Холодный Питер.

Юре каждый раз приходилось вытаскивать Отабека из драк, и он даже не может сосчитать, который это уже раз за год, но с уверенностью может сказать одно: он готов вытаскивать его из них вот так хоть всю жизнь, если после них они как сейчас будут нестись от тех придурков, которых Бек отделал как следует, по какой-то аллее вдоль лавок. Ветер бьёт в лицо и дыхание перехватывает, а ноги уже ватные от бега — ощущения совсем не новые. Питер самый толерантный город России? Нихуя подобного. Но он с лёгкостью готов с этим смириться, пока Отабек бежит рядом и сжимает его руку, а перед глазами яркими вспышками мелькают огни высоких фонарных столбов. В волосах путается тёплый вечерний ветер, треплет длинные локоны Плисецкого и воротник его белоснежной рубашки, а он только и может что смотреть вперёд, даже не себе под ноги. Не боится упасть и вовсе не думает, что какие-то мудаки за спиной смогут их догнать. Он упадёт? Нет, Отабек его подхватит, если ему и самому придётся упасть. Их всё-таки догонят? Может быть, но что они смогут им сделать, пока они вместе? Ничего. Юра не умеет драться, никогда не умел, да и в общем физические способности у него всегда были не очень из-за вечного прогуливания физкультуры и того, что он предпочитал ей видеоигры, но даже так он готов полезть в любую драку вместе с Беком, так как знает — тот подставит своё крепкое плечо в любой момент, чтобы он смог опереться. Алтын реагирует быстро, не зря же всё-таки ходит в волейбольную секцию — зацепляет взглядом тёмный переулок. Ещё секунда, две, три и от них и следа не остаётся на этой самой аллее, а возмущённые возгласы гомофобных выродков остаются где-то там, позади, в том свете фонарей и вдоль лавочек. Юре кажется, что можно было бы уже остановиться, иначе сейчас остановится его сердце от адреналина, но он не может перестать передвигать ногами так быстро, насколько выдерживает его физически неподготовленное тело. Глаза уже слезятся. Именно в такие моменты он живёт. Не существует заваленный учебниками, олимпиадами, домашними делами, требованиями родителей, нет, он действительно живёт. Живёт рядом с тем, кого так чувствует всей своей поганой душой, и старается вдохнуть полной грудью, пускай лёгкие и горло уже саднят. — Ты… — старается выровнять быстрее дыхание и вытирает рукой кровь с подбородка, — …в порядке? — спрашивает Бек, стоит им только наконец остановиться у какой-то детской площадки. Плисецкий падает коленями на асфальт и лишь держится рукой за горло. Больно, его раздирает изнутри и слюна накапливается во рту слишком быстро. Даже жалеет, что прогуливал физкультуру весь учебный год, вечно придумывая какие-то типичные для отличника отговорки. Стоит поднять наконец глаза, как он сталкивается с бездной в чужом взгляде, утопающим и успокаивающим его изо дня в день одним лишь своим существованием. По его губам и подбородку всё ещё течёт кровь из носа, а он как обычно в первую очередь спрашивает, в порядке ли Юра. Юра же сейчас думает, что он заслуживает всей его жалкой любви, которую он только и сможет ему дать. — Дурак, — срывается у того с языка. И правда ведь дурак он. Полный идиот его парень. Абсолютный. Находит в себе силы подняться с асфальта и подходит ближе, как можно ближе к своему такому глупому парню, вечно ввязывающемуся в какие-то потасовки. Всегда он так, даже не смотрит, сколько людей против них, не обращает внимания на какое-либо оружие, их телосложение. Приебались — сразу пускает в ход кулаки. Повезло ему тут, конечно, с такими-то мышцами, но только вот и без травм они никогда не сбегали. Плисецкий вытирает как обычно кровь с его лица, мягко проводя рукавами рубашки, стараясь лишь в глаза не смотреть, иначе от поцелуя не увернётся точно. Не хватало Отабеку ещё с разбитой губой с ним целоваться, такому придурочному. — Ну, раз дурак, — усмехается он и щурит один глаз, стоит парню на мгновенье провести по больному месту, — то почему в каждую драку за мной кидаешься? — Ещё чего, не кидаться теперь? Такого идиота как ты одного оставлять нельзя, — язвит Юра, — вконец убьёшься, чёртов смертник. Все рукава его белой рубашки снова в крови, а дома как обычно прокрадётся в ванную и будет отстирывать их горяченной водой, но в этот момент он даже об этом не думает, все мысли заняты только горячим дыханием Бека, что мягко касается сейчас его ледяных пальцев. Он всегда был мерзляком до мозга костей и именно поэтому на его плечи сейчас легла потрёпанная олимпийка, от воротника которой он хоть за версту мог уловить дешёвый запах мужских духов и стирального порошка с мятой и лавандой. Отабеку не нужно было ничего спрашивать, по одним только поджатым губам он мог определить если тот замёрз. — Романтика из себя строишь? Я не перестану от этого злиться, что ты лезешь во всякое сомнительное дерьмо, — возмущается с хитрой полуухмылкой Юра, а сам при этом натягивает олимпийку на плечи получше, чтобы не съезжала. — А ты, как посмотрю, обиженку? — тут же подхватывает Бек. Плисецкий ничего не отвечает, разворачивается на пятках в противоположную сторону и большими шагами удаляется на детскую площадку, пока Отабек стоит под нависающими балконами серой многоэтажки и хлопает удивлённо глазами. — Да ладно тебе, — тянет он тут же, а Юра будто спиной чувствует, как он наигранно закатывает глаза, разводя руками, — это намёк покачать тебя на качелях? — Может быть, — отвечает тот расплывчато и вновь кутается сильнее в родную олимпийку. Естественно, она лёгкая, но греет даже просто мысль о том, кому та принадлежит. Усаживается на холодные качели и даже поёживается слегка, но не успевает об этом и подумать — в губы прилетает по-детски невинный чмок, можно сказать даже невесомый, но даже так уши загораются вместе с кончиком носа, вспыхивают моментально от такой неожиданности. Хорошо в этом дворе нет фонарей, а луна затянута сейчас тяжёлыми ночными облаками, иначе растерялся бы от собственной реакции и не смог бы придумать очередной саркастический ответ. — Прощение выпрашиваешь так? — Может быть, — Бек с ехидным лицом зеркалит его недавний мутный ответ и не отдаляется от лица Плисецкого ни на сантиметр. — Что ж, пора бы тебе признаться хотя бы самому себе, что это совершенно не твоё, — улыбается тот. Не будь у Юры такой натренированной годами выдержки, сейчас бы сорвался от одного обжигающего тяжёлого дыхания на своих губах и затянул в поцелуй прямо сейчас, не медля и секунды, но так как выдержка у него была определённо, было намного интереснее выжидать. Смотреть, как выдержка в момент рушится у Бека и тот хватает горячими ладонями за лицо, шею, дышит рвано, и влажно проходится языком по губам. — Хорошо, просить прощения — не моё. Алтын отшатывается назад и берётся рукой со сбитыми костяшками за ледяную цепь, на которой качели и болтаются, медленно приводя их в движение, в то время как Юра сидит в недоумении и не понимает, почему же его коварный план по обрушению выдержки не сработал, если это действовало раньше тысячи раз и даже больше. Как такое вообще понимать? Выглядело как оскорбление и его личный проигрыш, личный просчёт в поведении такого предсказуемого всегда Отабека. Тот его переиграл и уничтожил, одним словом. — Останови, — просит Плисецкий. Бек немного удивлённо глядит на парня, но без задней мысли отпускает качели и те постепенно замедляют своё движение. — Что-то не так, мистер зануда? — усмехается он. Только вот рука Плисецкого как-то сама собой в следующую секунду оказывается на его груди, стискивает чёрную футболку и рывком наклоняет к себе. Наверное, это первый раз, когда самообладание рушится настолько быстро у него, а не у его парня-катастрофы, который ходит вечно с пластырями на носу и разбитой губой, сбитыми костяшками и в синяках. Целует он сначала мягко, пока Отабек в ступоре стоит наклонившись, держась всё за ту же холодную цепь качелей, а напирает куда больше только тогда, когда тот опускается чуть ниже для удобства обоих и осторожно кладёт руку на щеку возлюбленного. Плисецкий на это только довольно улыбается в поцелуй, ведь уже как-то даже и не важно, чья выдержка порушилась первой, приятно обоим в любом случае. Сам же Алтын сейчас с трудом воздерживается от навязчивого желания расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки Юры, зная, что на этом вряд ли сможет остановиться, только лишь увидев его бледные острые ключицы под ней. Запах кожи того тоже слишком одурманивает, хочется скорее прекратить поцелуй, пока ещё возможно это сделать и он не перешёл все границы, только вот настойчивый и требовательный парень слишком уж не хочет его отпускать — цепляется за шею, царапая ногтями, стоит только Беку попытаться отстраниться, попутно кусая и оттягивая его нижнюю губу в этом обиженном поцелуе. Отабек понятия не имеет, что на него, с такой-то железной выдержкой, сегодня нашло, но мысли об этом со свистом вылетают из головы, когда наглый язык того скользит по его собственному. Видимо, домой они сегодня вернутся не скоро и наверняка обоим промоют мозги родители, на обоих наорут как следует, но сейчас до этого и дела нет, когда снова и снова воздуха становится слишком мало в поцелуе и приходится прерываться на доли секунд. Наверное, нет ни единого такого вот тёмного двора с детской площадкой в холодном Питере, который они бы не украсили своими поцелуями.