Зима

      Таджима сидит за большим деревянным столом и смотрит на свою руку. Пальцы то сжимаются в кулак, то разжимаются; Таджима смотрит на них, и в какое-то мгновение ему кажется, что эти пальцы — чужие.       Не его.       В доме не топлено и темно. В щель под дверью ввинчивается морозный воздух; за окнами пасмурно, и вьётся редкий колючий снег.       Нужно принести жаровню, чтобы не замёрзли дети.       Младший брат забрал их, обещавшись успокоить и накормить со своими, но скоро они возвратятся. Надо протопить.       С улицы доносятся зычные голоса, а затем — треск, словно кто-то валит сухостой, и Таджиме кажется, будто это что-то крошится у него внутри. Он давно ожесточился, закалился и загрубел, но всё равно больно, точь-в-точь в битве пробили грудь. Ноет.       Голоса и треск доносятся откуда-то издали, приглушённые расстоянием.       В комнате тихо и холодно.       Этим утром Таджима похоронил жену, и сейчас он в доме один.       На свадебной церемонии с ним его неженатый брат и младшие сёстры: родителей давно нет в живых. Отец и мать невесты стоят поодаль. Оба в преклонном возрасте, они — главы одной из достойнейших семей клана; Таджима ловит на себе взгляд и почтительно кланяется.       Ацуко прекрасна. Она прекрасна в свадебном кимоно и ватабоши, прекрасна в повседневной одежде, прекрасна всегда. Таджима понял это, едва увидев её, вошедшую в года, и попросил её руки. Он не мог похвастать богатством, но был главой клана и сильным воином, и отец Ацуко счёл его достойным.       Она сидит слева от него, напротив — пиалы, в них — свадебное саке. Её лицо белое от пудры, как лепестки лилий, и Таджима откуда-то знает, что под белилами она бледна как снег.       Церемония завершается, и Ацуко, как пристало невесте, приносит клятву верности мужу.       Он протягивает ей руку, и она вкладывает свою в его шершавую, мозолистую от оружия ладонь.       Её губы дрожат.       Когда они впервые остаются наедине, он снова берёт её за руку. Её бьёт мелкая дрожь, и это его огорчает. Он знает, что многие боятся его, сделавшегося главой клана совсем юнцом и отстоявшего это своё право, боятся и потому, что знают, кровь скольких врагов на его руках. Таджиме даже нравится это, но он не хочет, чтобы боялась Ацуко.       Он привлекает её к себе. У неё мягкие черты и гладкие волосы, и он любуется ею. В её глазах обречённость: ей страшно, что он будет груб с ней.       Он гладит её по волосам. Он не собирается быть грубым.       Наутро она преподносит Таджиме в дар боевую катану, и в эту минуту он понимает, что отныне только с этим оружием выйдет на бой и только этому оружию доверит право беречь свою жизнь.       Таджима извлекает катану из ножен. Сталь ловит тусклый свет от окна, и ему вдруг думается, что дух Ацуко теперь поселится в ней.       Сзади слышатся звук открывающейся двери и шаги. Он откликается не сразу и поднимает голову только тогда, когда старший из сыновей негромко зовёт его.       Он смотрит на детей. Их пятеро; они выстроились по росту, будто нарочно, и все похожи друг на друга — черноволосые и черноглазые. У них непослушные волосы — в него, но все они аккуратно подстрижены: Ацуко до последнего следила, чтобы они выглядели как подобает.       Старший молчит, дожидаясь его ответа. Его губы сжаты, а голова опущена так, что за волосами не видно глаз, но Таджима знает: он не плачет. Ему девять, и он уже воин.       Второй сын, Мадара, двумя годами младше, и он — его гордость. Он талантлив, очень талантлив, и Таджима порой жалеет, что не он — наследник. Мадаре семь, но он держит меч так же крепко, как старший брат, и уже умеет управлять стихией. Его стихия — огонь, но сейчас он похож на ледяное изваяние. И тоже не плачет.       Второй ребёнок даётся непросто: перед этим Ацуко скинула плод и долго болела. Таджима терпеливо ждёт; наконец, в один из вечеров она, почти целомудренно накрыв его руку своей, говорит, что лекарь счёл её здоровой.       Когда становится ясно, что она зачала, он принимается беречь её. Её мучает дурнота; под конец у неё открывается кровотечение, и до самых родов она остаётся в постели. Тогда Таджима закрывает окна в доме плотной тканью, чтобы не сквозило вдоль пола. Наступает зима, и на улице вьётся тонкий снег — колючий и острый.       Роды начинаются в один из вечеров на исходе декабря, и он срывается домой сразу, едва за ним примчались. Когда он вбегает в дом, Ацуко полулежит на футоне, укутанная покрывалом; она смотрит на него и улыбается, и он не сразу осознаёт, что всё обошлось. Учтиво поклонившись, лекарка протягивает младенца, и он бережно берёт его.       Тот немедля пускается в плач. Он какой-то пёстрый: по лбу идут розовые пятна, и Таджима обеспокоенно вскидывает взгляд. Лекарка заверяет, что ребёнок просто лежал в утробе особым образом и волноваться не стоит; это успокаивает, и он осторожно передаёт новорождённого жене.       Он пятнистый, говорит он, улыбаясь, и она согласно кивает.       Пятнистый. Мадара.       Мадара молчит. У него белое лицо — родовые пятна сошли к двум годам. Его ладонь лежит на плече Изуны, среднего брата; он радовался, когда Изуна родился, и теперь постоянно возится с ним. Изуне четыре; он поворачивает к Мадаре мокрое от слёз лицо, и тот, успокаивая, сильнее сжимает пальцы на его плече.       Самые младшие жмутся друг к другу и похожи на галчат. У них огромные глаза, но сейчас они не плачут. Таджима думает, что, наверное, они проревелись в доме его брата, а теперь успокоились, увидев отца. Он переводит глаза на пятого сына и не понимает, что чувствует к нему.       Последние роды сильно подрывают здоровье Ацуко. После этого она часто ложится и поднимается из постели только для того, чтобы выполнить работу по дому и накормить детей.       Как назло, именно сейчас Таджиме нужно много бывать на миссиях и, возвращаясь, он с каждым разом всё сильнее опасается её не застать. Когда ей делается хуже, помогает жена младшего брата; сам Таджима, бывая дома и обучая старших, следит, чтобы младшие не одолевали её.       Лекарка даёт ей от силы полгода. Ацуко проживает два.       Она любит цветение сакур и всякий раз надеется увидеть его.       Она встречает две весны после рождения младшего сына и уходит, не дождавшись третьей.       Таджима смотрит на детей и не знает, как ему теперь справляться с пятерыми.       — Уложите братьев, — он смотрит на старших сыновей, — а после берите мечи и во двор. Я буду ждать там.       Мадара кивает, отвечая за обоих, и с готовностью берёт Изуну за руку. Старший вслед за ним выводит остальных.       Таджима смотрит им вслед и слышит, как уже за дверью Изуна окликает Мадару.       — Матушка и завтра тоже не придёт? — задаёт он вопрос.       — Не придёт, — отрывисто отвечает Мадара, и Таджиме снова кажется, словно у него внутри переламывается пополам иссохшаяся мёртвая кость.       Дверь за детьми закрывается, и он снова смотрит в окно.       Метель на улице разыгралась, и теперь небо кажется белёсым от колкого, жёсткого снега.       Зима скоро придёт.       А Ацуко — нет.