Налево-налево-прямо

      Дори появляется в дверях его палаты совершенно внезапно, как это всегда и бывает – сейчас радио скрипуче выплёвывает неважные новости, интервью, историю древнего мира, предупреждает безучастно только о штормах и ураганах на севером побережье.       Не о людях.       Хэнк думает – очень зря.       О подобном стоит сообщать заранее.       У гостьи растрёпанные нити ярко-синих волос – (отросшие каштаново-рыжие корни и сухие-сухие от солёной воды кончики не портят странную картинку, хотя и пытаются) – и солнечные рукава завязанной на поясе кофты почти волочатся по земле, намокают в лужах и задевают дворовых котов.       Она вся какая-то угловатая, несмотря на естественную девичью мягкость, неловкая и слишком громкая: смеётся в ладонь, шмыгает носом, повторяет своё имя каждые восемь с половиной минут – Хэнк начинает засекать, когда в голове появляется болезненный гул.       Он провёл в тусклой клинике долго-долго – сначала из-за необходимости, потом просто по привычке – в него корнями вросла тишина, ему так спокойно, менять он ничего не хочет и не будет – слышишь, несносная малявка? – только переедет как-нибудь в пансионат на сохранение, но это позже.       У Хэнка неровный скол на месте указательного пальца левой руки – и вся ладонь едва зажившая, испещренная, посеченная, исполосованная, с ошметками отодранной плоти и пересаженной кожи, страшная-страшная – напоминание о ненадежности и опасности рискованного обращения с лопастью гребного винта.       Особенно, если в спину толкаются шумные и неловкие детишки.       И сам он хмурый, тусклый, одичавший без чужого присутствия – его воспоминаний хватит на пятерых.       Дори разглядывает чужое увечье с любопытством, без тени брезгливости или жалости, кладёт себе на острую коленку, и неясно для чего, но с улыбкой, рассказывает, что в детстве её постоянно теряли: в парке аттракционов, в магазинах, в ресторане, на парковке, на пляже – а затем что-то вспоминает, меняется в лице и просит помочь найти своих родителей.       – Ты ведь не отстанешь, так?       Девчонка пожимает плечами, болтает головой, смотрит на него прямо и спокойно, когда Хэнк бросает взгляды тяжёлые и мрачные – у него нет человеколюбия, зачатков филантропии, альтруизма и самоотверженности, сил, костюма уборщика или пропуска из клиники, карты и GPS-навигатора.       Только желание всё закончить.       У него глаза цвета моря – так говорит Дори, сам Хэнк не особо верит, – и рыжие-рыжие волосы перекинуты через плечо, спутанные и нечёсаные – девчонка плетет из них косички на подушке – они похожи на настоящие щупальца, ты только посмотри! – пока мужчина упрямо не открывает глаз, утомлённый её присутствием.       Налево-налево-прямо.       Ничего сложного, верно?       Они заходят в магазин купить очки – солнцезащитные, с бутылочно-зелёными стеклами, по-стрекозьи огромные, совершенно бесполезные и ненужные, но Дори просит почти слёзно, говорит, что это очень-очень важно, висит у него на рукаве, бормочет что-то о своем детстве – и Хэнк уступает.       С больным ведь не спорят, правильно?       Налево-налево-прямо.       Дело на две минуты, чего уж там.       Они теряются в детской зоне – Дори кружится с пёстрой стайкой девочек лет семи, хохочет и тянет его с собой за изуродованную руку – только делает вид, или может всё-таки действительно не помнит, как он эту травму получил – продолжаем двигаться вперёд! – и Хэнк сдается.       Злится, покупает себе кофе, кормит рыбок в крохотном аквариуме на посту у медицинской сестры.       С сумасшедшими лучше соглашаться.       У неё ладони исписаны вдоль и поперек десятком напоминаний, а на запястьях браслеты-веревочки в узелках – Хэнк не успевает даже спросить, когда Дори рассказывает всё в подробностях, забываясь и повторяясь с самого начала – любая её история становится бесконечным текстом из повторявшихся слов, обрастающих с каждой минутой слоем новых деталей, если не подсказать, чем всё началось и закончилось.       И она без уведомления на телефоне не помнит, когда у неё день рождения, зато знает какие-то глупые факты:       – Для ориентирования в пространстве у рыб есть боковая линия, и это самый настоящий орган, очень-очень полезный, ты можешь себе представить?       – Тредекафобией называют страх перед числом тринадцать, я вот не боюсь, но у меня был сосед, Джерри, и жил он в доме под тринадцатым номером, но не долго...       – В звёздном небе восемьдесят восемь созвездий, нет, конечно я не сама их считала, это же общеизвестный факт!       – У осьминогов три сердца, ты только вообрази, Хэнк, наверняка они очень-очень добрые и милые. Совсем как ты.       Сам Хэнк так не думает, но не пытается разубедить – бесполезно.       Она говорит с ним так, словно они знакомы много лет.       И при этом встречаются впервые.       Через несколько белоснежных поворотов взволнованная женщина ловит Дори за локоть, прижимает к себе и счастливо выдыхает той в лохматую макушку – девчонка пищит в материнских объятиях, недовольно, но весело, а Хэнк думает, что приключение получилось слишком коротким даже для него.       Дори обнимает его напоследок, обещает не забыть, записывает несколько слов на ладони       и приходит на следующий день.