Я дам то, что боль убьет, убьет, Вся твоя мука уйдет, уйдет…
Жизнь за пределами убежища таит в себе много опасностей. Чтобы выжить в этих тяжелых, нечеловеческих условиях, нужно уметь работать не только головой, но и руками, и, желательно, ногами. Интеллект у меня, откровенно говоря, среднечковый, зато есть сила, которая в Пустошах оказалась намного полезнее, чем заучивание формул и терминов. Хоть я и харизматичен, однако бывает так, что люди пугаются, увидев двухметрового великана с китайским автоматом, а некоторые даже начинают стрелять (сволочи…). К счастью, кое-какая часть выжившего человечества имеет представление о цивилизованном общении. Временами, честно, мне было одиноко. Где-то два месяца. Пока в развалинах Вашингтона не нашел ценное, симпатичное оружие. Ой, ну ладно, наёмника. Харон хоть и является гулем, но его боевые навыки не раз спасали наши жизни, поэтому я особо не обращаю внимание на его расовую принадлежность. Наёмник искусно обращался с дробовиком, в мгновение ока снося головы недоброжелателям, и с гранатами, разрывающих супермутантов в клочья. А какое удовольствие же я получаю с ним, когда мы тихо пробираемся мимо базы рейдеров, быстро зачищая место! Единственное, что мне в нем не нравится — он слишком молчалив и скрытен. Да и чуть не расстрелял его два раза из-за того, что Харон подкрался ко мне. Я смог отучить его от таких «подкрадываний». Гуль-наёмник стал предупреждать о своем присутствии, прежде чем подойти. Хорошо, что с первого раза понимает: не задает лишних вопросов, не возмущается… Точно, забыл сказать про его особенность как наёмника: у меня есть его контракт, и теперь я имею право отдавать приказы работнику, который безоговорочно выполнит их. Попал он ко мне из рук довольно неприятного типа из бара Подземелья, заплатив две тысячи крышек, — однако они вновь вернулись ко мне, потому что «преданный, послушный» Харон снес тому башню. Что ж, одной крысой меньше. Только от факта, что скорее всего гуль попытается и меня завалить, если контракт будет расторгнут, мне становится не по себе. Как там говорилось в одной замудренной фразе? Неважно. В общем-то, я решил познакомиться поближе. Сначала Харон как-то щемился, и даже косо посматривал на мои смешные попытки привлечь его внимание. Предположительно прекрасно его достав вопросами о его прошлом, гуль-наёмник сжато и сухо пересказал свою жизнь: «Что было до войны — не помню. Потом вышел из убежища. Стал гулем. И около 200 лет мотался по всем штатам с разными работодателями». Дальнейшие расспросы о его житие-бытие позволили узнать и о душевных травмах, после чего Харон закрылся и перестал общаться со мной. Но все-таки — о, чудо! — вскрытие психологических швов сыграло отличную роль в построение уже романтичных отношений с бывшим солдатом-контрактником. А что? Харон вполне ничего, не хоббит, который будет путаться под ногами, и не истеричка, что будет выносить мозг по любому поводу; вдобавок он — отличный компаньон и боец. Такое сокровище лучше держать рядом. Постепенно гуль-наёмник сам заинтересовался во мне: невзначай спрашивал о цели путешествия, осматривал моё оружие, подозревая неисправности в нем, и чаще подсаживался рядом. А дальше дело было проще пареной репы — благодаря моим знаниям по психологии смог влюбить в себя Харона. Постоянное одиночество с неприятнейшими воспоминаниями стало одной из причин, из-за которых гуль-наёмник был не против стать ближе со мной. И все же, расположив возможного будущего врага к себе, я немного начинаю злиться, когда Харон осмеливается общаться с кем-то. А вдруг, набравшись уверенности в себе, решит, что ему уже не нужен какой-то Одинокий странник, да и зачем ему, двухсотлетнему солдату с контрактом, прислуживать мальчишке? Меня пугала это мысль, а когда я боюсь, начинаю злится. Нельзя на Пустошах бояться, нельзя, ведь цена страха — жизнь! Поэтому надо отогнать главную проблему номер один — люди, подходившие к гулю. Жаль, я не могу так хмурится, как Харон…а вот настроить его против надоед намного лучше. И за месяц, проведенный с ним, я понял, что очень, очень сильно контролирую его. Сам гуль-наёмник это не замечает — он давно уже живет под этим контролем, оно ему уже как родное. Если это его не волнует, то почему и я должен переживать? Через неделю наконец нашел блудного отца, чтобы опять разойтись и блуждать в своем розовом мирке. Пардон муа, в серо-буро-малиновой пустыне. Конечно, какой-то невероятный по масштабам проект куда важнее близких, — я даже больше скажу, ему было плевать, по каким истинным причинам я ушел из убежища. Я бы остался папенькиным сыночком в уютном местечке под землей, если бы твоего лучшего друга там не убили и попытались меня заодно. Я молчу про других, которые потеряли родных. И вообще, отец, тебя не смущает, что эта «живая вода» не всем достанется? Ты бросил меня, ничего не сказав. С чего это я должен помогать исполнять с вашей мамой идею? Ты этого хотел — тебе это и делать. Я в этом не участвую. Когда мы вернулись с Хароном в Мегатонну, я был подавлен и зол. Бросил куда-то в угол снаряжение, оттолкнул робота, и даже сорвался на гуля, который пытался аккуратно перетащить в шкаф вещи. Вскоре я покинул пределы дома, закурив (между прочим, себе обещал, что не притронусь к этой дряни. Спасибо, папаша). Нет, — сигарета не помогает, да и во рту теперь запах, хоть убей. Надеюсь, что хотя бы слащавый алкоголь поможет отвлечься от гнусных событий и мрачных мыслей… Да, да, знаю, что алкогольный туман приносит временную эйфорию. Но лучше синица в руке, чем журавль в небе. Удивительно, что это я помню. Но все же мне мало одной синички. Поэтому я вернулся в свой горячо любимый дом и к не менее любимому Харону. Только увидев его, я почувствовал вину за маты в его сторону; как мне показалось из-за действия водки плюс виски, чтобы загладить этот инцидент, нужно просто обнять и извинится. Так просто? Харон сидел на моей кровати, явно готовясь ко сну. А моего возвращения он не ждал, однако моему приходу гуль-наёмник не был удивлен. По-настоящему бывший солдат удивился тогда, когда я загреб его в пьяные объятия, бубня извинения. Ты, мой хороший друг, просто потрепал по макушке. А что дальше было, ты помнишь? Я лишь вижу последние картинки: некоторые участки обнаженной, местами содранной из-за гулификации кожи мне показались нежными и довольно-таки мягкими, да и фигура у тебя хорошенькая… А волосы — рыжие, как у той аппетитной проститутки. О, нельзя быть рыжим в пустошах, как нельзя было и в Средневековье. Только там их сжигали, а сейчас — желают. Дальше все было туманно — будто алкоголь взял полный контроль. Ты вроде бы сопротивлялся — сжал на плечах ладони и отталкивал, — но у меня физическое превосходство. Ну, извини: побеждает сильнейший. Помню конец, когда эмоции вспыхнули сильнее прежнего, а затем пришла благодатная усталость. Обняв тебя, замершего и едва подрагивающего, я впал в млеющие мутные сны. С утра ты предъявил обвинение в насилии. Конечно же, я был в недоумении: про пункт за физическое насилие был в курсе, а на Хароне ни царапины. Ну, подумаешь, пару незаметных с первого взгляда синяки — а это тебя так волнует? То есть, если я тебя нечаянно задену локтем, ты меня прикончишь, как того бармена? Вот не ожидал, что ты такой неженка. Мои слова подействовали — Харон заткнулся, лишь недобро зыркая. Обижается. И на что же? Какая разница, был ли я пьяным или нет, — у нас, с самого начала отношений, почти два месяца нет секса. Рано или поздно это бы случилось. Ладно, потом поговорим (либо давай забудем, не хватало еще одной Аматы, которая по каждому поводу устраивает головомойку. Ты же не такой?), а сейчас дай-ка обнять тебя, авось успокоишься. Да не дергайся, не собираюсь я трезвым с тобою заниматься любовью.***
— Сто первый. — Харон обратился ко мне, пока я наслаждался левой книжкой без половины страниц. — Да-да? — Я улыбнулся своему любовнику. Да, после того случая мне стало намного легче уложить в постель неприступного наёмника. Это чувство ощущения власти над ним было лучше, чем наркотики и алкоголь. Я и вправду стал выглядеть живее и здоровее, даже немного масса вернулась. Для себя я точно решил, что Харона никому не отдам. Он будет рядом со мной, я готов разорвать контракт, если тот будет аннулирован или принадлежать кому-либо другому (убить того не жалко). Мой объект хорошего настроения продолжал смотреть на меня, что-то желая сказать. — Что случилось, Харон? Я повелительно похлопал по свободному месту, подзывая гуля-наёмника к себе. Тот сел, и был в довольно напряженной позе. Ага, опять этот разговор. — Я не хочу больше заниматься сексом с тобой. Почувствовав, как мои брови поползли вверх, я удивленно упялился на гуля. Вот это сюрприз. — Ого. — Единственное, что из себя выдавил. — И почему мы так решили? — Меня не устраивает твое отношение ко мне. — И что конкретно тебя не устраивает? — Мне неприятно. Все это время Харон смотрел на меня больными водяными глазами, — бывало, мне приходилось заставлять его спать, даже если он проснулся после кошмара (но какое удовольствие было его обнимать и успокаивать). Вообще, во время секса мой наёмник был пассивным, временами с силой сжимал плечо или царапал спину мнимыми ногтями. Я недоуменно спросил: — А почему тогда не говорил? Я, знаешь ли, не экстрасенс, чтобы знать, что тебе нравится или не нравится. — А то, что удовольствие получаешь только ты, тоже не знаешь? — Выкинул от себя Харон. В напряженной атмосфере дома повисла гнетущая тишина, прерываемая гудением мотора робота-дворецкого. Я отбросил книжонку, приобняв гуля-солдата, который, увидев мои действия, попытался уйти от меня. Наёмник еле дышал и иступлено смотрел в пол, пока я не взял его нежно за подбородок, направив его взгляд на меня. Есть то, что выдавало его беспокойство — это губы, сжавшиеся в тонкую линию, отчего у моего любимца был болезненный вид. — Мой милый Харон, — С улыбкой откинул рыжую, непослушную прядь, и мой напарник чуть вздрогнул. — Ты подумай: я отдал много сил ради того, чтобы понять тебя и как-нибудь облегчить твои психологические травмы. Думаешь, мне было легко? — Гуль покачал головой. — Вот. Так хотя бы мы вкладываемся одинаково. От меня — болеутоляющее от твоих душевных ран, от тебя — только секс. Разве это плохо, особенно когда мы в отношениях? Харон тяжело выдохнул, немного расслабившись, и приложил голову к моему плечу. Одной рукой я поглаживал его, задевая алые прядки, а другую медленно спускал со спины на талию, отчего гуль ощутимо подрагивал. Поцеловав в макушку, я произнес: — В следующий раз я буду аккуратнее. Окей? Мой наёмник ответил еле заметным кивком.Пока на плече моем плачешь, Ты медленно умираешь…