён.       — Я тоже люблю тебя, птичка.

* 🌙 *

      В какой-то момент Чимин даже думает, что всё неплохо. В начале февраля и маме приходится уехать, но в его квартиру переезжает Намджун, позволяя Чимину теперь почти всё время проводить у Юнги. Он привыкает к этому режиму, тягучему ритму. В дневник теперь, после ужина, который готовит Намджун, он пишет немного больше. Приходится записывать свои сны, особенно те, что снами не являлись вовсе. Но Чимин привыкает. Настолько, что одним февральским вечером, даже не замечает, как пересекает привычный к усыплению час, и всё ещё склоняется над тетрадкой, записывая уже вовсе не сон об очередном мертвеце. Ему снился Юнги. И этим, с Юнги будущим, внезапно так сильно захотелось поделиться. Чтобы потом, когда он прочёл, он знал, как сильно Чимин по нему скучал. Ручка срывается с края закончившейся страницы, а на шорох перелистывания, поднимает голову Намджун, всё это время сидящий на краю постели с какой-то книгой.       — Чимин?       — М? — подобрав ногу к груди и упёршись пяткой в стул, Чимин укладывает подбородок на острую коленку и продолжает писать, вспоминая, какие же цветы были на поляне, по которой мимо него носился белоснежный лис.       — О чём пишешь? — заходит издалека Намджун, боясь спугнуть неожиданный покой. — Если не секрет.       — Не секрет. Но ещё неожиданней оказывается слабая улыбка Чимина, одними лишь уголками губ, но обращённая к исписанной странице.       — Мне снился Юнги. Захотелось это запомнить. Перечитаю может позже.       — Это же здорово, да? Он впервые…       — Да. Это первый раз, когда он снится мне не в крови и с кусками человечины в пасти. Там даже было солнце.       — Это хорошо. Правда хорошо. Я рад, что ты пишешь.       — Как знать, может быть, это всё, что у меня в итоге останется. Чимин поджимает губы и возвращается к записям, но ручка в руке сжимается слишком сильно, а на описании сияющих ясным небом глаз и вовсе срывается, прорывая немного бумагу. Мысли теперь занимает лишь голый страх того, что он делает это зря: утешает себя попусту и Юнги никогда этого не прочтёт. Никогда к нему не вернётся. Кто вообще знает, за эти полтора месяца, соблюдал ли он действительно диету? Или плюнул на всё и решил остаться там, в лесу, бросив всё и всех? Банши оборачивается, встречая уже ожидающий его печальный взгляд.       — Я хочу увидеть его.       — Я хочу этого не меньше. Но ты знаешь, что он прячется даже от меня, — вздыхает Намджун, откладывая книгу.       — Может в том и суть? Что это ты. Может, если приеду я, он…наконец, выйдет. Я…боже, я просто так сильно скучаю… — ладони закрывают лицо, несильно впиваясь подушечками в бледную кожу. Скрипит диван, а после тёплые руки уже привычно окутывают плечи.       — Мы можем попробовать, Чимин. Я ни в коем случае тебя не отговариваю. Просто не хочу, чтобы ты ожидал многого. Секрет был в том, что Чимин уже не ожидал ничего. Вообще.

* 🌙 *

[Our Mirage — Nightfall piano]

      Возможно, поэтому, он не плачет в первые полчаса, пока сидит на снегу и ждёт, когда Юнги покажет себя. Всматривается в спящую мёртвую природу зимнего леса, надеется внимательным взглядом сразу поймать мелькнувшую среди деревьев белоснежную шкуру. Но неизменен перед ним заснеженный горизонт. Неизменна перед ним пустота, как та, что внутри. Ночью перед приездом ему снова снился Юнги. Снова с окровавленной оскалившейся пастью и тяжёлым дыханием, густыми клубами взвивающимся в морозный воздух. Снова наступающий на него так, словно не узнаёт и хочет разорвать в клочья, как и тех, в чьих останках измазан был от лап и до самых навострённых ушей. Ночью Чимин впервые проснулся без крика. Распахнул лишь глаза, когда на шее сомкнулись острые зубы, и безучастно уставился в тёмный потолок квартиры Юнги. Умирать из ночи в ночь больше было не страшно. Не страшно казалось и умирать день за днём, проживая одинаково серые и пустые дни. Чимин по утрам себя молчаливо, глядя в зеркало, даже спрашивал: останется ли от него что-то, когда Лис его вернётся? Вернётся ли он к его Птичке или к сохранившейся единственной оболочке с разрушенной и выжженной под корень внутренностью? Чимин выдыхает клубочек пара и сам, когда чувствует, как комок подкатывает к горлу. Ему кажется, что плакать уже нечем, но организм находит откуда-то всё новые и новые слёзы, заливая холодные щёки и расцветая тонкими льдинками на воротнике чёрного пальто. Намджун молча отходит от машины, накрывая Чимина ещё одним пальто и ненадолго оставляя на плечах ладони, пытаясь воздействовать силой. Но в организме Банши переохлаждения пока ещё нет и залечивать нечего. Кроме вхолостую колотящегося сердца, одиноко существующего на расстоянии от другого, с кем связано, но это, увы, никому не подвластно.       — Мне что, — шепчет Чимин разозлённо, — кроликов ему вручную разделать, чтобы приманить?       — Нет, Чимин, — вздыхает Целитель. — Тебе нужно просто ждать. И лучше не здесь.       — А где? — вскидывает голову Банши, сверкая наполненными слезами и горечью чёрными глазами. — Дома скажешь?       — Думаю, последнее чего Юнги бы хотел — чтобы тебя скосило с простудой. Хотя бы встань со снега…       — Если бы Юнги так хотел меня уберечь, не сжирал бы сердца тех ублюдков. Голос Чимина холоднее снега под его коленями. У Намджуна и самого от этого сердце сжимается. Вплетая пальцы в слегка спутанные серебристые волосы, собранные в небрежную косу, Намджун вздыхает, нехотя выпуская силу.       — Может и правда домой?       — Ты в курсе, что я чувствую тепло, когда ты используешь на мне способность? — слабо отзывается Чимин. Но от прикосновения не уворачивается. Складывает лишь на коленях руки, опуская взгляд на покрасневшие от холода и нервных укусов костяшки, и поджимает губы.       — В курсе. Как и ты в курсе, что я чувствую твою усталость. И то, как ты сдаёшься.       — Только на сегодня.       — Только на сегодня, — кивает в согласии Намджун, склоняясь ниже и подхватывая свободной рукой хрупкое тельце, закутанное в тёплые одежды. Он помогает Чимину подняться, доводит до машины и, как может, удобнее усаживает на заднем сидении, напоследок легонько оглаживая осунувшееся лицо по следам засохших уже слёз. В глаза Чимину смотреть — пытке равно, но он делает это для них обоих. Успокаивая их обоих.       — Мы вернёмся.       — Вау, мне что, даже не придётся умолять тебя или шантажировать головой твоего парня? — хмыкает Чимин, медленно устало моргая. Намджун сужает глаза, качая головой.       — За что ты так к Тэхёну? — хлопая дверцей, он пристёгивается, пока ждёт ответа от Чимина, что, кажется, решил ответить ему тишиной. Но в зеркале заднего вида, куда Намджун бегло смотрит, — тяжёлый взгляд лишь слегка подёрнутый сонной пеленой.       — А за что мне его любить?       — Никто не просит тебя любить его, Чимин. Просто относиться нейтрально. Хотя бы.       — Чуйка, знаешь? Не нравится он мне.       — Потому, что не смог узнать заранее о том, что с Юнги? — Намджун снова встречается взглядами в зеркале, тихонько усмехаясь. — Или потому, что ты боишься, что из-за него я стану уделять тебе меньше времени? Чимин на это, наконец, манерно закатывает глаза в стиле Юнги, отворачивая голову к окну и вновь всматриваясь в сливающиеся в одно деревья среди ровных сугробов.       — Боюсь, что ты затащишь его однажды к нам в дом и скажешь, что я обязан полюбить его. Он не понравился мне с самого начала, вот и всё. Знаешь, бывает так? Просто смотришь в морду…       — Лицо.       — …и не нравится тебе как-то. Мне не нравится Тэхён. Да и…разве не тебе он должен нравиться в первую очередь? Какое до меня дело?       — Не хочу ссор. Хотя бы на то время, пока Юнги не вернётся. Усмехается на этот раз Чимин. Криво, болезненно, разбито.       — Никогда не хочешь ссор, значит?       — Чимин…       — Он вернётся, бла-бла, — закутываясь поглубже в два пальто, Чимин до боли закусывает щёку. — Он сегодня не вышел ко мне. Уверен, там уже некому возвращаться.       — Сколько дней прошло? — хмурится Намджун, выруливая из леса на дорогу к городу.       — Не знаю. Бросил считать на десятом, — ведёт плечом Банши.       — Лжёшь сейчас самому себе.       — Это бессмысленно. Какой толк от этих подсчётов? Пройдёт год — буду знать, что триста шестьдесят пять дней. Пройдёт два — буду знать, что семьсот тридцать. Всё, к чему это? Я считаю, что смысла нет. Ни в чём, в общем-то… Последнее Чимин говорит так тихо, что слова утопают во влажном вороте пальто, что оттаял в тепле машины.       — Ты обещал кое-что, помнишь?       — Если он не сдерживает обещания, какого чёрта должен я?       — Чимин. Не хотел говорить, но думаю, это время даже пойдёт вам на пользу. Ты стал неуправляемым и слишком язвительным.       — Боишься, что не выдержал бы нас таких двоих? — хмыкает Чимин, едко подмечая.       — В тебе говорят злость и обида. И повадки Юнги, удивительно просто. Может с меткой и впрямь что-то передаётся…       — Что я там обещал?       — Что после его дня рождения начнёшь жить. Возвращаться к жизни, — поправляет себя Намджун. — Это ведь совсем скоро.       — Какая жалость. Я надеялся, ты забудешь.       — Считай, что я записал. И, Чимин, в самом деле…что с тобой? То есть…       — Что со мной, — неверяще повторяет Банши, усмехаясь. — Что со мной…       — Нет, я…слушай, я имею в виду…       — Что блять со мной! — приподнимаясь на сидении, кричит Чимин. — Со мной?! Мне в этом году только девятнадцать будет, а я уже успел оказаться чёртовой бессмертной Банши, встретить, уму не постижимо, тридцатилетнего Кумихо, вступить в отношения с ним, стать последним, кого видел его брат при смерти, а теперь ещё и остаться брошенным со всем этим дерьмом! Юнги было сложно, о, чёрт, я не спорю. Но почему, Намджун, почему он не подумал о том, как сложно могло быть мне?! Без родителей, с трупами каждую неделю, в серьёзных отношениях впервые в жизни и сразу со взрослым мужчиной, с маленькой жизнью, ушедшей на моих руках…почему он не думал, что мне тоже тяжело… Съезжая на обочину, Намджун оборачивается к Чимину и берёт его за уже протянутую дрожащую руку, влажную от слёз, которые Банши нелепо утирал со щёк.       — Сохрани все эти вопросы, Чимин. И обязательно задай засранцу, когда он сможет дать на них ответ. Потому, что, прости, но я бессилен. Лгать тебе о том, что он думал, но ему было тяжелее — я не буду. Скажу честно, мы не обсуждали этого с ним. Он не позволял копаться в своей голове, не высказывал о боли. Всё, о чём мы говорили всё это время — ты. Любовь к тебе, чувства к тебе, воспоминания созданные с тобой. Он заботился о тебе, и ты знаешь это, но, Чимин…       — Я отрежу ему один из хвостов, клянусь, — шепчет тот, опустив голову и сжав как можно крепче руку Намджуна. — Ему все девять всё равно без надобности.       — Стоит ли мне говорить…       — Не стоит. Поехали домой.       — Вам просто нужно время, чтобы прийти в себя. Обоим.       — Что, если за это время, я разлюблю его? — поднимает покрасневшие глаза Чимин. — Юнги-хён думал о том, что будет, если я вдруг разлюблю его? Оставил ли он тебе инструкцию на этот счёт?       — А ты собираешься перестать любить его? — склоняет голову Намджун, пуская меж их ладоней золотистый свет.       — Сейчас — нет. Но кто знает, что меня завтра ждёт? Я не был готов и к тому, что он бросит меня.       — Но он не бросал…       — Поехали домой. Меня уже, кажется, тошнит… И это так. Чимина тошнит. От мыслей, никчёмных слов утешения, страхов и пустоты. Чимина тошнит, и он боится однажды выблевать собственное сердце.

* 🌙 *

[Glass Tides — Doomed (acoustic)]

      Толстый ворот зелёного свитера никак не хочет укладываться и Чимин психует, стоя перед зеркалом. То заправляет заплетённые криво волосы под мягкую вязку, то выправляет, пытаясь уложить ворот как-то удобнее. Психует, готовый уже снять его и облачиться в одну из привычных толстовок Юнги, но одёргивает себя. Всё-таки, даже если Лис сегодня его не увидит, он, как и предлагал Намджун, сделает пару памятных фото и вложит в страницы дневника этим особенным днём. Чтобы Юнги увидел потом, каким он мог его обнять пару лет назад. Ворот неожиданно укладывается сам, сжимаемый тонкими пальцами. Чимин разжимает их и бросает последний взгляд в зеркало, приглаживая выбившиеся из плетения серебристые прядки. Без мамы плести свои длинные волосы было невыносимо сложно, но опять же — в такой день ему, несмотря ни на что, хотелось быть красивым. Хотя бы для фотографии на память. Накидывая всё то же чёрное пальто и подбирая с дивана ещё одно запасное, он выходит из квартиры, повторяя про себя, как мантру, желание увидеть своего Лиса. Пока жмёт кнопки в лифте, пока упирается затылком в железную стенку, бледные губы беззвучно шепчут заветное. Он не надеется, конечно, но…       — А этот здесь, что делает? — хмурится он, стоит ему только скользнуть в салон машины. Чёрные глаза упираются в орехово-золотистые, снова смотрящие на него заинтересовано и слегка сочувствующе. Затолкать бы это сочувствие…       — Чимин, — вздыхает Намджун, бросая на Тэхёна извиняющийся взгляд, но тот и ухом не ведёт. Не сводит глаз с Чимина, словно ожидая чего-то ещё в свою сторону.       — Что Чимин? Ты всерьёз решил потащить его с собой в день рождения Юнги? Он точно ни за что из леса носа не покажет, пока с нами… — Чимин оглядывает бегло Провидца презрительно и фыркает так ядовито, как может только: — Он.       — Тэхён увидел Юнги. Чимин дёргается и застывает на полувдохе от этих слов, произнесённых и застрявших в его голове, словно пуля.       — Что…       — Он в другой части леса, — подаёт свой странноватый низкий голос Провидец, наконец, отводя взгляд от Чимина. Он смотрит на карту, вновь лежащую на ногах, и тычет татуированным и наманикюренным пальцем куда-то в центр. — Не двигался уже час. Мы думаем, что он…       — Он… — Чимин вцепляется до боли в чужое предплечье до тихого шипения. Намджун отвлекается от дороги, но Тэхён качает головой.       — Жив. Я просто не знаю, как назвать то, что происходит.       — Хвосты? — тут же понимает Банши. — Он трансформируется?       — Слишком странное слово…но, пожалуй. Отпустишь? Мне немного больно, — кивает Провидец на свою руку, в которую сквозь одежду вжимались пальцы Чимина. Тот отталкивает Тэхёна излишне сильно, поворачиваясь к Намджуну и пересаживаясь в центр задних сидений.       — Это правда? Мы…я смогу увидеть его?       — Мы не знаем, Чимин. Понятия не имеем, что там с ним и как он…       — Зашибись. Думаешь, утешаешь меня сейчас? — огрызается Банши.       — Он может быть опасен сейчас, — поджимает губы Намджун, сразу же добавляя: — Но именно поэтому ты туда едешь тоже.       — У вас даже не должно было быть другого варианта. Потому, что ты обещал.       — Ты, Чимин, — тот, кто напоминает ему о доме. Единственном, что у него остался. Ты — всё, что у него осталось. И либо это подействует так, как нам всем надо, либо… Чимин перебегает взглядом на Тэхёна.       — Либо он решит не возвращаться, приняв свою сущность навсегда.       — О, — криво усмехаясь, Чимин кивает, сглатывая слёзы, и откидывается назад, на сидении, уставляясь на дорогу сквозь лобовое стекло. — Какая прелесть. У нас тут, выходит, прямо русская рулетка? Останется Пак Чимин один или нет, да?       — Ты не один, Чимин…       — Что я должен сделать, чтобы у него и мысли не возникло не вернуться? Наизнанку вывернуться? На четвереньки встать? Что я должен сделать, чтобы он был уверен, что я жду его и он нужен мне здесь? Неужели, это не очевидно…       — При появлении хвостов, Кумихо завершает своё окончательное…взросление, — подбирает слова Тэхён. — В такие моменты, рядом с ним обычно его семья, за которой он стремится. Или, если Кумихо живут одни, в человеческих телах, рядом с ними — никого. Они спокойно завершают обряд и…живут дальше, имея теперь просто больше сил и возможность, в крайнем случае, вступить в войну уже с девятью хвостами. Но Юнги…       — Особенный, да?       — Нет. Просто в Юнги всё ещё кипит боль и свершённая месть. Мы не знаем — насколько сильна его к тебе любовь. Мы не знаем, сильнее ли его любовь, чем остальные чувства. Прости, но…       — Как минимум, это честно… Чимин опускает пустой взгляд на свои ладони. Выходит, что это он тут один такой любящий, готовый на жертвы пойти и вообще верным псом его дома ждущий? А Юнги, может, и вовсе не так уж и сильно его любит, чтобы перебороть свою лисью сущность? Вот тебе и сказка с хорошим концом…       — Зачем мы едем тогда? — тихо отзывается он. — Может смысла вовсе нет, м?       — Пока ещё, он есть, — ничуть не успокаивает Намджун. — Юнги может, как посчитать принятие сущности благородством, оставляя тебя одного, так и решить, что без его защиты тебе не справиться.       — Понятно, — хмыкает Чимин, расстёгивая пальто. — Превратим меня в кровавую пиньяту? Вдруг, он увидит, что вы хреново меня защищали и это подействует? Тэхён резко разворачивается на сидении, удивлённо хлопая своими жёлтыми глазами.       — Чимин, мы не планируем ничего подобного, что ты делаешь?       — Ну как же, — пальто укладывается рядом, а Чимин уже принимается за пуговицу на джинсах. — Остановимся где-то неподалёку, чтобы он не учуял, разукрасите меня как-нибудь так, чтобы я восстановился побыстрее, но выглядело красочно, приползу к нему. Вдруг его инстинкт защиты сработает?       — Или сработает инстинкт Кумихо и он среагирует на твою кровь иначе. Пальцы Чимина застывают в шлёвках джинс, а брови сводятся к переносце.       — Он бы никогда не убил меня. Хотя даже говоря это, он чувствует сомнение расползающееся в груди. Потому что каждую ночь в его снах — Юнги только и делает, что убивает его, пока сон не обрывается криком. Тэхён и Намджун переглядываются. И да, они наверняка сейчас думают о том же.       — Мы действительно остановимся на расстоянии от места, в котором засел Юнги, — тихо говорит Целитель, — Но увечить мы никого не будем.       — Тогда каков план?       — Плана нет, — качает головой Тэхён. А затем, подтягивая рюкзак, что всё это время находился на полу меж его ног, он достаёт оттуда небольшой бутылёк, протягивая его Чимину. — Есть только это. И надежда на лучшее.       — И что это? — принимать из рук Провидца сомнительные бутыльки без этикеток Чимину крайне не хотелось. Он и без подобной атрибутики чувствовал себя чёртовой Алисой, в погоне за своим сумасшедшим белым не-кроликом. Заламывая брови, он оглядывает тёмную жидкость, вроде бы похожую на крепкий чай, но наверняка им не являвшуюся.       — Это…концентрация трав. Специальных трав.       — И что мне с ней? Пригласить Юнги-хёна на чай посреди леса?       — Почти. Тебе нужно выпить это. На случай, если…если всё-таки произойдёт что-то нехорошее.       — Если он вцепится мне в глотку, так и скажи, — бросает Чимин, всё ещё не торопясь забрать бутылёк у Тэхёна. — И как мне это поможет? Эликсир бессмертия? Я вроде и так…       — Это ядовитые травы. В глазах Чимина вспыхивает ярость такая, что Тэхён невольно дёргается назад, когда костлявые пальцы сгребают до хруста его запястье, увитое браслетами.       — Так и знал, что надо было в прошлый раз кричать громче, чтобы тебя убило, — шипит Банши, раня ногтями смуглую кожу.       — Чимин, это необходимая мера, — Намджун уже тянется к его ноге, чтобы коснуться и успокоить, но Чимин пресекает это движение одним лишь взглядом. — Поверь, мы обдумали много вариантов.       — Когда у вас только время было?       — Это действительно единственно верное решение. Ты выпьешь это просто, чтобы мы были уверены, что я успею спасти тебя. Только если что-то случится.       — Разве это дерьмо не перебьёт мой запах для него?       — Нет. Это подействует лишь на вкус твоей крови. Она станет для него чем-то сродне кислоты. Это позволит нам увести тебя. Но, Чимин…       — Ничего не случится, — отрезает тот, выхватывая бутылёк. — Я выпью, чтобы вы отстали. Но ничего, слышите, ничего не случится. Две пары глаз, мельком оглядывающие его ему явно не очень и верили. Жидкость и на вкус оказывается простым, крепким травяным чаем. Он к таким забавам привык, особенно, пока мама была ещё дома. Он пьёт, безучастно разглядывая сгущающийся вокруг них лес, и местность уже не узнаёт. За последние полгода он научился уже различать деревья на их поляне и на подъезде к ней, но эти корявые стволы, устрашающе оголённые кустарники, усыпанные снегом — были ему точно незнакомы. Лишь на секунду проносится мысль о том: далеко ли отсюда поляна, на которой погиб Чонгук? Но Чимин жмурится, встряхивая головой и стараясь выбросить из неё размытое воспоминание. Машина останавливается в месте, похожем на их привычное, даже покрывшееся тонким слоем льда озеро виднеется где-то слева. Чимин, подхватывая с сидения своё пальто, с трудом открывает дверцу и почти сразу утопает в огромном сугробе.       — Быстрее, чем меня убьёт Юнги-хён, меня убьёт этот жуткий снег, — ворчит он, пробираясь к Намджуну и Тэхёну, что уже стоял рядом, раскладывая карту на капоте.       — Он сейчас здесь, — тычет чёрным ногтем Провидец куда-то, куда Чимин не понимает. — Всё ещё, к нашему везению. Я останусь здесь и буду контролировать его передвижения, если что, а вы…можете идти.       — И на том спасибо, — хмыкает Чимин, проходя мимо и намеренно задевая Тэхёна плечом. — Хоть рядом с хёном рожи твоей не будет.       — Чимин. Голос Намджуна неожиданно строгий. Банши удивлённо оборачивается, сбитый с толку.       — Что?       — Прекращай.       — Давай мы разыграем сцену с хорошим бойфрендом тогда, когда убедимся, что мой собственный не вцепится мне в шею, как только увидит, ага? На этот выпад Намджун уже собирается сказать что-то явно столь же резкое, но Тэхён вдруг перехватывает его под локоть и смотрит прямо в глаза, говоря тихонько:       — Все мы были такими в восемнадцать. Сбавь обороты, я не обижаюсь.       — Он же в курсе, что мой слух также хорош, как и у Кумихо? — вздёргивает бровь Чимин.       — В курсе, — слабо улыбается Тэхён, оборачиваясь к нему. — Идите. Кто знает, может он уже учуял нас.       — Ты… Чимин машет рукой и возвращается к заснеженному пути. Пути куда-то вперёд. Потому, что дорогу к его Лису знал лишь Намджун. Но Чимин упорно идёт куда глаза глядят, пока слышит позади противный звук осторожного поцелуя, кажется, в щёку, шуршание карты и дозвон на мобильный. Он сжимает руки в кулаки и планирует уже вильнуть меж деревьев, как за шиворот его хватают, словно котёнка, оттаскивая чуть правее. Чимин шипит.       — Аккуратнее.       — Сказал бы я тебе то же о Тэхёне, — легонько встряхивая его, Намджун отходит на полшага вперёд, ведя теперь за собой.       — У вас что ли всё серьёзно уже?       — Возможно. Мне бы хотелось.       — Я пришлю вам открытку на свадьбу. Если выживу. Намджун вздыхает тяжко, прикладывая мобильный к уху.       — Он всё ещё на месте? — Чимин напрягается, вслушиваясь.       — Да. Пока ещё да. Но ты ведь знаешь, что карта может тормозить события на несколько секунд.       — Знаю, Тэ, — выдыхает в трубку Намджун. — Будь осторожен тоже.       — Как всегда, Джун. Чимин внимательно следит за тем, как Целитель убирает мобильный в карман, а затем сразу же хватается пальчиками за его пальто на спине.       — Почему ему надо быть осторожным? Он у машины, а к Юнги-хёну идём мы. Что может случиться?       — Например, мы отстаём от событий секунд на пятнадцать, за которые Юнги мог давно нас учуять, услышать и добраться другой дорогой до машины. Например, просто дикие звери или…не знаю. Мы вот в лесу, — ведёт рукой Намджун вокруг. — Мало ли разве ещё сумасшедших?       — Я бы сроду больше в этот лес не пошёл, если бы…если бы все были дома. У всех. Намджун с этой фразы лишь прыскает, заводя руку за спину и перехватывая ладошку Чимина, чтобы вывести его немного вперёд.       — Я хочу верить в лучшее, — почти шепчет он, сжимая плечи Банши, — но знай, что всё может пойти совсем не так, как нам бы хотелось.       — В моей жизни уже почти год всё идёт совсем не так, как мне бы хотелось, — бормочет Чимин, поднимая голову с застрявших в снегу своих ног. Он обмирает, застывая в чужих руках. — Джун…       — Я не стал говорить тебе сразу, прости. Не был уверен…

[FEVER 333 — AM I HERE?]

Он что-то говорит ещё. Наверное, пытается оправдаться или утешить, но Чимин его не слышит. Мечется потерянным и затуманенным слезами взглядом по огромной поляне, окружённой лесом, из которого они сейчас выходят, утопая по колено в снегу. Чимину было интересно: далеко ли от них место гибели лисёнка? Чимин свой ответ получил. Хоть и не просил. При свете дня, под открытым серым небом, щедро валящим на них пушистым снегом, совсем как в тот день, поляна выглядит почти неузнаваемой. Засыпанная ровным искрящимся покрывалом, словно защитным барьером оцепленная вкруг тёмными силуэтами высоких обнажённых деревьев. Воспоминания Чимина об этом месте уже размываются, да и видел он лишь кучи снега перед собой и маленькое едва дышащее лисье тельце. Но он всё равно узнаёт это место мгновенно. Потому что в груди отзывается тупой болью. Снег давно начался. Но для него он будто бы только начал идти вновь. Только когда ему удаётся сморгнуть слёзную пелену и сделать ещё несколько шагов по снежному морю вперёд, он понимает, что Намджун его больше не держит, а вдалеке, в самом центре поляны, есть какое-то движение, к которому он теперь спешит добраться. На это движение ослепляющим жжением отзывается уже почти сошедшая метка. Чимин шипит от боли и хватается за пушистый ворот свитера, сгибаясь пополам и жмурясь крепко. Будто Юнги снова кусает его, вонзая клыки поглубже. Будто в метку тычут раскалённым железом. Или поливают её кислотой. Чимину нестерпимо хочется сорвать с себя одежду и кожу в придачу. Лишь бы не болело и не жгло так больше. И он делает это. Выбирается кое-как из пальто, не замечая ничего вокруг, путается в рукавах, откидывая вещь. Голова идёт кругом, и боль накрывает, оглушая. Чимину удаётся сделать ещё несколько тяжёлых шагов, после которых он останавливается, чувствуя, как подкашиваются колени и он, кажется, рушится в снег. Но почти не чувствует этого от вакуума, сковавшего его. Глотает лишь холодный воздух и пропадает. Успевает смазанно заметить, сверкнувшие кровавым, родные глаза прежде, чем его собственные закатываются, закрываясь.       — Юнги… Он, кажется, падает лицом в мягкий снег. Он, кажется, слышит глухой рык. Он…кажется, снова может дышать, перевёрнутый на спину в едва ощутимый холод. Когда шеи его касается мокрый нос, плеча грузная лапа, а кожу обдаёт огненным дыханием, Чимин лишь чувствует, как трещит жалобно разрываемая крепкой челюстью горловина свитера. Как расходятся нитки, обнажая бледную кожу, как идёт по кривой когда-то красивый узор крупной вязки на груди. Как метку его, словно цветочный бутон, вдыхают, вжимаясь опасной мордой. Чимин не в силах открыть глаза или хотя бы пошевелить пальцами. Лежит, распластанный по нежному снегу, и ждёт. Ждёт, что Юнги его не узнает. Ждёт, что как во сне он сомкнёт вокруг тонкой шейки челюсти, прогрызая мягкую кожу. Ждёт, как кровь эта отравит его, а после Намджун, забирая Чимина домой, выходит его и будет снова втолковывать что-то про надежду и жизнь дальше… Глухой рык снова отдаётся в ушах, а после Чимина внезапно окружает тепло. Под шеей, вместо леденящего снега, оказываются мягкие лапы. Тело за остатки свитера тянут на бок, вжимая в пушистую чуть влажную от погоды шкуру. И укрывают, будто одеялом его всего, скрывая от чужих глаз, любопытного неба и острых снежинок, врезающихся в нежную кожу. Согревая, ставшим явно больше и горячее, лисьим телом и, кажется, всеми девятью хвостами, что Чимин сейчас ощущает мягким касанием под коленями. Он на пробу делает вдох и едва не задыхается от морозного и влажного запаха белоснежной, немного свалянной шкуры. Пальцы его снова ощущаются, и он не преминует вмять их в горячий бок, проверяя — действительно ли его Лис рядом? На ухо всё ещё тихонько рычат, но уже не устрашающе, а словно успокаивая. Так, будто бы Юнги хотел сейчас по-кошачьи мурчать, но Чимину довольно и этого. Он месит, словно сам маленький котёнок, пальцами лисий бок и вжимается лбом в прохладную шкурку сильнее. И забывает вовсе на какой-то момент, что лежит на снегу под открытым небом. Пока не слышит шаги и усилившийся над головой рык. Спину накрывает грузной лапой, притягивая его ближе.       — Привет, хён, — осторожно тянет Намджун, останавливаясь. Он вытягивает руки вперёд, показывая, что ладони его — безоружны, и лишь тогда Юнги, склоняя голову чуть ближе к Чимину, перестаёт скалиться и угрожающе рычать. — Рад, что ты жив. Чимин, как видишь тоже, я держу обещание… Юнги фыркает, и Чимин размыто усмехается, обнимая огромное лисье тело так крепко, как только позволяют разморённые силы. Забрать бы его домой…       — Хён, пообещай не пропадать больше? — в голосе Намджуна ни капли страха. Только мольба. Голая и безысходная. — Чимин хочет с тобой видеться, позволь ему… Юнги рычит. Рычит опять и в самое ухо Чимина, что тому вообще никак не нравится. Потому что звучит, как осуждение. Так, будто Лис ругается на непослушную Банши, отказавшуюся сидеть в четырёх стенах и ждать его домой верно.       — Раз в месяц. Позволь ему приезжать раз в месяц? Наконец, рассеивая под закрытыми веками туманную дымку и стирая с побледневших губ улыбку, Чимин подаёт голос, бормоча во влажную на шее шкуру:       — Пожалуйста, Юнги-хён. Пожалуйста… Он вздрагивает, как только лапа с его спины исчезает. И от внезапного холода и от неожиданности. Ему страшно, но он решается и открывает глаза, приподнимаясь на локте и вглядываясь теперь в зеленоватые глаза с кровавой поволокой. Чужие совсем, холодные и такие большие. Снег неприятно липнет к коже, морозит тело и впитывается в одежду сильнее. Но Чимин скользит лишь взглядом по вытянувшейся морде, по таким непривычным глазам, мокрому носу всего несколько минут назад обнюхивающему его метку. Рука сама взлетает вверх. Под пальцами — лишь гладкая кожа даже без намёка на сходящий уже полумесяц чужой челюсти. Глаза Чимина наполняются жгучими слезами.       — Где… — произносит он чуть слышно. — Хён, где она? Лис выдерживает заволоченный влагой испуганный взгляд, а затем поднимается, цепляясь лишь кончиками зубов за остатки свитера на теле Банши. Утягивая вверх и заставляя подняться с холодного снега тоже. Чимин делает это бездумно, всё ещё прижимая ладонь к чистой коже меж шеей и плечом, и глаз не сводит с кровавой зелени. Намджун напоминает о себе слишком не вовремя.       — Мы можем приезжать на ту поляну или… — он разводит руками. — Куда только укажешь. Тэхён сможет найти тебя, ты ведь и сам это знаешь. Иначе… Чимин мечется взглядом между Лисом, навострившим уши, и Намджуном, кажется, улавливая суть. Юнги знал, что они приедут. Юнги намеренно выбрал это место. Юнги хочет, чтобы всё закончилось здесь..?       — Хён? — зовёт надломлено Чимин, не выдерживая и оседая на колени, вновь в лёд пушистого снега. — Хён, посмотри на меня. Лис поворачивает к нему свою морду и взгляд, Чимин клянётся, что взгляд его — из сурового и обречённого, даже будучи таким чужим и кровавым, но блеснул ненадолго чем-то тёплым и любимым.

[The Valuator, Time, Charlotte Buchholz — Lovely]

      — Я люблю тебя, Юнги-хён. Дрожащая ладошка касается робко сероватой шкуры на крепкой шее, зарываясь поглубже пальцами. Напоминая Юнги о доме.       — Я буду ждать тебя, слышишь? Я уже жду тебя. Каждый день. Все семьдесят пять дней, как один, но я жду, хён, — слова сбиваются под напором горячих слёз, омывающих пересохшие губы, но Чимин уже прячет лицо в пахнущем морозом и лесом мехе. — Даже без метки, я буду ждать. На плечо его с обречённым вздохом опускается лисья морда и Чимин позволяет себе обхватить Юнги обеими руками, обнимая крепче.       — Позволь мне приезжать к тебе? Пожалуйста, я ведь с ума иначе сойду. Юнги выпутаться пытается из цепких ручек Банши. Тычется в ключицы носом, отталкивая, и Чимин сдаётся, отстраняясь. Смотрит покорно заплаканными глазами, замечая странное медленное моргание лисьих глаз. Понимая немое согласие. Иначе и быть не могло. Ведь так?       — И ты жди, хён. Обязательно жди меня. За спиной Чимин не замечает шагов, слыша лишь глухой рык и видя только, как Лис начинает пятиться по мягкому снегу назад. Ощущает не сразу на плечах тяжесть своего пальто, скрывающего обнажённую бледную кожу. Провожает взглядом девять пушистых хвостов, взметнувших клубом белоснежную ледяную пыль.       — Дата…мы ведь не договорились! — он тянет руку вперёд и тянется сам, но Намджун удерживает его за плечи, поднимая, наконец, на ноги и прижимая спиной к себе.       — Он сам даст знать. Он знает, что мы следим ежедневно, он даст нам знать тоже, Чимин, — бормочет Целитель, окутывая мягким золотистым светом хрупкую фигуру в своих руках.       — Я буду ждать… Потому что теперь, кроме пустого ожидания, у Чимина есть надежда.       

* 🌙 *

      

[Sneaker Pimps — Destroying Angel]

      Которая почти умирает на сто шестьдесят восьмой день. Его руки даже не дрожат, когда он сгребает костлявыми пальцами ножницы со столешницы. Очередной наполовину заполненный его снами и мыслями блокнот летит на пол, рассыпаясь по пыльному паркету чёрно-белыми полароидами. Но Чимин безжалостно наступает на них, сминая под стопами застывший миг своей болезненной улыбки, красивые плетения из серебристых длинных волос, первое цветение в их дворе. Хочется даже не включать в ванной свет и, вместо волос, воткнуть ножницы себе в глотку, оставаясь на полу растекающейся бело-красной лужей. Но вовремя просыпается похороненная почти заживо совесть и пищит внутри о том, что Намджун не заслужил ещё и разбирательств с трупом мальчишки в чужой квартире. Намджун и так слишком много сил и времени тратит на Чимина с тех пор, как Юнги бросил на него этот пятидесяти килограммовый груз ответственности. Намджун хлопает входной дверью как раз в тот момент, когда слёзы на щеках Чимина высыхают, сам он сидит, сжавшись в комок, на стуле в комнате, черкая ручкой по чистому листку, а белоснежная коса с криво обстриженными прядками, вместе с ножницами, валяется прямо в раковине.       — Чимин… — поражённо выдыхает Намджун, застывая на пороге комнаты и едва не роняя пакет с продуктами.       — Привет, — только и бросает Банши, не отрываясь от непонятного рисунка, состоящего сплошь из чёрных кругов и линий.       — Ты…чт…как ты?       — Нормально. Ты что-то принёс? Кивая невпопад, Намджун промаргивается, отводя неловко взгляд от короткостриженного затылка, и приподнимает пакеты.       — Да. У тебя вчера молоко кончилось и…       — Ты принёс сыр? — вскидывает, наконец, голову Чимин. Он видит упаковку сквозь прозрачный пакет. В его чёрных глазах — так пусто, как не было даже в первый день. Намджун всё же вновь смотрит на него, на ничего не выражающее лицо, на впалые щёки и пролёгшие под глазами глубокие тени. Смотрит и не знает, что ещё ему сделать, чтобы исправить это всё…       — И сыр тоже, — коротко кивает он.       — Здорово. Это «здорово» такое же пустое, как и взгляд. Это «здорово» такое же безликое, как и серая толстовка на Чимине. Это «здорово» такое же пресное, как и рис, которым Чимин только и питается. А вчера он вдруг попросил сыр. Банальный сыр в треугольничках, и Намджун себя не знал куда деть от радости, что всё, возможно, налаживается. Чимин забирает у него пакеты и уже уходит на кухню, но Намджун не спешит за ним. Опирается плечом о дверной косяк, наблюдает за тонкими пальцами, выглядывающими из-под манжетов и раскладывающими продукты. За тем, как варварски Чимин вскрывает упаковку сыра и едва успевает снять фольгу, засовывая кусочек себе в рот. Это больно колет внутри. Так больно, что Намджуну кажется, будто дыхание перекрывают, потому, что в этих движениях, в этой резкости и жадности, в набитых щеках и шелесте упаковок, во всём этом — Юнги. Который вот уже два месяца как не показывался.       — Тэхён передал тебе кое-что, — негромко говорит Намджун, стягивая с плеча рюкзак и всё же входя в кухню. Плечи Чимина уже не дёргаются, как по первой от одного только упоминания Провидца, но Намджун слышит тихое хмыканье из набитого едой рта.       — Раз ты не прыгаешь от радости, — бубнит Чимин, продолжая разбирать продукты из пакета по полкам, — это не о Юнги.       — Пока нет. Это уже вошло в привычку. Добавлять «пока» так, будто это облегчит боль. Так, будто это «пока» ещё на пару дней, а потом Юнги точно объявится на карте. Это «пока» они говорят уже два месяца.       — Он ведь в одной форме, — шепчет вдруг Чимин, замирая перед открытым холодильником с пакетом молока в руках. — Почему его не видно?       — Потому, что он, как девятихвостый, имеет теперь возможность сокрытия себя от таких, как Тэхён. Это…это входит в его самосохранение. Часть безопасности.       — Сохранения от кого? От меня? От того, кто его любит? От того, кто его пара? — Чимин кидает пакет на полку и хлопает дверцей так, что пустые контейнеры, стоящие на холодильнике, пошатываются. Он лезет пальцами в короткий пепел волос и закрывает глаза, медленно втягивая носом воздух. — Два месяца. Мы нашли девять трупов за это время. Я исписал столько блокнотов, сколько в школе рассказов не писал. Но его нет.       — Но он знает, что мы его ждём, Чимин.       — В том и проблема, — цедит сквозь зубы Банши, открывая затянутые пеленой чёрные глаза. — Он знает. И будто намеренно делает это. Моя метка… — он машинально касается ключиц под воротом толстовки, но тут же убирает руку, пряча ладони в кармане. — От неё и следа не осталось. Он будто делает всё, чтобы…       — Не говори этого, — качает головой Намджун.       — Он хочет, чтобы я забыл его? — криво усмехается Чимин искусанными губами. — Живя в его квартире? Таская его шмотки и засыпая в постели, в которой мы вдвоём провели столько времени? Оставляя тебя со мной. Он серьёзно хочет, чтобы я забыл его?       — Будь это так, он бы не угрожал мне в случае, если я не услежу за тобой, — вздыхает Намджун, вжикая молнией рюкзака и всё же кивая на волосы Банши. — К слову, я и не уследил. Зачем ты сделал это?       — Жарко стало.       — Чимин.       — Меняю имидж ко дню рождения, — ведёт плечом тот. — А что? Не имею права?       — Они ведь отрастут за ночь.       — Значит, срежу утром снова. И снова. И снова, пока не надоест. В его глазах пустота уступает место злости. Намджуну бы хотелось видеть там силу и решимость продолжать жить, но…злость тоже сойдёт. Это куда лучше, чем ничего в их ситуации.       — Вот, — протягивает он несколько книжек и новые блокноты. — Это…       — Если твой парень пытается так втереться ко мне в доверие — скажи ему сразу, что у него не получится, — фырчит Чимин, почти выхватывая книги и осматривая их. — Но за блокноты спасибо, — бурчит он, придирчиво ощупывая мягкую кожаную обложку. — Такие дорого стоят, я знаю.       — Это книги по психологии, — поясняет Намджун. — Материал первого семестра первого курса.       — Откуда это у него и зачем это мне?       — Осталось после учёбы. Мы подумали… — поджимая губы, Намджун вдруг замолкает, не уверенный уже в своей идее. Но цепкий вдруг взгляд чужих глаз, блеснувший лишь на секунду интересом, зажигает и в нём уверенность по новой. Он может хотя бы попробовать. — Ты прав, скоро твой день рождения, и мы подумали, что…может, тебе было бы интересно попробовать поступить куда-нибудь? Не на литературный, конечно, как ты мечтал, но…       — Нет. Чимин обрывает его, хлопая обложкой одной из книг и всучивая их все обратно, забирая себе лишь блокноты.       — За них спасибо, — приподнимает он пару, зажатую в пальцах. — Книжки себе оставьте. И уходит в комнату, стягивая с тумбочки лишь открытую упаковку сыра. Однако, даже несмотря на этот ответ, в стриженный затылок летит слабая улыбка Целителя. Потому, что Намджун точно видел зародившийся интерес на дне чёрных глаз. Потому, что Чимин хоть что-то кроме риса и молока сегодня съест ещё. Потому, что «спасибо», которое он передаст Тэхёну, тоже шаг вперёд. Пусть и пока ещё маленький.       

* 🌙 *

      

[Gracchus - part I]

      Чимин падает коленями на асфальт, как только последний звук слетает с его губ. Он тяжело дышит, смаргивая пелену с глаз, опирается ладонями на чуть тёплое покрытие. Ночи в мае всё ещё холодные, но, видимо, в этом месте до последних секунд заката светило солнце. Потому, что асфальт ещё хранит мнимое тепло, к которому немного липнут влажные ладони… Сон и помутнение, как волной смывает, как только Чимин понимает, что тёплый вовсе не асфальт. И что ладони его к земле липнут не потому, что они влажные от нервов. Он сдерживает в себе новый крик, отдёргиваясь назад и едва не заваливаясь навзничь. Старается не смотреть на ладони и не трогать ими ничего больше, на локтях отползая назад. Чертыхаясь, потому что коснуться, как минимум, себя придётся. Потому, что они с Намджуном договорились: в ночи, когда старшего нет рядом, но есть трупы — у Чимина к бедру примотан мобильный. На серых спортивках и бледной коже остаются смазанные кровавые следы. Дрожащие пальцы вцепляются в телефон, пачкая немного и чехол, пока Чимин, судорожно набирая экстренный номер, по инерции ползёт назад. Подальше от трупа с размозжённой по асфальту головой. Надеясь, что камера у подъезда этой высотки не работает. Пышные кусты какого-то цветения скрывают его, поглощая в себе, пока хрипатый голос на том конце провода обещает приехать в ближайшие минуты. Чимин забивается под раскидистым растением, словно зверёк, не отрывая глаз от перемазанного кровью экрана с открытой картой и движущейся по ней одной точкой к другой. От машины Намджуна — к нему. Мысли, цепляясь одна за другую, неизбежно приводят его к Юнги. К тому, как это видит Тэхён у себя на карте? Не крутится же его кулон двадцать четыре на семь? Как выглядят в самом деле GPS у Провидцев? И что, если они все просто утешают Чимина, а на самом деле Юнги не выходит с ними на связь не просто так? Что, если это не он прячется, а они прячут его потому, что… Шум подъезжающей машины выдёргивает его из мыслей, но вылезти из куста Банши не спешит, лишь не дыша наблюдая за чёрным боком. В полумраке ночи — все чёрные машины кажутся ему одинаковыми. Но водительская дверь открывается, являя за собой растрёпанного Намджуна, и Чимин, шурша пушистой листвой и обрывая соцветия, вылезает под тусклый свет от дальних фонарей.       — Бегом, — шепчет Намджун, осматривая всё вокруг, но не глядя на труп у своих ног. Чимин прошмыгивает на заднее сидение и почти сразу начинает тереть окровавленные ладони о штанины, судорожно пытаясь оттереть чужую кровь. Не сразу понимая, что всё ещё не дышит и жадно хватая ртом воздух, как только Намджун садится в машину и блокирует двери, сдавая назад.       — Две недели, — брякает Чимин, не переставая втирать в серые спортивки багровые мазки. — Трупов не было две недели.       — Ведёшь статистику? — как можно более отрешённо спрашивает Намджун, ведя одной рукой, пока второй набирает что-то в телефоне.       — Думаю, что стоит начать.       — Ты же понимаешь, что нет никакой закономерности? Люди просто умирают. Или решают умереть. В этом нет смысла…       — Как и в том, что делает твой парень, — взрыкивает, огрызаясь, Чимин. — Он вообще следит за Юнги? Прошло почти уже три месяца. Мой день рождения через неделю, я…       — Сам сейчас и спросишь, — устало бросает Намджун, вместе с тем, как летит на пассажирское сидение мобильный.       — Что? Костлявые пальцы больше не раскрашивают спортивки в кровавый, а вцепляются в них, сжимая на острых коленях.       — Мы едем ко мне, Чимин.       — Хрена с два. Разворачивай. Я хочу домой.       — Нам всем нужно отдохнуть, пока мой знакомый проверяет работоспособность камер в той округе. Это не заброшенный двор и у многих в машинах могут быть включены регистраторы. Сложно и…       — Намджун, — обрывает его Чимин, вонзаясь пальцами в этот раз уже в спинку водительского сидения. — Разверни машину. Я хочу домой.       — В квартиру Юнги, ты хотел сказать, — поправляет его намеренно Намджун. Так, как всё это время делал в их разговорах Чимин. Так, чтобы Банши, наконец, спустя все эти месяцы, признал то, от чего пытался отречься. — Или ты имеешь в виду квартиру твоей семьи?       — Он и есть моя семья. Чимин буквально рычит эти слова, но почти сразу замолкает. Теряя пыл, огонь в чёрных глазах и злость, сходящую волной. Убирая руку от Намджуна, вот-вот норовящую вцепиться в чужое плечо или даже горло. Откидываясь на сидении и опуская взгляд на перепачканные в крови серые спортивки. Переводя дыхание и поджимая губы, чтобы больше ничего не говорить.       — Вспоминай об этом, когда будешь снова думать о том, что он бросил тебя. Или о том, что мы с Тэхёном не пытаемся его найти, — холодно произносит Намджун, съезжая на пустую трассу.       — У тебя есть влажные салфетки? — вместо ответа произносит Чимин. — Я вляпался в кровь того человека. Намджун вздыхает, лезет в бардачок, чтобы достать салфетки и кинуть их назад. Но уже через мгновение усмехается, качая головой и потирая ладонью небритую щёку.       — Знаешь, — заговаривает он, — так только Юнги всегда говорит. «Человека». Словно сам он сверх раса какая-то.       — Ну, — дёргает плечами Чимин, протирая салфетками остатки крови с ладоней, — он наполовину животное. Это ведь логично. А что до меня то…я просто, наверное, привык. Приелось выражение.       — Просто вы связаны теснее, чем даже оба думаете. И вам обоим нельзя об этом забывать. И, если с ним я это обсудить не могу, хотя бы ты не теряй надежду, Чимин.       — Надежда, — по слогам произносит Банши, глядя на то, как розоватая ткань скользит меж тонких пальцев. Он успокаивается лишь тогда, когда Намджун почти подъезжает к своему дому. Лежит плечом на дверце, глядя сонно-уставшим взглядом на тёмно-синее небо,. мелькающие за окном деревья, думая о лесе и его Лисе, возможно, спящем сейчас. Возможно, смотрящем на это же самое небо вместе с ним. Возможно, раздирающем чью-то тушу, чтобы поесть.       — А мы не можем…съездить на нашу поляну? — тихонько спрашивает Чимин. — Оставить ему там что-нибудь. Он ведь учует мой запах, если будет рядом.       — В теории…да. Почему нет? Мы только не уверены, что он всё ещё там, даже если он прячется. Нет никакой гарантии.       — Я просто хочу, чтобы он знал, что я правда жду его. Тихий голос Чимина рассеивается вместе с заглушенным мотором машины.       — А мы просто не захотели оставлять тебя сегодня одного, — оборачивается к нему Намджун. — И Тэхён обещал приготовить тебе какао.       — Ты ведь сказал ему…       — Он не пытается втереться к тебе в доверие, Чимин. Он делает то, что сделал бы любой человек, заботясь о другом человеке. Банши снова фырчит, но в звуке этом нет раздражения или злости. Намджун видит это и по тому, что чёрные глаза не закатываются, бледные щёки не втягиваются нервно, а губы не закусываются. Чимин просто вываливается из машины в темноту двора и даже не ждёт, неспешно шлёпая босыми ногами к подъезду. Чимин устал. От ночных пробуждений рядом с трупами. От ожидания Юнги, которое словно бесконечное. От собственной язвительности и колючек, кажется, тоже. Блокируя машину, Намджун нагоняет его уже в подъезде, в открытых дверях лифта. Привычно обвивая узкие плечи одной рукой, упираясь подбородком в пепельную растрёпанную макушку и прикрывая глаза, когда тонкие руки обвивают его торс в ответ. Чимин тихонько, но глубоко вздыхает.       — А он умеет варить какао или просто детской бурды с молоком развёл? — ворчит он в грудь Намджуна. Тот не удерживается от смешка в светлые волосы, обнимая Чимина крепче.       — Я попросил сварить и добавить немного сливок к молоку.       — Юнги тоже любит больше сливок в какао.       — Да, — целуя макушку Банши, Намджун выпускает его из лифта первым, улыбаясь в спину. — Он тоже. Чимин морщится, как только дверь квартиры открывается. Запах каких-то палочковых благовоний забивается в чувствительный нос, окутывая облаком, и среди всего этого безобразия трудно различить тонкий, шоколадный, доносящийся из кухни.       — Он там какао варит или зелье приворотное? — ворчит Чимин, устремляясь на запах. В квартире Намджуна он хоть и бывал, но не так часто, конечно, как приходилось ночевать у них с Юнги Целителю. Однако подобного запаха тут не было никогда. Это заставляет желудок Чимина не то голодно, не то болезненно скрутиться. Если Тэхён здесь даже благовония свои провидческие жжёт, неужели у них с Намджуном всё так быстро стало серьёзным? И почему старший об этом не говорил? Тэхён находится за плитой, помешивая предполагаемое какао в небольшой кастрюльке и глядя на Чимина немного сонно. Взгляд Банши падает на огромную футболку, висящую на широких плечах, едва доходящую до бёдер, открытые под коротким рукавом руки и татуировки, ползущие по бронзовой коже от кончиков пальцев вверх, теряясь под тёмной тканью. Провидец заправляет кудри за уши, приветливо, хоть и устало, улыбаясь вошедшему:       — Ночи, Чимин.       — И тебе не хворать, — кивает тот, игнорируя тычок от Намджуна в спину и отходя к раковине. Апельсиновое средство для мытья посуды хоть немного перекрывает запах дымящейся на столе палочки, пока Чимин решает вымыть руки прямо над оставшейся в раковине посудой. Стирая из-под ногтей остатки крови, что не смог смыть салфетками.       — Ты голоден?       — Какао хватит. Он не совсем в силах привычно огрызаться или грубить, да и какао и правда хочется. И выглядит оно, Чимин краем глаза заметил, вроде как неплохо. Только вот подошедший к Тэхёну Намджун, буднично приобнявший за талию и оставивший ласковый поцелуй в уголке улыбающихся губ, тихое:       — Всё в порядке?       — Узнаем утром. Отбивают у Чимина не только желание выпить какао, но и остаться в этой квартире. Вместо горячего напитка хочется хлебнуть яда и бежать куда глаза глядят, пока не упадёшь замертво в прямом смысле. Эта нежность, которую он думал будет видеть лишь у родителей раз в полгода. Которую ему самому не испытать ещё очень долго…делала слишком, неожиданно больно, вонзаясь под бледную кожу и разрывая её так болезненно, что Чимин не замечает даже, как царапает сам себя. Пока не охает, отводя взгляд от пары на свои руки.       — Тебе бы в душ, — замечает Намджун, кивая на испачканные штаны. — И в стирку.       — Я помещусь в машинку, как думаешь? — не поднимая головы, усмехается Чимин, смывая с царапины проступившую кровь.       — Даже место останется, — отшучивается Целитель, но Чимин слышит. Слышит в его голосе невысказанное: «с твоим-то нынешним весом, да». Слышит обеспокоенное, спрятанное под каждой буквой: «может всё же поешь?» А потому, сдаётся, выключая воду и оборачиваясь.       — Всё равно не люблю, когда какао обжигает язык. Где у тебя полотенца? Намджун ничего не отвечает, улыбаясь лишь чуть шире и выходя из кухни. Оставляя Чимина с Тэхёном ненадолго наедине, смотреть в глаза друг друга. Знакомить нехотя беззвёздное небо с ореховой мутноватой радужкой.       — Мне Намджун, как гостю, тоже выдаст одну из своих футболок? — не удерживается Банши от колкости. Но Тэхён на это неожиданно мягко усмехается, качая головой и выключая плиту.       — Тебе, как почти семье, думаю, он выдаст что-то новое и чистое. Туше. Уголки губ Чимина впервые при Провидце дёргаются в подобии ухмылки тоже.       

* 🌙 *

             Он узнаёт, что над картой леса и окрестностей, у Тэхёна действительно подвешена нитка с камнем. Это смешно и одновременно больно, потому что, выходит, что Юнги и правда за всё это время не объявлялся. Даже тогда, когда на следующее утро после ночёвки у Намджуна, они все втроём поехали на поляну, чтобы оставить Лису миску с молоком и сыр в контейнере. Чимин лично разворачивал каждый треугольничек, пока они ехали в тишине. Чимин надеялся до последнего, что Юнги в тот вечер покажется на карте, примёрзшим кончиком магического камня. Чимин заснул в слезах на коленях Намджуна под умиротворяющим золотым свечением, впутанным в серебро его снова остриженных волос. Это стало его новой рутиной. Просыпаясь, первым делом, идти в ванную не за тем, чтобы умыться, а чтобы обрезать отросшие волосы по челюсть. Только потом, когда на пол опадает слабо заплетённая коса и остатки пепельных локонов, Чимин заталкивает себя в ванную, трёт бледную кожу мочалкой, чтобы хоть так подарить ей розоватый оттенок. Завязывает уже короткие волосы в низкий хвост с выбивающимися так или иначе прядками, скрывающими его хоть немного, но, наконец, округлившиеся щёки. Наспех наводит горький кофе, плеща туда молоко лишь для разбавки непроглядно чёрного цвета, хватает пару треугольничков любимого Юнги сыра и садится в комнате за стол. Чтобы снова писать. И читать теперь, как только чернила на страницах кончаются. Он правда заинтересовывается одной из ночей тем, что передал ему Тэхён. Потому, что, зная его, Намджун молча оставил все книжки в кресле у шкафа, якобы ненавязчиво прикрыв пледом. Чимин жутко сопротивляется и чешет ладони несколько дней, прежде чем сдаётся и лезет к книжкам, садясь на пол в позе лотоса. Изучает потрёпанные обложки, стёртые уже названия и кое-где оборванные страницы. В какой-то из дней, отставляет кружку с кофе на пол рядом, берёт со стола карандаш и делает пометки. Закладывает своими полароидами особенно интересные страницы. К слову, полароиды его становятся более живыми тоже. Стопка книг на столе, страница из блокнота, в которой он описывал их поездку в лес, сложенные на полу обрезанные волосы, вид его новой обгрызанной (как сказал Намджун) стрижки со спины и её же голое бледное полотно с выделяющимися острыми плечами. Это начинает завлекать. Чимин начинает не просто щёлкать бездумно всё, лишь бы было что-то, вкладывая в каждый кадр раздражение. Чимин действительно начинает размышлять над каждым полароидом. О том, какие он хочет, чтобы фотографии вызывали чувства в Юнги, когда тот, наконец, коснётся их. Лису наверняка суток не хватит, чтобы отсмотреть всё, что Чимин для него сделает. В один из последних майских дней, правда, рутина его нарушается, заставляя застыть с ножницами над косой.       — Привет, — запыхавшись, произносит Намджун, заглядывая в ванную. — Собирайся и поехали.       — Чего? Куда? Я не планировал.       — Никто не планировал. Сюрприз. Любишь сюрпризы?       — Терпеть не могу, — ворчит Чимин, переводя взгляд на своё отражение и щёлкая ножницами по одному боку косы, начиная отстригать её.       — Вот и отлично. На сборы пятнадцать минут, одеваться как-то особенно не надо, я подожду в машине. Чимин теряется и не успевает даже разозлиться, потому что сонная дымка всё ещё витала вокруг, как и голос Намджуна. Он хмурит себе в зеркало брови, резко обрезает до конца косу и прикусывает нижнюю губу. В такой же запутанной задумчивости наспех принимает душ и набрасывает на тощее тело чёрную толстовку Юнги и узкие джинсы, что уже даже на его теле болтаются, кое-как задерживаясь крепко затянутым ремнём. И только, когда он тычет пальцем в кнопку лифта и откидывается спиной о стенку, он прокручивает в голове дни и даты. И чертыхается, вываливаясь из подъезда и негодующе кривясь Намджуну через лобовое стекло.       — Тебе лучше поклясться, что твой парень не решил устроить мне праздничный пикник, иначе поклянусь уже я, что сожгу его вместо свечки для торта, — негодует Чимин, пристёгиваясь и поправляя ремень, давящий неприятно на грудь.       — Когда-нибудь ты начнёшь называть его по имени? — усмехается Намджун, заводя мотор.       — Имя надо заслужить.       — Чем же ты заслужил Птичку, боюсь спросить? Усмешка Намджуна срывается с губ в тот же миг, как он видит в чёрных глазах топящую тоску, сменившую раздражение. Он больше не злится и краска от скул отхлынула, оставляя лишь вновь бледно-серую кожу лица. Становится совестно, но Чимин неожиданно, облизав пересохшие губы и отведя взгляд, отвечает:       — Он назвал меня так в честь комиксной героини, канарейки. Из-за дара.       — Гиковская романтика? — чуть тише спрашивает Намджун, поглядывая на Чимина, расслабившегося на сидении.       — Юнги бы отпинал тебя за первое слово.       — Потому, что не знал бы, что оно значит?       — Ага. У Чимина вырывается короткий смешок. Намджун даже эту эмоцию принимает с благодарностью, улыбаясь немного в ответ тоже. Прошло целых пять месяцев, прежде чем Чимин сам начинает шутить и говорить о Юнги без бегущих по щекам слёз. Прогресс, не иначе.       — Так куда мы всё-таки едем? — не выдерживает Чимин, оборачиваясь. — Серьёзно, я лично обглодаю ваши лица за какую-нибудь домашнюю вечеринку.       — Зубёшки маловаты, — хмыкает Намджун. — Вообще, ты прав, это была идея Тэхёна, но я мог отказаться. Но…я подумал, что тебе это может понравиться.       — Мне бы понравилось, если бы хён вспомнил о моём дне рождения и объявился, — поджимает губы Банши.       — День только начался, как знать, что будет.       — Да. Например, как знать, куда мы едем?       — В тату-салон.

[Twenty one pilots - Levitate]

Глаза Чимина расширяются так, что больно даже становится.       — Куда? Зачем?       — Тогда, в начале марта, — осторожничает со словами Намджун, — кое-что произошло…       — Что конкретно из всего, что произошло ты имеешь в виду?       — Твоя метка. Она ведь пропала, так? Чимин по инерции вскидывает руку к шее, проскальзывая пальцами под ворот, чтобы коснуться гладкой кожи.       — Так. Тату-салон здесь при чём? Хотите возобновить мне её шрамированием?       — Жестоко, — морщится Намджун. — У Тэхёна был более романтичный вариант.       — О, он что-то понимает в романтике, будучи в отношениях с тобой? — скалится Банши.       — Я прощаю тебе такие дурацкие шутки лишь потому, что рад видеть тебя хоть немного забавляющимся.       — Да в самом деле, — машет рукой Чимин. — И что мне набить? Лису на руке? — фырчит он. — Или какую-нибудь более банальную хрень? Типа имени хёна в сердечке на плече.       — Лучше сразу на груди.       — На лбу. А то чего скупиться.       — Но серьёзно, Чимин? Подумай, пока едем. Может придёт что в голову.       — Кто вообще делает тату так спонтанно?       — Ты? Они улыбаются друг другу, пока Чимин не отворачивается к окну вновь, закапываясь в толстовку и собственные мысли. Обдумывая внезапный подарок и возможность действительно сделать что-нибудь. Не обязательно даже напоминающее о Юнги. Возможно, просто какую-то линию вокруг пальца? На запястье? Чем больше он думает, тем больше эта идея ему не нравится. Тем больше от неё хочется отмахнуться, как от дурацкой, потому что никто в здравом уме и правда не делает тату вот так, придумывая за одну секунду. А может он вообще никогда тату не хотел? Может они ему не нравятся? Но он цокает сам на себя языком, потому что нравятся. Потому, что Намджун и Тэхён тоже знают, что нравятся, потому что не раз ловили заинтересованный взгляд Банши на руках Провидца. Потому, что Чимин после ночёвки у них знает о значении нескольких тату на бронзовой коже. Потому, что он помнит об их с Юнги разговоре.       — Я ведь могу отказаться? — вздыхает он, как только машина тормозит возле салона с чёрно-белой вывеской.       — Конечно, — кивает Намджун. — У тебя есть ещё какое-то время подумать, пока Тэхён на сеансе, а потом, — разводит он руками, — либо мы поедем домой все вместе, либо будем ждать тебя.       — Зачем нам вместе ехать домой? — скептически щурится Чимин.       — Потому, что это всё ещё твой день рождения, Чимин, — мягко улыбается Намджун, сжимая несильно острое плечико. — И, чтобы при случае, было легче всем вместе и сразу сорваться в лес.       — Ты думаешь, он объявится сегодня?       — Он должен быть полным тридцатилетним козлом, а не крутым девятихвостым Кумихо, чтобы не объявиться сегодня тем более. Чимин прыскает смешком на это, но прижимается щекой к ладони на своём плече.       — Я же могу просто набить точку на заднице?       — Теоретически… Но, следя за тем, как Тэхён переговаривается с Намджуном, пока его плечо покрывается краской, переползая завитушками на ключицы, обходя весь салон и разглядывая всевозможные эскизы и страничку в сетях с уже готовыми работами на людях, обкусывая губы и вспоминая о прожитых своих, таких коротких ещё девятнадцати годах и о Лисе, Чимин решает делать не точку. И точно уж не на заднице, хотя Юнги бы точно понравилось. Так и не сумев выбросить из головы мысль о метке, Чимин стягивает толстовку, оставаясь в одной лишь майке и смотрит на себя в зеркало, пока для него подготавливают кушетку. Водя пальцами по пустоте на бледной коже, которая ещё три месяца назад пестрела следом чужой челюсти. Думая о той ночи в городской реке, когда понял, что влюблён бесповоротно, о льдисто-голубых глазах, смотрящих в самую душу, и тёмном небе с нереалистичной луной, заглядывающей в окно, подсматривающей за ними. Об их с Юнги своеобразном договоре о тату и метках… Чимин кладёт голову на подготовленный валик и обнажает мастеру шею.       — Полумесяц, — негромко произносит он. — Как на третий-четвёртый день растущей луны. Здесь. Кладёт пальцы на шею, чуть дальше от яремной вены и ниже уха. Так, чтобы при желании можно было скрыть волосами, обрезанными по середину шеи или высокой горловиной свитера. А при желании открыть забранным хвостом или широким воротом футболки. Его кожи сперва касается ватный диск с тоником, а после маркер и чужая рука в перчатке. Чимин терпеливо ждёт, пока набросок остаётся на шее, смотрит внимательно после в отражение небольшого зеркала, что подносят к нему. Ловит секундно собственный замыленный подступающими слезами взгляд, но кивает.       — Идеально.       — Пара минут и будет готово, — обещает мастер, натягивая на лицо маску вместе с тем, как Чимин закрывает глаза. Вздрагивает лишь от соприкосновения иглы с кожей и монотонного жужжания, проходящего сквозь всё его тело. Под закрытыми веками у него мелькают воспоминания…              Не остывающие по бледной коже отпечатки пальцев и губ. Расстеленное по простыням серебро волос, спутанное с платиной. Дрожащие вдохи, теряющиеся во влажной шее. Стоны, украденные очередным смазанным поцелуем.       — Т-ты…ты обещал, — спутанно бормочет Чимин, цепляясь за широкие плечи тонкими пальчиками. Запрокидывая голову и сдавленно вскрикивая, выгибаясь всем телом.       — Я столько тебе обещал, птичка, — запальчиво шепчет Юнги, припадая губами к открытому горлу и врезаясь в хрупкое под собой тело сильнее. — Будь конкретнее.       — Метка, хён, — только и удаётся выдохнуть, прежде чем слабый голос сменится громким стоном. Чимин кожей ловит усмешку. Как может крепче обвивает ногами бледный торс и держит голову запрокинутой, обнажая своему Лису в покорности шею, пытаясь не потеряться при каждом толчке, огненными волнами разбрасывающем по венам удовольствие.       — Я… «Люблю тебя», — остаётся гореть на кончике языка, прерванное болезненным криком и едва слышным треском разрываемой клыками кожи.        Чимин чувствует, как по переносице стекает слезинка, а из тумана мыслей его выводит внезапная тишина и взволнованный голос мастера.       — Тебе больно?       — Нет, — выдыхает Чимин. — Продолжайте, пожалуйста.       — Вообще-то, — явно улыбаясь под маской, парень отодвигается на стуле назад, — я уже всё. Можешь пройти к зеркалу, я подготовлю плёнку. Хлопая глазами, Чимин неверяще смотрит на мастера, снимающего перчатки, после на Намджуна, с интересом смотрящего в ответ, на Тэхёна, сидящего на соседней кушетке над разложенной картой…       — Покажешь? — вытягивает шею Намджун.       — Хочешь сказать, что не подглядывал? — фырчит Чимин, поднимаясь с кушетки.       — Думаю, ты бы не хотел.       — Правильно как думаешь, погляди. Он останавливается у зеркала, но отчего-то не решается повернуть голову и увидеть результат. Смотрит только в черноту своих глаз, такую же, как вероятно на белизне его кожи лежат чернила. Как что-то внутри него, разрастающееся потихоньку от потревоженных воспоминаний. Но, когда он всё же видит уже не красноватый маркер с наброском, а полностью чернильный полумесяц, контрастирующий с бледной шеей, это «что-то» внутри лопается. По щекам вдруг катятся слёзы, которых он не замечает до тех пор, пока не становится тяжело дышать, а плечи не накрывают горячие ладони, сияющие мягким золотом. К горлу подступает повторная истерика, потому что…       — Руки, — кое-как выговаривает он, — твои руки…       — Я знаю, — врывается вдруг в сознание чужой голос. К шее что-то прикладывают, разглаживая, но прикосновение длится недолго. Только поворачиваться становится неудобно. Чимин тяжело дышит, открывая глаза и видя перед собой мастера. — И о тебе знаю, — говорит он. — Хочешь воды? Приходя в себя, Чимин понимает, что сидит на кушетке, привалившись к боку Намджуна. Что тянущее чувство на шее — вероятно плёнка, защищающая его тату теперь.       — Хочу, — кивает он, машинально облизывая солёные от слёз губы. И глядя вслед уходящему парню. — Он знает…       — Это мой друг, — отзывается Тэхён со своего места. Расфокусированный взгляд Чимина мажет по нему. — Он знает о том, кто мы все. Потому, что он один из нас. И у него тоже есть дар.       — Рекламируешь меня за спиной? — усмехается мастер, вновь садясь на стульчик перед Чимином, протягивая стакан с водой. — Как ты?       — Пойдёт, спасибо, — бормочет Чимин, забирая стакан и уставляясь на всё ещё тянущуюся к нему руку.       — Джей. Тоже Пак.       — Чимин, — задумчиво произносит Банши, но руку татуированную пожимает. Сам, правда, не знает почему. Только сейчас, вблизи, замечает у парня прокол в носу, бегущие по шее маленькие, чернильные звёздочки, пропадающие под воротом футболки. А ещё — слишком знакомое в ладони тепло.       — Ты…       — Целитель, — кивает Джей, улыбаясь приветливо. — Удобно в моём деле, не считаешь?       — Здорово, — выдыхает Чимин, осторожно вытягивая свои пальцы из чужих. — Но я не чувствовал тебя, когда ты…работал.       — Я не стал использовать дар на тебе в тот момент. Стоило?       — Нет. Спасибо. Чимин чувствует себя внезапно ребёнком. Совсем-совсем маленьким. Сидящим у папы на коленях, пока кто-то взрослый знакомится с ним. Обычно так проходили редкие семейные праздники с приехавшими изо всех уголков родственниками, когда он совсем ещё был крошкой. На него также смотрели, улыбаясь, но осторожничая, боясь, что вот-вот расплачется. Тут Чимин обыграл всех и расплакался перед знакомством.       — Как тебе результат? — указывает Джей на его шею. — Твоя реакция…была, конечно, впечатляющей. Но, боюсь, не связана с тем, насколько всё плохо? Эта шутка дурацкая совсем, но Чимин от неё улыбается неуверенно. Кивает.       — Выглядит хорошо. Мне нравится. И…простите, что я тут… — разводит он руками.       — Всё в порядке, правда, — Джей расслабленно откатывается на стульчике назад, беря со столика визитку, и возвращается обратно, протягивая её. — В любое время, обозначенное здесь — можешь заезжать, даже не дёргая ребят. Поверь, на одной не остановишься.       — Звучит, как что-то запрещённое, — хмыкает Банши, кончиками пальцев забирая чёрную карточку с серебристо-красными буквами и номером телефона салона.       — Я бы и в самом деле тебя запретил, Пак, — отзывается, наконец, над головой Чимин Намджун, беззвучно посмеиваясь. — Противозаконно так влиять на людей.       — Я ничего не делал. Это природное обаяние, завидуй, дружище. И вот в этот момент от улыбки Чимина не остаётся и следа, а брови хмурятся. Он отстраняется от Намджуна, вопросительно сужая глаза.       — О чём вы?       — Видишь ли, — склоняет голову Намджун, — у этого засранца не только дар Целительства.       — Скажи, что он просто хорошо прокачан, — скрещивает руки на груди Джей.       — Обаяние, не спорю, что природное, — его второй дар. От матушки.       — О… — Чимин меняется в лице, округляя глаза и в растерянности бегая взглядом по ухмыляющемуся лицу нового знакомого. Но в конце концов шепчет лишь, наклоняясь к Намджуну. — Он ведь в курсе, что я…как бы…       — Повязан, — подаёт насмешливый голос Тэхён, отрываясь от карты. — В курсе, Чимин.       — Тебя не спрашивали, не развешивай уши, — на автомате огрызается Банши.       — Я не пытаюсь тебя клеить, малыш, — мотает головой Джей, коротко хлопая Чимина по колену. — И да. С днём рождения?       — Я не…спасибо. От этих улыбок, касаний, окутывающего тепла и внимательных взглядов с любезностями — жутко хотелось сбежать. В пыльных четыре стены, зашторенные окна и тишину. Это кололось неприятно по коже, царапало изнутри и ощущалось до дикого инородным. Особенно от того, что было чистым и искренним. Чимин ёжится.       — Это…всё? Теперь домой? — поднимает он взгляд на Намджуна.       — Я не шутил, — подмигивает Джей, откатываясь на стульчике к изголовью кушетки. — Всегда буду рад видеть тебя здесь. Спокойные клиенты, как ты, — редкость.       — Грубо, — сузив ореховые глаза, усмехается Тэхён, спрыгивая со свооего места и прижимая к груди свёрнутую карту.       — Я не говорил, что ты плох, солнышко.       — Назови его так хоть разок, — тычет татуированным пальцем Провидец в Чимина, — и ты пожалеешь, что родился. Ну…дней так через…       — Восемьсот одиннадцать, — не задумываясь заканчивает Банши. Восемьсот одиннадцать. Из той тысячи, ему осталось восемьсот одиннадцать дней без Юнги. Эта фраза растворяет улыбки всех присутствующих, обращая настороженные взгляды на Чимина, сползающего с кушетки и кое-как надевающего толстовку. Вспоминающего — зачем они вообще все здесь сейчас находятся. Намджун мягко касается его короткого хвоста, выправляя из ворота и разглаживая после капюшон.       — Не хочешь заехать куда-нибудь за вкусной едой? — спрашивает он, пытаясь заглянуть в лицо Чимина, но безуспешно. Забирая из чужих пальцев капюшон, он натягивает его так низко, что скрывает себя, оставляя лишь выглядывать крошечный нос и выбившиеся из хвоста серебристые прядки.       — Нет. Иначе твой парень не сможет следить за картой.       — Но мы можем взять еду на вынос, — предлагает Тэхён, игнорируя очередное пространное обращение.       — Что-то, что невозможно заказать в доставке, — продолжает уговаривать Намджун, невесомо касаясь ладонью лопаток Чимина.       — Вы не отстанете, да? Вопрос звучит риторически, а Чимин соглашается с тем, что по пути домой они заезжают за каким-то немыслимым фаст-фудом, пока он не отрывает глаз от карты и маячащим над ней агатом, сидя на заднем сидении. Но ни за всё время дороги домой, ни даже за тот час, что они набивают животы тонной жаренных закусок на шпажках и в картонных коробках, камень не остановился. А Юнги не объявил себя. Но время ещё было, ведь так?       — Те книжки, — решается заговорить Чимин, когда они с Тэхёном оказываются на кухне вдвоём, складывая коробки в мусор. — По психологии.       — М? Что с ними?       — Я прочёл их, — дёргает плечом Чимин. — У тебя…есть ещё?       — Да, конечно. Я оставил весь материал с обучения. Даже конспекты.       — Зачем тебе это?       — Сначала хотел пойти работать по профессии туда же, в университет, — Тэхён одной рукой сминает жестяную баночку из-под газировки, на что Чимин морщится. — Но жизнь повернула чуть по-другому.       — Ага. Так ты…можешь дать мне?       — А ты не хочешь всё же поступить? — склоняет голову Провидец, отчего кудри в его хвосте забавно дёргаются. — Я остался там на хорошем счету. Могу замолвить за тебя словечко и помочь со вступительными.       — Тормози, — кривится Чимин, выставляя вперёд ладонь. — Остановимся на конспектах и книгах. Мне просто интересно это читать.       — У тебя есть ещё месяц, чтобы сдать экзамены. Если что.       — Мне это не нужно. Если что. Бросая сложенные коробки в пакет, Чимин тянет рукава толстовки на пальцы и уходит в комнату первым, сворачиваясь в клубок под боком Намджуна, что-то читающего на диване. Примерзая взглядом к монотонно качающемуся над картой камню.       — Мы бы узнали, если бы его не стало? — чуть слышно произносит Чимин, содрогаясь от собственного вопроса.       — Чимин… — поражённо охает Намджун, тут же откладывая книгу и оборачиваясь. — Что ты…       — Теоретически. Мы бы узнали?       — Да. Да, конечно. Он кутает Чимина в крепкие и горячие объятия, прижимая щекой к груди.       — Почему ты думаешь об этом?       — А ты не думал? Хоть раз за это время, — пожимает плечами Чимин. — Ещё неделя и три месяца пройдёт.       — Не думал, потому, что знаю, что мы первыми бы узнали, случись что.       — Но сегодня ведь мой день рождения… Он не выдерживает, отводя взгляд от карты и зарываясь лицом в рубашку Намджуна. Не плачет, на это нет ни желания, ни сил. Но закрывает глаза, надеясь, что его поймут и он почувствует нужное тепло от способности. Однако Намджун не торопится усыплять или успокаивать его. Обнимает лишь крепче и баюкает просто в своих руках.       — Я могу остаться у тебя сегодня? — глухо просит Чимин, цепляясь пальцами за рубашку на чужих лопатках.       — Конечно. Всегда. Все эти дни у Чимина была надежда, с которой он жил и на которой он держался. Но что будет, если у него не останется и её?       

* 🌙 *

      

[Being As An Ocean — Black & Blue]

             Как минимум в свой день рождения он не узнаёт этого точно. Потому, что, как только на город опускаются сумерки, укрывая мрачной синевой, а сам Чимин почти засыпает, притуляясь головой на коленях Целителя, Тэхён неожиданно громко охает. А острый слух Банши сквозь это улавливает глухой стук, от которого он мгновенно вскидывает голову. И видит лишь то, что камень, наконец, остановился, указывая на одно единственное место на карте. И Тэхён и Намджун, видимо, ожидают его реакции, напряжённо замирая и уставляясь на Банши. Но Чимин удивляет всех, самого себя в том числе, когда холодно выдаёт:       — Я не поеду к нему.       — Чимин…       — Нет, — мотает он головой, поднимаясь с чужих колен. — Я три месяца ждал его. Пусть теперь ждёт меня он.       — Чимин, это Юнги, — кладёт на его плечо руку Намджун. И Чимин уже сбросить её готовится, боясь применённой силы, но под пальцами не проходит свет. И Намджун пытается вразумить его словами. — Юнги не будет думать о том, что обидел тебя, и поэтому ты не приехал. Он подумает о том, что был прав и был твоим балластом это время. Что ты смог и всё же пошёл дальше после того, как метки не стало. Что тебе девятнадцать и ты…       — …начал новую жизнь без него, — заканчивает нехотя Чимин, бормоча пересохшими губами. — Потому, что она вся у меня впереди.       — Да.       — Какой бред…       — Но ты знаешь, что Юнги этим бредом жил и, вероятно, ещё сильнее живёт теперь.       — Я говорил, что он сомневается в моих чувствах.       — А ты в его? — приподнимает бровь Намджун. — Твои слова, что он бросил тебя.       — Но он бросил, — шипит Чимин, всё же скидывая с себя чужую руку. — Бросил ради слепой мести за того, кого уже не вернуть, вместо того, чтобы беречь того, кто остался рядом. И поклялся рядом быть вечность. Вечность, Намджун, в случае нашего с ним бессмертия — это даже не красивые слова.       — Так поехали в лес, если это не просто красивые слова, Чимин. Чимин всем естеством своим ненавидит то, что Намджун прав. То, как эта правда колко отдаётся в его сердце. То, как на самом деле оно сжимается от предвкушения встречи. Он даже не представлял, как сильно скучал, притупив это чувство ежедневной рутиной, общением с ребятами и чтением книг. Совсем забыл как тянет внутри тоска по льдисто-голубым глазам, которые ещё восемьсот десять дней будут смотреть на него кровавой зеленью. Он опускает голову, коротко кивая лишь раз прежде, чем все они срываются со своих мест, чтобы, прямо в домашней одежде, сбежать вниз к машине. Но мысли цепкие, как пиявки, не отпускают Чимина даже, когда город остаётся позади. Ютясь в огромной толстовке Лиса, он кусал в кровь губы и смотрел в темноту за окном, думая лишь о том: правильно ли он поступает? Что, если стоило проучить Юнги за три месяца тишины? Но что, если и Намджун прав?       «Всё, о чём мы говорили всё это время — ты. Любовь к тебе, чувства к тебе, воспоминания созданные с тобой.» Слова Целителя одно за другим всплывают в голове, заставляя Чимина морщиться от них. Каждое кусает под рёбрами неприятно. Каждое задевает когтистыми лапами его совесть, по-прежнему дремлящую, но просыпающуюся так не вовремя. Он смертельно, кажется, на Юнги обижен, но также смертельно по нему скучает. Даже по такому, запертому в огромном теле Кумихо со спутанной сероватой шерстью, кровавой зеленью глаз, низким рыком и чёртовыми девятью хвостами. Чимин пытается отвлечься от мыслей о Юнги, переводя взгляд вперёд, на Провидца, комкающего в пальцах край карты, над которой нависает камень, что он держит в другой руке. И мысли уже о нём нагоняют Чимина, ударяя в затылок. Потому, что Чимин ему — чужой. Потому, что Тэхён, несмотря на это, взял сегодня карту даже с собой в тату-салон. Потому, что Провидец, возможно, тоже плохо спит, в самом деле следя за вестями от Юнги. Это не топит, конечно же, сердце Банши, и теплее его отношение к Тэхёну не делает, но он всё равно, прежде чем выбраться из машины, замершей посреди леса, брякает чуть слышно:       — Спасибо. Что отзывается слабой улыбкой на чужих губах. Понимающей и осторожной. Обращённой даже, возможно, и не словам Чимина, а тому, кто поднял голову с лап на яркий свет фар. Чимин прощает ему всё, не сдерживая слёз и бросаясь вперёд, как только слышит тихий скулёж в ответ на:       — Хён? Совсем, как Юнги делал случайно лишь пару раз при нём. Словно маленький щенок, которого позвали, а он лишь этого и ждал. Совсем, как беззащитный зверёк, каким был Чимин, но никак не огромный бело-серый Кумихо, поднимающийся сейчас на лапы и представая перед ними во всём своём потрёпанном величии. Чимин вбивает землю коленями, обвивая пушистую шею руками и вжимаясь в спутанный мех носом. Морщится от слишком уж яркого запаха мокрой шерсти, леса и, неизбежно, крови, но даже не думает отлипнуть. Лишь сейчас, слыша на ухо глухое урчание, под руками ощущая тяжёлую тушу, что даже не объять до конца, вминая пальцы в горячий загривок и вдыхая удушающе-плотный запах лисьей шкуры, Чимин в полной мере ощущает переполняющие его чувства. Все и разом. Он даже не чувствует текущих слёз и боли в щеках от улыбки, разрывающей. Ощупывает только, скользит ладонями к огромной морде, замечая, что даже со дня своего превращения Юнги стал явно больше. И, если даже тогда, в заснеженном поле он почти смог укрыть маленькое тело Банши, то теперь и подавно сможет спрятать его, свернувшись однажды в клубок. Чимин облегчённо выдыхает, блаженно прикрывая глаза, когда, склоняя голову, Юнги припадает лбом к его, снова чуть слышно скуля. Будто бы извиняясь. Будто бы признаваясь в любви. Будто Чимин поймёт этот звук правильно. И Чимин надеется, правда, что понимает.       — Ты опоздал, — шмыгая носом, всё же журит он своего Лиса, открывая глаза и рассматривая сузившиеся на него зелёные. — Мой день рождения прошёл двадцать минут назад, хён. Ты опоздал. Кумихо громко фырчит на это, утыкаясь носом в его шею. Выдыхая с урчанием и опускаясь осторожно ниже, припадая чуть к лапам, чтобы улечься мордой на плечо Банши. Чимин не сдерживает смешка от лёгкой щекотки глубоких вдохов Лиса, гладит загривок и макушку меж дёргающихся ушей. Напрягается слегка, понимая, что из такого положения, Юнги отчётливо видна машина и ребята в ней.       — У Намджуна появился парень, представь себе, — в манере Лиса фырчит Чимин, почёсывая бездумно влажноватый загривок и пытаясь распутать пальцами шерсть. — Тот провидец, Тэхён. Ты ведь знаешь его, да? Юнги фырчит ему на ухо в ответ и переступает с лапы на лапу.       — Они целуются, — кривится Чимин, переходя зачем-то на шёпот, хотя их и так не могли услышать. — В последний раз мне было так неловко в детстве от родителей. На это уже Юнги не сдерживается и хрипато покашливает. Чимин по Чонгуку это выучил — смеётся. Он улыбается тоже, пока Лис отстраняется, а после сразу опускает уголки губ, поджимая дрожащие губы. Потому, что Чонгук…       — Я скучаю. Он тянется, чтобы коснуться понурой морды, но Юнги вдруг тянется к нему сам. Только вот не припадает и не ластится, а тычет носом в одно и тоже место пару раз, пока Чимин не вздрагивает от лёгкой боли, морщась и отодвигаясь.       — Хён, больно же. Вспоминая — больно от чего. Что учуял острый нюх Кумихо. Чимин, спохватываясь, сбрасывает с головы капюшон, отодвигает ворот толстовки и клонит голову в сторону, оголяя шею, с налепленной прозрачной плёнкой, под которой Лису открывается свежая татуировка.       — Ребята сделали мне подарок, — поясняет Чимин. — Отвезли в салон и…помнишь, мы говорили однажды? Юнги фырчит вновь, обнюхивая инородный пластик на тонкой шейке, щекоча кожу дыханием в который раз. Клацая над ухом зубами, вырывая мягкий смешок.       — Как только вернёшься, — заверяет Чимин, поправляя одежду и заглядывая в зелёные глаза, — я первым делом поведу тебя туда. Сразу после душа. Он беззвучно смеётся, но замечает недовольную хмурость лисьих глаз, смотрящих чуть мимо. Только сейчас вспоминая о том, что ещё может быть для Юнги ново и непривычно. Он хватается за почти распустившийся и уже немного отросший хвост, и хмыкает.       — Нравится? Мне нравится, — лжёт он. — Каждое утро теперь обрезаю. Зато мороки меньше. Лжёт и лжёт, глядя на серебристые локоны в своих пальцах, которые Юнги тоже тянется обнюхать. Лжёт, потому, что нравится это ему только в последние дни, так как правда стало полегче. Лжёт, потому, что впервые он обрезал свои волосы, чтобы вспомнить дни до появления Юнги, когда он был ещё простым старшеклассником, готовящимся к экзаменам и поступлению. Лжёт, потому, что не хочет, чтобы Юнги узнал, что Чимин пару недель к ряду проклинал всё своё естество и, обрезая очередным утром волосы, надеялся, что Вселенная над ним сжалится и к полуночи отнимет чёртов дар. Как и отняла у них с Юнги однажды Чонгука. Банши вымучивает улыбку, стоит только Кумихо окончательно лечь на лапы и уложить тяжёлую голову на колени Чимина. Закрыть глаза, начиная звучно урчать, как они когда-то делали с Чонгуком, когда все втроём лежали на сочной траве под тёплым солнцем. Чимин прячет в серой макушке слёзы, обнимая Юнги крепче. Решая забить урчащую тишину ещё парочкой новостей, лишь бы не позволять слезам душить себя.       — Я читаю книги по психологии, представляешь? — усмехается он. — Парень Намджуна учился на психологии и у него осталось много материала. Он…вообще-то, он и мне предлагал поступить, но… Чимин вздрагивает от того, как резко Кумихо вскидывает голову, заставляя его отстраниться и разорвать объятие. Он клонит морду резко в сторону, сверкая кровавой зеленью глаз.       — Какая мне учёба, хён? — вздыхает Чимин, не выдерживая тяжёлого взгляда. — В последнее время трупы обнаруживаются только по ночам, я не высыпаюсь. И это полбеды, у парня Намджуна есть все нужные конспекты и знания, если что, но… — он опять начинает кусать губы, нервно дёргая старые раны зубами. — Только представь, хён, сколько в целом университете может быть возможных суицидников? У скольких больны родственники? Скольким может быть уготована смерть за углом, на дороге или… Его плечи дрожат.       — Что, если однажды я закричу прямо на паре? А ты прекрасно знаешь — мой крик способен ранить людей. Я не… Юнги вжимается носом в его грудную клетку, и Чимин, не медля, обхватывает широкую шею руками, зарываясь носом в пропахшую лесом шерсть.       — Когда ты вернёшься, когда я буду знать, что в безопасности наверняка, я обещаю подумать об образовании, правда, но…не сейчас, — шепчет он. — Я правда не могу. Мне страшно… — он осекается, но всё же решает сказать то, что горит на языке. — Мне страшно жить без тебя, хён. По-настоящему жить, пока тебя рядом нет. Это кажется жутко неправильным. С последним словом Чимин слышит щелчок открывающейся дверцы машины, шуршание по земле подошвы и дыхание подходящего к ним человека. Намджуна. Оборачиваясь, но не выпуская Юнги из рук, Чимин замечает в его руках плед.       — Привет, хён, — кивает Целитель, дёргая уголком губ на Кумихо, что лишь сильнее зарывается мордой в грудь Банши, смежая веки. Чимин улыбается на это коротко, прижимаясь щекой к пушистой макушке и поднимая на Намджуна взгляд. — Тебе явно понадобится плед, Чимин. Земля всё ещё холодная в этой части леса.       — Спасибо.       — Мы…мы можем отъехать на несколько метров, чтобы оставить вас наедине, — мнётся Намджун, пока бросает Чимину на плечи плед, который тот тут же тянет под себя. — Хотите?       — Думаю, вправе ответить за двоих, так что — да. Было бы здорово, если бы твои фары не выжигали мне сетчатку, — фырчит Банши, и Лис вторит ему, опалая горячим дыханием грудную клетку.       — Надеюсь, твоих девяти хвостов хватит, чтобы если что защитить Чимина, — хмуро бросает Намджун Юнги, но разворачивается спиной прежде, чем получает испепеляющий взгляд зелёных, чуть приоткрывшихся глаз.       — Строго он с тобой, да? — шепчет Чимин, после улыбаясь хитро. — Вернёшься вот, вообще нас всех не узнаешь. Будем строить тебя, хён. Он смеётся от того, что Кумихо несильно прихватывает зубами его толстовку в районе рёбер. Чувствует, наконец, впервые за прошедшие сто девяносто дней, что живой. Что сердце его бьётся не по инерции. Что дышать больше не трудно, а улыбаться хочется ежесекундно, вминаясь пальцами в мягкую шерсть. Чимин чувствует. А с рассветом засыпает, приваливаясь к горячему лисьему боку.       

* 🌙 *

      

[Loathe - Is it really you?]

             Чимин чувствует. Это главное, что меняется со дня его рождения, который остаётся в памяти густым запахом мокрой шерсти, леса и единственным полароидом, вклеенным в пустую страничку блокнота. С фотографией его татуировки, сделанной на вытянутой руке на их с Юнги постели. Чимин чувствует. Что может жить дальше, потому, что они с Лисом условились безмолвно, что Чимин будет приезжать каждое воскресенье, и не дай Юнги боже его подвести. Что есть в нём силы есть чуточку больше, чем рис с молоком дома и какие-то вредные вкусности дома у Целителя, потому что, укусив худой бок ещё раз, Юнги придирчиво осмотрел Чимина, одним лишь взглядом показывая то, как недоволен приобретённой худобой. Что в нём есть силы и точка. Он улыбается в звонок родителям на следующий день, взахлёб рассказывая о встрече с Кумихо. Лишний раз благодарит Тэхёна, забирая тяжеленную стопку книг и конспектов на один лишь конец первого семестра, от которых едва не ломятся тонкие руки. Ложится с рассветом, потому что зачитывается в самом деле, и даже позволяет себе мимолётную мысль о том, чтобы попробовать хотя бы сдать экзамены. Не обязательно ведь учиться, но…       — У меня один из высших баллов среди поступающих, — неверяще мотает он головой, опираясь спиной о горячий пушистый бок Кумихо, когда, спустя почти месяц, в очередное воскресенье, они с Намджуном и Тэхёном приезжают в лес. Юнги показательно фырчит, будто и не сомневался в своём парне, но Чимин лишь вздыхает, откидываясь головой на лисью тушу. — Это бессмысленно. Я не смогу посещать универ.       — А почему ты не думаешь о заочном? — отвлекаясь от плетения венка, поднимает на него взгляд Тэхён, сидящий неподалёку на расстеленном Намджуном покрывале.       — Может потому, что даже на заочном мне придётся какое-то время ходить в универ? — приподнимает бровь Чимин. — Слушай, я думал ты умный. Юнги под ним трясётся от кряхтящего смеха, и Чимина это невольно радует, согревая в душе. Если они с Тэхёном за эти годы так и не притрутся, у него будет ещё один союзник, который сможет дразнить Провидца куда более изощрённо.       — Настолько, что, благодаря моим конспектам, у тебя один из высших баллов, а я даже не старался тебя подготовить, — жмёт плечами Тэхён.       — Один-один, — отзывается негромко Намджун, усмехаясь и даже не отрываясь от своей книги.       — Заочное — это три недели посещения в семестр. Я ни днём рисковать не могу, — поджимает губы Чимин.       — Но ты же ходишь в магазины? В салон к Джею. Тэхён лукаво улыбается, бросая мимолётный взгляд на Кумихо, а Чимину и смотреть на него не надо. Он под своим затылком и спиной чувствует, как Лис напрягся от чужого имени.       — Да, потому, что он Целитель и, если мне вдруг приспичит закричать при нём или дёрнуть к ближайшему в окрестностях трупу, я могу быть уверен, что он поймает меня, — сужает глаза Банши, желая испепелить болтливого Провидца. — И я ходил к нему за этот месяц всего два раза.       — А сколько ещё будешь ходить?       — Да в самом деле, завалишься ты или нет… — охает Чимин, даже приподнимаясь с Юнги. Тэхён замолкает, скрывая смешок в татуированной ладони, а Чимин оборачивается к вопросительному и тяжёлому взгляду зелёных глаз.       — Что? — нападает он первым. — Был бы человеком — знал бы больше. А так, будь доволен тем, о чём я рассказываю. Глаза Кумихо становятся больше, а чёрный зрачок сужается до змеиного. Но Банши не чувствует опасности, лишь довольствуясь тем, что не он один, наконец, ощущает злость и, возможно, даже ревность, хоть той и близко не место.       — Это сюрприз, хён. Вот вернёшься, а у меня на спине дракон разноцве…что ты делаешь?! Тэхён и Намджун смеются уже в голос, когда Юнги, поднявшись на лапы и нависая над Чимином грозовой тучей, цепляет зубами тонкую футболку на плече и тянет вверх, заставляя брыкаться.       — Хён, пусти! — ворчит Чимин, пытаясь забрать зажатую в клыках ткань обратно. — Никаких драконов, расслабься. Юнги расслабляется, клацая зубами над его ухом и грузно падая на траву рядом, но отворачивая показательно морду. Чимин думает, что Намджун простит его, если однажды один чересчур болтливый Провидец окажется глухим. Или немым, потому что Банши голыми руками вырвет его длинный язык. Но он в самом деле не скрывает ничего особенного за своими походами к Джею. Кроме лишь их с Юнги созвездий, запечатанных чернилами на лопатках, и одного поменьше, ровно между, навечно принадлежащее лисёнку. Чимин хочет, чтобы Юнги увидел это позднее лично. И первым коснулся маленьких звёзд.       

* 🌙 *

      

[NIGHT TRAVELER — Bad Enough]

             Чимин сдаётся под уговорами через две недели, позволяя Тэхёну через очередных каких-то знакомых передать все необходимые документы для зачисления на заочное. Дуется, конечно, пару дней, не разговаривает с Намджуном без надобности, хохлится, когда тот приезжает домой, но всё чаще думает о том, какой теперь будет жизнь? Когда Юнги каждое воскресенье, стабильно, рядом. Когда он имеет возможность с раннего утра и до поздней ночи нежиться под пушистым боком, изучая новый материал для учёбы, записывая новые сны и воспоминания в блокнот. Когда его полароидам явно больше не хватало места в блокнотах, и Чимин вынужден был купить отдельную коробку. Теперь, на исписанных страницах, вклеенной оставался какой-то один снимок. Потому, что остальной десяток отправлялся на своё место. В самодельный белый конверт с датой и в коробку. Каждое воскресенье имеет теперь по два, а порой и три конверта с полароидами, потому что Чимин берёт камеру с собой к Юнги. Потому, что Чимин не может каждый раз удержаться, делая снимки мокрого лисьего носа, чтобы дразнить потом Кумихо, показывая их один за другим. А ещё, есть отдельный конверт для хвостов, которые Юнги пока не может скрывать. И скоро, ему кажется, будет отдельная вовсе коробка для снимков их с Лисом, которые тайком уже на свой полароид делает Тэхён, когда ездит с ними в Лес. На которых Банши, крошечным калачиком свернувшийся под бело-серым боком, спокойно спит. На которых Банши, кусая кончик ручки, задумывается над очередным конспектом, пока Кумихо, уложив грузную морду ему на плечо, отстранённо смотрит в сторону. На которых Банши, прощаясь до следующей недели, жмётся лбом к пропахшей солнцем и яркой травой шерсти, обнимая своего Лиса. Чимин любит эти снимки особенно. Он надеется, что Юнги позднее полюбит их тоже. Что Юнги точно никогда не полюбит, так это моменты, в которые его наглый Банши, забираясь без спроса на спину, начинает неприятно прочёсывать спутанную шерсть. Зная, что она спутается уже следующим утром.       — Я обрею тебя налысо, как только ты вернёшься, хён, — угрожает Чимин, сжимая сильнее нужного шерсть на загривке дёргающегося Кумихо. — Потому, что, клянусь, колтуны из твоих волос выпутывать я не буду. Юнги угрожающе рычит, и Чимин понимает это как: «тебя никто и не просил, малявка». Но всё же, хоть и недовольно дёргает головой ещё раз, опускает её на лапы, позволяя Чимину вернуться расчёской к шерсти. Теперь и это то, что было частью его рутины, которой он рад был несказанно. Возвращая хотя бы на полдня шерсти Юнги её первозданный, белоснежный цвет и шелковистость, в которую так приятно зарываться пальцами и носом. В один из особенно жарких июльских дней привозя несколько литров воды, чтобы в самом деле помыть огромного негодующего лиса, так и норовящего отлупить непослушного Банши здоровенной лапой. Но Чимин смеётся. Звонко, заливисто, солнечно. Выплёскивая на Лиса воду и целуя мокрый сморщенный нос. Смывая водой и своим счастьем воспоминания, замершие однажды на этой поляне. И возможно, за такого Чимина, за звёзды, снова вспыхивающие в чёрных глазах, за, наконец, округлившиеся вновь мягкие щёки и пропавшую остроту рёбер, Юнги прощает ему и позволяет всё. Лишь бы Чимин смеялся и был счастлив. Рядом.       

[Esoterica — A New Beginning]

Только вот в первый учебный день, Чимин не то, что смеяться и быть счастливым, он дышать едва ли может. Сидя в машине Намджуна, вцепившись в лямку своей сумки, он смотрит на снующих туда-сюда студентов с нескрываемым ужасом. Слышит собственное сердцебиение, что прерывается через раз, думает, что идея пойти учиться — самая идиотская в его жизни. Хуже раз в тысячу влюблённости в тридцатилетнего Кумихо, спящего сейчас где-то в лесу беззаботно.       — Зачем мне вообще идти в универ в первый день вместе со всеми, если я заочник? — бубнит Чимин, следя за главными воротами, ещё не на секунду не оставшимися пустовать.       — Тебе всего лишь нужно забрать перечень предметов на первый семестр и поставить пару подписей, — вздыхает Намджун. — Минут десять, не больше. Я буду ждать здесь. Уверен, ничего не успеет случиться.       — Почему твой парень сейчас не здесь? Я же понятия не имею, где там какие кабинеты, — раздражённо дёргает плечом Чимин.       — Потому, что у Тэхёна есть и свои дела, — хмыкает Целитель, протягивая руку к Банши и отлепляя его одеревенелые пальцы от дверцы, чтобы открыть её. — Иди, Чимин. Всё будет хорошо.       — Ты не можешь этого обещать.       — Да, но я могу тебя успокоить. Чимин косится на раскрытую ладонь перед своим носом, но мотает головой, отказываясь от помощи.       — Десять минут, — повторяет он.       — Может и того меньше.       — Забрать список, подписаться под какой-то чепухой на четыре года и уйти.       — Прочти перед тем, как подписывать какую-то чепуху.       — Это больше десяти минут, — шипит Чимин, оборачиваясь и скалясь, отчего Намджун не сдерживает смешка.       — Иди уже. И не укуси там никого, а то мало ли…       — Не смешно. Цыкая языком, Чимин выбирается из машины и по инерции набрасывает на голову капюшон толстовки, скрывая короткий серебристый хвост и бегающий по толпе взгляд. Проскальзывает под вскинутыми руками, уворачивается от чьего-то хвоста, едва не бьющего его в лицо, успевает проскочить в открытую дверь и ринуться мимо турникета, в сторону, пока растерянные первогодки толкаются в холле. Он даже выдыхает, когда оказывается в каком-то узком коридорчике рядом с лестницей, чтобы перевести дух, но покой его в следующий миг прерывается открывающейся напротив дверью с такой удачной для него табличкой «Деканат». Он знает, что ему нужно туда, но ноги сами готовятся к побегу, однако Чимин замирает посреди коридора, сталкиваясь с не менее удивлённым взглядом таких же, как и его, чёрных глаз.       — Привет, — брякает он зачем-то.       — Привет? Его пытаются узнать, бегая цепким взглядом по лицу, но Чимин спохватывается и, чуть отодвигая незнакомца в сторону, прошмыгивает мимо, в кабинет, захлопывая за собой дверь и оказываясь перед не впечатлёнными женщинами, сурово смотрящими на него, как на щенка, влетевшего в дом с грязными лапами.       — Здраствуйте, — кланяется он, отлепляясь от двери. — Мне нужно забрать список…список…       — Здравствуйте, молодой человек, — одна из женщин указывает ему на свободный стул рядом с их столами, и Чимин торопливо подходит к ним, не торопясь правда сесть и всё так же ошалело оглядывая кабинет. — Представьтесь.       — М…Пак Чимин, — сглатывает он, едва не выпаливая фамилию Юнги первой. — Первый курс психологии. Заочник. Будущий.       — Так будущий или первый курс?       — О, ну…я, вроде как, поступил? К-ким Тэхён приносил мои документы. Тяжёлые взгляды отрываются от него, закапываясь в папки и бумажки, Чимин едва не рвёт пальцами лямку сумки, в которой болтаются его удостоверения личности, ручка и телефон. Он наивно полагал, что единственной нервотрёпкой будет количество людей и его предполагаемый крик, но эти женщины в деканате выглядят страшнее всех разорванных тел и ночных трупов, что Чимин видел. А ведь они живые…       — Пак Чимин, первый курс заочного, психология, — повторяет одна из женщин, вытягивая тонкую папку из ещё двух похожих. — Распишитесь здесь, где уже проставлены галочки. И передайте мне, пожалуйста, айди. Чимин помнит наставление Намджуна о том, что нужно читать. Но, как только он обменивает свои документы на пару листов в папке, строки плывут перед глазами. Он лишь видит своё имя и фамилию, дату рождения и описание своей будущей профессии. Факультет и курс. И ставит подпись, отмахиваясь тем, что раз Тэхён здесь учился, всё должно быть в порядке. Не стал бы он толкать его в какое-то дерьмо, ведь так?       — Первое занятие в ноябре, но мы сообщим вам точную дату и предмет заранее, — отдаёт ему женщина айди, пустую зачётку и небольшой лист с перечнем предметов. Чимин мажет глазами по названиям. Что-то он уже хорошо знает, благодаря изученному материалу. — Телефон, указанный в вашем деле — верен?       — Да, — не раздумывая отвечает Чимин, не удосуживаясь даже проверить и дрожащими руками запихивая в сумку всё, что ему отдали.       — Хорошо. Тогда, всего доброго, Пак Чимин.       — В-всего хорошего, да. Он кланяется пока сидит, кланяется, вставая со стула, и у выхода тоже. Из-за чего не замечает человека, стоящего напротив кабинета, и дёргается, как только дверь за его спиной хлопает.       — Психология, первый курс? — уточняют глубоким голосом с лёгким акцентом, склонив голову и осматривая внимательнее чернотой чуть сощуренных глаз. Чимин кивает прежде, чем задумывается и напрягается, сжимая пальцами манжеты толстовки. — Заочное?       — Да. А что?       — Тоже, — улыбаются вдруг в ответ, протягивая руку. — Кёнджун. У Кёнджун. Полагаю, мы одногруппники. Он знает, что от прикосновения, как Намджун, силу не использует. Он знает, что его способность Банши работает не от соприкосновения с чужой кожей. Но медлит и хмуро смотрит на длинные пальцы, ожидающие его руки. Будто обязательно произойдёт что-то нехорошее, как только он закрепит рукопожатие. Он не планировал с кем-то общаться, тем более близко, но…       — Пак Чимин, — тихо отвечает он, всё же вкладывая свою ладошку в чужую и едва не обжигаясь о горячую кожу. — Зачем ты ждал меня?       — Подумал, что будет неплохо познакомиться с кем-то заранее, — жмёт плечами Кёнджун, как-то чересчур медленно отпуская руку Чимина, отчего тот торопливо прячет её в рукав толстовки. — Нам всё-таки четыре года вместе учиться.       — Звучит логично.       — Так и есть. Чимин хочет спросить нового знакомого про явный акцент. Про неестественно чёрные глаза и эту слишком уж любезную улыбку. Но он вовремя вспоминает, что его ждёт Намджун и отступает в сторону.       — Ну, — взмахивает он рукой, — до ноября?       — До ноября, Пак Чимин, — всё также улыбается Кёнджун, разглядывая его и цепляясь особенно за серебристые волосы, открывшиеся взору из-за спавшего капюшона. И для того, кто боялся поступать в университет вовсе — Чимин был слишком уж дружелюбен.       

* 🌙 *

             А ещё, он почему-то так и не рассказывает об этом знакомстве никому, кроме страниц блокнота, что заполняются его неровным и дёрганным почерком. Отчасти, это было потому, что до первого занятия было, как минимум, два месяца, и предполагаемый одногруппник и вовсе мог там не объявиться. Но отчасти Чимин попросту не знал, как он расскажет Намджуну или, тем более, Юнги о том, что умудрился познакомиться с кем-то возле деканата. С кем-то странным и симпатичным. Чимин, может, и любит Юнги и решил принадлежать Лису на веки вечные, но он не слепой точно. И, так или иначе, но внешность чужую объективно оценить может. Хоть и не знает, почему так заостряет на этом внимание, пока посвящает чужим глазам едва ли не целую страницу блокнота. Просто чувствует внутренне, что было в них что-то не совсем…правильное. Что-то слишком тёмное. Но, если бы переживания об одногруппнике и первом семестре в целом были единственной проблемой — Чимин бы не жаловался. Но за прошедшим сентябрём, неизбежно наступал октябрь. Октябрь, в котором они год назад потеряли Чонгука.

[Esoterica — It Rains]

      — Как думаешь, он знает, какой сегодня день? — поджимая колени к груди, Чимин упирается виском в холодное стекло дверцы машины, глядя на льющиеся по нему капли дождя. Год назад в этот день шёл снег.       — Не уверен, что они не смешались у него все в один, но думаю, предполагает, — барабаня пальцами по рулю, Намджун нетерпеливо съезжает с трассы на дорогу ведущую в лес, как только меж других машин оказывается просвет.       — Мы так уверены, что даже не проверили карту. Что, если он решит побыть сегодня один? Или вовсе сорвётся…       — Всё будет в порядке, Чимин. Прошёл всего год, но…у него всё ещё есть ты. И я. И отмщение за плечами, о котором он грезил. Юнги знает, чего не должен делать теперь.       — Как знать, что его натура не взбрыкнёт.       — Понадеяться?       — Да только это и остаётся. Они не везут с собой привычных книг, блокнотов и полароид. Они везут к Юнги себя вдвоём, бутылку соджу и две упаковки любимого Лисом сыра. Чимин ещё не сказал Намджуну, но, спрятанный под толстовкой, он везёт Юнги длинный шнурок с серебрянным полумесяцем кулоном. Предполагает, конечно, что когда Кумихо вернётся в человеческое тело — обязательно пошутит про ошейник, но знает, что за шутками — украшение будет дорого ему. Надеется, что Юнги сможет его сохранить на ближайшие шестьсот двадцать дней.       — Я рад, что твой парень оказался понимающим и не потащился сегодня с нами, — говорит Чимин, когда они, покинув машину, кутаясь в куртки от стекающего с ветвей дождя и пронизывающего ветра, идут к поляне.       — В самом деле, Чимин, — качает головой Намджун, неся рюкзак с провиантом. — Больше полугода прошло, Тэхён помогает тебе с материалами. Ты всё ещё не можешь назвать его по имени?       — Да как-то привык уже, — пожимает плечами Банши. — Но, может, сделаю ему подарок на Рождество.       — Кстати, о Рождестве. Твои родители приедут?       — Обещали. Поджимая губы, Чимин щурится в лёгкий туман впереди, прислушиваясь к звукам, помимо их шагов. Ожидая услышать треск веток под грузными лапами. Но слыша лишь тревогу в собственных мыслях. Он даже не отучился первый семестр, а декабрь с наступающим Рождеством пугают его ещё сильнее, чем всё остальное. Потому, что это будет означать ровно год, как он не видел голубых глаз Юнги, не касался его бледной кожи и не имел возможности целовать розовые губы. Это будет означать ровно год, с тех пор, как Юнги оставил его. И это всё ещё было больно. Несмотря на то даже, что теперь они по часам и расписанию виделись раз в неделю. Больно думать о том, что этого всего могло и не быть. Юнги обнаруживается с краю поляны, умостивший морду на лапах и уставившийся куда-то на середину огромной поляны, лишь частично скрытый нависающими еловыми ветвями. С ушей его поникших стекает дождь, пропадая в земле. Чимин даже не окликает, отодвигая с пути Намджуна и направляясь прямиком к Кумихо. Почти падая на землю рядом с ним и обнимая крепко руками шею, зарывается лицом в мокрую сваленную шерсть.       — Привет, — шепчет он, оставляя на загривке короткий поцелуй. И не говоря больше ничего, пока Намджун садится чуть поодаль от них. Пока дождь заливает прозрачной водой всё то пространство, что ровно год назад перед их взором было покрыто белым полотном. Оплакивая вместе с ними потерю невосполнимую и незаменимую. Только через час, когда дождь стихает, высыхая дорожками на щеках Банши и даже Целителя, они, наконец, заговаривают. Тихонько переговариваются о прошедшей неделе, о том, что Тэхён теперь официально переехал к Намджуну, о том, что трупов, к счастью, в их радиусе давно не было. Чимин даже смеётся, пока кормит Юнги с ладошки сыром, хоть тот и кривится привычно, цепляя после зубами осторожно нежную кожу. А перед самым отъездом вешает на широкую лисью шею шнурок с полумесяцем. И удивляется. Потому, что, вместо ожидаемого фырканья и кашляющего смеха Кумихо, получает тычок мокрым носом в щёку и урчание. Потому, что Юнги его подарок внезапно трогает сильнее, чем Чимин мог даже подумать. Потому, что по дороге домой, Намджун говорит, что это всё равно, что кольца носить, имея один на двоих знак, пока нет метки. Чимин ночью плачет. Впервые за долгое время, кроме боли, немного от счастья и любви.       

* 🌙 *

      

[MISSIO — I Don't Even Care About You (Stripped)]

             Первый снег в этом году задерживается, словно намерено, накрывая город лавиной только в тот день, когда Чимину предстоит пойти в универ. Он тянет горло свитера выше, хмуро оглядывая белоснежную стену, за которой едва ли видно дорогу, и сжимается весь, будто пытаясь слиться с пассажирским сидением. Намджун тянется к нему рукой, и Чимин не видит причин, чтобы не схватиться за неё крепко, позволяя золотистому свету и теплу окутать ладонь. Нервозность в этот раз отпускает медленно, вцепившаяся клыками в самое горло.       — У тебя всего две пары сегодня, — негромко говорит Намджун, включая поворотник. Его щелчок Чимина успокаивает тоже. — Я буду неподалёку, поищу какие-нибудь кафешки, засяду где-то.       — Тебе точно не сложно? — разлепляя пересохшие губы, уточняет Чимин.       — Благо моей работе не важно моё местоположение, кроме непосредственно страны. Так что нет, Чимин, не сложно. К тому же…       — Ты обещал Юнги, да.       — Да, и это тоже. Чимин пытается рассмотреть сквозь валящий снег территорию университета и количество людей, но удаётся не очень. Он чертыхается, откидываясь на спинку сидения и разрывая их ладони, чтобы дёрнуть нервно хвост на затылке.       — В такие моменты завидую зрению Юнги-хёна, — бубнит он, подтягивая на колени сумку, что болталась на заднем сидении.       — А тому, что он сейчас где-то в лесу? — прыскает смешком Намджун. Банши его веселья не разделяет и смотрит нечитаемо.       — Я ещё при Чонгуке говорил, что зимовка в лесу — хреновая идея. Но кто бы меня слушал.       — Кто бы пропустил мимо то, что в многоэтажном доме обитает лис раз так в пять больше обычного, да ещё и с наличием далеко не одного хвоста.       — Хён может ведь их собрать как-то в один? — сводит брови к переносице Чимин.       — Сможет. Как только вернёт себе возможность трансформации в человека. А пока — он самый обычный девятихвостый Кумихо, каким его природа создала. За исключением разве что того, что рацион его состоит из пушных и…на шее болтается твой поводок, — снова смеётся Намджун, зажимая рот кулаком. Чимин не скупится на этот раз и бьёт его ладонью по плечу.       — А ты не завидуй, что тебе твой парень и поводков не дарит.       — У нас с Тэ другие ролевые игры. Ты ещё не дорос. Чимин охает задушено в возмущении, но сказать ничего не успевает, потому что Намджун тормозит у ворот, указывая пальцем на дверь.       — Через два часа уже буду здесь.       — У меня разве не будет перемен? Или типа того.       — Будут, конечно. Но я подъеду заранее. И, если что, — хлопает Целитель по сумке в руках Чимина, — держи мобильный при себе.       — Ты только что меня успокоил, а теперь опять нагнетаешь, в курсе, да?       — Просто напоминаю. Всё будет в порядке, помнишь?       — Надеюсь. Он ещё пару раз вдыхает поглубже, прежде чем вылезти из машины, хохлясь под дутой курткой и вжимая голову в плечи, пока снег нещадно валит сверху, мешая обзору и леденя кожу и волосы. Лавирует среди всего нескольких, еле тащащихся девчонок, чтобы быстрее попасть в помещение, спасительное тепло. Только стряхивая с волос снежинки и показывая охраннику наличие зачётки и свой айди, проходя через турникет, Чимин решает осмотреться, вспоминая о Кёнджуне. Почему-то ощущая волнение, дрожащее внутри, от возможной встречи. И оно совсем не приятное, а отчасти пугающее. Он сдаёт куртку в гардероб и следит за отражением в настенном зеркале, пока ждёт свой номерок, но никого нет. Какие-то девчонки в цветных шапках, уткнувшиеся в свои телефоны незнакомые парни, идущие мимо прямо в заснеженных вещах. Никого, кто был бы хоть отдалённо похож на Кёнджуна. Чимин его зачем-то слишком хорошо запомнил, высматривая теперь в чужих лицах черноту глаз. Благодаря схематичным кривым наброскам Тэхёна, Чимин уже знал, что от гардероба направо, и направо ещё раз, прячется лестница вверх, по которой ему будет проще подняться и найти нужный на сегодня кабинет. Школа, в которой он был всего год назад — ощущается чем-то чужим и забытым. С такими же витиеватыми коридорами, закрытыми дверьми и табличками. С такой же удушающе нагнетающей атмосферой. Вздыхая, Чимин вспоминает объяснение провидца и карандашные линии на блокноте и находит всё же приоткрытой дверь в свою первую аудиторию. С ума сойти. Он в университете… Небольшой кабинет оказывается заполнен едва ли наполовину. Такими же, как он, тихими подростками в неприметной одежде, уткнувшимися в телефоны или какие-то книжки, не поднявшими даже голов, когда он вошёл. Это вселяло надежду, что так и продолжится. Никто не будет к нему приставать, садиться рядом и вообще как-то контактировать и он сможет спокойно учиться, сосредотачиваясь только на лекциях. Предпоследняя парта у окна выглядит до жути привлекательной, и Чимин бросает на неё сумку, тут же занимая место рядом с затянутым снежной пеленой пространством. Осматривая своих одногруппников теперь со спины, скользя взглядом по каждому коротко стриженному затылку или аккуратным хвостикам. Вздрагивая и замирая, как только глаза его сталкиваются с уже знакомыми чёрными, показавшимися в дверях кабинета. Кёнджун улыбается ему и, не колеблясь, идёт прямо к парте. Чимин теряет надежду на то, что будет сидеть один в тот момент, когда чужой рюкзак притуливается боком к его сумке на парте.       — Привет, Пак Чимин, — приятным бархатом тянет Кёнджун, садясь вполоборота и снова, как и тогда у деканата, протягивая свою горячую, Чимин уверен, ладонь в приветствии. — Погодка, а?       — Ноябрь, — бросает Чимин, поводя плечами и показательно опираясь локтями о парту, сцепляя свои пальцы в замок. Не пожимая руки в ответ и уставляясь напряжённым взглядом в пустую доску.       — Не любишь снег? У Чимина на этот вопрос даже уголок губ в усмешке нервно дёргается. И не только от того, с каким акцентом парень это произносит, неловко убирая руку, но всё ещё не стирая сахарной улыбки. Но потому, что тот даже не ведает, сколько всего болезненного задевает в Чимине сразу. И, хоть это и не его вина, хоть он и не знает, в Банши против воли поднимается волна злости на эти слова. Не любит ли он снег… Как можно полюбить то, что похоронило под собой чью-то, пусть и не невинную, но драгоценную для его семьи жизнь? Снег тоже не виноват, но…       — Любил когда-то, — тихо отвечает он, оборачиваясь через плечо. — Теперь почти ненавижу. Он надеется, что взгляд его будет красноречив. Он надеется, что Кёнджун, как любопытные мамочки у их с Юнги подъезда — отвернётся в леденящем ужасе. Но к своему несчастью, он слышит, как чужое сердце начинает биться быстрее, неверно принимая взгляд беззвёздной черноты Банши. И Чимину кажется, что, если это не начало конца, то точно конец его обучения в чёртовом универе.       — Прости, если вопрос был слишком личным, — поджимает губы Кёнджун, чуть морща нос, словно что-то учуял, и переводя всё же взгляд на их сумки. — Ты…не против, что я… Чимин против. Он очень против и, будь он Юнги, молча спихнул бы, как недовольный Лис лапой чужой рюкзак с парты. Но, несмотря на всю их такую похожесть и перенятые у старшего повадки, он решает избрать другую тактику, фырча лишь чуть слышно:       — Как любезно с твоей стороны спросить уже после. Чего ему бы хотелось: это услышать от Кёнджуна виноватый голос в ответ. Возможно, ещё одно извинение или долгожданную растерянность. Но в кабинет уже заходит преподаватель, а над ухом, Чимин не ошибается, слышится звук часто втягиваемого осторожно воздуха, какой слух обычного человека, если и воспримет, то внимание обратит вряд ли. Чимин слышит. Чимин обращает. Потому, что слишком хорошо этот звук знает. Потому, что его, чёрт возьми, только что обнюхал какой-то странный одногруппник.       

* 🌙 *

      

[ Crywolf - QUIXOTE [i am alone, and they are everyone]]

      Он немного жалеет, что выбрал место у окна и этот университет в целом, но стоит только звонку прозвенеть, срывается с места, хватая свои вещи и прямо на ходу запихивая их в сумку. Сбегая к лестнице и чёрта с два собираясь остаться в этом здании хоть ненадолго. Он едва не кидает номерок гардеробщице, в нетерпении постукивая мысом кроссовка по полу и озираясь по сторонам, боясь увидеть Кёнджуна. Не зная, что ещё ожидать от одногруппника, просидевшего всю лекцию без перерыва подозрительно тихо, но стоило только Чимину отвернуться или полезть в сумку, — снова обнюхивавшего его. Чимин машинально хватается за горло свитера и тянет его к лицу, вдыхая запах порошка. От него в последнее время уже даже не пахнет сигаретами. Он перестал их жечь, заменяя еженедельным запахом мокрой шерсти, отпечатывающимся в сознании. Перестал тратить на них деньги и проветривал вместо этого квартиру, впуская свежий холодный воздух. От него не могло пахнуть сигаретами точно. Не могло пахнуть и Юнги, потому, что все толстовки, в которых он ездил к Лису — висят дома и на отдельной вешалке, которую Чимин недавно купил. И, либо судьба играет на его расшатанных нервах, подкидывая какого-то залётного гибрида, либо у Чимина в одногруппниках завёлся чокнутый. Других вариантов Банши не видит. Как не видит и ничего на улице, на которую вылетает, натягивая куртку и съёживаясь под ней, от забивающихся под ворот свитера колючих снежинок. Даже спустя час — снег всё ещё валит, засыпая беспощадно улицы города и мешая видимости. Машину Намджуна Чимин, что разумно, не видит тоже. Они договорились, что Целитель будет здесь только через ещё один час… Мобильный остаётся на дне сумки, а Чимин неизвестно откуда находит в себе силы двинуться куда глаза глядят. А точнее не глядят, щурясь от вьюжных порывов. Это рискованно и безрассудно, и Намджун обязательно поругает его, но Чимину кажется более безрассудным остаться ещё на час наедине с Кёнджуном. Который вроде бы даже не делает ничего плохого, если смотреть со стороны. Но если смотреть в чёрные глаза и пытаться угадать — почему запах Чимина пытались украсть всю лекцию…его снова передёргивает и подталкивает очередным порывом ветра в сторону. В сторону он и идёт. Идёт, кусая губы, отплёвываясь от снега и думая о том, что всё-таки была поганой идея поступить. Что не стоило поддаваться ни ребятам, ни своим эмоциями, а остаться дома — в тепле и безопасности. Писать себе дальше дневник, фотографировать одинаково серый вид из окна, ждать поездок к Юнги, ставших короче из-за погодных условий. Он совершенно уверен, что ни завтра, ни послезавтра — на лекции он не пойдёт. Никогда, в общем-то, больше не пойдёт. Дождётся пятницы и съездит только в деканат, чтобы забрать документы. Так же это всё делается, ведь так? Он не останется там — это точно. Ноги уже начинает сводить от прилагаемых усилий, а щёки немеют от бьющего по ним снега, и Чимин вскидывает голову, пытаясь рассмотреть хоть что-то перед собой, чтобы знать, куда идёт. Почти распахивая в удивлении глаза, но тут же сужая их от вьюги, потому что над его головой — знакомая чёрно-белая вывеска. Он почти бросает себя в сторону, скрываясь от снега и хватаясь пальцами за ручку двери, дёргая её на себя и прячась в кажущемся горячим помещении. Промаргиваясь и стряхивая с волос снег, словно пепел, Чимин осматривается, замечая в холле лишь девушку-администратора, что была здесь все те несколько раз, что он приходил. И вот её улыбка выглядит искренне-приветливой, не та, что была на губах Кёнджуна…       — Привет, — кивает она ему. — Ты разве записан сегодня?       — Ох, нет. Я просто…шёл из универа и…       — Хочешь чай? Джей закончит с минуты на минуту.       — Да, спасибо большое. Он улыбается ей в ответ искренне тоже, чуть кланяясь и стягивая с себя куртку, чтобы повесить её на вешалку и тихонько примоститься на краю дивана, поправляя растрёпанный и влажный от снега хвост. Пока урчит кулер и шипит, растворяясь в кипятке, сахар, Чимин вслушивается и в другие звуки в салоне. Трепетное сердцебиение администратора, жужжание тачки, которое перебивает почти всё, но всё же, когда прерывается, позволяет услышать тихий мурчащий голос Джея, успокаивающего клиента. Чимин усмехается уголком губ, вспоминая слова Намджуна о природном даре. И то, как Джей успокаивал его тоже, когда игла впивалась в кожу над позвоночником особенно сильно. Он здесь всего-то в четвёртый раз, но уже чувствует странный покой, оглядывая по десятому кругу изученные уже эскизы. Добавившиеся к ним местами новые. Способность ли это Джея, распространяющаяся по всему помещению, или просто такая аура места, но Чимин забывает даже об инциденте с одногруппником, принимая из рук девушки стаканчик с чаем и вдыхая с удовольствием цитрусовый запах. Расслабленно водит ленивым взглядом по раскиданным за низким столиком карандашам, будто тут недавно посидел ребёнок. Звук тачки больше не повторяется, Чимин, вслушиваясь, отмечает щелчок ножниц, пшик дозатора с пенкой и тихое шипение человека, которому Джей уже, вероятно, клеит плёнку. Банши чуть ёрзает на своём месте, будто притираясь созвездиями на лопатках к спинке дивана. Думая вдруг о новой татуировке…       — Чимин? — слышит он удивлённый голос над макушкой и оборачивается спешно, приподнимаясь и улыбаясь Джею отчего-то виновато, словно нашкодивший котёнок.       — Привет. Я тут, — поднимает он стаканчик, — чай попить зашёл.       — Йа, ребёнок, — посмеивается Джей, стягивая с руки перчатку и тут же запуская огненные пальцы в серебристые волосы. — Джиа, рассчитай, пожалуйста, клиента. У меня особый гость до следующего часа.       — Особый гость? — едва не урчит Чимин, приподнимая голову и подставляя под ловкие пальцы ухо и немного челюсть, будто и впрямь маленький зверёк.       — Да, знаешь, — ведёт плечом Джей, — не каждый день лисички забегают. Чимин пытается возмущённо надуться, но сдаётся в итоге, мягко смеясь. Лисичка…он катает слово на языке и прокручивает несколько раз в сознании, пока удовлетворённо не кивает, принимая. Лисичка — ему безусловно нравится, как звучит это в отношении него. Куда лучше, чем проклятая Банши…       — Но, если серьёзно, что-то случилось? Ты один? — чуть хмурится Джей, оглядывая пустой холл.       — Пока да. Намджун работает неподалёку, а я сбежал из универа.       — Ты сделал что? — проколотая бровь приподнимается, а укоризненный взгляд впивается в Чимина, глаза свои стыдливо отводящего.       — Ну…там как-то не заладилось всё с самого начала, — поджимает он губы, слезая с дивана и косясь на клиента, всё ещё расплачивающегося у стойки. — Можем к тебе?       — Если Намджун потом предъявит мне, что я выкрал их ребёнка…       — Беру это на себя, — хлопает себя в грудь Банши.       — Лучше возьми ответственность за побег из универа, Чимин. Он неловко смеётся, скрываясь за стаканчиком с чаем, и семенит за Джеем в кабинет.       — Плюс твоей сущности — хороший слух, — падая в кресло возле стола и откидываясь на спинку, тихо произносит Джей, снимая теперь и вторую перчатку. — Плюсы этой комнаты при закрытой двери — шумоизоляция, которая тебе не помеха.       — Намекаешь на то, что я всегда услышу, что за дверью, но нас не услышит никто? — клонит голову в сторону Чимин, садясь рядом на крутящийся стул.       — Прямо говорю. Что стряслось? И как ты вообще тут оказался?       — Если честно, я просто шёл. Там метель слепая, я даже и не знал, что ты работаешь недалеко от моего универа.       — Это уже, к слову, минус твоей сущности. Ты не так хорошо знаешь эту часть города. А тебе лучше знать из-за…       — Я решил не продолжать обучение, — бурчит Чимин, запивая последние слова горячим чаем. Джей складывает руки на груди, осуждающе глядя исподлобья.       — Ты расскажешь?       — Я пытаюсь. Но это выглядит всё абсурднее с каждым разом, как я прокручиваю это в голове.       — Ты — Банши. Я — Целитель, делающий татуировки. Абсурд — наше всё. Но ты не выглядишь сильно напуганным, значит произошло не что-то из ряда вон выходящее.       — О, знаешь! — возмущённо вскидывается Банши, но захлопывается в тот же миг. — Нет, это абсурд…       — Чем дольше скрываешь — тем больше догадок я строю. У меня чудесная фантазия, Чимин. Поверь.       — Меня обнюхали.       — Окей. Не настолько. Чимин хмурится, обиженно дуя щёки, округлившиеся сильнее за прошедшие месяцы, и продолжает пить чай, хоть уже и не очень чувствует его вкус.       — Кто в здравом уме мог обнюхать тебя…в универе?       — Хорошее замечание, — кивает Чимин. — В здравом уме только какие-то оборотни. Но оба мы знаем, что мой Лис сейчас в лесу, если не спит, то бегает и выискивает нерадивых зайцев, выползших в такую метель. Других оборотней в городе…       — Есть, — обрывает его Джей. — Но точно не в твоём университете. Тэхён лично проверял это.       — Зачем? — округляет глаза Банши.       — Во избежание таких вот ситуаций, как та, о которой ты говоришь.       — Меня обнюхали.       — Ты уверен?       — Засомневайся в моих словах ещё раз — и я отгрызу тебе рабочие пальцы, — шипит Чимин, злобно щурясь. Джея это не впечатляет, но уголки губ едва заметно дёргаются в усмешке.       — Это было бы смешно, если бы не было так странно. Но правда, Чимин, ты уверен? Тэхён правда проверял…       — Хреново проверял. Да и…никто ведь в официальных документах не пишет: привет, я Кумихо или другая сверхъестественная сущность!       — У него на это свои методы. Чимин едва приоткрывает рот, чтобы поспорить вновь, но задумывается. Вспоминает красный агат на верёвке, ищущий Юнги. Помогавший раньше Провидцам искать Чонгука. Означающий лис…       — Если он искал только лис — он, может, никого и не нашёл. А что, если мой одногруппник какой-нибудь нерадивый волчонок, не обученный манерам?       — Исключено, — мотает головой Джей. — Все известные нам оборотни живут далеко от города и попусту сюда не суются. Тем более, не поступают в универ. У них своя программа обучения и…нет. Исключено, Чимин.       — Значит, мой одногруппник просто придурок, — тяжко вздыхает Банши, разглядывая болтающийся в стаканчике пакетик чая.       — Может, ему понравились твои…       — Я не использую духи, — перебивает Чимин. — И дезодорант без отдушек. Я привык из-за Юнги, он не очень любит лишние запахи на мне, если это только не привычный ему порошок или гель. Так что…как ты сказал? Исключено.       — Не думаешь, что у тебя просто обострённое чувство опасности? — мягко произносит Джей, упираясь локтями в свои колени и протягивая руки к Чимину.       — Может и так, но… — вздыхая, тот отставляет стаканчик с недопитым чаем на стол и вкладывает свои ладошки в чужие. — Это выбило меня.       — Ты не общался с людьми со школы, Чимин. Тебе чуждо всё новое, это нормально.       — Я и в школе с ними не общался, — хмыкает Банши, наблюдая за тем, как большие пальцы Джея гладят его костяшки, размазывая по бледной коже золотистый свет и растворяя его успокоительным по венам.       — Будь осторожен и внимателен, но дай шанс обществу? Как знать, может у тебя появится новый друг?       — А моим новым другом не можешь быть ты?       — А я разве не уже? Чимин тонет в тёплом тихом смехе и прикрывает глаза, принимая способность каждой клеточкой тела.       — Он просто…       — Он?       — Одногруппник этот, — морщит нос Чимин, вспоминая непроглядную темень внимательных глаз. — Странный. У него глаза, как у меня.       — Это Корея, Чимин, — беззлобно посмеивается вновь Джей. — Тут у многих людей глаза почти чёрные.       — Нет, они…я не знаю, как это объяснить. Просто…       — Чуйка?       — Что-то вроде, — Чимин нехотя отпускает татуированные руки и вдыхает поглубже, окончательно успокаиваясь. — Спасибо тебе.       — Я же говорил, что всегда тебе рад. Но, — Джей выставляет палец, почти касаясь им замершего личика Банши, — только, если пообещаешь предупреждать Намджуна, что сбегаешь ко мне после универа или во время занятий. А ещё лучше, если пообещаешь больше не сбегать.       — Я очень постараюсь, — увиливает Чимин, хитро улыбаясь и морща нос вновь. Совсем по-лисьи.       

* 🌙 *

      

[Sister Goth — Butterflies and Hurricanes]

             Намджун, конечно же, ругает его, отчитывая по дороге домой. Особенно сильно, наверняка, потому, что Чимин так и не говорит о Кёнджуне. Вновь. И просит молчать об этом Джея, так как догадки свои распространять волнением вокруг всех ещё не хочет. Отвлекаясь на шум так и не стихнувшего снега за окном машины, Чимин даже думал о том, чтобы попроситься к Целителю домой и заставить Тэхёна кружить камнем над домом одногруппника, адрес которого им найти труда не составит. Но клубок событий раскручивался немного не в его пользу. А потому, этот вариант он решает оставить, как один из самых крайних. Как один из тех, что понадобятся, если Кёнждун вновь будет вести себя странно. Но, то ли Чимин и правда излишне предвзят к людям, то ли сам Кёнджун понял, что был не прав, следующим утром он, здороваясь с Чимином, садится на парту позади. Не лучше, конечно, чем рядом, потому что затылок Банши ощутимо сверлится чужим взглядом, но всяко лучше хотя бы тем, что он больше не слышит, как его обнюхивают. В какой-то момент лекции ему и вовсе кажется, что позади не дышат. Как минимум, это помогает ему дописать лекцию до конца и не сорваться сразу после звонка, неспешно собираясь сменить аудитории и остаться в этот раз на вторую пару. И на третью, если повезёт, тоже. Кёнджун, позволяя ему выйти из аудитории, нагоняет лишь ближе к новому кабинету, виновато поглядывая из-под тёмной чёлки и протягивая какую-то тетрадь. Чимин молчаливо приподнимает бровь.       — Это вчерашняя лекция, на которой тебя не было, — поясняет Кёнджун, открывая первую страницу тетради. — У меня разборчивый почерк и…       — У меня есть лекции от друга, — обрубает на корню Чимин, хоть и слово «друг» в отношении Тэхёна кислотой оседает на языке.       — О, я…просто хотел извиниться за вчерашнее. Чимин напрягается, немного расправляя узкие плечи под чёрной толстовкой. Ожидая, что вот сейчас-то Кёнджун и скажет ему, всё, но…       — Я в самом деле должен был сперва спросить у тебя, не против ли ты соседа, но, — неуютно поводит он плечами, собираясь убрать тетрадь в сумку, — вспомнилось, что мы знакомились у деканата. Мне стало приятно, что в аудитории будет кто-то хоть немного знакомый.       — Тогда ты показался мне смелее, — фырчит Чимин, перехватывая тетрадь за уголок. — Спасибо. Я посмотрю и отдам завтра. Всё-таки, мой друг учился тут четыре года назад, как знать, что изменилось.       — Как оказалось, смелость — не всегда хорошо, — улыбается Кёнджун вновь той же улыбкой, что и вчера.       — Твой акцент? Немного странный.       — Я приехал сюда всего полгода назад, — кивает он, неловко убирая ладони в задние карманы джинс. — До этого жил с семьёй за границей.       — Но у тебя неплохой корейский. И… — Чимин обводит пальцами своё лицо. — Внешность. Кёнджун тихонько смеётся, смущённо опуская голову. По скулам его расползается румянец.       — Ну, мои родители были корейцами, которые жили на две страны.       — Были? Чимин прикусывает язык уже тогда, когда вопрос срывается с него. Жалеет, видя пропадающий в чёрных глазах блеск и оставшуюся на губах уже не такую милую, а больше натянутую улыбку. Он торопится исправиться, встряхивая головой:       — Кажется, один-один по неудобным вопросам, а?       — Выходит так, — соглашается Кёнджун. И не отвечает больше ничего. Чимин, в общем-то, большего и не требует, опираясь бёдрами о подоконник и обнимая свою сумку, в которую прячет чужую тетрадь. Между ними так до начала второй пары и остаётся витать тишина, но она на удивление не кажется неуютной. Она заполняется для слуха Чимина успокоившимся сердцебиением Кёнджуна, чьими-то шагами на лестнице справа, тихими разговорами подружившихся, вероятно вчера, девчонок из их группы. Тишина, в которой он позволяет себе перестать думать, просто глядя в пол перед собой и не чувствуя даже пристального взгляда от Кёнджуна. В которой он думает, что вчера ему и впрямь показалось что-то не то и, возможно, Джей был прав, и это шанс Чимина завести нового друга. Первого, к слову, друга вообще. Он само собой не приглашает Кёнджуна за свою парту, ютясь у окна вновь, но и не напрягается, когда парень садится позади. Растворяется полностью в лекции и заполняющихся чернилами листках. Не сразу даже понимает, что звенит звонок, так вовлечённый в процесс. Голова немного кружится от информации, которую он уже знает и от чего-то нового, и это позабытое ощущение наполненности. Такой правильной, отвлечённой от ночных трупов, погони меж дворами и поисков своего лица на камерах видеонаблюдения… Наполненности обычной человеческой жизни. Которой он лишился полтора года назад. Третья пара пролетает также незаметно. Также легко, как и Чимин не замечает, что на улицу они с Кёнджуном выходят вместе, разговаривая о прошедшей теме.       — Зачем тебе первый курс, если ты так хорошо всё знаешь, Чимин? — поражённо выдыхает Кёнджун.       — Всё, но не всё, — дёргая плечиками, хмыкает Банши. — Да и к тому же, чем больше раз повторить, тем лучше запомнишь. Разве это плохо?       — Просто ты мог бы сразу перескочить на второй, а может и третий курс, сдав первый экстерном, но…знаешь, я рад, что ты решил начать с первого.       — О? Почему?       — Тогда мы бы не познакомились. Чимин едва не запинается на ровном месте, оборачиваясь и теряясь под прямым взглядом, ярко горящим среди белоснежной полуденной улицы, украшенным мелкими снежинками на застывших ресницах. Но не успевает ничего на это сказать, потому что со стороны ворот слышит тихий кашель, на который его слух прекрасно настроен, даже сквозь несколько идущих впереди человек. Он дёргает головой в сторону, видя Намджуна, привалившегося к пассажирской двери машины и недобро оглядывающего Кёнджуна. Радуется, что слух Целителя хиловат для того, чтобы услышать то, что одногруппник сказал ему.       — Меня уже ждут. До завтра, — торопливо бросает Чимин, расталкивая ребят по пути и сбегая к Намджуну. Слыша в спину тихое: «до завтра» и встряхивая головой, чтобы это не застревало там надолго.

[Twenty one pilots — heathens]

      — Привет, — его рука уже тянется к ручке двери за Намджуном, но тот качает головой, указывая на задние сидения. Чимин, прислушиваясь, замечает сердцебиение Тэхёна и цокает языком. — Вы серьёзно теперь вдвоём меня стеречь будете?       — Пока не убедимся, что больше не будешь сбегать, не говоря нам, — да.       — Со мной родители были менее строгими, в курсе?       — Учитывая, что твоей парой на следующую вечность оказался взрослый Кумихо, а друзьями мы с Джеем и Тэ — в курсе, — вздыхает Намджун, обходя машину.       — А кто сказал тебе, что твой парень в круг моих друзей вообще входит? — фырчит Чимин, дёргая на себя дверцу и вваливаясь в тёплый салон, не здороваясь даже с Провидцем.       — Однажды войдёт неизбежно, — отмахивается Намджун, пристёгиваясь и кивая головой в сторону Кёнджуна, выходящего из ворот университета. — Твой одногруппник?       — Нет. Преподаватель. Милый, правда? — ёрничает Банши. Но совершенно не ожидает услышать от Тэхёна насмешливое:       — А этот милый преподаватель в курсе, что ты повязан с девятихвостым?       — Почему тебе так нравится это слово? — кривится Чимин, пиная сидение Тэхёна. — Намджун, ты будь внимательнее, а то вдруг его люди не устраивают. Найдёт себе собаку какую-нибудь. Джей говорил, что за чертой города есть оборотни.       — А ты веришь всему, что Джей тебе говорит, учитывая его дар? — всё ещё насмешливо улыбаясь, оборачивается Тэхён. Хочется съязвить что-нибудь ещё, но Чимин лишь щурится недовольно и клацает перед наглой мордой зубами, скрещивая руки на груди. Он и не задумывался о том, что Джей и впрямь может незаметно использовать свой дар на нём. Тот, что вовсе не целительский. Но был ли в этом резон?       — Расслабься, Чимин, — машет татуированной рукой Тэхён. — Он не солгал, оборотни и впрямь есть в другой стороне города, почти на выезде. Но общение их с людьми, и даже с нами, сведено к удивительному минимуму. У них и Целители, и Провидцы свои.       — Гладко стелешь. Долго речь готовил?       — Чимин, не сходи с темы, — хмурится в зеркало заднего вида Намджун.       — Да одногруппник это мой. Чего вы напряглись так?       — Ну, думаю, если бы на меня так смотрел одногруппник, напрягся бы даже я, — тянет Тэхён, откровенно забавляясь со злости Чимина, ощутимо наполняющей салон машины.       — Не заметил ничего особенного. И нет, само собой, он не знает о Юнги. Я же не хожу в универ с баннером: «занят, не знакомлюсь даже ради конспектов». Вы, вроде как, тоже хотели, чтобы я заводил друзей.       — Друзей, а не парней, смотрящих на тебя, как щенки, просящиеся ручки, — щурится Намджун.       — Вы…вы серьёзно вообще? Мы знакомы с ним три сегодняшних пары, как ты…как ты вообще это выражение придумал?       — Не я его и придумал. Так Юнги о себе говорил, когда только начал к тебе что-то чувствовать.       — Бред. Не преувеличивай.       — Просто будь внимательнее, Чимин.       — А то что? Меня, как телка за поводок, уведут от Юнги? — фырчит Чимин, закатывая глаза. — Самому не смешно?       — Напомнить тебе, что ты боялся разлюбить его ещё этой зимой? — приподнимает укоризненно бровь Намджун.       — Это было до того, как я клеймил себя полумесяцем. И вообще…сейчас всё хорошо. День был правда такой хороший. Зачем ты портишь всё, Намджун?       — Я просто переживаю…       — Ты просто обосрал мне весь день, хотя он только начался. Чимин отворачивается, уставляясь в окно и отключаясь от возможных реплик в свою сторону. Но, кусая губы, задумывается неизбежно о произошедшем. О том, что в очередной раз так глупо и неясно зачем солгал другу. О том, что только слепой и тупой не заметил бы взгляда Кёнджуна и очевидного подтекста в его глазах. О том, что, вместо нового друга, он невероятным образом, кажется, заводит себе поклонника, который ему и даром не сдался. Его утешает лишь то, что ещё вчера он считал Кёнджуна оборотнем или просто придурком, а сегодня он оказался не более, чем неловким мальчишкой с тяжёлой, кажется, жизненной ситуацией и без родителей. И, как знать, может и эти его глупые опасения и догадки — не больше, чем просто глупые опасения и догадки? О которых, правда, говорят ему сразу два человека, взращивая зерно сомнения и подозрения в секунды.       

* 🌙 *

             Почерк Кёнджуна и впрямь оказывается разборчивым. Почти, как у самого Чимина. Он сверяет записанную им лекцию с тетрадью Тэхёна и, ожидаемо, не находит особых различий. Но уже через несколько минут находит себя за столом, исписывающим очередную страницу блокнота с воспоминаниями. Эти книжицы для будущего Юнги единственные знают о Кёнджуне с первого дня. Единственные знают о страхах Чимина, мыслях и сомнениях. Всё, о чём он молчит, давно превращённое и в самом деле из воспоминаний в полноценный личный дневник, обращённый лишь к одному человеку. Чимин прокусывает свою нижнюю губу как раз в тот момент, когда думает о том, что все эти мысли слишком личные. Настолько, что пальцы его сгребают страницу, вторую и все, в которых он хоть как-нибудь упоминал Кёнджуна. Вырывают некрасиво, неровно. А после, в кухне, Чимин смотрит на миску, в которой занимается небольшой огонь. И горят в нём все эти записи. Как и надеется он сгорят все ненужные и опасливые мысли. Как и горит ярко солнце следующим утром, когда Чимин заваривает себе кофе. Он смотрит за переливчатыми лучами, вползающими в кухню, забирающимися на его босые стопы, окутывающими полураздетое тело и путающимися в распущенных чуть ниже плеч волосах. Чимин хмурится, вспоминая, что ещё не обрезал их этим утром, и тащится нехотя в ванную. Это была его уже новая рутина. В полночь каждого нового дня, он срезал волосы так коротко, как только мог, а утром — подрезал лишь несколько сантиметров, завязывая их в неровный низкий хвост. Так было легче. К тому же, вряд ли кто-то действительно обращал внимание на то — короче на два сантиметра сегодня хвост, пропадающий в капюшоне толстовки или горловине свитера. Разве что Кёнджун, сидящий позади и имеющий возможность рассматривать Чимина всю лекцию. От этого ножницы едва не срываются по пальцу, но Чимин вовремя берёт себя в руки, сжимая челюсти. Стараясь переключить мысли на что-то приятное вновь. На остывающий уже горьковатый кофе, на зашторенные окна, в которые больше не проходит солнечный свет, на серый широкий свитшот, который он решает надеть, вместо привычных чёрных вещей. Серый кажется слишком ярким, но солнце за окном слепит ярче. Чимин решает этой погоде хорошей немного посоответствовать. Даже кривовато улыбается Кёнджуну, когда приезжает в университет, и тот снова садится на парту позади. Делает искусно вид, что ничего вчера странного в словах одногруппника не было и продолжает обсуждать темы, пока отдаёт тетрадь и становится рядом возле кабинета. Соглашается на пробу пойти в кафетерий после третьей пары, потому что желудок, привыкший есть больше раза в день, прилипал уже к позвоночнику, недовольный одной лишь кружкой кофе, залитой в него рано утром.       — Что ж, — начинает Кёнджун, когда они ставят подносы на столик, — так как есть вопросы, которые, как мы оба поняли, вызывают неоднозначные чувства, предлагаю спрашивать об интересующем издалека и сразу пресекать, если тема неприятна. Не то, чтобы Чимину в самом деле было хоть что-то интересно о нём, но…       — Идёт, — кивает он, первым делом открывая маленькую баночку молочного коктейля.       — Тогда…твоя татуировка. Чимин обмирает, едва не роняя баночку и вскидывая руку к шее, чтобы ладонью накрыть полумесяц. Совсем не подумав о том, что в свитшоте тату — для всех, как на ладони. Почему-то пугаясь того, что её все увидят, хоть и смысл её никому никогда ясен не будет. Почему-то желая закрыть её от любопытных глаз, как настоящую метку, след которой бы точно не поняли… Лицо Кёнджуна из улыбающегося вмиг сменяется встревоженным.       — Можешь не говорить, если…       — Да, спасибо. Знаешь, — сглатывает Чимин, почёсывая невольно еле-еле приподнятый чернильный контур, — есть не так много тем, на которые я хотел бы говорить.       — Может быть еда одна из них? — всё же пробует Кёнджун, останавливаясь взглядом на коктейле в руке Банши, а после осматривая рамён с двойной порцией сыра и небольшой чизкейк в упаковке.       — Может.       — Любишь молочные продукты? Чимин на вопрос вздёргивает бровь и проходится глазами по своему подносу тоже. Фырчит, вставляя в коктейль трубочку.       — Удивительно, что ты заметил, — ворчит он, делая пару первых глотков. — Но да.       — Здорово. У нас есть ещё что-то общее, кроме учёбы, — усмехается Кёнджун, беря палочки.       — Например, члены в штанах. Кёнджун давится первой порцией своего рамёна, а Чимин кривит губы в ухмылке, допивая коктейль. Всё же, пожалуй, его характер помноженный на лисьи повадки и манерность, перенятую от Юнги, — смесь не лучшая для таких вот парней, как Кёнджун. Но, как только тот прокашливается, Чимин стирает ухмылку с губ, хмуря брови, потому что к своей неудаче напарывается на ту тему, которую поднимать не хотел.       — К слову об этом, — выдыхает Кёнджун, поднимая на Банши взгляд. — Вопрос о твоей ориентации входит в список разрешённых тем?       — Если ты о том, гей ли я — да и да. «И парень мой прямо сейчас, возможно, копается в лесных сугробах, на поисках глупых зайцев, не сменивших ещё шкурки…» — додумывает про себя Чимин. Но почему-то не произносит ничего вовсе.       — Прости, это выглядит так неловко, — качает головой Кёнджун, крутя в пальцах палочки.       — Разговоры с людьми вообще никогда для меня ловкими не были. Мне не привыкать.       — Что ты делаешь после занятий? — прилетает прямо в лоб, на что Чимин лишь поджимает губы, впиваясь глазами в тень от ресниц на розовеющих щеках одногруппника. «Собираюсь скучать по своему парню и пересматривать наши фото,» — снова кричит голосок в голове Банши.       — Занят с друзьями, — отвечает вместо него Чимин. — Как и каждый день, в общем.       — Понял, — вскидывает ладони Кёнджун, виновато улыбаясь и бросая лишь короткий взгляд в суженные глаза. — Приятного аппетита, Чимин. Но до конца обеда даже вкуснейший чизкейк стоит у Чимина поперёк горла.       

* 🌙 *

      

[Dream on dreamer — violent pictures]

             «Сегодня я почувствовал себя самым обычным парнем…» Чимин смотрит на эти строки почти час, слушая раскаты далёкого грома за окном, сменившего вдруг застилающий город снегопад и яркое утром солнце. Обнимает колени, по новой кусает губы, морщится от засохших на щеках дорожек слёз. Вспоминает едва ли не каждую минуту, проведённую в университете. За сухими и неловкими разговорами с Кёнджуном, за наблюдением за одногруппниками и отголосками их разговоров о какой-то передаче по телевизору. За самым простым обедом и увлекательной лекцией, которую разве что не цитировал сам. В которые почти не вспоминал ни о чём из своей жизни за стенами университета. Ни о том, что родители не звонили ему уже несколько дней и он, кажется, не очень уже в этом нуждается. Ни о том, что не увидит своего парня ещё полтора года. Ни о том — кто он есть. Такая необходимая бдительность, настороженность ради его и чужой безопасности…всё потонуло под самой простой человеческой рутиной. Под минутами лекций, шарканьем ручки о бумагу и звоном тарелок в столовой. Под вниманием одногруппника, отданным ему просто так. Не потому, что он — Банши, что так необходима в личных целях. Не потому, что он неизбежно, после стольких дней вместе, влюбился тоже. Не потому, что эти столько дней вместе проводились рука об руку и в одной постели. Он просто кому-то понравился потому, что он — это он. Пак Чимин, первокурсник, хмурый и саркастичный. Человек. Утирая новые слёзы рукавом, Чимин берёт ручку вновь, зачёркивая первую строчку. И пишет ещё одну. «Сегодня обычного парня Пак Чимина, возможно, пытались пригласить на свидание…самое обычное подростковое свидание…самый обычный одногруппник…» Он зачёркивает почти сразу и эти слова, со злостью вжимая ручку в бумагу. Глотая слёзы и думая лишь о том, что в какой-то из Вселенных, если они существуют, обычный парень Пак Чимин, возможно, всё же пошёл на свидание со своим обычным одногруппником У Кёнджуном. Но в этой его Вселенной, Банши принадлежит Кумихо. Ждёт его вот уже почти год из тысячи обозначенных дней. И любит, конечно же, тоже. Только не деться никуда от маячащей перед лицом правды, сколько написанное не зачёркивай. Сколько листов не сжигай. Оно у Чимина в голове и сердце выжжено. Ему по-прежнему всего лишь девятнадцать лет. Он внутри по-прежнему тот восемнадцатилетний мальчишка, которого жизнь жестоко вбросила в суровую реальность, где он оказался бессмертной Банши, вынужденный даже во снах теперь видеть трупы. Он по-прежнему тот восемнадцатилетний мальчишка, влюбившийся во взрослого мужчину, постоянно бывшего рядом, и вступивший с ним в первые и единственные теперь навсегда серьёзные отношения. Чимин любит Юнги. Он не жалеет о том, что между ними. Но он никуда не может сбежать от того, как задыхается сердце при одной лишь мысли о том, что вот она — перед его носом, та самая обычная жизнь, которая могла бы у него при других обстоятельствах быть. Но её нет. И быть не может.       

* 🌙 *

             Это как иметь в повседневной жизни астму, а по ночам видеть сны, где ты свободно дышишь. Чимин, пожалуй, может сравнить свои чувства с такой тяжёлой ситуацией. Потому, что лучше примера в его положении не придумать. Потому, что он тоже чувствует, как воздух легче наполняет лёгкие в стенах учебного заведения. И как сжимаются они, стоит ему лишь переступить порог пустой их с Юнги квартиры. Впервые за долгое время Чимин перед сном зажигает в комнате сигарету, наблюдая за тем, как осыпается пепел и впитывается в одежду горьковатый дым. Сидя на краю дивана, по инерции уже обрезает отрастающие после наступления полуночи локоны. Вновь думает о том, что в обычной жизни, обычному Пак Чимину не нужно каждую ночь стричь себя, как лишайного кота, чтобы скрывать от людей свою сущность. Потому, что скрывать — нечего. И, то ли он стенал о своей судьбе так громко, то ли просто звёзды сошлись на его удачу, но Кёнджуна в университете нет весь день. Чимин правда радуется этому, натягивая горло водолазки на губы и съеживаясь в комок на своей предпоследней парте. Это даёт ему время обдумать всё, решить, как общаться с Кёнджуном дальше. Общаться ли вовсе? Они едва ли проучились вместе три дня, а проблем это Чимину принесло на все оставшиеся три с половиной года вперёд. Между парами он успокаивает себя тем, что хотя бы в этом семестре осталось учиться всего не полных две недели и, как знать, возможно, он передумает продолжать учёбу? Возможно, Кёнджун пропадёт, как и в этот день, не придя в университет? А возможно и вовсе что-то за эти месяцы случится необратимое. Настолько же необратимое, как внезапное желание Чимина поехать к Джею, о чём он говорит как только садится в машину Намджуна.       — Мне уже можно начать ревновать? — смеётся тот. — Вот так посредь бела дня берёшь и заменяешь одного Целителя на другого.       — Во-первых, Джей не только Целитель, — фырчит Чимин. — А во-вторых, ты — Целитель и друг Юнги-хёна. Я подумал, что было бы неплохо обзавестись своим собственным.       — Мне вот в последнее время всё больше интересно, ты будешь кого-то кроме Юнги называть хёном? Или такая честь выпала только ему?       — Я скорее перестану и его так называть, как только он вернётся. Всё же бессмертие должно давать мне какие-то поблажки. Как и вы все.       — А ведь вначале был такой скромный и тихий мальчик. Что с тобой жизнь сделала? Чимин усмехается, ничего не отвечая и переводя взгляд на ряд машин впереди. Что она с ним сделала? Хотел бы и он иметь ответ на этот вопрос, а не задавать его в пустоту по ночам. Или, сидя в углу рабочего кабинета Джея, с монотонно жужжащей на периферии тачкой, размывающимися перед глазами строчками из очередной книги по психологии. Чимин давно бросил вчитываться в текст и позволил мыслям плавно перетекать из одной в другую, потому что сосредоточиться никак не получалось. Тело заполняла лёгкая нега, а сознание ощущалось приятно лёгким. Немного сонным. Это отчасти было похоже на гипноз, а отчасти на те состояния Чимина, в которых он жил первые месяцы, когда Намджун помогал ему спать. Когда спала его часть Банши.

[Dayseeker, Seneca — Burial Plot (Reimagined)]

Он не уверен — виновата ли в этом способность Джея или просто само место умиротворяло его, но, перед тем, как уйти, он боязливо спрашивает Целителя ещё раз:       — Я помню, ты говорил, что всегда рад мне…       — И это так, — кивает Джей, набрасывая на плечи куртку и выключая в салоне свет.       — Но…ты не против, если я буду приходить к тебе после учёбы? Как сегодня.       — Сколько раз я должен сказать, что не против? — поддевая Чимина плечом, Джей закрывает дверь и нажимает на кнопку, ожидая, пока опустится железная завеса охранной системы. — Приходи, конечно. Только… — он запускает руку в карман, и Чимин даже в любопытстве вытягивает шею, но удивлённо округляет глаза, видя мобильный. — Запиши свой номер и перезвони, чтобы остался мой. Я всё-таки иногда ухожу на выходные. Чувствуя, как горячее становятся щёки, Чимин вписывает в адресную книгу Джея свой номер и сбрасывает дозвон. Но поджимает губы, стирая улыбку, когда случайно выходит на главный экран, где на заставке светилось селфи Джея с какой-то девушкой. Отдалённо похожей на администратора Джию, но…       — Прости, я…       — А? Чимин возвращает обернувшемуся Джею телефон, но так и не решается нажать блокировку, чтобы потушить экран. Или хотя бы отвести бесстыжий взгляд. От лучащихся улыбкой чёрных глаз, выделяющейся на фоне Джея бледной кожи и серебристых кудрей. Он замечает, что на шее Целителя ещё даже нет татуировок.       — Это…       — Моя девушка, — тоскливо улыбаясь, произносит Джей, забирая телефон и проводя пальцем по экрану прежде, чем заблокировать его. — Была. В общем-то, и остаётся.       — Как это? — растерянно шепчет Чимин, сжимая в замерзающих пальцах уже свой мобильный. С такой же парной заставкой под блокировкой. С недовольным лицом Юнги и его собственной широкой улыбкой под мишурой, которой они оба были обмотаны…       — Она погибла шесть лет назад. Не смогла пережить…свою сущность. Телефон едва не выскальзывает из рук Чимина, когда до него вмиг доходит, отчего внешность девушки показалась ему такой…       — Она была Банши, как я?       — Была, — кивает Джей, пряча телефон в карман и накрывая онемевшие ладони Чимина одной своей, до болезненного горячей. — Поговорим об этом в машине? Ты, хоть и бессмертный, но простуда всё ещё может скосить тебя. Оцепенение сходит волнами, потому что Чимин замечает слабый золотой свет меж их кожей. И, как бы он не ненавидел использование силы на нём без его разрешения — это был как раз тот момент, за который он благодарен. Отмирая, он кивает и плетётся за Джеем к машине, падает на сидение, пристёгиваясь одеревенелыми пальцами и обнимая сумку с учебниками. Ждёт, пока Джей пристегнётся тоже, заводя мотор и укладывая руки на руль, но уставляясь вперёд мерцающим взглядом.       — Знаешь, забавнее всего то, что она не только была Банши, как и ты, — горько усмехается Джей, — её даже звали также.       — Как такое может быть, — бормочет Чимин, приваливаясь виском к сидению.       — Чимин не самое редкое имя, согласись? — надломленный смешок застывает в нагревающемся воздухе. — Она не справилась с очередным кошмаром, а меня не было дома в ту ночь. Ей было так сложно принять это всё, а я был слишком глуп и молод. Позволял ей пользоваться моей силой, чтобы…       — Усыплять сущность Банши? — догадывается Чимин, срываясь на шёпот.       — Да. Намджун наверняка говорил тебе о том, как опасно долго сдерживать её? И ты наверняка знаешь, что Банши бессмертны до тех пор, пока не пытаются убить себя собственным криком? Он знает. Чимин тянется к Джею скорее инстинктивно. Столько раз наблюдая за тем, как руки тянули к нему, чтобы утешить и успокоить. Он уже на подсознательном уровне, кажется, знал, что нужно делать. Пальцы его несильно сжимаются на чужом плече.       — Мне жаль, что у меня нет вашей с Намджуном силы, чтобы я мог хоть что-то сейчас сделать. Но я знаю, что и слова здесь ничем не помогут. Он знает. Потому, что прошёл всего год, как они с Юнги потеряли Чонгука. Потому, что он не знает, сколько времени в чёртовой вечности понадобится ему, чтобы хоть немного оправиться и не чувствовать сотню игл при одном лишь воспоминании той ночи. Сколько понадобится времени Юнги, и хватит ли этой тысячи дней, чтобы боль отпустила его сердце, если не навсегда, то достаточно для того, чтобы жить дальше. В глазах Джея застывают слёзы, даже спустя шесть лет. Чимин надеется на лучшее для них с Юнги, но не слишком и верит этой самой надежде. Ладонь его накрывают татуированные пальцы, возобновляя золотой свет и исходящее от него тепло. Ожидаемого однако облегчения Чимин не чувствует, но чувствует, как успевшие замёрзнуть, его конечности согреваются.       — У тебя, может, и нет нашей силы, но и нам она, если честно, в такие моменты, что мёртвому припарка. Уж, прошу прощения за каламбур, — хмыкает Джей. — Но у нас есть ты, Чимин. А мы все у тебя. Иногда, знаешь, это важнее наличия любых способностей. И, может у Чимина и нет больше и не будет никогда обычной жизни. Но у него есть огромная в его необычной жизни любовь, едва ли помещающаяся в его маленьком сердце. У него есть готовые сорваться к нему в любую секунду друзья, жертвующие многим ради его и их безопасности. У него, при всём этом, есть теперь даже учёба, разбавляющая все эти мрачные и странные будни ожидающей Банши. У него есть близкие. А он у них. И это важнее. Чимин знает.       

* 🌙 *

             Поднимаясь пятничным утром по лестнице университета, Чимин решает не избегать Кёнджуна. В конце концов, глядя на то, как с ним ласков Джей, зная абсолютно другие симпатии причины, не имея возможности полночи уснуть, он думает о том, что мог быть не прав все эти дни. Неправильно интерпретировал слова и действия одногруппника. Тот не говорил ему ни о чём прямо и всего лишь пытался позвать прогуляться. Возможно, Кёнджун и сам просто пытался завести друзей в городе, котором находится всего полгода? Чимин даже улыбается, видя его у окна их аудитории, и первым машет, привлекая к себе внимание.       — Ты в хорошем настроении? — удивляется Кёнджун, зачёсывая назад растрёпанные тёмные волосы и открывая взору Чимина тёмные круги под глазами.       — Пятница, как никак, — пожимает плечами Банши. — А значит, почти выходные. Но у тебя, я смотрю, выходной был вчера.       — Если бы выходной, — вздыхает Кёнджун, потирая щёку ладонью. — С этой сменой погоды думал, что умру вчера.       — Тебе что, уже семьдесят и ломит кости? — смеётся Чимин, поддевая одногруппника плечом.       — Иногда кажется, что и до семидесяти не дотяну. Старые переломы порой болят так, что хоть на стену лезь.       — Это входит в список твоих тем? — заинтересованно приподнимает он бровь.       — Пожалуй, — задумывается Кёнджун, прикладывая пальцы к губам и щурясь в потолок, — нет. Чимин отпихивает его, закатывая глаза, но смеётся в итоге вновь. Замечая, что впервые касается Кёнджуна сам. Замечая то, как легко это получается. Может, он правда всё так глупо себе надумал…       — У всех нас есть секреты, — произносит негромко Кёнджун, опираясь ладонями о подоконник позади себя. Глядя при этом на парочку, робко держащуюся за руки чуть дальше по коридору. Чимин не отвечает, но мысленно соглашается. И давит в себе саркастичный вопрос о том, какие же секреты может таить в себе совершенно обычный человек?

[Ruelle — Monsters]

             Когда он, выдыхаясь валится на маты, лежащие посреди зала с их толстовками сверху, и в полуживом состоянии наблюдает за тем, как живенько и вполне себе быстро нарезает вокруг него круги Кёнджун, он думает, что знает, как минимум, один секрет одногруппника.       — Ты что, спортсмен? — хнычет Чимин, пока Кёнджун с лёгкой усмешкой и трусцой подбегает к нему после свистка преподавателя.       — В прошлом, — отмахивается одногруппник, протягивая руки.       — Зачем психологам вообще физкультура? — бурчит недовольно Банши, хватаясь за широкие ладони и позволяя поднять себя с матов.       — В здоровом физически теле — здоровый ментально дух. Ты разве не знал?       — Боюсь, что моей менталке уже ничего не поможет.       — Радуйся, что твои мучения кончатся вместе с первым курсом, — насмешливо фырчит Кёнджун. Чимин щурится на это действие.       — Если я не кончусь раньше, чем он. Забирая свои толстовки с матов, они не спеша возвращаются в раздевалку за сумками, но решают ещё немного отсидеться там, чтобы банально не схватить переохлаждение на разгорячённую после бега кожу.       — Да и вообще, — продолжает негодовать Чимин, прижимаясь виском к холодной железной дверце шкафчика, — кто ставит физкультуру в пятницу после истории психологии, да ещё и последней парой? Да ещё и в чёртов разгар очередного снегопада!       — Полагаю, наши преподаватели, — останавливается напротив него Кёнджун, скрещивая руки на груди и опираясь плечом о ещё один закрытый шкафчик тоже.       — Ха и ха, — закатывает глаза Банши. — Хорошо хоть за этот предмет нет оценки.       — Но и зачёт тебе за просто красивое личико не поставят.       — Вот же жалость, а я так на это рассчитывал.       — Ну, — понижает вдруг голос Кёнджун, — если бы преподом по физ-ре был я… — цепляясь осторожно пальцами за подол футболки Чимина и сокращая между ними и без того крошечное расстояние. — Это бы точно сработало.       — Уменяестьпарень! Чимин едва успевает выпалить это в опасной близости от чужих губ, крепко жмурясь и дёргаясь назад так, что слышится натяжённость ткани меж цепких пальцев. Кёнджун отпускает его и чуть слышно хмыкает, качая головой и не отрывая взгляда от пола.       — Вовремя. Но…знаешь, думаю, стоило сказать об этом раньше.       — Стоило, — кивает Чимин и не собирается спорить. Стоило. Стоило всё же, наверное, ходить с баннером о том, что он занят. Стоило вместо «я гей» сказать «я гей и у меня есть пара». Стоило хоть разочек упомянуть Юнги, учитывая тем более, что возможностей было гораздо больше разочка. Чтобы сейчас не стоять то белея, то краснея от едва не свершившегося поцелуя, ощущая фантомно горячее на губах дыхание.       — Прости, — выдыхает он. — Я не…       — Всё в порядке, — вскидывает ладони Кёнджун. — Точнее…ну, ты нравишься мне. И…наверное, с этим немного не порядок, но…       — Прости, правда…       — Неловко вышло, да? — пытается он отшутиться, натягивая улыбку.       — Охренеть как, — поджимает виновато губы Чимин.       — Это…слушай, это странно, но это, — обводит руками раздевалку Кёнджун, — может не повлиять на наше общение? Я не планировал отчисляться, надеюсь, ты тоже и…       — Нет. Нет, всё…       — В порядке? — снова усмехается он на слова Чимина. — Вышло не очень, но я хотел бы общаться с тобой, Чимин. Как минимум, потому что нам ещё три с половиной года учиться вместе. На этот раз нервный смешок вырывается у Чимина, комкающего толстовку в руках.       — Никогда правда не общался с парнями, которым нравлюсь.       — Или они просто никогда тебе об этом не говорили. Чимин за секунду перебирает этих самых «парней», с которыми общался в принципе, и отрицательно мотает головой, едва сдерживая рвущуюся наружу тёплую улыбку, когда произносит:       — Возможно, они просто боялись, что мой парень обглодает им лица. Выражение лица Кёнджуна бесценно в тот момент, но Чимин думает, что и поделом. Не будет в будущем рваться целовать парней без разрешения. Даже, если те молчали о том, что у них есть пара.       

* 🌙 *

             Пара, которая, вместо приветственного урчания, рычит и хохлится, обнажая острые клыки.       — Какого… Юнги-хён, что происходит? — пытается протянуть к нему руку Чимин. Но Кумихо пятится и продолжает рычать, сужая кровавую зелень глаз и дёргая носом, втягивая морозный воздух.       — Гладил кошек перед отъездом? — старается разрядить обстановку Намджун.       — Смешно, — рычит в унисон Юнги Банши. — Конечно же, нет.       — Но ему явно что-то в тебе не нравится.       — А может в тебе? Ну-ка, подойди давай.       — Я похож на самоубийцу?       — Ну, знаешь, глядя на твоего парня… Намджун чертыхается, затыкая Чимина, и делает пару пробных шагов к Юнги. Тот однако тянет воздух с его стороны и позволяет подойти чуть ближе, не выказывая препятствий, но снова взрыкивая, стоит только Чимину приблизиться.       — Ты там под своей шкурой мозги что ли совсем отморозил?! — возмущённо кричит Чимин. — Что происходит?!       — Не знаю где, а главное как, но нам нужно раздобыть хоть что-то, что позволит понимать его, — вздыхает Намджун, вставая чуть поодаль от Кумихо и осторожно касаясь светящейся рукой светлой шкуры.       — Ага. Кинолога ему вызовем. Юнги рычит громче не то от того, что чувствует прикосновение Целителя, не то из-за шутки Чимина. Но тот и не думает замолкать.       — А что?! Лисы, вроде как, с собаками там, — трёт он указательные пальцы вместе, — на одной волне. Когда челюсти опасно смыкаются в сантиметрах от его лица, Лис вдруг затихает, тяжело дыша и оборачиваясь на Намджуна, пожимающего плечами.       — Ты убьёшь меня сразу после, если я не смогу уберечь его. От тебя же. Недовольно фырча, Юнги машет одним из хвостов, прогоняя друга от себя, и падает на лапы, потягиваясь мордой к Чимину и всё же прикусывая не сильно, но ощутимо, его ногу. Поднимая после полный негодования взгляд в чёрные глаза.       — Ты пытаешься что-то сказать, ага, — ворчит Чимин, глядя на свои джинсы. Поднимаясь выше и… — Толстовка?       — Та же, в которой ты обычно ездишь сюда? — уточняет Намджун.       — Да. Да, но… До Чимина, наконец, доходит. Он охает, скидывая с себя куртку под всеобщее негодование, и следом сразу толстовку, но возвращая всё же верхнюю одежду на место. Толстовка остаётся в его руках, и он машет ей осторожно из стороны в сторону, вызывая бесконтрольный у Юнги рык. Отшвыривая сразу после куда-то назад, в снег, и садясь перед Лисом на корточки, чтобы протянуть руки. В которые, морщась всё ещё, но ложится любовно недовольная морда. Чимин не сдерживает ухмылки, почёсывая пушистые щёки.       — Эта толстовка — объясняет он, — валялась в пятницу на физ-ре вместе с другими, на матах. Видимо, впитала в себя запахи одноклассников. А что, — щурится он, склоняясь к Юнги ещё ближе, — ревнуешь, хён?       — Ты шути-то с таким поаккуратнее, — хмурится Намджун. — Знаешь ведь какой он у нас…       — Дурачок, — тянет ухмылку шире Чимин, пока Лис в его руках начинает рычать громче, а, открывая пасть, затягивает крошечные пальчики внутрь. — Хён, ты дурачок, если думаешь, что я стану изменять тебе. Но Юнги продолжает рычать, прикусывая слегка пальцы Банши. Несмотря даже на несколько мягких чмоков в переносицу и повисшего на шее сразу после Чимина, ощупывающего подвеску, проверяя — на месте ли та. Несмотря на глупый любовный шёпот и описания Чимином его лекций и учёбы в целом, рассказов о салоне Джея и сближении с ним. Юнги, вместо тёплого урчания, до последних минут недобро и предупредительно рычит. А перед самым отъездом и вовсе обхаживает Чимина, оглаживая всем собой и девятью хвостами так, как бабуля Пак с пирожками в детстве делала, обмазывая их масляной кистью. Кумихо не хватало разве что в щёку Чимина лизнуть для полного абсурда. Чимин дуется всю дорогу до дома, бурча с пассажирского сидения.       — Ведёт себя, как дурак, — причетает он. — Такой взрослый, а такой дурак.       — Тебя смутило только это, Чимин? — голос Намджуна напряжён, как и руки на руле.       — А что ещё должно было? Этот дурак приревновал меня к чужому запаху.       — Именно. Именно, Чимин. К чужому запаху.       — Он не рычал так сильно, когда на мне был, возможно, запах Джея. Почему тогда?       — Потому что… — Намджун замолкает, задумчиво прикусывая губу. А после внезапно снимает блокировку с телефона, набирая кому-то… — Тэ, не занят? Набирая зачем-то Тэхёну. Хмурится уже Чимин, кусая изнутри щёки.       — Здорово. У тебя остались адреса одногруппников Чимина?       — Конечно. Что-то случилось? Вы же вроде к Юнги уезжали, — слышится встревоженный голос Тэхёна и шуршание бумажек.       — Мы уже едем домой. Скажи, можешь ещё раз проверить их всех? На случай… Чимин прерывает его, касаясь пальцами руки, и тихонько шепчет пересохшими губами:       — У Кёнджун. Пусть проверит только одного.       — У Кёнджун, Тэ, — сужает глаза Намджун, возвращая внимание на дорогу. — Тот мальчишка, которого мы видели возле универа.       «У всех нас есть секреты,» — всплывает в голове глубокий голос Кёнджуна. Выходит, чуйка Чимина всё же не подводила? Сбилась на одном единственном Ким Тэхёне?       

* 🌙 *

[broken Iris - Where Butterflies Never Die]

             Чуйка Чимина вообще, как с каждым днём всё больше оказывается, штука странная. По дороге к Намджуну домой, прямо посреди оживлённой трассы, его накрывает темнотой, а изо рта вместо крика рвётся тошнота. По итогу Чимин пачкает салон автомобиля и свою одежду, но сдерживает крик, раня частично себя, но главное не других. Глохнет в какой-то момент, ощущая влагу на шее, которая позднее оказывается кровью, вытекающей из ушей. Но постепенно приходит в себя, когда безвольное его тело укладывают на диван, а голову на колени, охватывая тёплыми руками. Намджун восстанавливает его медленно, с трудом, но, как только к Чимину постепенно возвращается слух, он первым делом сцепляет на запястье Целителя пальцы. Слыша облегчённый выдох и чувствуя всем собой успокаивающееся сердцебиение. Думая в какой-то момент о том — так ли погибла Чимин, девушка Джея? Сдерживая крик и разрывая себя изнутри? Или оглушая и разрывая себя в полный голос? Думая, что это могло случиться в любой момент, будь он в университете. И Намджуна бы рядом не было. Что было бы тогда?       — Джей смог бы добежать до тебя, — успокаивает его Намджун, когда Чимину удаётся задать этот вопрос уже вслух. Обнимая дрожащими руками чашку с чаем и сидя закутанным в плед, всё ещё не очень хорошо слыша левым ухом. — Восстановление потребовало бы больше сил и времени, но он помог бы тебе. Есть даже какая-то удивительная сила стечения обстоятельств в том, что он работает неподалёку.       — Это называется — судьба, Намджун, — шепчет Чимин, наблюдая за Тэхёном, суетящимся над картой.       — Пусть так. Не выходит? — оборачивается Целитель.       — Либо его нет дома, — мотает головой Провидец, — либо он человек.       — И мы с Юнги просто сходим с ума от разлуки, — бубнит Чимин в чашку.       — Ну, либо… Он останавливается и так и не делает глоток, поднимая на Тэхёна уставшие глаза. Он помнит этот полу-загробный голос в машине, когда они ехали на трансформацию к Юнги. Он не предвещает ничего хорошего.       — Либо?       — Не думаю, что вы помните, — запускает татуированные пальцы в каштановые кудри Тэхён, — но есть ещё случай, при котором мы, Провидцы, не можем поймать оборотня или Лиса. Этот случай — короткое нахождение в одной форме. Если этот мальчишка оборачивается каждую неделю или чаще — мне не поймать его.       — Я же говорил, что ты бесполезен, Ким Тэхён, — хмыкает Чимин, отпивая чай, но совершенно не чувствуя его вкус.       — Ну, как минимум, за мою бесполезность, спустя почти год, ты запомнил моё имя, Чимин.       — Конечно. Чтобы знать, что выцарапывать на могильном камне.       — Прекратите! — прикрикивает Намджун. — Это, конечно, совсем не здорово, если одногруппник Чимина не человек. Но, Тэ? Ты говорил, что знаешь всех оборотней, ты ведь знал бы сразу, что он один из них.       — Да, — кивает несколько раз Провидец, закусывая накрашенный ноготь. — Да, сомнений бы не было. Их не так много. И этот Кёнджун — точно не из местных. Они бы не нарушили многолетний договор.       — Он и не местный, — вспоминает Чимин. — Сказал, что переехал полгода назад. А до этого жил в другой стране.       — Сказать можно, что угодно, — качает головой Намджун. — И, может, он и не лгал. Но реакция Юнги была красноречива. И на простого чужака человека — его Лис бы не среагировал. Что ещё ты знаешь об этом мальчике?       — Не так уж и много, — дёргает плечами Банши, кутаясь в плед до самых ушей. — Мы не расписывались в анкетах подружек, знаете? Так, болтали в основном по учёбе. «Едва не поцеловались в раздевалке…»       — И ты не замечал за ним ничего странного за эту неделю? Чимин щурится недобро на Намджуна, пока тот прожигает его тяжёлым взглядом в ответ. Словно играется и ждёт чистосердечного признания. Словно знает, что Чимин скрывает куда больше, чем говорит. Или Джей вссё-таки проболтался ему об их разговоре.       — А что должен был? — огрызается привычно Чимин. — Хвост в джинсах? Уши? Когти?       — Как минимум, — кивает Тэхён со своего места. — Юнги всегда немного отращивал свои и форма…ты бы понял, я думаю. Со своими ты делаешь то же самое, — указывает он на руки Банши, обнимающие чашку с чаем.       — Нет. Всё в порядке у него с этим. Наверное. Я не присматривался.       — Подождите с этим, — морщится Намджун. — Когти, уши…первый признак Кумихо — ярко-голубые глаза, как у Юнги. Уж это бы ты, Чимин, точно заметил. Заметил бы. Но у Кёнджуна они — чёрные, как беззвёздная ночь. Как у самого Чимина.       — Нет, — твёрдо произносит он. — У него абсолютно чёрные глаза. Как у множества обычных корейцев, — повторяет он слова Джея.       — Тогда это бред, — сдаётся Тэхён, останавливая пальцами камень над картой.       — Я ведь не могу спросить его в лоб о том, кто он?       — В теории можешь, конечно, — Намджун поднимается со своего места, закладывая руки за голову. — Но есть два варианта развития событий.       — В одном — он оказывается в шоке и спрашивает, откуда ты можешь об этом знать, — начинает Тэхён.       — А во втором — называет тебя сумасшедшим и не подходит до конца учёбы, обходя пятой дорогой, — завершает Намджун.       — Мне нравится, — с готовностью кивает Чимин, едва не проливая чай из кружки. — Так и поступим завтра.       — Нет, Чимин, не поступим. Во-первых, тебе ещё нужно восстановиться и посмотреть, не понесёт ли тебя ночью к какому-нибудь трупу. А во-вторых, мы не можем рисковать и спрашивать незнакомцев в лоб о том, Кумихо они или нет? Или…кто угодно.       — Он точно не Кумихо, Джун-и, — вздыхает Тэхён, потирая ладонями уставшее лицо. — Чимин же сказал про глаза.       — Линзы?       — Стал бы мальчик так заморачиваться? Да и ради чего?       — Он обнюхал меня, — не выдерживает всё-таки Чимин, отставляя остывший чай и набрасывая плед на голову.       — Он…что? — застывает Намджун в дверях.       — Я думал, что мне показалось. Это ведь бред, сами подумайте? Но…мой слух ведь, не сейчас конечно, но он улавливает такое. Такие детали и…он обнюхал меня. Не просто понюхал воздух рядом или мою одежду. Это было полнейшим бредом в моей голове и я не стал…       — Говорить нам. И разумно и нет.       — Вы были бы первыми, кто сказал бы, что у меня крыша едет от подозрений и страхов.       — Или к этому дню уже что-то узнали большее, чем имеем на руках.       — А мы ничего не имеем, — разводит этими самыми руками Тэхён. — Вот почему на него, кстати, не было документов, кроме тех, что хранились в деканате.       — Ты что, в перерывах от Провидения, подрабатываешь домушником? — щурится Банши.       — Считай это за хобби.       — Бесполезное какое-то хобби. Не нарыл же ничего.       — Не в том месте рыл, я ещё не такой опытный.       — Бесполезный.       — Вы не перестанете, — обречённо выдыхает Намджун, доставая из шкафа подушку и одеяло потеплее. — Чимин — остаёшься у нас. На ночь точно, а утром — как скажешь. Мне нужно будет проверить тебя и, если захочешь, отвезу домой.       — Пойдёт.       — У тебя нет его мобильного? — склоняет голову к плечу Тэхён, впиваясь в Чимина внимательным взглядом тёмно-ореховых глаз.       — А должен быть?       — Я просто спросил.       — А просто посмотреть в его документах серого вещества не хватает?       — Тот номер, что он указал — недоступен. Не думай, что я не проверял.       — «Не думать» — это больше к тебе. Чимин вздрагивает от того, что в него прилетают постельные принадлежности, а дверь в гостиную хлопает так, что дрожат небольшие в ней стёклышки. Он удивлённо уставляется на них, впервые за полтора года видя Намджуна в таком настроении.       — Слушай, — поднимается со своего стула Тэхён, — я знаю, я тебе не нравлюсь…       — Мягко сказано, — фырчит Чимин, нехотя взбивая подушку и всё ещё поглядывая в сторону двери, надеясь, что Целитель вернётся.       — Но этот мальчик может быть опасен, Чимин.       — Чем например? Попытается отбить меня у Юнги? Так не выйдет, я сказал ему, что занят.       — Тем, что навредит тебе… — Тэхён хмурится, заправляя за уши кудрявые прядки. — Сказал?       — Сказал. Вам же так хотелось, чтобы я с баннером ходил.       — Не передёргивай.       — Просто к слову пришлось и сказал. Так что нет нужды бояться за это. Он на меня не претендует. Уже.       — И я же сказал, — устало вздыхает Чимин, — его глаза — чёрные. Как мои.       — Он точно ничего больше такого не делал, о чём нам с Джуном следовало бы знать? — тише спрашивает Тэхён. Повреждённый слух Банши едва ли улавливает эту тональность, и Чимин морщится.       — Нет. Ничего такого. Я рассказал обо всём.       — Хорошо. Постарайся уснуть скорее. Тебе нужно восстановиться. Тэхён не желает слащаво добрых снов. Не лезет целовать в макушку и подтыкать одеяло. Выключает в комнате свет и прикрывает за собой тихонько дверь так, что Чимин даже не уверен — слышал ли он щелчок. Но он слышал щелчок внутри себя вполне отчётливо, когда от чужих слов словно разблокировалось в памяти одно из воспоминаний.       » — Твоё сердце было бы самым невероятным лакомством, знаешь… — шептал, нависая над ним, Юнги.       — Почему?       — Потому, что влюблённые сердца, а особенно влюблённые в Кумихо сердца, — самые сладкие. И редкие.» Но, будь Кёнджуну нужно сердце Чимина — он действовал бы хитрее и разумнее. Будь Кёнджуну нужно сердце Чимина — это означало бы, что он готов сменить свою человеческую оболочку на лисью на долгие дни и годы, как случилось с Юнги. Это было бы глупо и неоправданно, но всё же списывать со счетов этот вариант теперь тоже не стоило. Заснуть скорее Чимину не удаётся до самого рассвета.       

* 🌙 *

[Twenty one pilots — my blood]

             Он надеется проснуться от знакомого тепла и копошащихся в волосах пальцев. Возможно, от тихого голоса Намджуна. Но, к своему удивлению, просыпается он от нежного запаха пекущихся блинчиков. Запаха, который он не ощущал слишком долго. Вечность, кажется. Он едва ли открывает глаза, путается в одеяле, не понимает, где находится, но, падая с дивана, почти ползёт в кухню, ведомый запахом. Застывает в дверном проёме, протирая заспанные глаза ладонями и к разочарованию узнавая в силуэте у плиты Тэхёна. Аппетит, как и вздрогнувшую радость, как на корню обрубает.       — Который час? — хрипит Чимин.       — Почти полдень. Выспался? — переворачивая блинчик, легко улыбается ему Тэхён.       — Где Намджун?       — Уехал по делам. Вернётся через пару часов. Он пытался разбудить тебя, но так и не вышло. Как твой слух?       — К сожалению, прекрасно слышу, как бьётся твоё сердце, — ворчит Чимин, морщась от яркого солнца, льющегося из не зашторенного окна. — Я умоюсь и поеду домой.       — Джун забрал машину, я не смогу тебя довезти, — хмурится Тэхён, выкладывая готовый блинчик на тарелку к остальным.       — Кто сказал, что я прошу тебя отвезти меня?       — После вчерашнего, не думаю, что ехать одному в такси — хорошая идея, Чимин.       — Оставить меня с тобой наедине — вот, что точно не хорошая идея. Но Намджун у нас рисковый.       — Он просто знает, что у меня есть опыт работы с детьми. Чимин шипит и цикает одновременно, разворачиваясь на босых пятках и уходя в ванную. Игнорируя то, как заурчал желудок при очередном вдохе сладковато-молочного запаха лакомства, по которому так скучал. Нарочно забрасывая чужую щётку в стиральную машинку и прикапывая сверху Тэхёновым же полотенцем. Раздражённо откидывая на спину отросшие за ночь серебристые прядки, от которых он совершенно отвык. Чтобы побыстрее проснуться и прийти в себя, он даже умывается холодной водой. Быстро правда об этом жалея, когда начинают неметь кончики пальцев, а резинка никак не хочет цеплять струящиеся до талии локоны. Чертыхаясь, Чимин оставляет спутанные волосы распущенными и возвращается в кухню. Потому, что желудок всё ещё бунтовал. А квартира всё ещё сладко пахла его, и Юнги, любимыми блинчиками.       — Я поем и поеду, — бубнит он, падая на стул и уставляясь на уже подготовленные для него тарелку и кофе. — Я не…       — Там больше молока, чем кофе, — кивает Тэхён на кружку. — А в блинчиках пятьдесят на пятьдесят молока и сливок. Намджун сказал, что ты любишь, как Юнги.       — Намджун много треплет языком. Надо бы сказать об этому хёну. И, кстати, — поднимает голову Чимин, недобро щурясь. — Почему ты не зовёшь его уважительно?       — А почему ты не зовёшь уважительно никого, кроме него? — парирует Тэхён, опираясь ладонями о стол и приподнимая брови.       — Потому, что могу. И не отвечай вопросом на вопрос.       — Мне двадцать восемь, — уголки губ Провидца дёргаются вверх, когда Чимин едва не давится глотком кофе от услышанного. — И я слишком много знаю о ребятах, чтобы между нами осталась формальность.       — Ты стар, как задница мамонта! — вскрикивает Банши, утирая подбородок, на который всё же попал кофе. — Зачем Намджуну старый парень?       — Юнги старше тебя на одиннадцать лет.       — Это…это другое.       — О, ну конечно, — смеётся Тэхён, ставя перед Чимином баночку сметаны. — Ложка нужна или так, морду обмакнёшь и оближешься?       — А ты хорош, — прерывая зрительный контакт, внезапно хмыкает Чимин, хватаясь за блинчик.       — Неужели, что это? Признание? Спустя год?       — Года ещё не прошло, — бормочет он, набивая щёки лакомством. — И я надеялся, что ты не протянешь и пары месяцев.       — Как щедро с твоей стороны. Тэхён садится напротив, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Наблюдая за тем, с какой голодностью Чимин заталкивает в рот уже второй блинчик, проталкивая его ложкой, полной сметаны. Совсем…       — Ты совсем, как Юнги, — с толикой грусти в голосе говорит он, хоть на губах его и гуляет слабая улыбка.       — Кусаюсь, если что, также больно, — с набитыми щеками пытается сказать Чимин, прихлёбывая кофе.       — Не сомневаюсь. Почему ты такого плохого мнения обо мне?       — У меня вообще о тебе мнения никакого нет.       — Кроме предвзятого?       — Ты взялся из ниоткуда, принёс с собой одни только хреновые новости, охомутал нашего с Юнги друга и заставил всю его квартиру своим провидческим хламом. Какое у меня о тебе должно быть мнение?       — Ты помнишь только плохое?       — Мой мозг так устроен, — пожимает плечами Чимин.       — Юнги тоже до конца вечности будешь побег припоминать? — сужает ореховые глаза Тэхён, не сводя их с Банши, застывшем рукой над очередным блинчиком.       — Буду. Но это наше личное.       — Тебе вкусно?       — А тебе это важно?       — Вообще, твои щёки говорят за себя, — посмеивается Тэхён, потягиваясь за своей чашкой с чаем.       — Не радуйся слишком. Я просто голоден, — ворчит Чимин, запихивая блинчик прямо в банку со сметаной.       — Чимин, я правда не могу отпустить тебя домой одного, извини. Тебе придётся остаться и подождать Намджуна.       — Ну, благо шнурок от зарядки у меня с собой. Поиграю во что-нибудь на телефоне.       — Или можем провести время с пользой.       — Ты и польза — весьма сомнительно смотрятся в одном предложении. Хотя блинчики ты ничего так делаешь, — нехотя признаёт Чимин, на что Тэхён лишь улыбается в свою чашку.       — Ты пропустил сегодняшние лекции. А я могу рассказать тебе материал не сухими буквами со страниц, — предлагает он.       — Если ты такой классный — чего же тогда не работаешь по профессии?       — А откуда по-твоему, Намджуну знать, что у меня есть опыт с детьми? Скептично изогнув брови, Чимин откидывается на спинку стула, зеркаля позу Тэхёна, и склоняет голову, придирчиво рассматривая Провидца.       — Я бы тебе дохлого хомяка не доверил. Не то, что учить кого-то.       — Мои конспекты были так плохи? И это туше. Потому, что благодаря конспектам Тэхёна в том числе, Чимин сейчас не чувствовал себя амёбой на занятиях. Он вздыхает, признавая чужую правоту и мотая головой.       — Хрен с тобой, — соглашается он, обхватывая жирными от блинчиков пальцами кружку с кофе. — Сделаешь мне ещё блинчиков — потерплю тебя ещё часок.       — Если захочешь — могу помочь и с причёской, — явно забавляясь, кивает Тэхён на распущенные волосы Банши.       — Не перегибай.       — Как скажешь. И, если уж пропадать Тэхён никуда не собирался, а в поисках Кумихо был откровенно, по меркам Чимина, плох, то он, пожалуй, мог бы смириться с его помощью по учёбе вот так, изредка и очень экстренно. Да и…       — Знаешь, ты всё же не бесполезен, — оборачивается Чимин в дверях перед тем, как уехать домой. — Как минимум, блинчики у тебя выходят неплохо. Почти также хорошо, как у Юнги.       

* 🌙 *

[Post Malone — hollywood's bleeding]

             Почти также хорошо, как Чимин думает, что ему удаётся скрывать своё подозрение и напряжение. Так ни к месту вспоминаются слова Юнги о том, что Кумихо чувствуют страх. Чимин Кёнджуна, конечно, не боится, но вот нервы натянуты до предела. И это парень, если не человек, раскусить может сразу. Ну или если чутьё его развито настолько же хорошо, как у Юнги. Или было у Чонгука.       — Перенял эстафету по пропуску занятий? — подшучивает Кёнджун, когда Чимин садится на своё место у окна.       — Что-то вроде того, — кивает он, отворачиваясь почти сразу, чтобы спрятать от одногруппника взгляд. — Пропустил что-то важное?       — Если вчерашнее занятие было записано у твоего друга — нет. Но я на всякий случай принёс и свои конспекты. Держаться непринуждённо…       — Да, спасибо, — Чимин почти выхватывает тетрадь, которую Кёнджун протягивает ему с задней парты. — Я проверю и верну завтра.       — Нет проблем. Нехорошо себя чувствуешь? — тише спрашивает Кёнджун, наклоняясь чуть ближе и теперь задевая дыханием плечо Чимина. Ощутимо даже через ткань свитера.       — Да. Не выспался совсем.       — Я советую дерьмо, но…можешь подремать пол пары, я запишу для тебя всё.       — Совет и правда дерьмо, — фырчит Чимин, надеясь, что Кёнджуну не сильно заметны мурашки, несущиеся по задней стороне его шеи от волнения. — Но, возможно, я воспользуюсь им. И Чимин пользуется. Прекрасно зная, что спящего от притворяющегося человека — отличить можно с пол пинка. Юнги всегда точно знал, когда Чимин спит, а когда ленится подняться с постели, ожидая нежностей. Но Чимин, спрятавшись за одногруппницей, делал вид, что дремлет, для одного конкретного человека, надеясь, что услышит или почувствует что-то странное. Надеясь, что Кёнджун, кем бы он ни был, хоть как-нибудь сдаст себя. Но пара проходит, Чимину делают выговор, а Кёнджун лишь виновато улыбается, подсовывая ему в руки заполненную тетрадь. Ведёт себя, как обычно. Как планировал и вести себя Чимин, но был слишком дёрганным и встревоженным до самой последней пары. Выдыхая только на улице, когда три пары остаются позади, а лицо и тело обнимает холодный воздух.       — Тебе бы отдохнуть, как следует, — подмечает Кёнджун. — Похож на труп.       — Я всегда бледный, — брякает Чимин, нога за ногу плетясь к воротам.       — Факт. Но сегодня как-то особенно…твои друзья не встречают тебя?       — Не сегодня, — машет он головой, поправляя сумку. — У нас с ними немного разная программа.       — Уверен, что доберёшься до дома в безопасности? — хмурится Кёнджун, оглядывая Чимина.       — Уверен, потому, что я не домой сейчас.       — Проводить тебя? Вскидывая голову, Чимин хочет выпалить «нет», чтобы не показывать Кёнджуну салон Джея, но на парня так удачно падает полуденный свет. Волосы к счастью Чимина убраны со лба и ничего не мешает рассмотреть беспросветную мглу под завесой длинных ресниц. Тэхён так кстати подсказал ему вчера, как разглядеть у человека линзы при хорошем освещении и близком расстоянии…       — Ты носишь линзы? — прямо в лоб спрашивает он, надеясь хоть сейчас застать врасплох. Но Кёнджун, словно готовый к вопросу или вовсе ничего не скрывающий, лишь коротко кивает.       — Да. Плохое зрение.       — Понимаю, — бездумно выдыхает Чимин, прикусывая изнутри щёки.       — Ты вроде не носишь. Или мне показалось? — сужает глаза Кёнджун, всматриваясь в бледное личико Банши.       — Иногда. Не часто.       — М. Так…я могу проводить тебя?       — Да. Да, конечно, идём. Он отрывается на полшага вперёд, чтобы разочарование не было так заметно на лице, и снова натягивает маску усталости, как только Кёнджун нагоняет его. Обсуждая вновь прошедшие лекции. Цепляя в самом конце тему татуировок и того, как же Чимину, должно быть, повезло иметь татуировщика в друзьях. Чимину не повезло только уродиться Банши. А со всем остальным — да. Он определённо тот ещё везунчик. Конечно же, нет… У Джея Чимин остаётся до самого закрытия. Почти беспрерывно записывая свои бурлящие мысли в блокнот, но избегая всего, что связано с Кёнджуном. Пишет об учёбе, странном клиенте Целителя, том что уже и сам горазд работать здесь администратором, если бы не его опасная сущность. Делает пару кадров Джея, пока тот в перерыве от клиентов наспех заваривает себе кофе. Пишет, пишет и пишет… Но мысли, вихрем носящиеся внутри его головы и сносящие всё с мест, так и не успокаиваются. Мечутся между тем, что он сходит с ума и тем, что Кёнджун не тот за кого себя выдаёт. Между тем, что все они сходят с ума и тем, что Кёнджун слишком уж хороший для того, кто скрывал бы в себе такой секрет. Чимин невольно сравнивает его с Юнги. И даже с собой. И поведение Кёнджуна всяким далеко от наглой лисьей важности Кумихо. Если только не считать тот не случившийся поцелуй в раздевалке, которого Чимин не то, что не ожидал, а и вовсе о таком подумать не мог. Он думал совсем о другом. Но Кёнджун был…собой? Был тем самым простым парнем, составляющим компанию между пар и после. Шутящий то жутко смешно, то не впопад, нарываясь на выговор от преподавателя. Отдающий свой чизкейк Чимину, несмотря даже на то, что сам его очень любил. Кёнджун был для Кумихо слишком милым. И в четверг для Чимина это становится катализатором.       — Начинать зачётную неделю с физ-ры — это как войти в церковь с меткой Дьявола, — жалуется Чимин, тряся перед лицом Кёнджуна расписанием следующей, последней недели. — Напевая при этом «Welcome to the Black Parade».       — Ты преувеличиваешь, Чимин, — смеётся Кёнджун, отодвигая подальше кулачок Чимина с зажатым в нём листком, чтобы тот никого не поранил. — Они наоборот начинают с лёгкого.       — С лёгкого…моего лёгкого, которое я повешу на баскетбольное кольцо сразу после норматива.       — Это было бы эпично, — тянет Кёнджун, важно поджимая губы. — Универ бы закрыли в тот же день.       — И никому не пришлось бы больше страдать. Чимин закатывает глаза и оборачивается в сторону главных ворот, но застывает, дёргаясь от того, что ему в спину едва не врезается какая-то девчонка. Врезаясь мгновенно мутнеющим взглядом в размывающийся у машины силуэт.       — Мам… Он срывается с места так, что по скользкому тротуару прокручивают ботинки, а листок с расписанием летит куда-то вниз. Потому что вперёд летит Чимин, который не виделся с родителями с февраля.       — Тише ты! — смеётся мама, прижимая его к себе. — Сшибёшь ведь, ты так вырос!       — Ложь, я похудел наоборот, — глотая слова, шепчет Чимин, сгребая маму в объятиях. — Как ты здесь?! Когда ты приехала? Папа с тобой? Где Намджун? — засыпает он её вопросами, отстраняясь, наконец, и глядя в лучащиеся глаза.       — Папа приедет к Рождеству, как в прошлом году, я вырвалась пораньше. Решила сделать сюрприз.       — Ненавижу сюрпризы, — мотает головой Чимин, но прижимает маму к себе ещё раз и покрепче. — Но этот мне нравится.       — Намджун в машине, решает какие-то дела по телефону, — ворчит женщина, беря в ладони личико Чимина. — И ничего ты не похудел. По крайней мере, хоть кажешься живым, в отличие от февраля. Улыбка Чимина немного меркнет от тона мамы, но не исчезает полностью, потому, что — раз она здесь, значит сможет в воскресенье поехать с ними к Юнги…?       — Прошу прощения, — раздаётся за спиной бархатный голос. И вот тогда Чимин улыбаться перестаёт. Выпускает маму из объятий и оборачивается к Кёнджуну, кланяющемуся учтиво. — Здравствуйте. Чимин, ты оставил расписание, — тянет он листок.       — Да, не страшно. Мог бы завтра отдать, — вымучивает кривую улыбку Чимин, тут же поджимая губы и забирая смятую бумажку.       — Ну, тогда увидимся завтра?       — Ага. До завтра, Джун. Поворачиваясь к маме обратно, как только Кёнджун отходит на несколько шагов вперёд, Чимин совсем не ожидает увидеть нездорового блеска в глазах и услышать тихое:       — Кто этот милый мальчик, Чимин? Кёнджун был слишком милым. И для Чимина это становится катализатором внутреннего Апокалипсиса.       

* 🌙 *

[Caskets — Sign]

             С тех пор, как Намджун покинул их квартиру, Чимин слышал имя Кёнджуна чаще, чем думал о нём в своей голове за прошедших два с половиной месяца. Сколько ему лет? Как его зовут? Он учится с тобой? Кто его родители? Он человек? Он милый, Чимин. Он кажется очень хорошим, Чимин. Ты не задумывался о том, чтобы присмотреться к нему, Чимин…? Это стало последним щелчком и секундой во внутренней бомбе Чимина, которая взорвалась так, что треснули стоящие на столе стаканы, пошла паутинкой картина на холодильнике и, кажется, лопнул чайник с бурлящим в нём кипятком. Чимин не выдерживает и просто кричит, швыряя ложку на стол и сбегая из родительской квартиры, чтобы запереться в их с Юнги доме. Он прибивается затылком к двери, крепко жмурясь и понимая, что даже в собственных мыслях делит. Квартиры на родительскую и их с Юнги. Наконец-то считает эту однушку, пропахшую чаем и сигаретами, домом. По-настоящему, без лжи и утешения. Жаль, что так вовсе не считала его мама. Жаль, что она их с Юнги чувствам отвела меньше года, так бесстыдно предлагая Чимину «присмотреться». Он едва не сплёвывает на пол, но закусывает костяшки пальцев, вдыхая поглубже. Слыша, как за стеной звенит, сметаясь со стола и пола, посуда. Слыша тяжёлые вздохи и шаги. Щелчок двери. И отлетая от своей подальше. Она, конечно же, тихо стучит, не звонит. Знает, что Чимин слышит. Как знает и, что Чимин — любит. Видимо знает, но либо надеется, либо не верит до конца. Чимин кусает озлобленно сначала костяшки, после снова губы, и дёргает с первой полки в шкафу одну из коробок с полароидами наугад. Открывает её, перебирая пальцами конверты, достаёт один из них, датированный поездкой к Юнги в октябре. Замирает, оседая на пятки и держа на ладони несколько только кадров. Он случайно или подсознательно достал полароиды, сделанные спустя неделю после годовщины смерти Чонгука. Юнги на них всех отворачивает посеревшую морду или тычется ей куда-то в шейку Чимина. Юнги на них всех — Юнги. В облике ли Кумихо, человека, в мыслях Чимина. Один. И единственный. Сжимая полароиды в пальцах так, что врезаются в кожу острые уголки, Чимин не торопится отнести их все маме, чтобы бросить перед ней молча. Чтобы показать, если ей трудно его словам поверить. Но он не может сдвинуться с места, потому что груз её слов давит сильнее желания переубедить. Давит. Чимин криво и ядовито усмехается, возвращая медленно полароиды в конверт и на место. В коробку, которую он готовит для Юнги. Потому, что маме так удивительно пришёлся Кёнджун. Мама так удивительно за него зацепилась. Но каково было бы её удивление, узнай она, что и он не человек? Чимину теперь так хочется, чтобы он оказался хоть антихристом, лишь бы не обычным человеком. Да и какой к чёрту человек, в самом деле? Бессмертной Банши неужели, мама его думает, и впрямь в пару пойдёт человек? Закрывая створки шкафа, Чимин сидит рядом с ним на полу ещё какое-то время, пока не стихает дыхание за дверью. Пока мама не возвращается в квартиру, закрывая замки. Пока не немеют ноги, на которые он поднимается, как на ватные, чтобы потянуться к мобильному и набрать один единственный номер. В спортивную сумку, найденный на верхней полке шкафа, летит спальный мешок. Бутылка воды, пара каких-то батончиков, сумка с учебными принадлежностями и маленькая аптечка. Себя же Чимин кутает предусмотрительно в два свитера и берёт прозапас плед. Собирается будто на самый обычный пикник с ночёвкой в разгар зимних дней. Собирается, на самом деле, продумать один очень важный план.       — Если бы тебе не было восемнадцати — чёрта с два я помог бы тебе, — качает головой Джей, обнимая Чимина за плечи и помогая защёлкнуть ремень безопасности через дутую куртку.       — Тебе точно не сложно? — жалобным котёнком смотрит Чимин, виновато поджимая припухшие после долгих слёз губы. — Сорвал внезапно. И на всю ночь.       — Сложно будет, если Юнги к тебе не выйдет. Со всем остальным справимся как-нибудь, — вздыхая, Джей щиплет мягко татуированными пальцами нежную щёку. — Расскажешь, что случилось или просто взять тебя за руку?       — Хотелось бы просто за руку, но это не тот случай, когда утешение исправит всё и сразу.       — Тогда я весь во внимании, — пристёгивается Джей. — Заодно расскажи почему тебе с этим помогаю я, а не Намджун.       — Скажем…это будет коллективная работа, если всё удастся. Это касается Кёнджуна. С какой стороны не посмотри.       — Давай с лицевой. Чимин устало усмехается на шутку, пока машина плавно выезжает из двора. Напоминая ему о таких вот ночных поездках с Юнги…       — Мы всё ещё не уверены в том, кто он, — пальцы находят собачку молнии на куртке, крутя её. — Но…я, возможно, придумал план, как вывести его на чистую воду. Если она есть.       — Или опростоволоситься, оказавшись чудиком, если её нет?       — Скорее просто остаться непонятым. Я не хочу говорить ему ничего напрямую, но, если он и в самом деле Кумихо или…кем бы он ни был. Если мои слова будут поняты им с тем подтекстом, которые будут нести — это удача. Если нет, то я брошу все попытки и будь, что будет. В конце концов, он не пытался пока сожрать меня или взять силой, так что…       — Хотелось бы верить, что до такого и не дойдёт, — настораживается Джей.       — Не дойдёт, я думаю, — ёжась на своём месте, Чимин отворачивается к окну. — Он милый, понимаешь? Весь такой…положительный, добрый, милый, — он кривится, повторяя это слово. Слыша его в голове не повторе маминым голосом. — Она сказала мне присмотреться к нему, представляешь? — не веря до конца этим словами, Чимин даже произносит их так тихо, как может, чтобы Джей его услышал.       — Кто? Твоя мама? — вскидывает тот брови в удивлении, бросая на Банши неверящий взгляд.       — Она ни на минуту о нём не замолкала. А он просто поздоровался с ней и отдал мне расписание экзаменов, которое я выронил. Понимаешь? Она настолько обратилась против Юнги за это время, что готова швырнуть меня в любого встречного, вежливо поздоровавшегося с ней! Она…она ведь даже не знает, она… Чимин, кажется, задыхается, но воздух внезапно колючим холодом проходит в лёгкие. Сначала он понимает, что Джей приоткрыл окно с его стороны. После, что ладонь его сжимают крепко горячие пальцы. Он вдыхает глубоко и выдыхает медленно, вслед за золотистым светом, расходящимся по руке вверх, пропадая под рукавом куртки.       — Она уехала в феврале, — сокрушённо выдыхает Чимин. — Она даже не знает, как мне здесь было плохо всё это время. Она не знает, каково было увидеть его в первый раз тогда…в его день рождения.       — Она не права, Чимин, — к его облегчению говорит Джей сначала, но продолжение фразы Чимину уже нравится куда меньше. — Но её отчасти можно понять.       — Удиви.       — Ты прав тоже. Она не видела, её не было здесь столько месяцев, но, Чимин? Ты её сын. Пока ещё маленький ребёнок для неё, который в восемнадцать оказался вместо первого курса университета под крылом взрослого мужчины. Который в свою очередь, едва успев познакомиться с семьёй, поставил тебе метку и пропал на два с половиной, ещё не прошедших пока, года. Кумихо. И фактически убийца, как бы мы не прикрывали его поступок местью за Чонгука и не пытались оправдать…       — Я не пытаюсь. Я оправдываю.       — Ты. Но не твоя мама. Она хотела и хочет для тебя куда лучше, чем эфемерный опасный Кумихо, где-то в лесу.       — Ей просто плевать на мои чувства. Она наверняка думает, что в силу возраста я такой…упрямый. Но я…       — Любишь Юнги, — кивает соглашаясь, Джей. Сжимает крепче дрогнувшие тонкие пальцы в своих, приободряя. — Она, может быть, не сомневается в твоих чувствах, Чимин. Но сто процентов, поверь мне, она не уверена в Юнги. В её глазах он точно последняя партия для тебя сейчас.       — Это не даёт ей права предлагать мне кого-то другого. Это…не знаю я, как это назвать. Это отвратительно. Я ведь не квартира на сдачу, чтобы подпихивать меня кому-то «приличному», чтобы не пустовала.

[Sneaker Pimps, Simonne Jones — Child In The Dark]

У Джея вырывается смешок, но он давит его, прикусывая нижнюю губу, когда Чимин возмущённо поднимает на него взгляд.       — В этом она совершенно не права, это факт. Ты не пробовал с ней говорить, да?       — Вот ещё, — фырчит Чимин. — Я хотел сначала. Даже полароиды достал, а потом…просто подумал, а о чём говорить? Зачем? Отвлёкся в какой-то момент вовсе и позвонил тебе. Дальше ты знаешь.       — Вам надо поговорить. Завтра, когда вернёшься домой. И, желательно, с Намджуном вместе. Как никак, а ей стоит считаться и с его мнением тоже.       — Лучше бы она считалась только с моим и уважала мой выбор.       — Боюсь, до возвращения Юнги она так до конца и не сможет его уважать, как бы неприятно это не звучало. Но, Чимин?       — М?       — Не позволяй этому разбить тебя, хорошо? Докажи, что она не права, а не давай ей в руки возможность сказать: «я же говорила».       — Я не планирую расставаться с Юнги, пусть даже не надеется, — поджимает губы Чимин, уставляясь в освещённую фарами заснеженную дорогу.       — Хороший настрой, — улыбается ему Джей, плавно съезжая с трассы на дорожку леса. — Не теряй его. Чимин не теряет. Даже тогда, когда, спустя десять минут их бесцельного хождения по лесу и тихий зов, Юнги не появляется, и лес вокруг тих, как огромный морг, замерших до весны деревьев. Вздыхая недовольно, но ожидаемо, Чимин готовится морально провести всю ночь в машине, в надежде хоть утром застать Кумихо и обнять перед тем, как двинется в университет за исполнением очень важного, но всё ещё странного плана. Дёргается и едва не вскрикивает, хватаясь за локоть Джея, стоит его слуху уловить глухой рык позади. Но это Юнги. Сонный совсем, стряхивающий с опущенных ушей налипший снег, плетущийся лапа за лапу. С неярко светящимися в ночи зелёными глазами, часто и заспанно моргающими. Чимин смеётся беззвучно, жалея, что разбудил, но обнимая так крепко, как только руки вокруг широкой шеи сжимаются. Находит пальцами на ощупь серебро полумесяца, затерявшееся в горячей шкуре. Выдыхает с облегчением и неразборчивым шёпотом объяснений. Не говоря Юнги о многом, но говоря о главном, что случиться должно, или нет, завтра. Уговаривая остаться рядом и умащиваясь в спальном мешке на расчищенном под елью местечке, накрытым неуместным пледом, под боком Кумихо, недовольно рычащего. Но сворачивающегося так или иначе в клубок вокруг нерадивой Банши, чтобы всю ночь греть, прикрывая тяжёлыми хвостами. Ещё одно «люблю», еле слышное, пропадает в пушистой шкуре и предрассветных лучах, задевающих макушки деревьев. Чимин засыпает на несколько часов, зная, что совершенно не выспится, но проведёт эту ночь с Юнги. Это важнее.       

* 🌙 *

[Halsey — Bells in Santa Fe]

             Пропуская мимо себя одногруппника, Чимин медленно и глубоко вдыхает прежде, чем переступить порог раздевалки и войти внутрь. Зная, что они с Кёнджуном там вновь одни. Зная, что лишние запахи к его больше не примешаются, отчётливо давая понять, что снежным еловым лесом и влажной шерстью наполняется воздух только от его одежды. Он на автомате тянет губы в улыбке, кивая и проходя к своему шкафчику. Оставляя на скамье позади Кёнджуна свою сумку. Оставляя позади себя самого Кёнджуна, со всех сторон скованного густым лисьим запахом. Чувствуя горящий взгляд вверх по спине, за ползущим с тела свитером, под которым ничего, кроме белоснежного полотна кожи с тремя чернильными созвездиями. Кроме чистого запаха горячего тела и холодного леса. Чимин ёжится, кроме неотрывного взгляда, ощущая рассыпанные по коже мурашки, но тянет из своего шкафчика футболку, скрывая ей, наконец, себя. Оборачиваясь и, как ни в чём не бывало, спрашивая Кёнджуна о наступающих выходных и планах. Видя отчётливо, как дёргаются крылья его носа, бесшумно впитывая острый запах Кумихо. Как вспыхивают в глубокой черноте глаз искры секундно. И, если Чимин ошибётся — он будет самым ужасным придурком на свете… Но это будет потом, позже. А пока, он наклоняется, завязать крепче шнурки кроссовок и позволяя хвосту взметнуться в воздухе, переливаясь тонким серебром в неярком свете раздевалки, впитавшим в себя ещё больше лисьего запаха, чем даже одежда и тело. Невольно вспоминая о том, как бережно татуированные пальцы перебирали их прежде, чем немного неровно полоснуть раскладным ножом, вместо ножниц, оставляя привычную длину. Как путались в пепельных прядках, связывая надёжно в короткий хвост. И оставляя свой, особенный, запах на Чимине тоже. Он даже не смотрит в сторону, пока бежит по залу, выполняя норматив за нормативом и уже не чувствуя лёгкие. Но чувствуя, как кожа горит от следящих внимательно за ним чёрных глаз. Через каждый судорожный вдох молясь, чтоыб план нехитрый его — сработал. Прикрывая глаза, под которыми искры пляшут, и вспоминая мягкое золото меж ладоней, успокаивающее его перед тем, как он покинул машину, выходя под очередной пушистый снегопад, усыпающий город. Вспоминая о том, что уже через полчаса другая большая ладонь сможет успокоить его несущееся галопом сердце, а пока… …он шутит глупо про то, что собака его друга подобным образом обнюхивала его, когда Кёнджун открыто тянет носом запах его разгорячённого тела, оказываясь один на один у шкафчиков вновь после пары. Кёнджун также глупо пытается отшутиться, спрашивая Чимина про кондиционер для белья, который он использует. Чимин смеётся надломленно, излишне криво складывая губы в улыбке, но всё же сдерживая ровным голос и выдавая заученный за ночь и утро текст.       — У нас с друзьями пару раз в неделю случаются вылазки в лес с ночёвкой. В любую погоду. Это позволяет чувствовать себя чуточку свободнее, после городских бетонных коробок. В его глазах, наверняка, давно уже голая правда и красной строчкой бегущей — «ЛЖЕЦ». Но то ли Кёнджуну глаза застит запах Кумихо, от которого, как и от пяти кругов по залу, по высоким скулам ползёт, растекаясь, румянец. То ли он намеренно на эту ложь покупается, подыгрывая Чимину и не говоря ни о чём напрямую тоже. То ли всё это бред и он простой человек. А Чимин просто сходит с ума.       — Ночевать в лесу в такое время… — сужает черноту глаз Кёнджун, вжикая молнией толстовки. — Рисково.       — Главное помнить о мерах безопасности, — ведёт плечом Чимин дёргано, снова отшучиваясь двойственно. — И не нарваться на лесничего с ружьём. Он едва ли не складывает пальцами кресты в кармане куртки, когда они выходят из университета, и Намджун уже ждёт его в машине. Улыбается уже с чуть меньшей натяжкой, но не меньшей нервозностью. Считая буквально секунды, ощущая их тикающе в голове бомбой. Вздрагивая от вопроса почти над самым ухом произнесённого:       — Тебя сегодня опять забирают?       — Да, — кивает он, впиваясь ногтями в мякоть своих ладоней и оборачиваясь, чтобы ещё раз взглянуть в чужие глаза. Обжечься о сияющий по самому краю чернильной радужки лёд. — Выходные впереди сухие и снежные. В лесу будет самое то.       — Удачных выходных, Чимин, — улыбается ему также натянуто Кёнджун, осторожно и медленно наклоняясь. Окутывая рукой мягко плечи и получая в ответ такое же невесомое объятие. Оставляя на Чимине, вероятно, свой запах. Но, увы, не зная, что не получает запах Чимина в ответ. Нервозность колом стоит поперёк горла, и Чимин даже не может справиться с ремнём безопасности, пока Намджун ему с этим не помогает. Время тянется, Чимин знает, но так и нужно.       — Поедем помеденнее? — просит он, как только они покидают территорию университета.       — Это слишком притянуто за уши, ты ведь понимаешь?       — Если это сработает — у нас в руках будет ещё один Кумихо, ты ведь понимаешь? И в том, что Кёнджун не оборотень, Чимин не сомневается уже вовсе, выскребая на подкорке сознания трескающий беспросветную мглу в чужих глазах тонкий лёд.       — Он не станет так глупо себя раскрывать, — кусая губы, давит на натянутые до предела нервы Намджун, сжимая в пальцах руль до побеления костяшек.       — Он уже раскрыл себя, — чуть слышно шепчет Чимин, не отрывая взгляда от дороги впереди. — И он знает это. Ему ничего больше не остаётся, как показаться. А ещё, Чимин всё ещё, как ни крути, нравится ему. И Чимин, как самая настоящая лиса, так бессовестно этим пользуется.       — Что, если Юнги…       — Для этого ты и нужен мне там. Они едут в лес непривычной, но выстроенной Намджуном дорогой по главной трассе так, словно самые обычные городские прочь из удушливого города прямиком в мёрзлый лес. Пока Чимин перебирает молча длинные пальцы, окутанные ярким светом и пускающие по его венам маленькими дозами спокойствие. Задерживая бешеный отстук сердца и позволяя дышать глубже. На повороте с главной дороги в лес всё равно с дыхания сбиваясь, потому что мимо них неторопливо проезжает лишь одна машина, но зрения Чимина не хватает, чтобы зацепить кого-то внутри. И, либо его план сработал. Либо… Не зная новой дороги, Чимин пробирается по нетронутым сугробам за Намджуном, вслушиваясь в каждый лишний треск или шорох за еловыми или голыми, скривившимися над ними, ветвями. Всё ближе оказываясь к тому месту, о котором они договорились с Джеем, потому что слышит тяжёлое дыхание и топот грузных лап по примятому снегу. Недовольное фырканье и тихий успокаивающий шёпот. Не выдерживая и бросаясь к Юнги прежде, чем ненадолго расстаться.       — Всё будет хорошо? — смотрит он в кровавую зелень напряженных лисьих глаз. Держит ладошки на сжатой челюсти, слыша неспокойное биение сердец Целителей. Слыша отдалённо хруст снега. Сдерживая Юнги, оскалившегося и зарычавшего громче.       — Я должен пойти первым, Юнги-хён. Ты всё равно… — у Чимина вырывается судорожный смешок, когда он вспоминает слова Лиса, повторяя их едва слышным шёпотом в шёрстку на переносице Кумихо. — Ты всё равно быстрее коротких человеческих ножек.

[Muse — Ruled by secrecy]

Когда он, затаивая дыхание, ступает на окраину поляны, его взгляд мгновенно цепляется за короткошёрстного чёрного лисёнка неподалёку. Пришедшего со стороны их привычного места пfрковки. Сияющего ясно-голубыми испуганными глазами, но не отрывающего их от такого же испуганного личика Чимина. Не понимая, вероятно, почему тот в человеческой форме. Дёргаясь судорожно назад, когда за спиной Чимина раздаётся вовсе не тихий и сотрясающий тишину поляны рык, но так и не двигаясь дальше.       — Эй! — кричит Чимин, хоть и в громком голосе нет нужды. — Не бойся, пожалуйста, мы… Но он даже не успевает договорить потому, что происходит то, чего он просчитать не мог. То, о чём пытался его предупредить Намджун, но Чимин так надеялся на его в этом помощь. Откинутый тяжёлой головой Кумихо немного в сторону, Чимин отвести взгляда не может от лисёнка, начавшего протяжно скулить, пригибаясь к земле и пряча в передних лапах и пушистом снеге узкую морду. За громогласным рычанием Юнги, едва не пищащий, новорожденным котёнком так, словно сознание его плавится, вскипая, как вода в чайнике.       — Юнги! — сбивается Чимин на тихий крик, зная, что в полный испуганный голос кричать нельзя. Так боясь вообще-то сорваться, потому что скулёж лисёнка слишком болезненно отдавался по перепонкам в целом. И одним из самых страшных воспоминаний в том числе.       — Юнги! Он забывает формальную частицу, вцепляясь пальчиками в мех на шее и загривке Кумихо. Повисая на нём, как и подаренный им же кулончик полумесяца, зарываясь лицом в морозную шерсть. Шепча запальчиво в неё же:       — Пожалуйста, остановись, ты пугаешь его, Юнги. Ты пугаешь меня, родной. Это действует на Лиса, словно волна ледяной воды. Он встряхивает головой, опуская морду на плечо Чимина, словно обнимая. Дышит тяжело, недовольно лишь взрыкивая, когда к ним, наконец, подходит Намджун, вплетая пальцы в отросший мех и пуская по огромному телу способность, в попытке успокоить немного. Пока Джей приближается к лисёнку, бросая ему подготовленный плед и выставляя вперёд ладони, фиксируя их взгляды друг на друге.       — Мы не желаем тебе зла, малыш, — произносит он вкрадчиво. — Но мы хотим поговорить. Покажешься? Природный дар. Которому нельзя отказать, если Джей в самом деле его использует. Чимин выдыхает с толикой облегчения лишь тогда, когда слышит сердце Юнги бьющееся в норме Кумихо. Когда может отпустить, наконец, смятую шерсть и обернуться, всё ещё оставаясь подле своего Лиса и поглаживая успокаивающе морду, уложенную на своё плечо. Видя теперь, как боязливо, кутаясь в огромный плед и глядя виновато синевой глаз, к ним на несколько шагов ближе подходит Кёнджун.       — Тебе нужна какая-нибудь помощь? — привлекает его внимание Джей вновь, протягивая свою руку. — Я — Целитель. Если знаешь о том, кто мы.       — Знаю, — коротко кивает Кёнджун, но от руки мягко отказывается, мотая головой. Осматривая с ног до головы Чимина, будто видит впервые. Получая за этот взгляд новый рык Юнги, который всё тело Чимина пошатывает.       — Тише, — шепчет он. Обращаясь сразу после к Кёнджуну, хоть в голубые глаза и смотреть до жуткого непривычно. — Ты слышишь его сейчас? Мысли его, ты…       — Да. Наверное, к сожалению… — очередной рык, от которого Кёнджун непроизвольно делает полшага назад, даже как-то жалобно произнося сразу после: — Простите, но я не могу не думать совсем!       — О чём… — Чимин застывает, распахивая в ужасе глаза.       — О том, что ты нравишься мне и…       — Мы об этом не знали, — слышит Чимин тихий шёпот Намджуна куда-то в шкуру Кумихо.       — Больше ни о чём, — прячет взгляд Кёнджун, мотая головой так, словно пытаясь вытряхнуть из неё Юнги. Судя по зажмуренным глазам и очередной волне недовольства от Юнги — безуспешно. — Что всё это значит, Чимин?       — Прости, Джун, — поджимает губы тот. — Я не мог спросить тебя напрямую. Согласись, это было бы странно?       — Не страннее, чем ловить меня так, будто вы Охотники. На этом слове передёргивает, кажется, всех, а Юнги даже отшатывается назад, но удерживается руками Намджуна и Чимина на месте.       — Много знаешь о них? — с опаской спрашивает Чимин. Во взгляде исподлобья и болезненной улыбке он уже видит ответ.       — Как думаешь, это входило бы в список разрешённых тем?       — Думаю, сейчас нужды в этом списке нет.       — Знаю достаточно, чтобы не понимать сейчас, как ты стоишь так близко с ним, ещё и являясь его парой, — указывает Кёнджун подбородком на притихшего за спиной Чимина Юнги. — Они ведь первые в списке, кого без разбора метут за один только цвет глаз.       — Они метут порой без разбора в принципе, — сглатывая ком игл, шепчет Чимин. — Не взирая на цвет глаз. И даже не только они.       — Звучишь так… Кёнджун осекается, переводя взгляд на Лиса. Меняясь в лице и заметно бледнея, приоткрывая в немом вопросе губы, но смыкая их. Поджимая затем сочувственно, глядя открыто в кровавую зелень лисьих глаз. Переводя с них полный сожаления взгляд на Чимина, и без слов догадавшегося, о чём состоялся короткий в их головах диалог.       — Моих родителей не стало точно также, — всё же озвучивает Кёнджун, сжимая челюсти так, что заходятся желваки. — Кто-то в районе пожаловался на бешеных лис, которых никогда у нас не было. Их подстрелили, как дичь на охоте. Безжалостно и со спины, не удосужившись даже взглянуть…       — Вряд ли бы отлову что-то дал цвет их глаз, — сквозь подступившие слёзы, бормочет Чимин.       — Ты спрашивал меня про акцент. Там, где мы жили, Кумихо не были секретом. Цвет наших глаз наоборот был знаком того, что нам можно верить. Но они даже не стали заморачиваться с тем, чтобы проверить это… Чимин движется к нему первым. Пока ребята, замерев в оцепенении, шало смотрят на них, Чимин, отрываясь от Юнги, делает несколько широких шагов по колючим сугробам и тянется вперёд, обнимая Кёнджуна. Только когда он чувствует на спине горячие ладони, прожигающие даже сквозь куртку, Чимин ждёт очередного недовольного рыка со стороны своего Лиса, но его нет. Его нет и, разрывая объятие, он оборачивается, заставая Юнги лишь смеряющего Кёнджуна нечитаемым взглядом. Нечитаемым для Чимина.       — Что? — хватается он за предплечья Кёнджуна, скрытые пледом. — Что он говорит тебе?       — Соболезнует, — не отводя синевы глаз от Юнги, негромко произносит Кёнджун. — Предупреждает в очередной раз, что обглодает мне лицо, если я буду слишком неправильно о тебе думать.       — Юнги, — укоризненным взглядом впиваясь в Лиса, Чимин хмурится, но возвращается к нему, даря куда более крепкое объятие вновь. Вбиваясь тщедушным тельцем и вздыхая. Сгребая в пальчиках подвеску так, что острые края впиваются в ладонь. — Не тот момент, чтобы угрожать.       — Но он не отрицает, что тобой нельзя не очароваться, — грустно усмехается Кёнджун. За этим звуком летят смешки и от Целителей, заметно расслабившихся теперь. Намджун даже отпускает Юнги, вставая чуть ближе к Чимину.       — Тебе точно не нужна помощь? — приподнимает бровь Джей. — Не сейчас. В общем, в городе. С работой? Кёнджун настороженно смотрит на Юнги, чуть хмурясь. Понимающе поджимая губы на глухой рык.       — Я…       — Юнги? — Чимин привлекает к себе внимание, опуская взгляд на подвеску в ладони. Заглядывая после прямо вглубь зелени глаз Кумихо. Жалея, что тот не может также легко читать и его мысли, а потому вынужденно произносит то, что болезненно каждой буквой скребёт, напряжённое сдерживаемыми слезами, горло. — Уверен, мы бы оба хотели, чтобы Чонгуку помог кто-то хороший, будь он на его месте. Слёзы срываются с его ресниц, пропадая в тёмной ткани куртки и сбитом под ногами снеге. Отражаясь в суженных лисьих глазах, блеснувших горькой влагой тоже. Чимину не нужно читать его мысли, но…       — Он говорит, что любит тебя, — прилетает в спину. — Что ты его самое большое и…единственное теперь счастье в жизни… Чимин зарывается лицом в густую на шее Кумихо шерсть, стискивая Юнги в объятиях. В эту конкретную секунду всё-таки радуясь, что они не могут читать мысли друг друга. Потому, что Юнги не обрадовался бы тому, о чём Чимин вспоминает. Тому, что однажды Чимин допустил в своей голове возможность Вселенной, в которой простой парень Пак Чимин встречался с кем-то таким же простым тоже. Кто не был Юнги. Чимин жалеет об этой слабости, потому что…       — Я тоже люблю тебя, Юнги. Навсегда и навечно. В любой из существующих Вселенных, даже, если мы в них чёртовы камни. Птичка всегда будет принадлежать только своему Лису. Кашляющий смех согревает ухо. Чимин даже слабо улыбается сквозь бегущие слёзы.       — Но… — Кёнджун склоняет голову, вглядываясь в заплаканные и полные счастья теперь глаза. — Кто ты тогда, если не Кумихо? Губы Чимина дрожат, расплываясь во всё более широкой улыбке. Он немного приподнимает подбородок, сглатывая слёзы, и впервые за полтора года с гордостью произносит:       — Я — Банши.                     

* 🌙 *

[Muse — endlesly]

             Полтора года спустя.              — Надо было с собой ещё бабулю Ким взять, — ворчит недовольно Чимин, крутясь под боком Джея, то открывая, то закрывая окно со своей стороны. — А то чего мы его едем только вчетвером забирать? Сразу, весь двор, мой поток, Джию. Чего помелочились?       — Вот будет у вас свадьба — и соберёшь всех, кого захочешь, — вздыхает Намджун. — Чего ты опять нервничаешь? Джей? Джей лишь молча поднимает их руки с переплетёнными пальцами и активной способностью, но Чимину до этого будто и дела нет. Он всё также кряхтит, ёрзает, хмурится. То поднимает руку к забранным волосам, то опять лезет к кнопке на дверце.       — Сломаешь, — ворчит уже Намджун.       — Испортишь, — негодует Тэхён. Чимин дуется, как мышь на крупу и прижимается к боку Джея, обиженно уставляясь на пару впереди.       — Вроде взрослеешь, а ведёшь себя снова так, будто тебе восемнадцать, — качает головой Намджун, поглядывая на Банши в зеркало заднего вида.       — Возраст — это цифры, — бубнит Чимин, получая осторожный поцелуй в затылок.       — Так и будешь себе говорить теперь, когда Юнги уже тридцать два? — посмеивается ехидно Тэхён.       — Ты не так уж и далеко от него ушёл, — гримасничая, напоминает Чимин. — И вообще, зачем я только согласился, чтобы ты заплёл меня? Эти дурацкие цветы мне весь затылок искололи.       — Это сработает чуть позже. Поверь мне.       — Вот, знаешь, сколько бы лет не прошло, а верить тебе я по-прежнему как-то не научился.       — Хочешь ослаблю их немного? — шепчет Джей в его волосы, но его слышит Тэхён и в ужасе едва не перелезает с пассажирского сидения назад.       — Не вздумай, Дже-я! Я старался над этой причёской безбожно долго.       — Ты мучал меня безбожно долго, — фырчит Чимин. — Можно было просто поехать с распущенными. Какая вообще разница, если через пару часов они снова начнут отрастать?       — Скажешь мне об этом, как только вы с Юнги освободитесь, — хмыкает Тэхён, усаживаясь обратно. Затылок нещадно чесался, потому что тонкие стебельки крошечных белых гортензий в самом деле упирались в нежную кожу. И Чимин всеми правдами и неправдами старался это терпеть. Утешая себя тем, что, как только они с Юнги окажутся дома — вся эта конструкция полетит к чертями. Если, конечно, не раньше. Как только они въезжают в лес, Чимин чувствует зарождающуюся в желудке панику, но она пропадает также плавно, как и появляется, потому что рука его всё ещё была зажата в крепкой ладони, а способность усердно боролась с нервозностью. Кто поборется с его нервозностью, когда они с Юнги останутся наедине? Конечно, загадка…       — Он шутит? — выдыхает растеряно Чимин. В свете фар, меж деревьев, склонив чуть игриво голову, стоял Кумихо, поблёскивая светлыми глазами.       — Может время ещё не пришло? — Тэхён копошится в сумке, доставая мобильный.       — Надо было брать Кёнджуна с собой, — отпускает Чимина Джей. — Он бы точно сказал, что происходит.       — Может… — оборачиваясь назад, Намджун перехватывает взгляд Чимина, чуть улыбаясь. — Он хочет побыть с тобой наедине в первые минуты?       — Но мы договаривались приехать всеми вместе…       — Иди, Чимин, — подталкивает его в спину Джей. — В конце концов, Намджун прав. Возможно, Юнги хочет разделить этот момент лишь с тобой. И Чимин честно может признаться, что не волновался так сильно даже в их первую ночь. Даже, когда Юнги ставил ему метку. Всё ничто в сравнении с тем, какими ватными становятся ноги, когда дверца машины за его сипной хлопает, едва не прищемляя край белоснежной распашонки с кружевной спиной, сквозь которую днём неотчётливо видны были чернильные созвездия. Юнги ждёт его, но, как только Чимин оказывается ближе, отступает назад. Уводит его подальше от потухающих фар. Подальше от чужих глаз. Совсем вглубь леса, проводником оставляя лишь мерцающий лёд глаз и утробное урчание. Чимин знает, время уже пришло, потому что глаза Юнги — вернулись. Потому, что хвост шуршащий в воздухе — один. Но он всё равно захлёбывается вдохом, когда Кумихо, оставаясь на небольшом расстоянии, трансформируется, наконец, в человека. Его человека. Его Лиса. С льдисто-голубыми глазами, выжирающими самую душу. С клыкастой ухмылкой и отросшими до талии, как и у самого Чимина, белоснежными, спутанными волосами. Чимину долго придётся возиться, уж точно…       — Птичка… Первое, что срывается хрипато с улыбающихся губ, когда Юнги едва не сбивает его с ног, зажимая в объятиях. Окутывая, спустя почти три года своими руками. Прижимаясь не мордой, а сморщенным в лисьей привычке носом к мокрой от слёз счастья щеке. Впиваясь непослушными пальцами в ставшие чуть шире и крепче Чиминовы плечи, дрогнувшие под тонким хлопком распашонки.       — Целоваться пока не будем, — фырчит Юнги, примыкая губами к чернильному полумесяцу на шее Чимина, — но, знаешь…я очень долго об этом думал… У Чимина кроме слёз — цветные пятна пляшут перед глазами. От силы неконтролируемой хватки, удушающих любовных объятий и неверия до сих пор в то, что Юнги — вот он. Перед ним, в его руках.       — О чём? — шепчет он, чуть слышно. Юнги не отвечает, но внезапно вонзается острыми клыками в то место, где ставил Чимину метку в первый раз. Доводя Банши до сдавленного визга и распахнувшихся от шока и яркой боли глаз. Он дышит через раз, пытаясь устоять на ногах, но опадает в руках Юнги, чувствуя теперь лишь, как пульсирует шея. А от неё и всё тело постепенно. Довольная ухмылка Юнги, окрашенная багровыми каплями доводит Чимина до нервного смешка.       — Ты не мог подождать до дома?       — Я почти три года ждал, птичка, — усмехается Юнги, сталкивая их лбами. — А теперь, поехали домой. Мне нужны сутки горячего душа и ты. Домой. Они едут домой.       

* 🌙 *

[IAMX — Mercy(acoustic)]

             Чимин готовил для Юнги коробки с полароидами за все эти почти три года. Коробки исписанных блокнотов и даже пару диктофонов, на которых только его слёзы и слова о любви в те моменты, когда не хватало сил. Чимин готовил для Юнги ужин и целую ночь разговоров, потому что скучал непередаваемо по родному сипловатому голосу. Полночь знаменуется движением в его собранной причёске, потому, что волосы плавно начинают отрастать, и щелчком двери ванной комнаты, потому что Юнги, вместо суток, хватает всего лишь часа в напаренном помещении. Чимин готовил для Юнги серебряную цепочку, на которую, пока Лис был в душе, перевесил полумесяц, чтобы тот всегда теперь был у него. У его сердца. Но та едва не выпадает из тонких пальцев, потому, что Юнги ловит Чимина в коридоре за талию и прижимает к себе ещё крепче, чем в первые минуты. Потому, что, не мешкая, Юнги целует приоткрытые губы, воруя вдохи и полустоны от долгожданной близости. Вминается пальцами в голую кожу поясницы, пробравшись руками под белоснежный хлопок. Вспоминает каково это — держать Чимина в руках. Бесконечно целовать его, трогать, ощущать на кончиках пальцев заполошное сердцебиение, когда они оба опадают на расправленные, сввежезастеленные простыни. Он припадает губами к припухшей и ещё горящей огнём метке, безвозвратно испортившей распашонку багровыми, впитавшимися каплями. Упивается протяжным, пока ещё тихим стоном Чимина, разрывая тонкую ткань на его груди и смещаясь поцелуем к самому сердцу. Навеки принадлежащему ему. Его же любящее.       — Подвеска, — выдыхает Чимин, поднимая украшение, зажатое в кулаке, и усмехаясь. — Я хотел надеть её на тебя.       — Всё, что захочешь. Юнги усмехается ему в ответ, сверкая льдом глаз в темноте и приподнимаясь на руках, нависая сверху. Совсем как в ту ночь, когда они впервые поцеловались. Подставляя только теперь шею Чимину, чтобы тот дрожащими пальцами сомкнул на ней тонкое серебро, оставляя болтаться в воздухе острый полумесяц, касающийся так удачно его собственного. Юнги накрывает кулон ладонью, прижимая его к татуировке плотнее, обжигая шею Чимина огнём своей кожи. Тянется за новым поцелуем, не отрывая взгляда, но Чимин останавливает его отклоняя немного голову в сторону. Вспоминая о всё ещё собранной, хоть и потрёпанной явно, причёске. Зная, чего ещё не показал Юнги, что готово было уже так давно.       — Постой…       — Эй, птичка? — хмурится Лис, оглаживая челюсть Чимина большим пальцем. — Что-то…       — Хочу показать тебе кое-что ещё. Кое-что очень важное.       — Разве ты весь — не есть мой главный подарок за всё это время? — хмыкает Юнги, но отстраняется, позволяя Чимину плавно перевернуться под ним на живот.       — Безусловно. Но есть кое-что… Опираясь на локти, Чимин прогибается и оборачивается, глядя на Юнги через плечо, беззвёздным небом своих чёрных глаз.       — Сними рубашку до конца, Юнги, — шепчет он взволновано. — А потом распусти, пожалуйста, мои волосы. Они жутко устали. Он жалеет ужасно, что не может видеть отчётливо лица Юнги, отворачиваясь, но он понимает всё по застывшему вдоху, как только белоснежный хлопок ползёт вниз по его спине и рукам, обнажая кожу. Как только каждого из тонких созвездий на его лопатках и позвоночнике касаются сначала кончики огненных пальцев, а после и влажные губы, заставляя глаза закрыться. Юнги ничего не говорит, продолжая ласково расцеловывать отпечатки их вечности на воспламеняющейся коже. Вплетая пальцы в начинающую разрушаться причёску и выпуская из плена кремовых соцветий серебро локонов, струящихся по голым плечам отрастающей длиной. В которых крошечные гортензии, путаясь, замирают. Поднимается выше, скользя губами по позвонкам и накрывая Чимина всем собой, позволяя ослабить в руках напряжение и опуститься на постель грудью. Подбираясь заново к свежей метке и полумесяцу над ней, окрашивая полотно кожи вокруг него в розовый. Зацеловать стараясь каждую клеточку любимого тела, по которому скучать теперь, кажется, никогда не перестанет, сколько бы они вместе не были. Чимин чувствует. В каждом поцелуе — безмолвное извинение, в каждом касании — невысказанную любовь. Задыхаясь в смятые простыни, — каждый день, что они провели врозь. Теперь только, вместо затягивающей пустоты внутри, чувствуя разрастающееся бесконечно тепло. Поглощающее, разжигающее и ослепляющее ярким светом под закрытыми веками. Ожогом остающееся от соприкосновения с кожей губ и ладоней. Струящееся по венам, как и кончики пальцев вверх по его закинутым к изголовью рукам, неизбежно сплетающиеся в крепкий замок. Чимин чувствует. И чувства свои, наконец, отдаёт в ответ тому, кому они принадлежат.       

[FEVER 333 — AM I HERE?]

                   Они так и не ложатся спать, с рассветом перемещаясь в квартиру родителей Чимина. Расстилая на полу перед распахнутым окном плед и ютясь на нём в объятьях друг друга, делясь ленивыми поцелуями. И, наконец, тихими разговорами. Чимин постепенно рассказывает Юнги о последних новостях, которыми не успевал делиться за их поездки. Юнги о том, какими особенно невыносимыми были для него последние две недели. Чимин сонно смеётся над негодованием Намджуна из-за отложенной с Тэхёном свадьбы, потому что: «без свидетелей не женятся». Юнги рассказывает ему немного из того, о чём порой мысленно говорил Кёнджуну, но тот, слушаясь старшего, никому этого не передавал. Чимин ругает его за запугивание детей. Юнги игриво кусает его в шею и напоминает, что для того ребёнка — он почти, что, как альфа в стае. Только без статуса альфы. И без стаи, как таковой.       — Вот же печаль, — вздыхает разочарованно Юнги, умещая подбородок на плече Чимина, уже почти дремлящего в его объятиях.       — М? О чём ты?       — Намджун сдержал обещание и позаботился о тебе. Даже лучше, чем я мог представить. Даже не обглодать никому лицо, — вздыхает Юнги совсем опечаленно. Чимин смеётся в его руках. Мягко и переливчато, как солнце, гуляющее по светлой комнате и их обнажённым телам, путаясь в серебре волос Банши и перетекая к белоснежным запутанным прядям Лиса.       — Всё ещё не могу поверить, — мурчит он, поворачивая голову и встречая губами щёку Юнги, которую тот сразу же подставляет под тёплые поцелуи, закрывая мерцающие голубые глаза.       — Во что именно? Что Намджун женится? Вот уж согласен, — хрипато смеётся Лис, обнимая Чимина крепче.       — В то, что мы пережили. В то, что ты — здесь, Юнги. Здесь, со мной теперь. Слёзы, засиявшие в чёрных глазах, так предано и доверчиво смотрящих, не успевают сорваться с ресниц, пойманные горячими губами. Юнги ослабляет объятие лишь для того, чтобы прижаться раскрытой ладонью к груди Чимина, над самым сердцем, и произносит на выдохе так тихо, чтобы только между ними двумя:       — Теперь и навсегда, птичка. Теперь и навсегда.              

«Now I know what it's like to miss things. Now I know how to fall in love when I can't love myself. But you're here and I'm still breathing, But you're here.»