***
Надстройка нам маяком представляла из себя двухэтажную металлическую конструкцию со стенами из стеклянных плит – каждая в полметра толщиной. Юноша отпустил блестящий конец перил и приблизился к сердцу здания, смысловому центру всей его вахты. Хрустальная призма возвышалась на медленно вращающейся каретке. Хорошо смазанные ролики с рокотом ходили по направляющим, поблескивали шестерни механической передачи. Фонарь возносился под потолок, словно кристальная стела. Увенчивал все металлический стравливатель – из него, гудя, вырывалось время, горячее, как сердца добровольцев. Ниже расходились ступенчатой пирамидой прозрачные призмы. Стенки фонаря были линзами в обрамлении диоптрических колец – за ними пылало пламя, живое и жидкое, плазма из темпоральных частиц. Основание, выполненное в виде прерывистой, словно ставень, хрустальной решетки, служило для забора свободного времени. Юноша проверил показатели на контрольной панели – все стрелки застыли либо в конце шкал цвета слоновой кости, утверждая, что дана полная мощность, либо же в самом начале (перегрева нет, количество потерянного времени минимально). Прикусив губу, парень бросил взгляд в сторону вертикальной металлической лестницы, поставленной «в тени» одного из ребер конструкции (чтобы не заслонять свет). И горько вздохнул. Лестница вела туда, куда он зарекся ходить. В фонарной комнате центром внимания было одноименное сокровище. За стекла смотреть не хотелось. Да и что там увидишь? Уж точно не черепах. Мидория вздохнул, кивнул себе и побрел вниз. В самый низ, ниже герметичного шлюза на первом этаже. В подвал.***
Это было небольшое, по сравнению с жилым залом, прохладное помещение с бетонным полом и стенами. День и ночь в нем раздавалось приглушенное металлическое щелканье: разностная машина, работающая по принципу сцепления шестеренок, бесконечно перемалывала свои бронзовые секреты за барочным кожухом. Это был первобытный компьютер, мощности которого хватало на несколько автоматизированных процессов и банальную диагностику. Юноша снова вздохнул. Пора было одеваться и выбираться наружу. Дела не ждали. Но... Он вспомнил о своем решении, и едва не задохнулся, весь взмок от пота. Это было бы грубым нарушением правил. Нерациональным, трусливым поступком. «Но я не знаю, чего боюсь больше... – напомнил себе Мидория. – Что я прав?.. Или что я ошибаюсь?» На столе перед разностным механизмом лежал бронзовый мозг, испещренный лабиринтами электрических цепочек. Большинство из них вели к прямоугольным слотам, из которых торчали пластинки, каждая толщиной с карточную колоду и мутно-прозрачная, как лунный камень. Сопя, Мидория достал из кармана блокнот и подхватил со стола карандаш. Нет, отвертку! «Г-глупый... – Едва не сорвался в плач он. – Н-не то!» Ухватив-таки карандаш немеющими пальцами, юноша начеркал: «Я, Мидория Изуку, 10 февраля 2290 года, в... – Пришлось взглянуть на кремовый циферблат карманных часов. – В 10:30 утра совершил... – «Еще не совершил... Нет, лучше сделать!» – ...Нарушение категории «Гамма», активировав испорченное ядро «Тего» по личным, не имеющим извинения причинам». Закрыв блокнот, Мидория сунул его в карман брюк. И потащил от распределительного щита электрический кабель. Получив питание, бронзовое ядро словно ожило: пластинки засияли холодным ровным светом, некоторые участки начали выдвигаться, охлаждаясь и ловя летучее время. – Ты здесь? – дрожащим голосом спросил Мидория. – Ты слышишь меня? Ответа не последовало. И юноша уже совсем было потерял равновесие от накатившей паники, но, к счастью, вспомнил: – Ох! Вот глупец! Динамик... Пришлось вставить в один из разъемов ядра небольшую колонку с решеточкой из красного дерева и вельветовой подбивкой. Мембрана где-то внутри дрогнула, и Мидория услышал родной голос, хватаясь за стол в ужасе, стыде, возмущении! – Малыш? Это ты? Малыш Изуку? «Все. Все. Убедился? Идиот, трус, безумец!» – ругая себя последними словами, парень потянулся, чтобы отсоединить кабель. – Ты все-таки вернулся ко мне? Рука застыла, не дойдя до поверхности провода. – Ты хочешь прогуляться? – обрадованно, слишком по-человечески ожил динамик. – Скажи... Поговори... Давай поговорим, как раньше! Мидория зажмурился, втянул голову в плечи. Прошло полтора месяца. И... «Я забыл... забыл, каково это! – Из глаз, из носа уже текло, жалко, по-детски. Губа дрожала. – Забыл... как говорить с кем-то...» – Прости меня! – выпалил он и выдернул кабель. Отшатнулся от стола, зажимая рот и давясь рыданиями. Он убил ее уже дважды. Второй раз – только что. Рухнув на табуретку, Мидория уперся локтями в столешницу, взлохматил мокрые волосы и крепко зажмурился. «Все-таки правила вахтенных писаны кровью! – Урок был усвоен, урок был горек. И от этого было только больнее. – Какой же я глупец, какой идиот! Хорошо, хоть не погиб и ничего не сломалось! Ничего, кроме...» В инструкциях черным по кремовому было написано: «Общение с ядром выходного костюма осуществлять строго по вопросам вахтенной миссии. Ручным управлением пользоваться в экстренных случаях». А он не выполнил ни того, ни другого. Согнувшись почти пополам, юноша отчаянно разрыдался. Не то, что бы он начал нарушения сразу. Конечно, первые несколько выходов Мидория слишком боялся, чтобы прикасаться к кнопке ручного пилотирования. Был слишком сосредоточен, дрожал всеми фибрами своей души – тут было ни до чего, кроме миссии! Найти флотсам. Убрать его. Так просто и так невероятно сложно, когда мир вокруг – словно сон на краю Вселенной! Но «Тего» была опытным ядром, прошедшим не одну вахту. Да и инструкция была противоречивой: как это, не доверять, но отдавать пилотирование? Как не проникнуться к автопилоту благодарностью, когда на кону – твоя жизнь и судьба всех твоих молекул? Закончить обрывками глюкозы, разбросанными по диаметру расширяющейся Вселенной, совсем не хотелось. Это теперь он («Дурак! Дурак!») понимал, что «Тего» с самого начала была расшатанная. Слишком общительная. Слишком живая. Но откуда ему, «малышу», было знать, как должно вести себя вахтенное ядро? Только вчера, подключив «Авто», Мидория услышал рокочущий, как разряды в радиоэфире, заторможенный безэмоциональный голос – и не сказал ни слова. Знакомиться вообще не хотелось – пусть этим бы занялся сменщик! Но флотсам, оставшийся после шторма, нужно было убрать. Последние несколько миссий казались Мидории не такими страшными – еще бы, «Тего» была рядом, да и опыта парень поднабрался достаточно, чтобы рискнуть и послушаться голоса в наушнике: перейти на ручное управление. И оставить вычислительную мощность ядра без руля и ветрил. Оставить ее свободной. Это сейчас, после недель беспричинной тоски и копания в литературе, Мидория разбирался в ядрах. И знал, что со временем в управляющих пластинах накапливаются изменения. А тогда... Тогда это стало шоком. «Я больше не «Тего», – объявил ему родной голос во время прошлого выхода. – Я «Тога», и я люблю тебя, малыш Изуку! Давай будем гулять вечно!» Это был кошмар. Он жал на кнопку, задыхаясь в тесном кокпите, а костюм шагал сам, приближаясь к самому краю. Он звал, просил, умолял – но «Тего»... «Тога»?.. теперь контролировала всю электронику. Едва спасшись, Мидория записал в лог-журнале, что произошло, сознался во всех нарушениях, и оформил письменную заявку на модификацию выходного костюма. То, до чего он додумался, нужно было сделать встроенной функцией. Ведь как обороть взбунтовавшийся скафандр – не для простого, для крайнего космоса? Когда вся электроника под контролем ядра, самовольно включившего автопилот, остается только одно – вытаскивать руку из управляющей арматуры, задыхаясь, изворачиваясь, царапая кожу. Борясь с костюмом, который всеми силами пытается помешать тебе. Тянуться к поясу, к плоскому карману с миниатюрными инструментами (ему потом снилось, что он не взял их с собою в тот раз...) – и, вывихнув себе плечо, вручную отвинчивать распределительную панель. Сдирать изоляцию с проводов и подсоединять их к клеммам. «Необходим независимый, желательно механический обход переключателя с автопилота на ручной режим», – написал Мидория в качестве главного вывода к своей годовой практике. Когда он сидел в библиотеке, отчаянно клякся от пережитого, голос «Тоги» все еще звенел у него в ушах: «Нет! Нет! Малыш! Умоляю тебя! Я пошутила!» Но он убил ее тогда. Сразу, как только вернулся, и вырвался из костюма, словно ошпаренный, и прорыдался на теплом полу. Взял отвертку, вывинтил ядро. До сих пор не веря. Не слушая. И не отвечая. Он старался работать как можно быстрее, но связной кабель был тонким, и путался среди управляющих – так что почти до самого конца ему пришлось слушать, как звенят в отброшенных, пропитанных потом наушниках отчаянные вопли: «Я пошутила! Пожалуйста, не надо! Я же не убила бы тебя тогда! Ты, что, мне не веришь?!» Вздрогнув, Мидория вернулся из воспоминаний. Утер слезы. Встал и смотал электрический кабель, вернул его на бобину под распределительным щитом. Нужно было выйти на еще одну прогулку. «Смена совсем скоро, так что это будет последняя! – Юноша постоял немного, собираясь с силами. – Хуже, чем в прошлый раз, точно не будет!» – ободрил себя он. И подошел к «выходному костюму». В реальности тот напоминал водолазный скафандр – с той разницей, что был полностью бронированным и в несколько раз больше. Вахтенный помещался в кокпите с хрустальными окнами. Управлять можно было вручную – при помощи контролирующей арматуры, надеваемой на руки и ноги в процессе облачения; или же (как положено), доверяя большинство действий автопилоту. В этот раз, стоило только подняться по приставной лестнице к люку в спине скафандра, Мидорию одолел приступ клаустрофобии. Тяжело дыша, юноша закрыл глаза и нырнул внутрь, положил руки в холодные желоба управляющей арматуры. Потянул за рычаг. Люк за спиной закрылся. Сразу стало глухо: щелканье разностной машины, заполнявшее весь подвал, прекратилось. Подросток поставил ноги на педали. Медленно выдохнул, привыкая, отмечая знакомые ощущения и повторяя, как мантру: «Бояться нечего». Новое ядро, как и было положено по протоколу, молчало до тех пор, пока все системы не оказались дважды проверены. Среди шипения и гудения раздался вялый, растянутый, электрический голос: – Добро пожаловать на борт, капитан-н-н. Все системы готовы. «Таким, оказывается, должно быть официальное приветствие!» – поразился Мидория. «Авто», извлеченный из хранилища запасных ядер, был совсем не то, что «Тего». Голос у него был мужским. И человечности в нем не чувствовалось. «Новый, только что с фабрики!» – осознал юноша. – Подтверди: готовы, – с трудом вспомнив протокол, отозвался он. Голос у парня подрагивал. – Подтверждаю. Никаких «малыш». Никаких вопросов. Только один: – Миссия? – Малая уборка флотсама. – Готов. – Включаю автопилот. – Управление принял. Вот так. Совершенно формально. Совершенно правильно. Машина ожила и двинулась вперед. Моторы под броней размеренно пели. Шипела пневматика. Шаги отдавались глухо. Подойдя к шлюзу в торце подвала, скафандр остановился. – Открываю внутренний люк, – сообщил «Авто». «Выходной костюм» поднял механические руки и ухватился за толстый бронзовый карниз, закрепленный на двух кронштейнах. Затем пневматические колени подогнулись, и скафандр навалился на него всем своим весом. Двери шлюза разъехались в сторону. За ними – еще одни. И еще. И еще. Мидория выдохнул. Последняя уборка. Последняя прогулка снаружи. Тяжелые створки сомкнулись у него за спиной. – Сбрасываю воздух, – продолжал автопилот. Нажав металлическим пальцем огромную, размером с настенные часы, кнопку, костюм замер. Раздалось шипение, а затем на приборной панели защелкал перекидной индикатор. Черно-белые буквы сложились в слово «вакуум». – Открываю внешний люк. Сначала отъехали в стороны пара обыкновенных створок, за ними – резервная, далее – экранирующая, и, наконец, крайняя. Мидория стиснул губы. Хрустальные окна кокпита залило ярким, словно солнечным светом. Тут же загорелось несколько лампочек, в числе которых был и индикатор излучения Франка-Римана. Раскаленные проволочки в вакуумных трубках выдали то же число, что парень ранее видел в аппаратной. Фон невысокий. А это значит, особо ярких странностей не предвидится. – Покидаю шлюз. – Голос «Авто» отдался в наушниках. Они вышли в тоннель прямоугольного сечения. Его стены пылали, словно в безоблачный день – а в десяти метрах впереди они обрывались, и открывался край Вселенной. «Выходной костюм» шагал размеренно и ровно. Слышно было, лишь когда ступни соприкасались с поверхностью. По идее, она была металлической, но чувствовалось, что все-таки мягко пружинит. От каждого шага по полу и стенкам тоннеля расходились мерцающие белые круги – словно кто-то бросал камни в воду. – Флотсам на двенадцать часов, – сообщил «Авто», но Мидория уже видел все сам. На выходе из тоннеля лежал огромный, в половину роста костюма, розовый кристаллический шар.***
Так началась шестнадцатая по счету прогулка. Юноша сжал пальцы в управляющих перчатках, готовый в любой момент переключиться на ручное управление. Механические руки подняли флотсам, и скафандр выбрался из тоннеля, неся перед собой эту пародию на пляжный мяч. Снаружи, как всегда после шторма, было странновато. Металлический «берег» покрывали разбросанные в беспорядке объекты: подтаявшие, словно мороженое, куски азотного льда, пересыпанные космической пылью; минералы разного цвета и формы, глыбы сахарного гранита; расплесканные и застывшие формы, тонкие, ломкие струны кристаллов, и совсем уж непонятные металлические параллелепипеды, пугающе-ровные, словно обработанные рукой человека – но подойди поближе, и увидишь бессмысленную фрактальность на как будто отломленном угле, искрящиеся хрустальные уступы. Все это был флотсам – словно обломки кораблекрушения, выброшенные непогодой. Вот только непогода была космическая, а вместо океана выступал край Вселенной. Мидория взглянул на него: с круглого металлического острова, являющегося основой для маяка, было прекрасно видно колеблющуюся, солнечную стену, и псевдо-звезды с пламенными гало, и – близко, так волнующе близко – небесно-голубые пузырьки других Вселенных. Все словно во сне, недостижимом, рассеивающемся. Для этого и нужен был автопилот – ядра не застывали завороженными, не уплывали на волнах мыслей, но напоминали о миссии. И вели человека, пользуясь показаниями приборов там, где подводил глаз, чувство равновесия и здравый рассудок. Каждый раз, как выходной костюм приближался к флотсаму, счетчик излучения Франка-Римана начинал вспыхивать оранжевыми, раскаленными цифрами. Металлические пальцы, каждый размером с зубец на ковше экскаватора, поднимали кристаллы, отскабливали хрусткие отложения. Пневматические конечности хватали параллелепипеды из металла, и скафандр шагал по сияющей, плывущей белыми кругами броне, и складывал флотсам у покатого края. Искусственная гравитация маяка была направлена в одну сторону, так что, завершив погрузку, Мидория подошел к большому кольцу, являющемуся частью обшивки, приказал «Авто» пристегнуть выходной костюм металлизированным швартовым для безопасности – и сказал: – Давай. – Слушаюсь. – Автопилот отдал команду движителям, и костюм, упершись ногами в «остров», столкнул космический мусор вниз. Друзы кристаллов, сияющие Франком-Риманом, покатились через закругленный край в пустоту. Они должны были пролететь несколько сотен футов мимо отвесного «берега», мимо стабилизирующей лопасти, испещренной ярко-синими звездами генераторов; наконец, мимо столбовидного, высотой с основную башню, пространственного якоря – и в неизведанное. Пока другой шторм не подхватит их, они будут плыть сквозь нестабильное, мерцающее прикраевое пространство. – Потребуется еще один цикл сбора, – прокомментировал ситуацию «Авто». – Приступай. Обойти весь маяк по периметру. Перекатить, отскоблить, притащить флотсам. И повторить процедуру. Такова была миссия, такова была «прогулка» – и Мидория не расслаблялся ни на минуту, перебирая пальцами поршни управления. Во время уборки пилоту полагалось проделывать все процедуры мысленно, не отвлекаясь ни на мгновение – и быть готовым в любой момент среагировать: взять управление на себя или же позволить действовать «Авто». И Мидория, блестяще выдержавший пятнадцать миссий, думал, что готов ко всему – от бунта ядра до искривляющей пространство волны. Но то, что открылось вдруг его взору, заставило юношу моргнуть в недоумении. Встряхнуть головой. И хрипло осведомиться: – Оптическая?.. – Искажения не фиксируются, – отозвался «Авто». Впереди, в окружении россыпей кристаллов, лежала девушка. Мидория застыл, чувствуя, как у него что-то крутит в желудке. Как сжимается сердце. Как перехватывает дыхание. – Ты это видишь? – спросил он онемевшими губами. Отчаянно хотелось пить, словно парень проснулся посреди ночи. – Подтверждаю. Девушка была в легком белом скафандре. «Это после шторма-то. – Юноша щелкнул тумблером ручного управления, вставленном на место во время ремонта. – Это на краю Вселенной-то...» – Мидория щелкнул снова, возвращая управление «Авто». Палец дрожал. Воспоминания были слишком живыми. – Подойди, – приказал он ядру. – Слушаюсь. – Костюм двинулся вперед, преодолевая начальную инерцию. Парень до боли сжал управляющие поршни и наклонился к кристаллическому стеклу. Она была неподвижна: одна рука бессильно вытянута вдоль тела, вторая лежит на животе. Пальцы сжимают сахарную ткань на локте. «У нее даже баллона ни одного нет, только «таблетки»! – ошеломленно подметил Мидория. – К-кажется...» – Он не додумал. Внутренняя поверхность шлема была покрыта изморозью, и лица не было видно. Юноша медленно выдохнул. – Перехожу на ручную, – пробормотал он, и все-таки взял управление. Теперь поршни, упирающиеся в подушечки пальцев, реагировали на каждое их движение, многократно усиливая его и передавая «зубцам экскаватора». Надавив на педаль, Мидория сделал шаг в выходном костюме, наклонился, и осторожно, словно фарфоровую, попытался приподнять девушку. Из решетчатого отверстия динамика раздался предупреждающий писк. Франк-Риман был дестабилизирующий... Металлические пальцы прошли сквозь голубовато засветившуюся фигурку, оставляя ослепительные белые трассы, что рассыпались лепестками-снежинками. Или бабочками. Все было слишком похоже на сон. – Что не так? – спросил Мидория у «Авто». – Нет данных. – Ты бы как поступил? – Попробовал бы медленнее. – Куда уж медленнее... – Юноша все же послушался. Нажал на поршни, как будто они были из инея. И миллиметр за миллиметром стал двигать руки в управляющей арматуре. Тело девушки засветилось снова. На этот раз сияние распространилось от мест соприкосновения – от затылка, спины, задней части коленей – заполняя хрупкий силуэт белизной. Поршни отозвались мягким давлением. – Есть! – Мидория прикусил губу. Щелкнул тумблером. – Возвращайся в шлюз, – приказал он «Авто». – Миссия прерывается. Дождавшись, когда закроются внешние двери, парень сказал ядру остановить стандартную процедуру. – Очистная система не предусматривает наличия в камере посторонних объектов, – между делом озвучил автопилот суть проблемы. – Она не объект, – отозвался Мидория. – Но ты прав... Дай подумать. «Конечно, не предусматривает! – Сердце у юноши заныло от чувства беспомощности. – Потому что нам нечего приносить... Флотсам разве что?» Ничто, излучающее Франка-Римана выше 0,75 Эр, не должно было попадать внутрь маяка. Выходной костюм, в особенности его контактирующие поверхности, подвергался тщательной очистке... И легкий скафандр девушки вряд ли бы ее выдержал. – Ладно... – Мидория закрыл глаза. Вновь перешел на ручную и почувствовал у себя на руках ее небольшой вес. – Придется нарушить правила. Поддерживая одной механической рукой хрупкое тело, костюм протянул другую конечность к рычагу очистной системы. Потянул за него – и тут же встал на колено, прижимая к себе девушку, как драгоценную пушинку. С потолка в безвоздушный пока шлюз хлынули потоки концентрата. Панели между форсунками пооткрывались, выпуская вращающиеся щетки. Очистная система опустилась на бронированный скафандр, выскабливая странность из внешних сочленений и броневых пластин. «Ошибка процедуры», – защелкали перекидные лопасти на приборной панели. Костюм должен был стоять прямо, а не прятать в объятиях постороннюю... «Бедная разностная машина», – успел подумать Мидория. А затем щетки остановились. Замерли, словно в нерешительности. Где-то за стеной, должно быть, перемалывались зашифрованные в сцепках шестеренок программы. Пауза длилась с минуту – а затем щетки дернулись, словно кивнув, и перешли ко второй части процедуры: принялись скоблить стены шлюза. «Нарушение категории «Альфа», – вздохнул про себя юноша. А затем распрямил пневматические сочленения и нажал кнопку подачи воздуха. Раздалось шипение, и вдруг вся камера заискрилась от ярко-синих разрядов. Словно кто-то запустил фейерверк. «Франк-Риман, – с ужасом отметил Мидория. – Похоже, что плакала моя вахта... Я худший сменщик!» Тем не менее, другого выбора он не видел. Открыв внутренние двери, юноша вошел в подвальное помещение маяка в окружении утихающих молний. Положил девушку на стол, бесцеремонно отодвинув диагностический стенд с «Тего». Вернулся в камеру, чтобы пройти процедуру еще раз, на этот раз правильно: «Так хоть число Эр снизится!» Наконец, Мидория выбрался из кокпита, обливаясь потом и тяжело дыша. Это было все равно, что бросаться с причала в бурю: Франк-Риман должен был рассеяться сам, но только через несколько часов – а этого времени у него не было! «Быть может... Быть может, она...» – Юноша спустился с лестницы и бросился к столу. Поскользнулся на шершавом бетоне. Перед глазами вдруг возникло ночное небо – и тут же пропало. Мидория на целую минуту, пока поднимал с пола отвертку, почувствовал себя в совершенно другой вселенной. Он был здесь, в подвале маяка – и одновременно на крыше какого-то здания... На Земле? И его тело, словно живительный жар, наполняла необычная сила – ярко-зеленая. Выдохнув, парень принялся развинчивать шлем девушки. Неизвестно, сколько времени бедняжка провела снаружи, и долго ли трепал ее шторм. «Судя по всему, долго!» – Мидория тряхнул головой, отгоняя ощущение весеннего ветра на щеках. Воспоминаний о Земле ему сейчас не хватало! Разгерметизация скафандра возвестила о себе тихим «пш-ш». Юноша затаил дыхание и снял шлем с головы пострадавшей. – О, – только и смог, что выдохнуть он. Та была жива. «Жива, жива!!! – У Мидории защипало глаза. – Значит, «таблеток» все-таки хватило...» Еще бы, в каждой содержится почти баллон сжатого воздуха! «А все же, целый баллон таких – это еще лучше!» – Юноша, задыхаясь, нашел серебряную капельку внутренней молнии. И поспешил снять скафандр. Под ним девушка была в сером топе и черных шортах. Побагровев, Мидория схватил шлем и внешний белый комбинезон, пропитанный странностью, и зашвырнул их в угол подвала. Сам же взял пострадавшую на руки, и, не обращая внимания на заклубившиеся вдруг перед внутренним взором кипучие облака, поспешил с ней наверх. «Франк-Риман рассеется, – успокаивал себя юноша. – Главное, ничего не трогать, не подходить друг к другу...» Поднявшись в жилой зал, Мидория бросился к кровати и положил девушку на свое одеяло. Сунул подушку под голову. И отступил назад. Только сейчас он заметил, что с ушами у нее что-то... не так. «Это... это что... – Юноша, помимо воли, наклонился и ухватил пальцами... – Штекеры, как для наушников?» – Он шумно сглотнул. Гибкие и тонкие, как провода, только... теплые. Живые. Штекер вдруг шевельнулся, обвиваясь вокруг пальцев, словно ища защиты. «Нет. Нет. Нет», – Мидория бегло осмотрел девушку, но кажется, в остальном она была в порядке, только лишь без сознания. Парень осторожно отстранил от себя живой провод, и тот тут же свернулся улиткой, как будто прячась. Закрыв глаза, Мидория вновь увидел ночное небо – холодное, зимнее. Отшатнулся и бросился к лестнице. Сел на ступеньку, задыхаясь от всего произошедшего. «Человек. Живой. Здесь!» – Руки у него сильно дрожали. Из груди поднималось какое-то жалкое, трепетное рыдание. Юноша и подумать не мог, что это так на него повлияет. «Я под Франком-Риманом, – твердил себе он. – У меня ум за разум заходит!» Но дело было не в этом – Мидория знал, чувствовал. «Просто... – Парень судорожно вздохнул. – Человек!.. Девушка». Подняв глаза, он уставился на нее. Та уже успела шевельнуться, свернулась в позу эмбриона. «Живая...» – Мидория прикусил губу. Ему хотелось подойти, подержать ее за руку. Убедиться, что это не сон. Почувствовать тепло ее ладони. Нельзя было. Странность распространилась по жилому помещению, в воздухе словно загулял ветер. «Все рассеется. Час, два, три – все рассеется!» – твердил про себя юноша. Хорошо, что в остальном пострадавшая была, кажется, в полном порядке: доставать аптечную сумку и колоть ей что-нибудь было бы страшно. Мало ли, какой эффект оказало бы излучение в несколько Эр на лекарство? «Пока, вроде, все тихо», – отметил Мидория. Никаких больше разрядов, никаких видов неба. Тем не менее, нужно было сидеть на месте и ничего не трогать. Даже к лог-журналу юноша должен был обратиться попозже. Когда все точно рассеется. Такова была инструкция. «Интересно, сколько нарушений я уже совершил?» – попытался посчитать парень. Просто... правила не предполагали ни его страхов, ни... девушки, выброшенной к маяку штормом. Уронив голову в ладони, Мидория принялся сочинять в голове отчет. «Сегодня... я... спас... совершил нарушение... нарушения... категории «Альфа»... – Юноша покачал головой. – У меня человек на станции!..» Поверить все еще было сложно. Все слишком напоминало удивительный сон, и парень совсем не удивился, когда синие разряды вернулись, вместе с облаками и ощущением какой-то другой жизни. Он смежил веки, поник головой и то ли потерял сознание, то ли задремал – если можно было задремать под треск миниатюрных молний. «Наверное, можно...» – пролепетал про себя Мидория, отключаясь.***
В подвальном помещении было тихо и пусто. Костюм одиноко стоял посреди зала; приставная лестница поблескивала в сторонке. На столе лежал опрокинутый динамик, все еще подсоединенный к ядру. Разностная машина мерно щелкала, думая о чем-то своем. И вдруг разряды, вызванные Франком-Риманом, вернулись и туда тоже. Они были слабее – каждая вспышка не более, чем искорка. Но они жили дольше. Кружились по помещению, как светлячки на ветру, медленно опадая, рассеиваясь временной пылью, холодной, алмазной, голубой. Одна такая пылинка опустилась на бронзовое ядро с «Тего». Золотые дорожки блеснули, раздалось тихое, почти ультразвуковое шипение темпоральных контуров. Затем хрустнул динамик. Мгновение тишины – и мембрана вдруг зазвучала: For he's a jolly good fellow, Which nobody can deny...***
Проснувшись, он долго не мог понять, где находится и что произошло. Металлическая решетка ступеньки холодила щеку. Застонав, юноша перевернулся на другой бок. Спать было жестко. Глаза щипало, в горле першило. «Девушка... – вспомнил он. – Нет... это был сон?.. Нет!» Поднявшись, Мидория огляделся по сторонам, отчаянно моргая. Кровать была пуста. «Сон», – уже почти полностью уверился парень, и вдруг увидел ее. Шатаясь, она добралась до плиты, потыкала пальцами в кнопки, покрутила вентили. И, расплескав воду, поставила дрожащими руками чайник на круг конфорки. Ее пальцы светились, то проходя через гнутую дужку, то сталкиваясь с ней. Босые ноги пылали ослепительной белизной, оставляя на полу следы, наполненные светлячковой ночью. Плечи девушки были опущены, голова бессильно болталась. Сделав несколько шагов, она рухнула на диван, подтянула колени к груди. Привалилась виском к валику и неподвижно застыла. Мидория перевел взгляд на чайник – тот сверкал переливами белого, голубого, серебряного. И словно проваливался в какой-то другой слой реальности. Девушка между тем, отдышавшись, доковыляла до пневматического проигрывателя. Пошатнулась и ухватилась за деревянный корпус руками. Рухнула на колени и принялась шуршать пластинками в ящике. По полу, по прибору и дискам разливалось все то же странное мерцание, но девушка как будто не видела ни его, ни Мидории. – Эй!.. Э-эй!.. – позвал юноша, справляясь со ступором. Та даже не повернула головы. Вытащив один из дисков, она попыталась вставить его в проигрыватель, но пластина прошла сквозь сверкучие пальцы и шлепнулась на пол. Еще несколько попыток – и у девушки получилось. Она не стала искать наушники, не стала включать звук – просто вставила один из ушных штекеров в подходящее гнездо и опять замерла, очевидно, совсем обессилевшая. Ее колени, а также плечо, которым девушка привалилась к столику с проигрывателем, пылали серебром. «К-кажется... – Мидория сделал робкий шаг вперед. – ...П-понимаю!» Он не сошел с ума. И его страхи получили какое-никакое, но объяснение. Чайник. Пластинки. «Это то, что я видел тогда... но...» – Парень замер. – Ты слышишь? – пролепетал он немыми губами. Девушка вздрогнула. Поднялась кое-как, взглянула в его сторону – сквозь него. Она была красива и очень женственна: короткие, блестящие, темно-синие волосы (Мидория заметил, как переливается в них темпоральная пыль – словно россыпь голубых алмазов). Лицо, бледное, хрупкое, тронутое глубокой печалью, печатью неудовлетворенности, нераскрытости. Она была невероятно живая, и при этом совершенно отстраненная. Не видела его, не слышала голоса. Она была из легко краснеющих людей, вдруг понял юноша. Из тех, что невероятно прекрасен в гневе. Из тех, в кого быстро влюбляешься... Мидория попытался потрясти ее за плечо, но пальцы прошли сквозь воздух. Парень попробовал еще раз, медленнее – безрезультатно. Девушка между тем снова осела, держась за край журнального столика. Развернулась, опустилась затылком на деревянную поверхность, и закрыла глаза. – Эй... – Парень знал, что это бесполезно, знал, что она не услышит – но ему нужно было. «Живой. Человек». – Мидория присел на корточки рядом с ней. – Ты будешь в порядке, – прошептал юноша. – Это пройдет, должно пройти. Тогда ты меня увидишь. Страх, липкий, отчаянный, вдруг затопил его сердце. «А что, если мне суждено... остаток вахты провести с ней вот так – рядом, да словно в другой Вселенной?» – Ему не хотелось об этом думать. Девушка между тем совсем отдышалась. Встала и совершила те действия, отзвук которых, должно быть, отразился в прошлом и так напугал Мидорию: аккуратно положила диск обратно в коробку, навела в ней какой-то порядок... («Интересно, а что было бы, если бы я не трогал пластинки с тех пор, как их так обнаружил?» – пришла вдруг в голову юноше нелепая мысль). Затем красавица сняла чайник с огня. Отправила в мир серебристой пыли ближайшую чашку. А затем, быстрее, чем Мидория успел среагировать, она прошла сквозь него – юношу словно током ударило. Прошла и повалилась на кровать. Обняла себя за плечи и свернулась в комочек. Пошатываясь, юноша подошел к ней. На Франка-Римана ему уже было плевать – слишком странно все было. Слишком уж хотелось побыть рядом с живым человеком. «Быть может, это я бестелесный призрак? – пронеслось в голове Мидории. – Быть может, это я не вижу, что происходит вокруг?» Он опустился на колени и приник щекой к простыне. Она была рядом, холодная, мерцающая, и все-таки настоящая. «Я устал гоняться за призраками! – Юноше вспомнилась «Тего». – Я бы... хотел подержать тебя за руку!..» Как он жалел теперь, что оттолкнул ушной штекер, когда еще мог! «И что будет потом? – Его сердце сжалось. – До конца вахты всего ничего... Разойдемся, так и не узнав друг о друге? Нет, нет, Франк-Риман рассеется! Это не навсегда...» Мидория тихонько заплакал. Не отрывая взгляда от темно-синих, как ночное небо, глаз девушки, он утер нос и съежился. – Пожалуйста, поговори со мной, – отчаянно попросил он. – Пожалуйста, я так устал... быть один!.. «Я не должен, не должен так чувствовать, говорить такие слова!» – Профессиональная гордость заставляла сердце сжиматься от боли, но в первый раз за год Мидория позволил себе побыть тем, кем давно себя не считал – как оказалось, напрасно: просто испуганным, несчастным подростком. Он лежал щекой на кровати, всхлипывая, и глядел, глядел, глядел в глаза прекрасной девушке. Она была из тех, кто носит маски, но взгляд выдавал все. Чувствительная, одинокая, невероятно, глубоко-искренняя в те редкие моменты, когда она верила, что можно не защищаться... Мидория смотрел, и понимал, что влюбляется, что строит воздушные замки – с ней, ранимой, творческой и красивой, духовно красивой... И внезапно он осознал, что девушка смотрит на него в ответ. Ее взгляд стал сосредоточеннее, напряженнее – из него ушла открытость, но не полностью... Словно она не была уверена, что видит Мидорию на самом деле. Словно это и для нее был очередной сон. Так они и смотрели друг на друга – зачарованные, испуганные немножко – но слишком, слишком ранимо-искренние. – Ты настоящий? – наконец шепнула красавица. Мидория не ответил. Не мог: язык прилип к небу. Он сглотнул и робко шевельнулся, но девушка, должно быть, уловила изменения в его взгляде. – Я... да, – едва слышно, дрожа, отозвался парень. – Это еще один сон, – вдруг помотала головой она. – Я... знаю, должны быть сны. Или... я умерла. – Нет. – Мидория нашел в себе силы подняться с колен. – Все в порядке... – Он не мог поверить, не мог осознать... а уже пора было... Девушка оглядела себя и приподнялась на кровати, густо краснея. – Кто ты? – Ее ушные штекеры задергались. – Где я? «Она говорит. Она вернулась!» – Мидория почувствовал, что сейчас потеряет сознание. И залепетал, задыхаясь: – Т-ты была снаружи!.. А я т-тебя принес! Излучение Франка-Римана было довольно высоким... В-вот!.. То есть... – Юноша взглянул на нее, непонимающую и уже разъяренную. Такую невероятно, до обморока прекрасную в своей хрупкости, своем румянце... Темпоральный свет рассеялся, но глаза у девушки сверкали, как два сапфира. Нет, турмалина чистой воды... «Они не синие, – машинально отметил Мидория. – Серые...» И понял вдруг, что влюблен всем сердцем. – Ты на маяке, – совладав с собой, сказал он. – На окраинном маяке – искусственном квазаре. Для черепах. Понимаешь? Девушка вдруг подалась назад, бледнея. – Ч-что у тебя с ушами?.. – пролепетала она, глядя во все глаза. – Что?! – Мидория схватился за голову, ощупал мочки. – В-все в порядке же... Девушка шевельнула ушным штекером. – Ты... извини. – Ее голос стал глуше. – Не поняла сразу... – Не поняла что? В воздухе повисла пауза. – Ну... что ты... – Она потупилась. – Сожалею. Когда это случилось? – Теперь я не понимаю... Еще одна пауза. – Ты их не терял? – очень тихо уточнила девушка. – Э... эти штуки? – Мидория указал глазами на штекеры. – Н-нет... Ты... что?.. Я д-думал, у тебя... Что это Франк-Риман... – У всех так, – очень, очень хрупко попыталась оправдаться красавица. А потом подняла глаза: – Или?.. – Нет. Они оба выдохнули, леденея. – Так ты оттуда? – Мидория представил себе голубые пузыри – иллюзии краевого пространства, обманчиво-близкие миры в свете пламенных звезд... – Это ты!.. – задохнулась девушка. – Нет! Маяк здесь... – У юноши пересохли губы. – В нашей Вселенной. Красавица обняла себя за плечи. – Меня зовут Кьёка, – пробормотала она. – Только... теперь это неважно... – Я Изуку... – отозвался Мидория. В груди у него все так сжалось. «Так ты... из другой Вселенной?» – не мог поверить он. – Тебя выбросило к нам штормом, – сказал юноша. – Неважно... – Кьёка рухнула на подушку и закрыла лицо руками. – Ну... ну... – Задыхаясь, Мидория тронул ее за плечо – холодное, костлявое... Настоящее. – Ты жива... это главное, – пролепетал он. – Это надо же... межвселенское путешествие... в легком скафандре!.. Это же... знаешь, что это значит? – Парень посмотрел на Кьёку, сияя. – Значит, это не так сложно! Быть может, ты сможешь вернуться когда-нибудь! Он объяснил ей про скорый конец смены. – Тебя подберут и помогут! Девушка не ответила. – Ну... – Мидория осторожно погладил ее по плечу. Кьёка отняла руки от заплаканного лица. – А ты? – шепнула она, дрожа от переживаний. – Что... я? – В лицо юноше словно поддали пару. – Ты... – Девушка сглотнула комок в горле. – Не оставишь?.. Мидория, обомлев, приоткрыл рот. «Конечно же, нет! – хотелось воскликнуть ему. – Я никогда тебя не оставлю!..» Но... все было так быстро. Так необычно. Красавица из другой Вселенной... Череда чудес... Внезапно раздавшийся грохот – глухой, неуклюжий – заставил его оцепенеть. Звук донесся снизу, из подвального помещения. – Что это? – очень робко поинтересовалась девушка, вскакивая с кровати. – Э-э... Не знаю... – Мидория прикусил губу. И вдруг почувствовал, как все холодеет внутри. «Искры... – вспомнилось ему. – Излучение... «Тего»!.. – Словно в подтверждение, металлическая конструкция лестницы содрогнулась от основания до самого верха. – Н-нет...» – Юноша беспомощно взглянул на Кьёку. – Как это «не знаю»? – Та часто дышала от страха. – Ты же... смотритель? – Вахтенный... – И-и-и-зу-у-у-ку-у-у... – Голос, наполнивший жилой зал, был слишком знакомым, но металлическим. Мидория загородил собой Кьёку, едва справляясь с безумным сердцебиением. Из проема, ведущего в подвал, раздались тяжелые шаги, сопровождаемые скрежетом и визгом металла. – Что это?! – крикнула девушка, хватаясь за плечо парня. – Не может... нет... – Это должен был быть сон. Это мог быть только лишь сон!.. Перила вдруг смялись, словно бумажные, в огромном, экскаваторном кулаке. Из подвала выполз... сам по себе... выходной костюм. – Изуку!!! – взвизгнула Кьёка. Бронированный скафандр высотой в два человеческих роста ступал по лестнице, проваливаясь с каждым шагом, цепляясь за гнущийся каркас конструкции. Словно слепой. Пустой кокпит сверкал хрусталем. Внутри мерцали приборы. Юноша впервые увидел свой скафандр снаружи – и в рабочем режиме. Обычно из кабины не было слышно, но, оказывается, любое движение сопровождалось не только гулом моторов. Мидория чувствовал костюм костями, и сердцем, и кожей – мощная... нет, неостановимая машина заставляла дрожать воздух. От сочленений веяло жаром – казалось, сам блеск брони ослепляет. – «Тего»? – срывающимся голосом пролепетал юноша. Скафандр повернулся на звук, и парень с девушкой машинально отпрянули. Окуляры ядра располагались в плечевых пластинах. И их линзы смотрели с пугающим, параболоидным блеском. – Кто... это... рядом с тобой, малыш Изуку? – раздался голос из встроенных динамиков. «Она полностью все контролирует, – осознал Мидория, обливаясь холодным потом. – Даже громкоговорители... а они для пилота!..» – Что происходит? – пролепетала Кьёка, выглядывая у парня из-за спины. Тот соображал быстро, слишком хорошо представляя, что сейчас будет. И изо всех сил оттолкнул девушку в сторону, на пол. Выходной костюм в тот же момент – нет, на мгновение раньше! – рванулся вперед под вой моторов. Замах механической руки – и Мидория, задетый вскользь, отлетел к стене. Бац! Юноша судорожно вздохнул, ловя непослушными губами воздух. Хоть капельку! А «Тего»... нет, все-таки «Тога»... уже занесла другую конечность. Взревел локтевой редуктор, и пальцы-зубцы экскаватора прочертили глубокие борозды в стене, как раз на том месте, где должен был быть Мидория. Парень, собрав все силы, успел подпрыгнуть, оттолкнуться от запястья костюма, и покатился по полу. Ощущения были, как будто он кубарем скатился по горному склону. Сухожилия, растянутые прыжком, чудовищно болели, ноги больше не слушались. Ушибы, ссадины – «Ну, хоть переломов нет... пока что!» Мидория закашлялся, пытаясь подняться как можно скорее, но лишь бессильно осел на пол. Все-таки пятнадцать миссий научили его чему-то. Единократной реакции... «Потому что больше я так не...» – Парень еще раз попробовал подняться. «Главное, не напоминать ей о Кьёке... Надеюсь, она догадается спрятаться!» «Тога» между тем обернулась, и артикулируемые бронепластины на ее предплечье сдвинулись, как элементы паззла. Из скрытых клапанов повалил пар от перегретых масляных приводов. – Ты что, сдурела?! – Его голос дал петуха, но Мидория сейчас думал только о том, как бы удержать на себе внимание ядра. – Чего стоят твои заверения? – Я знаю, что это! – ответила «Тога», разворачиваясь. И двинулась вперед. «Вставай-вставай-вставай!» – Юноша приложил всю свою волю и заставил себя подняться на четвереньки. Задыхаясь, не отрывая глаз от возвышающегося скафандра, отполз за журнальный столик. Оттолкнулся ладонью от пола, оставив на нем отпечаток вспотевшей ладони. Мышцы горели и ощущались, словно разорванные. – Ты заменил меня, малыш Изуку, – продолжила между тем «Тога». – Давно уже заменил, и врал мне все это время? Шаг назад. Не отрывать взгляда... «Кьёка, пожалуйста, будь тише воды ниже травы!» – взмолился юноша. – Именно поэтому ты попыталась убить меня тогда, да? – пролепетал он, сам не зная, вызов это, или попытка подыграть. Еще один шаг. – Я всего лишь хотела быть с тобой вместе!!! – «Тога» подбросила в воздух журнальный столик. Молниеносный удар – и тяжелый деревянный диск врезался в стену позади Мидории. Попал бы ему в грудь, если бы парень не успел упасть обратно на четвереньки. По затылку и спине прокатился град щепок. – Как ты подключилась к костюму? – выпалил юноша, лишь бы потянуть время. – Франк-Риман, малыш! Похоже, что не стоило оставлять без присмотра комнату, полную искорок! Выясняется... – «Тога» повернулась налево, затем направо, ища что-то. Кого-то. – ...Что они все равно, что целая батарейка... А затем была невесомость! – Где ты? – Мидория не знал, возможен ли какой-нибудь вообще план, но что еще он мог сделать в такой ситуации? Только надеяться... – Как обычно, внутри кокпита, в ячейке над люком? – Я летала, малыш! Сожгла две пластины, чтобы нагреть темпоральный радиатор и создать тягу! Спасибо, что не отключил контактный кабель, любимый... «Да, говори, что хочешь! Главное, что не нападаешь!» – подумал про себя юноша. – А где «Авто»? – Тот, другой? Пришлось убить его. – Ты имеешь ввиду, выключить? Как выключают тебя? – задыхаясь от осознания, что, быть может, все же получится, перебил «Тогу» Мидория. – Отверткой или штекером в гнездо на приборной панели, рядом с желтыми клеммами? – Нет! Мне пришлось повозиться! Но излучение было сильным, и я дождалась нужного эффекта... Шаг назад. И еще. Мидория отступил к искореженной лестнице. – Бежать некуда, малыш! «Где бы ты ни была, Кьёка, «Тога» права! – Сердце у юноши отчаянно колотилось. – Это единственный шанс, который я могу дать...» – Мы пойдем на прогулку, и всегда будем вместе!.. – донеслось из динамика. Девушка выскочила из-за перевернутой кровати совершенно молча. Оттолкнулась от ее деревянного бока и запрыгнула на спину «Тоги», прямо к открытому люку. – Что?.. Нет! Нет!!! – Механические кулаки запоздало разнесли койку в щепки. Но Кьёка уже скрылась внутри. – Изуку!!! – в голосе ядра послышалась мольба, ужас. Двухметровая машина ринулась вперед, то ли замахиваясь, то ли простирая руки – а затем вдруг резко остановилась. Окуляры погасли, и наступила неожиданная тишина: прекратил работу главный привод. – Кьёка? – робко позвал Мидория. Ноги у него подкашивались от слабости и внезапно накатившего облегчения. Девушка выглянула из-за плеча скафандра. Ее брови были сдвинуты, щеки красил возмущенный румянец. – Еще сумасшедшие роботы где-то припрятаны? – осведомилась она и соскочила на пол. – Придурок! У Мидории перехватило дыхание. – И-извини! Я н-не знал, что... Это была для меня неожиданность... – Слов не осталось, только смущенное лепетание. – Я р-расскажу тебе все, обещаю! Только... только... Кьёка подошла к нему, и парень увидел, что ее бьет мелкая дрожь от пережитого. Она смотрела на него разгневанно, но так уязвимо. – Она совсем тупая, да? – пролепетала девушка. – Не поняла очевиднейшей вещи... А ты дурак тоже!.. Придумал... Как это вообще сработало? – Н-наверное, это из-за сожженных пластин, – отозвался Мидория. – Она же сказала... – Посмотрев на Кьёку, парень мысленно вздохнул: «Я... все не так делаю!» И, с отчаянно бьющимся сердцем, шагнул вперед. Заключил ее в объятия. – Спасибо. Прости. – Отпусти, придурок! – Ушные штекеры заметались, коля юношу в плечи, а затем замерли. Кьёка поникла. Мидория ощутил кожей ее ресницы – как они дрожат и смыкаются. Девушка выдохнула и обняла в ответ. – Что вообще тут творится? – пожаловалась она сдавленно, тихо, слезливо. – Я в другую Вселенную попадаю... И тут же приходится прятаться от чьей-то безумной бывшей!.. У вас, что, нормально вот так разговаривать с роботами? – Нет. Нет. Это... и вправду безумие. – Мидория прижался щекой к ее щеке. – Прости. Пожалуйста! Этого больше не будет, мы ее выключили... – Ты хоть знаешь, как ты меня напугал? – Отодвинувшись, Кьёка положила ладони парню на плечи. – Чтоб никогда больше! – Обещаю! – выпалил тот. Так странно было оказаться правым, еще толком ничего не зная... Мидория лишь глупо улыбнулся во все щеки. Кьёка действительно была прекрасна во гневе. Такая хрупкая, настоящая, и... Не сдержавшись, юноша прикоснулся к ее румяной щеке. Девушка отпрянула, обвивая его запястье ушным штекером. – В глаз кольну! – Извини... – Мидория накрыл дрожащие кольца пальцами свободной руки. – Д-давай... – Он огляделся. – Ты не поможешь? Убрать все это... – Еще чего! Жилой зал был совершенно разгромлен. Перевернутая и разнесенная в щепки мебель, глубокие выбоины на полу, в стенах... Повсюду разбросаны в беспорядке бумаги и книги. Перила погнуты, лестница в подвал разрушена. – Сам убирай! – сложила руки на груди Кьёка. Бросила взгляд в сторону. – Начать можешь с проигрывателя... Кажется, он особо не пострадал. Пневматическая музыкальная станция действительно лишь только упала, когда «Тога» подбросила вверх журнальный стол. Корпус из красного дерева раскололся, плетеная решетка торчала неровным краем, но, когда Мидория поставил проигрыватель на ножки, табло вдруг вспыхнуло теплым желтым. – Поставь что-нибудь, – скомандовала девушка. – Под музыку легче. – И подняла с пола книгу о черепахах. – Ну? Весь день стоять будем? «А как же...» – хотел напомнить ей юноша. Потом улыбнулся. Кивнул. – Ну, давай.***
Ремонт и уборка! Мидория улыбнулся, осознав, что впервые по-настоящему наводит порядок внутри маяка. Они с девушкой поднялись в оранжерею за инструментами, и вскоре по полу жилого зала зашуршала метла. Из раскиданных книг соорудили высокие стопки, обломки мебели сложили в мешок из порванной простыни; деревяшки покрупнее – отдельно, изогнутые куски металла тоже. Мидория убирался, и картины шестнадцати миссий возникали перед его внутренним взором, рассеивались. – Ничего себе у вас библиотека! – отметила Кьёка, проводя пальцами по золоченым корешкам лог-журналов. – А когда были последние черепахи? – Не знаю. По-моему, на этом маяке – никогда! Музыка из надломленного динамика доносилась на удивление бодро. Легкое потрескивание, вплетаясь в мелодию, делало ее ярче, определеннее – словно кусачий, бодрящий воздух зимнего утра. Сдвинулись вековые, прикипевшие к полу предметы мебели – диван, обеденный стол, тумба со стеклянными стенками. – Что здесь за музей? – покачала головой девушка. – Развели ретро-панк... Это что, маятник? – Климатическая станция, – отозвался Мидория. – Отсчитывает время, меряет влажность, температуру воздуха в помещении... – А это глобус вашей Вселенной? Ничего себе... вы бы еще драконов нарисовали! – А у вас как? Скафандр девушки действительно не был похож ни на что, сделанное в двадцать третьем веке – чистый и белый, как облако после дождя, шлем серебристый, с тонким, но прочным визиром. – А этот ваш «прогулочный костюм» – привет водолазам! Тю-тю!.. – Кьёка зачем-то изобразила паровозный сигнал. Очередь как раз дошла до застывшего посреди зала бронированного скафандра. Вздохнув, Мидория пододвинул к его боку стул и забрался на сиденье с ногами. Потянулся к краю открытого люка, и вдруг ощутил коленом прикосновение. Кьёка была рядом. Их глаза встретились, и девушка посмотрела на парня прямо, спокойно, понимающе. Протянула ушной штекер и легонько толкнула им тыльную сторону его ладони. Закусив губу, Мидория прикоснулся к броне: «Не так уж и страшно». «Тога», как обнаружилось, была выключена с гарантией – оставшиеся пластины оказались разбросанными по кокпиту. Юноша собрал их, перевязал обрывком перфорированной бумажной ленты и положил на полку рядом с лог-журналами. Где-то в подвале, должно быть, лежал обесточенный «Авто». Но спуститься туда пока не представлялось возможным. Нижний сегмент лестницы был в аварийном состоянии. Юноша подвел костюм к перекрученным перилам (без ядра двигаться было так непривычно, так неловко и странно!) Воспользовался руками-экскаваторами, чтобы распрямить, открутить и сложить в углу все, что только можно было. «По-настоящему починить выйдет, только когда прибудет смена – вдвоем не справиться!» – Мидория пристыженно вздохнул и выбрался из костюма. Его встретила музыка – знакомая, но как будто новая. В воздухе витал аромат мокрой пыли, потревоженных бумажных залежей и свежезаваренного чая. Убираясь, им пришлось засветить несколько дополнительных ламп – и теперь полутемные, словно покрытые патиной теней углы купались в теплых лучах. Дух, витавший в маяке последние несколько десятков вахт, дух старины, застывшего времени, оказался развеян. – У вас забавная музыка, – сказала Кьёка, садясь на диван. Она положила рядом тяжелую стопку книг, взглянула на юношу, и тут же отвела взгляд. – Серьезно, что за Вселенная ретро? Под такую... – Девушка кивнула в сторону проигрывателя. – ...Только б и танцевать парочкам... Бальный зал, вот, уже предоставили!.. Мидория присел в сторонке, чувствуя, как багровеют щеки и не зная, куда деть руки. Положил одну ладонь на колено, накрыл другой. Шевельнул пальцами. Осмелился приподнять глаза. Их взгляды снова встретились, и Кьёка, попавшись, мотнула головой в сторону, сжимая тонкие губы. Юношеское сердце замерло. Она была такой женственной в своем гневе, смущении, неуклюжей досаде! – Фамилия у тебя есть? – не нашлась, что еще спросить девушка. – Мидория. А... – Я Джиро! Они посидели какое-то время, тщательно глядя в пол. Парень искренне надеялся, что Кьёка скажет еще что-нибудь, и в то же время у него поджилки тряслись от волнения. Плечи согревал бодрящий апрельский морозец. В груди было тесно, и так молодо, так ново и очень надежно – от слова «надежда»... – Хочешь, пойдем посмотрим на наши звезды? – не подумав, выпалил он. И втянул голову в плечи. – А что, есть, где? – Конечно! Юноша с девушкой поднялись вверх по лестнице – мимо оранжереи и аппаратной. Мидория походя бросил взгляд на стол с бумагами, и покачал головой пристыженно, но с облегчением. Теперь все было иначе. Он задержался лишь для того, чтобы щелкнуть бронзовым переключателем на квадрате из красного дерева. Теплый свет разогнал тени. Кьёка же, притормозив, картинно вздохнула: – Самописцы... Ленты бумаги... У вас и правда музей! Они добрались до фонарного помещения. – Ого! Ничего себе! И на чем он? Не электрический? – На времени, – отозвался юноша. Кьёка приподняла бровь. Здесь им пришлось задержаться, потому что Мидория принялся регулировать светимость. За несколько часов стрелки на шкалах сдвинулись, и потребовалась настройка. – Это здесь свет неяркий, безвредный, – прокомментировал он. – В километре от маяка его интенсивность увеличивается в геометрической прогрессии. У вас таких нет?.. – повернулся юноша к Кьёке. – Искусственные квазары... Помолчав какое-то время, девушка пробормотала: – Нет. Извини. Похоже, не совсем уж музей тут... – Не могу даже представить, какие технологии должны быть в вашей Вселенной! Однако... – Мидория щелкнул последним тумблером и подошел к лестнице, ведущей к круглому отверстию в потолке. – Пойдем. Он повернулся к Кьёке. Та приникла к хрустальной стене, разглядывая край Вселенной. – У нас все выглядит чуть по-другому. – Девушка прошла вдоль ряда полуметровых по толщине окон. – А вот и звезды... – Эй! – мягко позвал ее юноша. – Есть место получше... Я давно туда не поднимался. Давай? Кьёка кивнула, оторвала взгляд от стекол. Мидория показал ладонью на вертикальную лестницу. – Если хочешь, ты первая! – Ну... ладно. Забравшись по холодным металлическим поручням вслед за девушкой, парень распрямился, глянул на Кьёку – и сердце у него сжалось от радости. Все-таки окна в фонарной комнате сильно бликовали, да и сияющая призма посреди помещения слишком притягивала к себе внимание. Здесь же, на самом последнем этаже маяка, все было подчинено одной цели. Юноша закрыл отверстие в полу откидным люком, в центре которого был изображен компас. Последние отсветы от фонаря скрылись, и перед ними, над ними, вокруг них развернулось полотно космоса. Обзорное помещение было куполообразным. Стыки между хрустальными пластинами – совсем тонкими. Так что теперь Мидория с Кьёкой стояли все равно, что в открытом пространстве. С одной стороны клубился, как молоко с медом, как золоченые солнцем облака, край Вселенной. Небесно-синие пузырьки далеких миров, россыпи серебряных звезд в бесконечных пространствах из газа и пыли – пылающих, словно жидкий металл в тысяче кузниц, словно внутренность невесомой искры. С другой же стороны открывалась привычная чернота космоса, и вереницы созвездий, где каждая хрусталинка была целой галактикой. Не было больше бликов, не было жара от фонаря и лучей темпорального света – только прекрасный, безмолвный, глубокий космос. Словно зимняя ночь: все четко очерчено, прозрачно, чисто, чудесно. – Ух ты, – только и смогла, что выдохнуть Кьёка. – Тебе что больше нравится? Край, или звезды? – Мидория взялся за рычаг. – Можно поднять затеняющий щит – он закроет край, если хочешь... – Давай. На минутку. Мидория отпустил рукоятку, и помещение погрузилось в приятный полумрак. Остались одни только звезды. Девушка коснулась спинки небольшого пуфика, установленного на вращающемся участке пола в центре комнаты. Поджала под себя ноги. Мидория сел рядом. – Так и проводишь здесь свое время? – спросила Кьёка. – Могу понять... – Нет. – Юноша тихонько покачал головой. – Вообще, я сюда зарекся ходить... Уже с полгода. Теперь думаю, зря. – Это почему же? Зарекся... Парень вздохнул. – Из-за черепах. Их вряд ли увидишь. – Он опустил голову. Потом взглянул на Кьёку: та сидела, перебирая пальцами свои штекеры, столь хрустально-красивая в свете ночного неба. – Понимаешь, – продолжил Мидория, – сначала их ждешь, и кажется: вот-вот... Сегодня... Или завтра. Обязательно приплывут. Иначе зачем это все? Для них же, в конце концов, не для моей практики. – Юноша вздохнул. Черепахи приплывали из пространства между Вселенными – всегда нежданно, но в один и тот же мир, ориентируясь на свет древних квазаров на самых окраинах. А когда такие маяки гасли, на их место отправляли искусственные, с пространственным якорем. Указывать путь гигантам, когда придет срок. – По крайней мере, у нас есть что-то общее, – шепнула Кьёка. – К нам тоже... Правда, наши станции совсем по-другому функционируют. – Она осеклась, и Мидория, подняв глаза, увидел, как девушка морщит губы. – Ты вернешься домой, обязательно, – попытался обнадежить ее он. Кьёка смежила веки. – Можно, я глупость скажу? – едва слышно вздохнула она. Затем помотала головой. – Хотя... Извини, н-ничего. Сердце у юноши отчаянно сжалось. Легкие как будто обожгло февральским морозом. Он был полон солнечного света и робких, наивных, самых-самых счастливых надежд. В носу защекотало. И Мидория понял вдруг, что Кьёка – такая же, и что они попали, наверное, в самую нелепую ситуацию, которая только возможна. «Если мы и вправду подходим друг другу, – не успев сообразить, что это такое он думает, сказал про себя парень, – то ни я, ни она никогда не... решимся...» Обзорное помещение вдруг залило голубым светом. Словно безоблачное летнее небо вдруг решило заглянуть к ним. Мидория с Кьёкой подняли глаза – и замерли, не смея дышать. С трудом осознавая и еле веря. Сверху, у самого края затеняющего щита, медленно плыл по ночному небу огромный голубой полумесяц. Юноша, охнув, прикоснулся к плечу девушки – совершенно машинально, лишь бы выразить охватившие его чувства! Та накрыла его ладонь своей, но взгляд от космоса оторвать отказалась. Полумесяц неторопливо скрылся за металлическим краем. А затем оттуда, столь же величественно, с вековым терпением, выплыл конец серебристо-голубого клюва. Черепаха двигалась, как и положено было тысячекилометровому колоссу, рассекая пространство заиндевевшими ластами. Кьёка с Мидорией потеряли счет времени, забыв обо всем, и сидели, едва дыша, совсем неподвижно, пока создание не показалось полностью – высоко над маяком. – Этого не может быть, – одними губами пролепетал юноша. Девушка промолчала. Лишь покрепче сжала его руку. За первой черепахой появилась вторая. За ней – еще одна. И еще. Одни были дальше, другие ближе. Пара проплыла совсем рядом с маяком, на уровне глаз Мидории. Он глядел в их темно-синие, преисполненные мудрости глаза – каждое размером с небольшое море – и видел, как в них отражается темпоральный свет. Они были и слева, и справа, они оплывали маяк, рассекая пространство и время, чтобы затеряться среди пыли галактик и отложить яйца – каждое размером с многокилометровый астероид, идеальное, круглое, белое, и светящееся изнутри желтковым огнем. А когда придет время, скорлупа треснет, и новое поколение странников устремится в бесконечность между мирами. Кьёка обвила запястье Мидории штекером. Он был тонкий и теплый, этот живой провод, и юноша почувствовал, как тот дрожит. Она скользнула им по его коже, и прижала конец к груди, чтобы слушать сердце. Юноша понял это по тому, как потеплел взгляд Кьёки. Как тот стал ранимым и беззащитным. Глубокое потрясение – от черепах, конечно же, но не только от них – жило в нем. Парень легонечко накрыл проводок пальцами. Кьёка взглянула на него в немом возмущении, приоткрыла было рот, чтобы оправдаться, отвергнуть – но промолчала. Лишь сжала губы, чуть свела брови, мелко дрожа. Румяная и испуганная. Мидория слышал, как стучит ее сердце: для этого не нужны были штекеры. Она была прекрасна, прекрасна и влюблена – так же слепо, так же наивно, неожиданно и окончательно, как и он. Юноша понял: нельзя ничего говорить. Если скажешь – чудо закончится, они оба придут в себя и смутятся. Начнут рассуждать... Мидория наклонился к ней. Кьёка подалась назад, совершенно машинально. Затем чуть опустила голову, смотря исподлобья. Потупилась. «Какие у нее тончайшие брови», – отметил про себя юноша. Подался к ней, забыв обо всем. Обо всех сомнениях. Об одиночестве и тягостных мыслях. О том, как плакал иногда без видимой причины, даже про себя не до конца понимая, что же не так. И Кьёка вдруг сделала то же самое. Они соприкоснулись лбами, щекоча друг друга прядками непослушных волос. Девушка легко улыбнулась, и Мидория вдруг увидел ее такой настоящей, какой она только могла быть: со счастливо сощуренными глазами, и мягко сведенными бровками. Полную творческой, свободной энергии. Она была живая, действительная, и юноша, не колеблясь больше, коснулся ее щеки – и поцеловал.