Всегда есть нечто большее,
всегда можно сделать
маленький шаг вперед —
предела нет.
Джек Керуак «На дороге»
Лицо словно в ледяную воду окунули. Выстудило всю кровь, невыносимо свело каждый мускул. Леви не мог пошевелиться, даже если бы очень захотел — всё тело застыло в невесомости. Да и было ли у него теперь тело? Миг, и полыхающая искра разнесла повозку в щепы, отбрасывая тело в сторону — хрупкое и беззащитное как никогда. Какое лицемерие слыть «сильнейшим», когда тебя так легко сломать, словно наспех слепленную соломенную куклу. У Леви никогда не было иллюзий. А если и были, то он в них никому не признавался, а Эрвину и подавно. Но с его уходом от Леви будто тупым ножом отрезали нехилый ломоть самого естества. И остался лишь жалкий кровоточащий обрубок, в котором ещё теплилась жизнь. Если этот путь, до краёв полный отчаяния, можно было так назвать. Кругом удивительно тихо. Возможно, он оглох и ослеп разом. Но как, чёрт задери, избавиться от этого холода, пронзающего каждую клетку тела? Леви наудачу попробовал шевельнуть пальцами, но в ответ — лишь гулкое ничто. Но вдруг ему отчётливо почудилось, что посреди этого ничто он не один. А что, если?.. Горло напряглось, как будто его стянули стальными обручами, и голос вознамерился их прорвать. Леви не понимал, как совершить такое простое и насущное действие как вдох — в глотке было обжигающе сухо, воздух тонкой плёнкой оседал на замаранных кровью губах. Бесполезно. Странно, что он ещё способен чувствовать досаду или злость. Разум метался под сводами черепа, но это лишь мешало… «Отпусти уже…», — вертелось на языке, но голос отчаянно подводил. — «Дай уйти…» — Ещё рано. Точно каплей дождя, ударившей в скат крыши, тишину рассёк краткий ответ на незаданный вопрос. Леви попытался шевельнуться, но тщетно — пустота держала крепко. Вдруг незнакомый голос приблизился и зазвучал нежно и чуть виновато: — О, прости… Как же это я не заметил. Вот, теперь можно. На мгновение Леви показалось, что его лёгкие вынули и заменили кузнечными мехами — прохладный, до безумия приятный воздух накачал их до предела. Так, что Леви, едва не захлебнувшись, принялся жадно глотать освежающие вдохи. — Тише-тише, не спеши так! В голосе прорезалась до боли знакомая нотка, и Леви сквозь сомкнутые зубы вытолкнул, казалось, единственно верное: — Эр-рвин? В ответ раздался странный звук, похожий разом и на мягкое покашливание, и на ласковый и необидный смех. Как смеются при детях — не над ними, а вместе. — Нет. Но ты обязательно увидишься с ним. Но не сейчас. Сердце замерло, в клетке рёбер стало так тесно, что если бы Леви только мог, он бы разрыдался. Стон застрял в горле, царапая изнутри, и Леви ещё крепче стиснул зубы. Его невидимый собеседник словно прочёл мысли и спешно прибавил, оказавшись совсем рядом: — Леви… Нет, это точно не он. Не Эрвин. Леви готов был отдать что угодно, лишь бы сейчас… лишь бы с ним. Под веками болезненно алело, словно по радужке расплылась как жидкий желток свежая кровь, правую сторону лица внезапно прошило самой настоящей болью, а глаз вспыхнул так, что Леви ругнулся бы, если мог. На покрытый испариной ледяной лоб легла почти невесомая ладонь. Легла всего на миг и тут же пропала. Жест был таким простым и безыскусным, что Леви безумно захотелось вцепиться в эту так рано ускользнувшую ладонь. — Тебе ещё рано уходить, слышишь? Леви хотелось огрызнуться. С какого ляда этот смеет такое говорить? Он упрямо попытался проронить хотя бы звук, но пока получалось откровенно паршиво. — П-х-х… Т-хы… Слова приходилось сталкивать с языка с усилием, как валуны. Леви сжал губы и вдохнул, насколько хватало сил. Лёгкие как будто песком изнутри присыпало, но он упрямо пытался сказать ещё хоть что-то. — Г-хде? Голос незримого собеседника зазвенел ручейком, ласково коснулся слуха. — Вы, люди, по-разному зовёте это место… Для всех оно выглядит по-разному. Но ты… Этот затих, точно силясь подобрать верное слово: — Непростой человек. Если бы Леви мог, он бы непременно закатил глаза. «Ещё скажи особенный», — всколыхнулась ядовитая мысль. — Верно, особенный. Особенный для многих, не только… — Голос помедлил. — Для Эрвина. Из чужих уст имя прозвучало как-то ново, совсем не так, как привык произносить его Леви. Но, видимо, этот ещё не закончил, и Леви приготовился слушать — а чем тут ещё заниматься? — Ты на дороге, если угодно, — продолжил голос. Леви ни черта понятно не было. Какая, мать вашу, дорога? Тут ни зги не видно, Леви даже не уверен, жив он, или… — Жив, разумеется. Тебя нелегко сломить, ему уж точно это не под силу, — голос окрасился сдержанным восхищением. «Почтением», — подкинула нужное слово память Леви. — Но лишь от тебя зависит, захочешь ли ты продолжить свой путь. Повисла краткая тишина. Этот ждал ответа, а Леви теперь не понимал ровным счётом ничего. На ум лезли какие-то вопросы, но они тут же рассеивались в топком мареве полудрёмы, в которой по-прежнему дрейфовал Леви. — Я, — Голос на этот раз не подвёл, справился. — Обещал ему. Вдруг Леви чётко ощутил, что незримый собеседник стал ещё ближе, будто опустился на его правое плечо, и шептал теперь в самое ухо: — Я знаю. Поверь, он ценит это. Но… Леви судорожно вздохнул в ожидании. — Месть — это далеко не всё. Леви едва не поперхнулся вдохом. «Да что, твою чёртову мать, ты знаешь вообще?..» — Мою мать не трогай, — раздался у другого уха новый голос. Точно лезвием резанул. Леви невольно поморщился. — Мать ему моя, видишь ли, не угодила… — продолжал тихо разоряться другой голос. — Чёртова… Ты слышал? Эй, Ангел? Над правым ухом прозвучал тихий смешок, и щёку на миг согрел чей-то выдох. Слева громко фыркнули, да так, что у Леви заболело в ухе. — Слышал, — мягко произнёс Этот, словно увещевая своего собеседника. — Прошу тебя, вспомни о манерах. В конце концов, капитан Леви наш гость. — Нгк! «Не так я рассчитывал…», — подумал было Леви, как в его мысли ввинтилось навязчивое: — А ты что, помирать собрался? — Голос звучал с искренней издёвкой. — Прямо тут? Этот издал возмущённый возглас и прервал странное новое… существо: — Никто не собирается умирать! Решительно никто! Леви по-прежнему лежал (по крайней мере, ему так казалось), смежив веки, и решил не вмешиваться в их непонятную перепалку. Хотя, откровенно говоря, было неприятно ощущать себя предметом чьих-то споров. — Да это смешно! — Возразил его оппонент. — Ты просто смешон. Вообще не понимаю, почему до сих пор с тобой разговариваю! С минуту было тихо. А может и вовсе прошли часы — Леви не был уверен, что там, где они находились, существовало хоть какое-то понятие о времени. Этот решил нарушить молчание первым. — Послушай, Леви, — вкрадчиво начал голос у правого уха. От его звучания по онемевшему телу прошлась волна тепла, и Леви с удивлением ощутил, как затрепетали веки, словно силясь приподняться. Чувство было странным, словно давно забытым, словно тело пыталось вспомнить, как быть живым. — Твоё время ещё не пришло. — Леви попытался повернуть голову к источнику звука, но что-то едва заметно коснулось скулы, и стянутое ледяной болью лицо на миг отпустило, и Леви замер, вновь прислушиваясь к своему телу. Странно. Непривычно даже. Он ведь даже не собирался здесь задерживаться… Тогда почему?.. — И он ещё спрашивает? — ворчливо отозвались у левого уха. Леви едва не поморщился, но по-прежнему не мог двинуть ни единой мышцей на лице, хотя боль и рассеялась. — Ангел, где ж тебя угораздило подобрать такого… нгк… подопечного? Этот бархатисто усмехнулся, правой щеке стало тепло и приятно, и ответил: — Однажды каждый оказывается на… Он замялся, подбирая слово, и продолжил: — Перепутье. Пожалуй, у вас, элдийцев… Нет, постой. Ты совсем не такой, как они. — Леви хрипло вздохнул. — Тебе не дано войти в Пути. Поэтому ты оказался здесь. — Здесь? — едва выдохнул, наконец, Леви. — Это… значит…? Голос у правого уха ласково заверил: — Разумеется, нет, пока нет. Но ты был не готов вернуться сразу… И, кроме того, тебе нужно было кое-кого дождаться. Леви открыл было рот, чтобы спросить, но его перебили: — Вот же упёртый! И чего вам на этом свете не сидится, всё на тот проситесь? — Ну же, дорогой, — снова вмешался Этот, — манеры! — Да знаю я, нгк! Вот же заладил… Но после замечания голос у левого уха как-то едва заметно потеплел, и его обладатель придвинулся вплотную и очень тихо молвил так, что слова, казалось бы, пробирались сразу глубоко под кожу: — Не заставляй её ждать. Ты обязан дать ей надежду. Запомни, предела нет — всегда есть место для шага вперёд. И уже более нетерпеливо прибавил: — Живее, пора!***
Дрожащие пальцы вплелись в нечёсаную шевелюру, и над ним глухо и обречённо раздалось: — Наверное, пришёл наш черёд. Может нам и хотелось поступить верно, но времена меняются… Слова достигали сознания, словно просачиваясь сквозь толстый слой песка — лениво, тяжело, будто разум неспешно стряхивал с себя остатки долгого сна. Сна… Вот бы проснуться, и чтобы всё было как раньше. Но есть одно нерешённое дело. Теперь оно в руках Леви, а значит... Тело прошило яркой, как вспышка молнии, болью, и Леви почувствовал, как лёгкие расправляются, впуская ночной воздух — а вместе с ним запах сырой почвы и древесной стружки. — Л-леви! Тело шевелилось с трудом, словно налитое свинцом, но сильнее было лишь единственно верное стремление… — Зверю… га. Ублюдок… Где… он? Сухие ладони осторожно, но твёрдо коснулись покрытой мурашками кожи плеч, и Ханджи уложила Леви обратно на самодельный тюфяк. — Ты же не… — Слова давались с трудом, но Леви не мог больше молчать. — Не можешь сидеть в сторонке и не вмешиваться. Всего на мгновение карий глаз Ханджи сверкнул хорошо знакомой Леви искоркой, и она улыбнулась: — Да, пожалуй. Так и есть.