Запах боли

Мы расстались пару месяцев назад. Я уже и не вспомню точную причину: знаю лишь, что тогда многое навалилось на нас неподъемной ношей, и продолжать отношения было полной бессмыслицей. Моя мама не принимала мою ориентацию, Modest! боялись потерять фанатов и рейтинги, а Гарри хотел... Я не знаю, чего хотел Гарри. До сих пор. Знаю лишь, что именно я предложил поставить жирную точку в наших отношениях. Так было лучше. Видеться мы стали редко — от силы пару раз в неделю на студии. Совместные туры и выступления пока не планировались. Вернувшись из мирового турне, мы заслужили доверие продюссеров — они на время отстали от нас, позволяя делать все, чего бы нам не захотелось, пока не выйдет следующий альбом. Разъехались по разным квартирам мы с Гарри сразу же после того, как расстались, поэтому, в целом, он не беспокоил меня своим присутствием. Это тоже было к лучшему. В нашей общей квартире остался жить я. Наверное, я просто никогда не отличался особой сентиментальностью, никогда ассоциативно не привязывал конкретное место к человеку или событиям. Сопливой дребеденью, вроде «Гарри любил по вечерам сидеть в этом кресле» или «Цвет этих занавесок — любимый цвет Гарри», я не страдал, а поэтому преспокойно зажил один в трех съемных комнатах, закрыв одну из них на ключ — такое количество комнат мне одному не требовалось. Два месяца я жил размеренной обычной жизнью, отдыхая от тура и наслаждаясь длительной паузой между концертами. Смущало лишь одно — странная деталь, вылезшая из ниоткуда и цапнувшая в самое сердце. Дело в том, что ко мне приехал друг из Манчестера погостить на пару дней... Для него я открыл комнату Гарри. Открыл — и в лицо мне ударил родной пряный аромат, почти забытый мной. Знаете?.. Кажется, я прозрел. Так пахнет одиночество. Сердце болезненно сжалось в груди, а по телу пробежала дрожь. Не помню, что было дальше — наверное, я пошатнулся, потому что друг, придержав меня за плечо, спросил, все ли со мной хорошо. Со мной определенно всё было совершенно НЕ хорошо. Я никак не мог припомнить, что же это за запах. Конечно, я отчетливо понимал, кому он принадлежит, но вот компоненты, идеально дополняющие друг друга... Они так и остались неузнанными мной. Да, так пахла сама жизнь до момента, как я начал жить сам. Пахла вкусно. Запах напоминал серый взгляд, если бы такой взгляд имел свой собственный запах. Напоминал тёплый дом после тумана озябших лондонских улиц, после простуженных прохожих, замотанных в шарфы по брови. Напоминал пламя костра в лесу уютной июльской ночью. Даже отзвуки гитары напоминал. И голос. Крайне, до невозможности хриплый. Пахло сотнями разбитых женских сердец и ещё одним, разлетевшимся на осколки. Моим. Друг уехал через пару дней, а комнату я закрывать не стал. Как-то исподволь подкрались рабочие будни. Утром пятого августа я должен был быть в студии ровно в три часа дня. Кажется, я приехал раньше, потому что не застал там никого, кроме Гарри, приютившегося в углу. Он пил молоко. Тот самый запах взбудоражил мое сознание, и я потер глаза, отгоняя от себя ненужные воспоминания. Ужасное облегчение от того, что я вновь ощутил его, и горечь утраты заполнили всё моё существо. — Приятный запах, Луи? — спросил Гарри, глядя на меня исподлобья. — Что это? — только и смог спросить я, ломая голову над тем, какая комбинация запахов создавала этот неповторимый аромат, вернувший меня к здравому смыслу и твёрдой памяти. — Молоко. Мёд. Мой кондиционер для волос. В голове что-то щелкнуло. Кусочки пазла сложились в одну цельную картину. — Я люблю тебя, Гарри. — Наконец-то ты это понял.