Из жизни пешек

Когда Анни заметила Райнера, уходящего по лесной тропинке к озеру, то сначала ничего такого не подумала. Накатила злость пополам с омерзением и досадой из-за того, что увидела его. Последние пару дней она старалась избегать любых встреч. Боялась, что не сможет сдержаться и врежет или скажет что-нибудь — много всего просилось наружу. А мысли об убийстве помогали успокоиться. В них не было конкретного плана действий, ей просто становилось чуть легче, когда она думала, что его нет, что он поплатился за все. Что больше ее ничего не удерживает, и она наконец свободна. Но сегодня она незаметно выскользнула за ограду лагеря и пошла за ним, не совсем понимая, что будет дальше. Единственное, что она точно знала, — он перешел границу. Он должен ответить за то, что сделал. В лесу было тихо, быстро темнело от набегающих сумерек. В ветвях выводила одну и ту же надоедливую ноту ночная птица. Анни не спешила, давая Райнеру уйти вперед и скрыться за деревьями. Все равно он придет к озеру, и там… Как лучше сделать? Столкнуть с обрыва — может выжить. Ударить чем-то по голове? Но хватит ли у нее сил вырубить его? Если нет, придется драться, и хотя Анни не сомневалась, что сможет уложить тупого переростка мордой в землю, это было слишком рискованно. Их могут услышать из лагеря, и тогда все пропало. Несомненно, Райнер предаст ее, чтобы у нее не было шанса попробовать еще раз. Сохранность своей шкуры всегда была у него на первом месте, какого бы бескорыстного героя он из себя ни строил перед другими кадетами. Она сжала кулаки и стала на ходу обыскивать взглядом землю под деревьями. Камень хорошо бы небольшой, чтобы с легкостью удержать в руке. Бить нужно в висок — кость там тоньше, проще пробить. Ударить несколько раз и отпрыгнуть — вряд ли он сразу свалится замертво, может и наброситься, как дикий зверь, которого ранило, но не добило. До лагеря метров пятьсот, даже если попытается убежать, она догонит. Только бы он не начал кричать или — что еще хуже — говорить с ней. Все их беды из-за того, что он открывает рот, когда оказывается прижатым к стенке. Манипулятор чертов. Мерзкий трус. Договорился. Она остановилась, почувствовав, что дыхания не хватает. Сердце стучало тяжело и часто. Оглянулась вокруг — никого. Неужели правда сделает это? Сможет ли? Когда они только попали за стены, она раздумывала над тем, чтобы убить его и сбежать. Это казалось таким пустяковым препятствием на пути к дому, который и был тогда гораздо ближе, чем сейчас. Но Райнер успел запудрить ей мозги, и Берту тоже. Заставил сомневаться — вдруг марлийцы и правда заставят ее заплатить за провал на острове жизнью? На поддержку Берта рассчитывать не приходилось — он стал совсем плох после нападения на стену, так что ей пришлось бы выкручиваться одной. Да и Райнер казался тогда таким жалким и слабым, она наблюдала, как он дергался и всхлипывал во сне, как дрожал под одеялом, словно испуганный кролик. Он даже внешне чем-то его напоминал: несуразно большие ступни, выгоревший почти до белизны пух на голове и веки с мерзкими желтыми ресницами. Стал он Марселем, как же… Ей было слишком противно, и она совершила ошибку, понадеявшись, что он сдохнет сам, не выдержав голода, скитаний и ответственности. Не сдох, вырос в самоуверенного ублюдка и подставил их с Бертольдом еще раз. Голова у него, похоже, все-таки протекла… что это, черт возьми, было, там, на крыше? Неважно. Еще одна хорошая причина избавиться от слабака. Хватит. Они больше не обязаны страдать из-за него. И никогда не были. Камень нашелся быстро, прямо точно такой, как надо, — почти весь гладкий, не большой и не слишком маленький, с острым зеркально-черным сколом на одном конце. Она глянула вперед — деревья редели, пропуская тусклый свет уходящего пасмурного дня. Начало накрапывать, но это хорошо — шум дождя поможет подобраться незамеченной. Нужно будет еще раз осмотреться перед тем, как выйти на обрыв, — вероятность почти нулевая, но все же вдруг они не одни на берегу. На самом деле, довольно странно, что Райнер пришел сюда без Берта. Решил побыть один? Берт вместе с Армином остался прибирать в столовой после ужина, значит, помешать ей не сможет. Анни замедлила шаг и старалась приближаться так, чтобы деревья заслоняли ее от Райнера, на полусогнутых ногах, на носочках — чтобы не хрустнула ни одна ветка. Ухватила крепче камень; кровь в пальцах пульсировала, дублируя разгоняющееся сердцебиение. Так надо, он заслужил. Он наконец-то заткнет свой рот и перестанет быть преградой на пути к дому. Никто не узнает — она оттащит тело к обрыву и сбросит в озеро. Может, затолкает в карманы камней, чтобы не всплыл. Ужин вязким кислым комом подступил к горлу. Нельзя сомневаться. Нельзя жалеть — он ее не пожалел, когда угрозами заставил снять с Марко УПМ. Сволочь. Райнер сидел на краю обрыва, свесив ноги вниз. Прямо на земле, так что штаны на заднице запачкались. Анни поморщилась: может, он опять не в себе? Здесь, на берегу, дождь шел сильнее, так что рубаха на широкой спине уже стала темной. Шея над воротником обгорела на солнце и покраснела, как и физиономия. Может, ударить в шею? Нет, плохая идея — чтобы попасть острым краем камня по яремной вене, нужно заставить его повернуться, а этого хотелось меньше всего. Тогда он сможет достать ее руками, схватить, ударить… Да и бить нужно предельно точно, иначе рана не будет смертельной, а с движущейся целью это не так-то просто. Пробить череп камнем — самый оптимальный способ. Анни окинула взглядом окрестности, чтобы убедиться, что берег и правда пуст. Кто потащится сюда в такую погоду? Земля вокруг была голой: ни травы, ни кустов, только тонкий слой иглицы, который легко будет перевернуть ногами, чтобы скрыть следы. Камней правда тоже было не видно, так что вариант с озером придется отмести, скорее всего. Даже лучше, если подумать, — все можно свалить на несчастный случай. За три года учебки несколько человек умудрилось покалечиться или умереть даже не во время тренировок с приводом, а из-за роковой случайности и собственной глупости: кто-то полез к лошади не с той стороны, кто-то, играя, забрался на гнилое дерево. А этот идиот пошел один к обрыву, поскользнулся и проломил башку о камень. Берт, конечно, будет убиваться… Она резко и с досадой выдохнула, едва не хлопнув себя по лбу ладонью. Зачем, зачем она впустила в себя эти мысли? Если думать про Берта, рука не сможет быть твердой. Хотя она делает все это и ради него тоже… Райнер, несмотря на шум дождя, похоже, услышал что-то и обернулся. — Эй, кто здесь? Она облажалась. Нужно уносить ноги. Теперь он начеку, а значит, ничего не выйдет. В Тросте Райнер нес полную чушь, но в одном был прав: она слишком много времени провела с этими людьми рядом, делила с ними кусок хлеба, слушала их дыхание по ночам и истории их жизней, которые все до единой делились на до и после. Поэтому она расстегивала крепления на УПМ Марко с закрытыми глазами, поэтому просила прощения у тех, кто погиб по их вине. А Райнер не был чужим. Ей хотелось блевать, когда он приближался и заговаривал с ней, но она помнила его восьмилетним сопляком, который хватался за рукав пальто матери, притащившей его в лагерь кандидатов. Они росли вместе, они через столько прошли втроем на этом острове, жрали лебеду, крапиву и еще один бог знает какую дрянь, чтобы не помереть с голоду, стирали ноги до кровавых мозолей и прижимались друг к дружке, пытаясь согреться, пока ночевали в каком-нибудь хлеву или вообще в чистом поле. Кроме них с Райнером и их взаимных претензий еще был Бертольд, который все усложнял. Нянчился с этим ублюдком, прикрывал, защищал его, таскался за ним, как нитка за иголкой. Тошно было смотреть. После гибели Марселя он еще больше замкнулся и казался ко всему безразличным, но Анни понимала, что потеря Райнера его окончательно сломает. Наверное, она могла бы через это переступить, чтобы выжить самой и вытащить его из-за стен, но точно то же самое она еще неделю назад думала об атаке на Трост. Что на одной чаше весов ее надежда на возвращение домой, а на другой — жизни островитян, ее сокурсников, и выбор очевиден. Что это даже не выбор. После произошедшего Анни уже не была уверена, что руки ее послушаются, если Райнер, как и Марко, будет понимать, что его ждет, будет смотреть ей в глаза. А самой потом придется смотреть в глаза Берту, как-то собирать его из осколков, вести домой, врать ему, военным, Карине Браун. Она точно готова к этому? Она ведь даже не обдумала ничего как следует. — Я знаю, что ты там, хватит прятаться! И Анни вышла из-за дерева. Не убегать же ей, в самом-то деле. К ногам словно были привязаны чугунные противовесы от тренажеров по маневрированию, шаги давались тяжело, и вообще она, наверное, выглядела как лунатик. За исключением все более редких встреч для обсуждения плана по захвату Координаты она не ходила гулять в свободное время, предпочитая проводить вечера в общежитии, где молча слушала трепотню девчонок, читала или спала. Лесные прогулки не входили в список ее привычек, Райнер знал это, но, кажется, ни капли не удивился, увидев возле озера ее, а не Берта или любого другого кадета. Дождь стекал по его лицу и шее, волосы торчали сосульками. Он поднялся с земли, и Анни увидела, что ладони у него тоже грязные, как и одежда. Огляделся вокруг, будто не понимая, где находится, глаза у него были пьяные. Анни замерла на месте, не зная, что делать и говорить, будто перед ней стояла бешеная собака... Райнер моргнул и улыбнулся ей. — А, это ты, Анни. Пришла подышать свежим воздухом? Дааа, речь Эрена всех заставила вспотеть. Но ты-то ведь все равно пойдешь в полицию, так? Что за бред он несет? Анни медленно подошла ближе, все же сохраняя безопасную дистанцию, потому что дружелюбное выражение на лице Райнера не вызывало у нее ничего, кроме ужаса. Словно бы кто-то стер ему память, и он забыл, что они обсуждали распределение, что все уже решено. Не потому что Эрен что-то сказал, им вообще должно быть плевать на это. Три года у них под носом сидел шифтер, теперь им нельзя упустить его из виду. План с выманиванием Основателя в Трост провалился, но и его они забросить не могут. Нужно выведать еще что-нибудь про королевскую семью, а это значит, что придется разделиться. Она пойдет в полицию — потому что уже не раз была в столице, и все там знает, потому что за три года не сблизилась с Эреном или кем-нибудь из его друзей — вообще ни с кем, если быть честной. А еще она не полная идиотка, чтобы идти на верную смерть, наслушавшись духоподъемных речей Мистера Самоубийцы. Если бы она так поступила, это выглядело бы слишком подозрительно. Райнер другое дело. Ну а Бертольд последует за ним — и Анни теперь понимает, что привязанность не единственное объяснение. Любопытно, помнит ли Райнер битву в Тросте? Если спросить его сейчас, он вспомнит, что несколько дней назад из-за них погибло очень, очень много людей? Вспомнит, что еще одного они убили своими руками? Ее руками. — Конечно, в полицию. Мы ведь уже обсудили это, Райнер. Он недоверчиво усмехнулся, словно она решила выбраться из теплой постели и тащиться к озеру в дождь, только чтобы найти его и разыграть, как ребенка. Пора заканчивать с этим абсурдом. Она подняла руку с камнем в ладони так, чтобы он увидел. Сумерки стремительно сгущались, небо над горизонтом расчищалось, и в просвете уже поблескивали первые звезды, но она была уверена, что все замечательно видно. Прошло минуты две, лицо Райнера исказилось от болезненного усилия, пока маска дружелюбия наконец не сползла с него. Он быстро заморгал, перевел взгляд на ее лицо. Перед ней стоял другой Райнер. Не прежний, но по крайней мере тот, который все помнил. — Пришла меня убить? — А затем сразу, не дожидаясь ответа: — Так и думал, что придешь. Сработало, кажется. Настолько резкое преображение сбивало с толку. Можно было даже подумать, что он симулирует, вот только логического объяснения такому поведению не было. Игра в безумие не даст Райнеру ничего кроме списания в расход по обе стороны от моря. Значит… Бедный Бертольд, почему он ничего не рассказал ей? Неужели никто из отряда до сих пор не заметил? И главный вопрос — что она будет делать? Вдруг Марко не случайно раскрыл их? Что если на крыше этого бугая вот так же перемкнуло, и он проговорился? А Берт ничего не сказал из жалости… Но что с ними будет, если завтра Райнер сболтнет лишнее в столовой или на распределении, перед всеми военными шишками, которые съедутся на церемонию? Тогда им конец, их схватят, затащат под землю и будут резать на кусочки, она сгинет на этом проклятом острове и никогда больше не увидит отца… Нужно убить Райнера — потому что заслужил, потому что опасен, а еще чтоб не мучился — так приканчивают больную скотину. Даже если он доберется до Марлии, никто не будет возиться с воином, у которого поехала крыша. Просто скормят следующему кандидату сразу по прибытии в порт, не дожидаясь оформления бумажек. Наверное, это было бы удобно и даже в некотором смысле справедливо, если бы уязвленное самолюбие младшего Галльярда волновало ее хоть одну секунду. И если бы идея тащить безумца через весь остров, спасаясь от погони военных и зубов безмозглых титанов, не была еще одним способом сдохнуть наверняка. Райнер застыл на месте и больше ничего не говорил — именно этого Анни хотелось: никаких разговоров и беготни, чтобы все закончилось быстро. Он тяжелый и сильный, но не такой проворный, как она. У нее получится, даже при условии, что они оба точно знают теперь, для чего она пришла. Так будет не легче для нее, но точно честнее. Он должен был умереть в самом начале, сам Райнер был с ней согласен, так зачем тянуть еще дольше? Но минуты шли, а она все не решалась. Он должен был дать ей последний повод, юлить и извиваться, как угорь на горячей сковороде, запугивать и шантажировать или молча броситься в попытке дотянуться до горла, как пять лет назад. Но Райнер просто стоял и смотрел, и это напомнило те стычки, которые еще случались между ними в первое время после разрушения стены Марии. Она била, а он терпел, не пытаясь дать сдачи, пока Берт не оттаскивал ее прочь, и эта ложная смиренность заставляла все выглядеть неправильным. Словно никакой ответственности не лежало на нем, словно он ни в чем не виноват, словно он настолько, мать его, великодушен, что позволяет разворотить себе всю морду, лишь бы погасить ее злость. Словно он выше этого. Нужно ли говорить, что она злилась только больше, она даже успела забыть, как невообразимо бесил этот спектакль. Вот и сейчас не выдержала. — И это все? Даже не спросишь из-за чего? Не скажешь, что понимаешь мои чувства? Он слегка смутился, сложил руки на груди, и Анни на всякий случай напряглась, готовая в любой момент отпрыгнуть, если он только дернется в ее сторону. — Мне и так все ясно, Анни. Ты всегда хотела вернуться. А я всегда мешал тебе сделать это, так что… — он неловко почесал затылок. — Ты себе льстишь. Если бы я правда собралась убить тебя раньше, никто — ты тем более — не смог бы мне помешать. Он отвел взгляд, в котором на долю секунды мелькнуло знакомое затравленное выражение. Давно она не видела этого Райнера. Настоящего Райнера, который знал свое место. Его ладонь с затылка переместилась на лоб и сжалась в кулак. На мокрых волосах остались следы грязи. — Не следовало заставлять тебя делать это, — он мямлил, будто говорил с собой, будто ее тут не было, и это стало последней каплей. — Моя вина. Но все обошлось, мы можем продолжить, нужно слегка изменить наш пл… — Да! Тебе стоило самому убрать за собой дерьмо, а не заставлять меня! Нам снова придется рисковать ради твоего плана и твоей задницы, пока ты строишь из себя героя? Знаешь что — хватит с нас! Ты уже все понял. Мы не будем продолжать. Мы с Бертом вернемся домой, а ты, — она сделала шаг вперед, — ты останешься здесь. Райнер вздрогнул от ее крика и слегка попятился, едва заметно, но это придало ей уверенности. — Я запишусь в Разведкорпус и схвачу Эрена. Вам двоим не нужно участвовать. Сам со всем разберусь. Анни не смогла сдержать смешок. Лицо горело, внутри все кипело от ярости, но это и правда было смешно. — Да, я вижу, как ты со всем справляешься. — Она оглядела его, мокрого и грязного, с ног до головы. — Тебе даже чистку картошки в столовой нельзя доверить, псих. У тебя был шанс порулить, но все кончено. Хреновый из тебя Марсель. Райнер дернулся, как от пощечины. Казалось, он готов заплакать. Или зарычать и попробовать убить ее. Наверное, не стоило зря его провоцировать, но как же долго она молчала и сдерживалась. Он заслуживал не только сдохнуть, но и узнать наконец, какой же дерьмовый из него лидер и друг. — Ты сама не своя, Анни. — Все шло как по нотам, она успела выучить все эти доводы наизусть. Значит, крыть ему нечем. Нечего предложить, кроме примитивной манипуляции. — Ты просто устала и привыкла к этому месту и людям. Это нормально, я понима… — Боже, заткнись, Райнер, просто ЗАТКНИСЬ! Клянусь — еще одно слово, и я выбью тебе все зубы и заставлю сожрать этот камень. Волны жара захлестывали тело, поднимаясь от ног к голове, но она чувствовала, что может контролировать гнев. Удерживать его на нужном уровне еще несколько минут — а потом отпустить. Райнер послушно закрыл рот и испуганно смотрел на нее. — Теперь послушай. Твой план не сработает. Даже если Берт пойдет с тобой, ты все запорешь, как делаешь это всегда. Ты хреново дерешься, быстро выдыхаешься и медленно исцеляешься. Но хуже всего, что теперь тебе нельзя доверять. Все может рухнуть в любой момент. Я понимаю, почему ты не согласишься бросить все сейчас и уйти с нами по-хорошему, даже если бы я предложила. Если произойдет чудо, и мы доберемся до Марлии с Эреном, тебе все равно конец. Придется объяснять, почему погиб Марсель. Почему мы продолжили миссию, вместо того чтобы вернуться. Придется рассказать, чем ты лично занимался все эти пять лет. Ты не сможешь вынести напряжения и сорвешься, и они увидят, что ты свихнулся. Я не стану выгораживать тебя, как Берт. Скажу, что ты нам угрожал, подставил нас, что ни один твой план не сработал, и мне даже не нужно лгать — ты сам знаешь, что это правда. У тебя отнимут Броню, даже если мы принесем им Эрена. Но реальность такова, что у нас нет Эрена, Райнер. Нет Челюстей и Координаты тоже нет. Я не готова дать тебе шанс облажаться еще раз, чтобы погубить не только себя, но и нас. Райнер начал понимать, что ему не вывернуться из этой ситуации привычным способом, — она видела это по его лицу, по тому, как опустились его плечи и разжались кулаки. Ответить ему нечего, Анни просто озвучила то, о чем думали все. Он проиграл. И Бертольд не придет защитить его. — Анни, я… — Я СКАЗАЛА ТЕБЕ ДЕРЖАТЬ СВОЮ ПАСТЬ ЗАКРЫТОЙ! — Она отрывисто вдохнула холодный влажный воздух полной грудью. С противоположного берега волнами сползал туман, приближаясь, готовясь накрыть их прохладным белесым одеялом. Еще не время. Если сделает все правильно, возможно, даже драться не придется. Рот заполнился кислой слюной, резко накатила дурнота. Просто Райнеру здесь не место. Сидел бы дома возле своей мамаши, и ничего бы из этого не произошло. Ей бы не пришлось… Анни продолжила, не давая себе опомниться. Другого такого шанса не будет. — Послушай. Я знаю: на меня тебе плевать — но пожалей хотя бы Берта. У старого Гувера больше никого не осталось. Если мы продолжим и провалимся, твоей семье тоже придется несладко. Умрешь сейчас — и они будут в порядке. Я буду молчать. Дома останешься для всех героем. Райнер не двигался, не отвечал ей, смотрел в сторону, будто не слушал, левой рукой вцепившись в волосы на виске, с такой силой, будто собирался выдрать их с корнем. Когда Анни сделала еще шаг вперед, губы у него задрожали. Казалось, что земля превратилась в кисель, обволакивающий ее ступни, замедляющий движения. Чего она тянет? Райнер схватился за ветку дерева, чтобы не упасть. Он весь дрожал, глаза наполнились слезами. Пальцы сжались на камне. Все правильно. Отец ждет ее. Она как-нибудь переживет. Она сможет. — Если хочешь, можешь отвернуться. Я все сделаю быстро. Она замахнулась. — Анни, не надо! Голос прозвучал за спиной, от неожиданности она чуть не подпрыгнула, обернулась, выпустив Райнера из поля зрения. Из-за деревьев вышел Берт. — Что ты… — она не закончила фразу, чтобы посмотреть, не предпринял ли Райнер попытки напасть на нее. Но тот продолжал стоять у обрыва, так же удивленно уставившись на Бертольда, как и она секундами ранее. — Ваши крики можно услышать в лагере. — Голос у Берта был усталый, лицо светлым пятном выделялось на темном фоне деревьев. Он выглядел еще более измученным и невыспавшимся, чем все предыдущие годы здесь. Сколько он успел услышать?.. Неважно, ведь самое главное он видел и наверняка понял, что они с Райнером не практикой рукопашного боя занимались. Тот все еще стоял на самом краю обрыва и выглядел так, будто вот-вот впадет в истерику. Но вместо того чтобы спросить, что за чертовщина здесь творится, Берт повернулся к ним спиной и бросил, уже собираясь уходить: — Пойдемте отсюда, пока нас не хватились. Похоже, он ожидал, что они послушно последуют за ним, лягут спать, а утром сделают вид, что ничего особенного не случилось. Обычная ссора, какие вспыхивали между ними десятки раз. Это было бы разумно. Но Берт не прав. Она зашла слишком далеко, сказала слишком много. Только Имир знает, что теперь предпримет Райнер. Забудет все, снова нырнув в образ Святого Марселя, который всех защищает и поддерживает? Или прокрадется ночью в общежитие девушек, чтобы задушить ее подушкой? Нельзя отпускать его из этого леса. — Я не могу. — Услышав это, Берт застыл. Медленно повернулся. В его взгляде читалась мольба и еще что-то темное, похожее на обреченность. Какой у нее теперь выход? Берт не позволит ей убить Райнера, даже думать об этом было глупо. Убить обоих? Горло сдавил болезненный спазм, она даже испугалась на мгновение, что не сможет вдохнуть. Нет. Райнер готов подвергать их смертельной опасности, чтобы выжить, но ему важно при этом считать себя благородным и храбрым. Она готова слыть сволочью, но все же не до такой степени. Нет, не до такой. Иначе то, что в чем она убеждала Райнера, не имело смысла. Берт ни в чем не виноват. Он больше всех заслуживает вернуться домой. — Конечно, можешь. Всегда есть возможность обойтись… без этого. — Бедный хороший Берти… Чем же мы занимались здесь все это время? — Его лицо исказилось от страдания. Как и всегда, придется высказать горькую правду и сделать всем больно. — Он понимает, что перешел границу. Если я не сделаю это, то сделает он. За то, что сказала и видела, за то, что не буду молчать. Придумает убедительную причину, чтобы дома поверили. А тебя загонит в угол угрозами. Сколько раз ему нужно провернуть это с нами, чтобы ты понял?! — Все я понимаю! — Берт никогда раньше не повышал голоса, он вообще чаще всего предпочитал отмалчиваться, даже если был с ними не согласен. Но не сегодня. Сегодня он бы даже стал драться, если бы это понадобилось. Бедный наивный Бертольд. Кажется, он сам испугался своего крика и продолжил уже спокойнее: — Мы столько всего натворили, что заслуживаем смерти. Нас могут казнить здесь, если раскроют, или накажут за провал дома. Нас могут сожрать чистые титаны, даже просто со стены сорваться можем, трос перетрется — и все. Хочешь, чтобы я спокойно смотрел, как вы убиваете друг друга? Не могу. Так нельзя. Мы пообещали, Анни, — помнишь? Вернуться вместе. — Мы не вернемся. — Ей стало так паршиво, когда она это сказала. Так тяжело, холодно и неуютно. По макушке барабанили капли дождя, она начала мерзнуть, и ее решимость таяла на глазах. — Мы не справимся — у них теперь есть Атакующий титан, скоро они разберутся во всем остальном. Или Райнер снова подведет нас, и нам придется подставляться, делать за него всю грязную работу. Или он просто убьет меня. Или что угодно еще пойдет не так. Все всегда идет не так. — Я не позволю, — руки у Берта тряслись, но говорил он уверенно. — Не позволю ему, да он и не станет. Ты же понимаешь это, Анни. Он заставил тебя тогда, потому что сам не смог… И я бы не смог. И ты тоже, если бы он не вынудил. Это было гадко, я сам зол на него, но что еще нам оставалось? — Он должен был сделать это своими руками. — Злость, которую она так долго сдерживала, все еще рвалась наружу, но Анни уже не была уверена, чего именно хочет добиться. Райнер сполз по стволу дерева вниз, на светлых штанах прибавилось темных пятен. Она поморщилась от отвращения. — Только кишка у него тонка оказалась. Но мне плевать — он сам захотел быть главным. — И мы согласились. Никто ведь не спорил с этим всерьез. Это было удобно, разве нет? Что кто-то другой все решает. Несет ответственность за нас, за миссию, за все. — Берт горько усмехнулся. — Я тоже был там, на крыше, когда появился Марко. Я тоже не заметил его и проболтался. Почему бы и меня за это не убить? Анни поняла, что все провалилось. Может, и правда дело в том, что она всегда недолюбливала Райнера? Просто глупая детская возня в песочнице, которая превратилась в кровавую битву насмерть. Взгляд Райнера остекленел, он не смотрел на них. Наверняка даже не слышал, о чем они спорили. Может, Берт прав, и она может спать спокойно. Но даже если нет, сегодня уже точно никто не умрет. Она все еще держала камень, вцепившись в него застывшими пальцами, и знала, что он не понадобится. Вот только ярость и разочарование никуда не делись. К ним прибавилась смертельная усталость, и все это вместе нуждалось в выходе. Чем очевиднее становилось, что за всей этой какофонией чувств не последует ничего, никакого действия, тем больше они раздувались, чтобы взорваться и разнести всех вокруг на клочья… Это точно, она необъективна. Но не она одна, черт подери. — Уже признался ему? — Берт сначала не понял, посмотрел на нее вопросительно, но, встретившись с ней взглядом, задышал громче. Она била по самому больному и знала это, но уже не могла остановиться. — Думаешь, он вообще вспомнит завтра, как ты его защищал? — Анни, это тут не при чем. Не надо… — Он всегда лез в центр внимания, у всех на хорошем счету, всеобщий лучший друг и старший брат. Половина девчонок по нему сохнет, обсуждают его по вечерам — слушать противно. А ты почему-то в стороне, в тени, за спинами. Один. Я знаю почему. Он оставил тебя, знал, как тяжело справляться со всем в одиночку, и все равно бросил. Как он мог не видеть? — Она говорила быстро, слова наскакивали друг на друга, чтобы успеть вырваться. Это было похоже на рвоту — в определенный момент ты уже ничего не контролируешь, можешь только терпеть и ждать, пока все не выплеснется наружу. Ей было физически плохо от этого, будто бы и правда желудок выворачивало наизнанку, но это были лишь слова, слова, которые никак не хотели кончаться. Камень упал на землю. — Сколько раз он называл тебя нытиком, Бертольд? Сколько раз этот бесталанный придурок разговаривал с тобой свысока? Он забыл, что просто не дотянул бы до конца подготовки воинов, если бы не ты. Мы просто… затоптали бы его. И как он тебе отплатил? Дыхание закончилось, и она замолчала, судорожно хватая ртом холодный воздух. Что теперь сделает Берт? Скажет, чтобы она заткнулась? Это было бы справедливо. Еще более справедливо было врезать ей, и тогда она дала бы сдачи. Они никогда не дрались с Бертольдом: ни в гетто, ни здесь, даже на тренировках, но Анни была уверена, что и ему без труда наваляла бы. Ни по какой особенной причине, она даже не злилась на него всерьез, и смысла в этой драке не было никакого. Кроме того, что даже валяться в грязи, хлюпая разбитым носом и колотя чужой бок кулаком, было бы лучше, чем просто стоять и безропотно принимать свою участь. Понимать, что надежды не осталось. И сил что-либо изменить тоже. Берт не накричал на нее, не сжал кулаки. Его лицо просто стало еще более грустным и бледным. С минуту он смотрел в сторону обрыва, откуда послышался первый сдавленный всхлип, но никакой обиды или злобы в его взгляде не было. Только тревога и боль. И когда он наконец посмотрел на нее, ничего не изменилось. — Однажды я проспал восемнадцать часов подряд — в один из свободных дней. Так глупо профукал редкий шанс развеяться — другие ребята ходили в город на рынок, смотрели представление на площади, купались в речке, веселились. Мне кажется, я и сутки проспал бы, если бы Райнер не разбудил. Просто… чтобы не думать обо всем, забыть хоть на несколько часов, где мы находимся, что сделали и что еще будем вынуждены совершить. Вы с Райнером притворяетесь, что вас это не беспокоит, но это не так — я вижу. У вас свои способы прятаться. Райнеру, наверное, больше всех повезло — он по-настоящему был счастлив здесь. — Берт замолчал, и только тогда Анни поняла, что боялась вдохнуть все время, пока он говорил. Настолько это было непривычно. Когда он продолжил, она услышала в его голосе слезы: — Это я виноват, что все зашло так далеко. Я не мог себя заставить лишить его этого счастья — быть наконец любимым кем-то кроме меня. Тем более что смотреть на нас как раньше, до миссии, стало невозможно. Все изменилось, все светлое ушло, остались только ужас, голод, вонь гниющих тел и крики воронья… — И так негромкий голос сорвался почти на шепот. — Нет, я не признался, Анни, не смог. Я слабак. Тогда бы пришлось сказать ему и то, что мы не друзья ребятам и никогда ими не станем. Что мы должны будем убить их всех, если придется. Мне самому тогда пришлось бы как-то… проснуться. А я боялся. Ждал, что кто-нибудь сделает это за меня, что-нибудь произойдет, и мне не придется принимать решение. Так и вышло. Окончательно стемнело, дождь прекратился. Их троих наверняка уже не досчитались в постелях и ищут по всему лагерю. Но никто не двигался с места. Анни не могла найти, что возразить, да и резко навалившаяся апатия лишала это действие всякого смысла. Наблюдательный Берт верно все понял: они пришли на остров вместе, но потом каждый остался наедине со своими кошмарами и учился справляться, как мог. Никто их к этому не готовил. Только к быстрой победе — любой ценой. Анни давно перестала верить, что они втроем, взявшись за руки, все преодолеют. Дом превратился в несбыточную мечту, мысли о которой больше не дарили надежду, вместо этого причиняя лишь страдание. Кроме надежды у нее была лишь эта фальшивая жизнь и эти чужие люди, к которым она и правда постепенно, незаметно привязалась. Привыкла притворяться нормальной, хотя бы отчасти. Даже больше — начала в это верить, совсем как Райнер. И похоже, что ее вспыхнувшая из тлеющего презрения ненависть была лишь платой за то, что он выдернул ее из этой веры и вернул в настоящее. Ткнул лицом в то, кто она на самом деле. Пускай сам он этого столкновения с реальностью не выдержал. Даже побить его за это теперь не хотелось — только не видеть. — Анни, давай вернемся, если хочешь. Только не убегай одна, — голос у Райнера был хриплый и больной, как после марш-броска прошлой зимой. Насколько она могла видеть, он оставался сидеть на земле, словно сил на то, чтобы подняться, не осталось. Как же жалко все они выглядели сейчас со стороны, наверное. Даже она. — Ты не доберешься до моря, не сможешь бежать так долго — придется останавливаться и отдыхать, развоплощаться. Слишком опасно, тебя могут сожрать простые титаны. А еще, если ты вернешься одна, на тебя повесят вину за наш провал и… передадут титана следующему кандидату. Берт прав — нам нужно вернуться вместе, и тогда всю ответственность я возьму на себя. Она уже собралась ответить, что все сыты по горло его игрой в гребаного героя-мученика, но Бертольд ее опередил: - Я вовсе не это имел в виду, Райнер. Жертвовать кем-то, чтобы остальным позволили жить дальше? Тогда можно просто умереть здесь. Я не пойду на это — прости, Анни. Анни безразлично повела плечом — это и так было очевидно. Умереть здесь, похоже, остается единственным рабочим вариантом для них. Слева хрустнула ветка — Райнер все же попытался встать прямо. — Я знаю, Берти. Но, похоже, это все, что я могу сделать. Мы тут застряли, потому что я заставил вас остаться, и этого уже не исправить. Простите меня. Ничего они не стоят, мои извинения, я знаю. Давайте лучше я дам военным козла отпущения, который понадобится им, чтобы оправдаться за провал перед своим начальством… — Нет… — Дослушай меня. С моей головой что-то не так, временами я сам не могу понять, кто у руля в данный момент. Я ничего не рассказывал, но это тянется уже давно, больше года. Иногда будто забываю, кто я и что делаю. Забываю, что у нас миссия, что я должен если не спасти человечество, то хотя бы вас отсюда вытащить. Даже когда помню, паршиво получается, Анни снова попала тут в точку, — он широко улыбнулся, будто рассказывал им забавный анекдот, и Анни была уверена, что они с Бертом, не сговариваясь, на одно мгновение поверили, что Райнер снова не в себе. Но затем он снова стал серьезным: — Пускай я псих, но еще могу принимать решения и исправить хотя бы одну из своих ошибок. И ошибку Марселя тоже. Берт в два огромных шага пересек расстояние между собой и Райнером и поднял руки, на мгновение затормозив у чужого лица, смутившись. Тот вздрогнул, и Анни тоже, подумав, что Берт сейчас встряхнет его, даст пощечину, чтоб очнулся и перестал нести бред. Но он только положил ладони на его плечи и сказал: — Хватит, Райнер. Что-то в тоне его голоса заставило Анни покраснеть и почувствовать себя неудобно. Она давно знала про Берта, остальные кандидаты, за исключением отдельных туповатых чурбанов, догадывались, а на острове это стало до боли очевидно. Но несмотря на все, Берт никогда не проявлял свои чувства открыто. Анни считала, что это самый разумный выход — на войне все равно нет места всей этой чепухе, только лишние проблемы и тревоги, которых и так навалом, какой смысл зря терзаться? Берт, казалось, и не терзался, он просто оставил надежду. Зря Анни дразнила его, сейчас он все скажет, и она захочет провалиться под землю от стыда. И толики возмущения — Райнер абсолютно всего этого не заслуживал. — Райнер, перестань мучить себя. Марсель ничего не решал. Он был таким же ребенком, как и мы, который просто любил брата и пытался спасти его от той участи, что выпала нам. Военные не стали бы отдавать тебе Бронированного титана только из-за того, что какой-то мальчишка убеждал их. Это глупо, даже Зик не мог так на них влиять. — Но я был последним в списке, — Райнер смотрел на него как завороженный. — Я правда был самым слабым из нас. Ладони Берта переместились с его плеч на вспыхнувшие щеки. Он почти шептал. — Это не так. Ты не понял, потому что тогда никто не любил тебя настолько сильно. Поэтому я и… - Он запнулся, скорее всего, вспомнив, что они тут вообще-то не одни. Анни уже готова была сама спрыгнуть с чертова обрыва. Придурки. — Они ставили нам оценки, но я думаю, что смотрели на другое. Гораздо важнее было то, как мы вели себя, как реагировали, кто с кем дружил и как общался. Может, они и выбрали Порко сначала. Но для работы под прикрытием нужен тот, кто хорошо распознает эмоции других, кто-то достаточно гибкий, чтобы ладить со всеми, и при этом… беззаветно преданный. Уверен, это и написано в твоем деле, а не результат забега на десять километров. Райнер обхватил ладони Берта своими ручищами и медленно убрал их со своего лица, впрочем, не отпуская совсем. - Марсель все равно верил, что он виноват. Если бы не верил, то не оттолкнул бы меня. Все для того, чтобы я убежал, даже не попробовав спасти его. Они никогда не обсуждали это по-настоящему — без драк, взаимных обвинений, слез и истерики. Слишком больная тема. Анни по-прежнему считала, что можно было спасти если не Марселя, то хотя бы Челюсти, действуй они тогда все вместе. Райнер просто винил во всем себя и безуспешно пытался заменить им лидера группы и все исправить. Все это по большей части было уже неважно, но ей было интересно наконец узнать, что думал Берт. Он сделал шаг назад, улыбнувшись Райнеру перед тем, как освободить свои руки. — От нас ожидалось, что мы будем действовать разумно — как в шахматах. Пешки, точки на карте, которые двигаются к цели, даже если что-то идет не так. Но на деле, когда что-то идет не так, это просто… месиво, все происходит так быстро, что ты даже не успеваешь принять решение. — Он повернулся к ней. — Каждый из нас по-отдельности был способен что-то сделать и не сделал. Даже Марсель мог успеть перевоплотиться до того, как его съели. Может, не захотел? Как думаешь? С трудом могу припомнить подробности, но, кажется, я сам бросился прочь почти сразу. Все пошло не так, как мы предполагали. Все всегда идет не так. Мне интересно: те, кто отправлял нас сюда, тоже это понимают? — Спустя пять лет без вестей от нас только идиот решил бы, что все идет по плану. К чему ты ведешь, Берт? Что Райнер ни в чем не виноват? Речь не об этом, я столько раз хотела его прикончить — не потому, что он плохой, а я хорошая. Я в десять раз хуже. — По щекам текли слезы, но она не обращала на них внимание. — Если он согласен пожертвовать собой, я не стану спорить. Он слабое звено, и без него у нас больше шансов выжить. Можешь ненавидеть меня, но такова правда. Берт смотрел на нее, и по его взгляду она видела, что он ее жалеет. Хотя сам тоже чуть не плачет. - Я не ненавижу тебя. Может быть, ты права. Допустим, мы оставим миссию, вернемся без Райнера или вернемся с ним, и его накажут. И что дальше? Что будет после того, как мы выживем? Сколько лет нам осталось? Шесть? — Он сгибал пальцы, будто действительно считал, будто не знал точную цифру. — Чем, как ты думаешь, мы будем заниматься эти шесть лет? Готов поспорить, что мы проведем их вдали от дома, в очередной войне — разрушая и убивая для Марлии. Все повторится. Ты не несешь ответственности за то, что мы живем в таком жестоком мире, Анни. Верно, за нас все решено, мы можем только пытаться выжить. Но… ты правда готова? Анни никогда не думала об этом, не загадывала так далеко. Логично, что их будут использовать и дальше. Может, даже снова отправят на Парадиз — исправлять свои ошибки. Она почувствовала себя загнанной в угол. — Не знаю! — Она кричала, и уже плевать было на то, что отчаяние слишком очевидно проступает в ее голосе. — Зато ты, похоже, чертовски много думал над этим! И что ты предлагаешь!? Она закрыла глаза руками, остервенело вытирая слезы, чтобы они не видели ее такой. Хотелось убежать, даже не дослушав, что собирался ответить ей Берт, скинуть мокрую одежду и забраться под одеяло с головой, забыть все это. Но она не могла. Как не могла и бросить их здесь и сбежать домой одна, сейчас или пять лет назад, хотя никто не стал бы физически препятствовать ей. Они нужны, чтобы выжить, для этого нужен хотя бы Берт, Райнер все верно сказал — иначе она просто умрет по дороге к дому. Это просто здравый смысл. Только не он держал ее здесь, в этом разговоре, который становился все более абсурдным и неудобным. Страх. Ей было слишком страшно даже думать о том, что она останется совсем одна. Хотя лучше откусить себе язык, чем признать это вслух. — Пробовать выжить всем вместе, пока можем. Не бросать и не убивать друг друга. Не относиться друг к другу так, как вы с Райнером, меня уже тошнит от ваших ссор и драк. — Берт решительно сжал кулаки. — Нужно принести военным хоть что-нибудь существенное. Мы не знаем, где Челюсти, а это значит, остается один вариант — похитить Эрена. Давайте придерживаться плана. Мы с Райнером вступим в Разведкорпус, ты пойдешь в военную полицию и попробуешь добыть еще информации про Основателя. Что думаете? Райнер, все это время молчавший, смотрел на нее, будто ждал, что она скажет. Мир словно сошел с ума: это он всегда принимал решения, всегда знал, что им делать дальше, а они с Бертом должны были подчиняться. Это он не затыкался, рассуждая про долг воинов и грубовато подбадривая их. Кто знает, может, у Берта и правда все это получится лучше? Не зря ведь он был лучшим из них. Самым умелым и сильным. Самым добрым. — Думаю, что мы в тупике, и выбор невелик. Его съехавшая крыша еще доставит нам кучу неприятностей, — она кивнула на Райнера, хотя никто в темноте не мог этого разглядеть. — Он больше не должен командовать нами, не позволяй ему забыть об этом, Берти. Когда они вышли к кругу света от факела на ограде лагеря, стояла глубокая ночь. Пускай технически они уже закончили обучение, утром их отчитают на плацу перед всеми ребятами и накажут. Первый раз за все время. Хотелось побыстрее добраться до постели и забыться сном. Райнер с Бертом чуть отстали, и, глянув на них через плечо, она увидела, что они стоят рядом, ближе, чем обычно, неуклюже пытаясь скрыть, что держатся за руки. Анни закатила глаза. — Я пойду, а вы подождите несколько минут. Завтра будем вместе позориться, но все-таки лучше, чтоб нас не видели вместе лишний раз. Перед самой оградой она все же не выдержала: — Предупреждаю — если вы вздумаете при мне лизаться, меня вырвет. А после этого, — она обернулась, — я вам врежу.