***
— …Ну и короче она как-то узнала, что я играю на гитаре, и теперь я против своей воли поставлен участвовать в школьном мероприятии. «Нюжна учявьствовять в жызни школи-и-и, Рэй!» — Торо передразнивает голос нелюбимой учительницы, рассказывая очередную историю. В ответ я и Фрэнк заливаемся смехом. Обхватывая горячую кружку длинными пальцами с покрашенными в черный ногтями, я засматриваюсь на ореховые глаза, так забавно спрятавшиеся в морщинках смеха. Хоть мне до сих не удалось завязать прямой диалог с Фрэнком, я чувствую какое-то волнение глубоко в груди, будто влечение к незнакомцу. Маленькая черная фигурка кажется новым ярким загадочным комиксом, только что поступившим в продажу. Никто ничего ещё не слышал о графическом романе под названием «Фрэнк», никто ещё не знает о чем сюжет, как зовут главных героев, какая, в конце концов, внутри рисовка и кто автор этой новинки. Интрига, от которой подрагивают пальцы. Я был заядлым любителем и коллекционером комиксов, особенно историй про мистику и сверхъестественное. «Опять про своих упырей читаешь, скоро сам на одного из этих будешь похож!» — вспоминаются слова матери и я улыбаюсь этому воспоминанию. — Это мне случай напомнило… — Голос Фрэнка вырывает из мыслей. — Короче, наш класс как-то тоже распределяли по каким-то группам, типа внешкольная хуйня по интересам, там театр, научные кружки всякие… Ну и короче когда очередь дошла до меня, училка спрашивает тип а что ты умеешь, а что тебе интересно, туда-сюда, я а вообще в ступор впал от ее вопросов, сижу-думаю чё мне интересно, все смотрят, начинаю нервничать… И она уже не выдерживает и такая «Айеро, ну что-то же ты должен уметь?!» а я такой ей говорю «Ну… я могу лечь на пол и притвориться камушком» — Комната снова наполняется звонким смехом. — Ой, погоди, а что такое «Айеро»? Почему она тебя так назвала? Это оскорбление? — сквозь смешки задаю вопрос, и после этого смех Фрэнка и Рэя становится ещё громче. — Пхахах, дурень, это моя фамилия! — Выкрикивает Фрэнк, и тут же его лицо резко становится серьезным и даже виноватым, а голос снова тихим и робким: — Ой, прости… Я не-… Я не хотел тебя дурнем называть, это случайно, прости… — юноша виновато опустил голову и затих. Я перевел растерянный взгляд на Рэя и встретил такой же взгляд в глазах Торо. — Эй, ну ты чего?.. — Аккуратно спрашиваю я, — Все нормально, ты же в шутку, я не обижаюсь… — легонько кладу ладонь на рукав кофты Айеро. — Ага, нас и похуже называли, — Улыбается Рэй, в попытке разбавить обстановку. Фрэнк оживает, поднимает глаза на нас и выдает слабую усмешку. «Меня бакланом называли», — тихо произносит Айеро с улыбкой. — Бакланом? Пфф, ты что, в детском саду учишься? Да меня каждый день пидором и сатанистом обзывают! — Восклицаю я, и в комнате снова слышится смех.***
В целом, так и проходит весь вечер. Мы просто сидим втроем на кухне и разговариваем, иногда отвлекалась на сюсюканье и тисканье моих кошек. Ой, кстати, я говорил о них? Обожаю кошек, а за этих двух пушистых идиотов и вовсе почку готов продать. Одного, который постарше и с черным окрасом, контрастирующим с желтыми глазами оборотня из старых фильмов, зовут Банан. Не спрашивайте почему, потому что я уже не вспомню кому и по каким причинам пришла в голову идея так его назвать. А второй выглядит как пушистая мелкая сосиска рыжего окраса с хитрыми зелёными глазами, он носит гордое имя Крендель. Вопросы насчёт его имени также не приветствуются. Кстати, одна из вещей, которые меня удивляют (но лишь на секунду), это то, что Фрэнк не интересуется почему моих котов так назвали, он просто пожимает плечами и принимает это как должное, когда я знакомлю его с моей пушистой бандой. — А у меня дома крыса есть, зовут Микки Маус… — Как-то отвлечённо, будто обращаясь больше к котам, а не к нам с Рэем, произносит Фрэнк, мягко нажимая на лапку Банана. — По-моему, это слишком постиронично, — комментирует Рэй. — По-моему, это психологическое издевательство над животным и принижение его крысиного достоинства. — Усмехаюсь я, слыша смешки в ответ.***
На часах слишком незаметно и быстро переваливает за час ночи, Рэй уже начинает зевать и разлеплять глаза через раз, да и я тоже слышу небольшой гул в голове. Фрэнк так и не ушел, а выгонять его в мороз в час ночи было бы грубо и неприлично, даже просто бесчеловечно (несмотря на то, что он упоминал, что живёт через две улицы и ему уже есть 18, так что это для него не такая уж и проблема). — Так, кровати только две, моя и родителей. Я вам с Рэем постелю у себя, надеюсь вы не против поспать вдвоем, а я буду у родителей, потому что вам, малолетним ублюдкам, я не доверяю спать на кровати, за порчу которой меня отправят в детдом! — Ворчу я, вытаскивая из шкафа комплект постельного белья, слыша смех за спиной. — Семнадцатилетний чел назвал восемнадцатилетнего меня малолетним ублюдком… — усмехается Фрэнк, закатывая глаза. Я расправляю для ребят кровать, Рэй, последние две минуты уже стоявший в одной футболке и трусах, камнем падает на половину кровати у стенки и зарывается лицом в подушку, бормоча еле разборчивое «спокойной ночи». Фрэнк улыбается, смотря на него, а потом усаживается на свою половину кровати и стягивает кофту. На несколько секунд у меня темнеет в глазах и я чувствую, как все мое тело начинает неметь. Я рвано захватываю воздух носом и пытаюсь притвориться статуей, не издав ни одного звука, не пошевеля ни единой мышцей своего лица, лишь бы не выдать себя. Все дело в том, что обе руки Фрэнка вдоль и поперек от костяшек пальцев и до самых плеч украшены шрамами от порезов, использованы болью и отвращением к себе. До этого момента его руки были скрыты под кофтой и перчатками и поэтому я не замечал ни царапины, а теперь я не могу отвести взгляд от рук парня, даже когда мой ужин просится наружу… Не поймите меня неправильно, я не испытываю какого-то отвращения, я не стал тут же плохо относится к Фрэнку из-за его рук, это его жизнь, которой я совсем не знаю и в которую не лезу, и ежу понятно, что он уже достаточно повидал и успел заебаться. Просто я очень, очень боюсь крови и режущих и острых предметов, а в дуэте с моим очень, очень богатым воображением руки Фрэнка и моя фобия создают слишком яркие детальные картинки где-то в подборке моего тупого маленького мозга. Воображение часто начинает работать не тогда, когда тебе нужно, а в моем случае тебе будто включают мультик прямо в голове, не спрашивая в настроении ли ты вообще сейчас что-то смотреть. Я вижу перед собой картину, от которой чешутся руки и болят глаза. Я вижу как маленький испуганный и обиженный всем белым светом мальчик запирается в ванне и ищет способ сбежать от своей головы, сбежать от мира, который вечно настроен против него. Я понимаю его чувства, я понимаю причины, по которым он зажимает в руке блестящее лезвие бритвенного станка, но я отчаянно зажмуриваю глаза, пытаясь вызвать перед глазами черные пятна, пытаясь убрать эту картинку. Я прилагаю все усилия, чтобы больше она не всплывала в голове, и только когда мое лицо искривляется так сильно, что я слышу тихое, виноватое «прости» извне, я понимаю, какую ошибку совершил… Я забыл, что, когда мой мозг уносит меня куда-то далеко в другие миры, мое тело остаётся здесь и мое лицо продолжает функционировать, отображая мои эмоции. Все эти время я стоял перед Фрэнком, тупо и откровенно пялясь на его шрамы, уплывая глубоко в себя, не отрывая взгляда и не показывая никаких эмоций. Я впал в ступор. Боже, какой же я идиот… Фрэнку, наверное, было так неловко и обидно… Господи, какой же я, блять, долбаеб… — Н-нет-нет, прости, я не… Я просто задумался, я не хотел… Ты не сделал ничего плохо, это я… — Пытаюсь оправдаться. Я заглядываю в ореховые глаза маленького испуганного мальчика и осознаю, что он проделывает тоже самое. Тоже пытается заглянуть в мои глаза. Не знаю, что он видит. Скорее всего растерянность, стыд и страх. Я же вижу огромную печаль, сожаление и разочарование в его глазах. — Ты теперь меня долбаебом считаешь? Одним из этих чуваков типа «ммм мне тринадцать лет меня бросил парень пойду порежу себя чтобы он плакал на моих похоронах»? — Спрашивает он устало, будто задавал этот вопрос уже сто раз. — Н-нет, — отвечаю я честно. Немного помедлив, сглотнув ком в горле, я продолжаю. — Слушай, я не буду лезть в твою жизнь и спрашивать причины, это невежливо да и я тебя попросту не знаю. Я сожалею, что тебе было настолько плохо, я… эм… Ну, в общем я просто пиздец боюсь крови и острых предметов, поэтому в ступор впал, ладно? Это просто мозг у меня тупой, вечно фантазирует криповую чушь когда не надо, ты тут ни при чем, хорошо? — Я неловко улыбаюсь тишине, повисшей в воздух после того, как я кончил говорить. –…Кровь? Они же зажившие все уже давно, тут свежих нет, даже недавних… — Фрэнк проводит пальцами по тому, во что он превратил свою кожу. Я сглатываю очередной комок и отвечаю «у меня воображение богатое…» Через несколько долгих (невыносимо долгих) неловких секунд молчания я произношу короткое и скомканное «спокойной ночи» и удаляюсь из комнаты, не слыша в ответ ничего. Я закрываю дверь в спальню родителей, проверяю все пункты своих «ритуалов» и, только когда моя голова касается прохладной, мягкой, дарящей покой подушки, я наконец шумно выдыхаю и решаю, что с этим днём наконец покончено. Перед глазами плавает чернота, обретающая неясные, причудливые очертания. Мои мысли мутные и скомканные, будто бы я нахожусь в комнате, где одновременно разговаривают 5 человек, при чем каждый на свою тему, а в углу играет кем-то включенная музыка. Я хочу злиться, но у меня уже нет сил на проявление эмоций, у меня нет сил, чтобы противостоять шуму в голове, чтобы попытаться его выключить, а потому я просто смиряюсь, отдаю себя на растерзание голодным злым мыслям, надеясь, что, либо наутро они исчезнут сами, либо я просто не проснусь.