Runaway

– Ты жалеешь? – спрашивает у него однажды Кацуки.       Ранее утро и рассвет над бетонными джунглями только-только начинается. На фоне серо-голубого неба плавают бледно-розовые перистые облака, украшенные золотыми росчерками солнца там, где оно неторопливо поднимается из-за горизонта. Густой туман, обволакивающий улицы города, заставляет выглядеть его призрачным и ненастоящим, и Изуку не может отделаться от ощущения, будто они с Каччаном одни в целом мире. Эта мысль кажется на удивление комфортной, а не пугающей.       До начала их совместного патруля еще достаточно времени, и они неспешно завтракают, на одной из самых высоких крыш, откуда весь город видно, как на ладони. Оба сидят на краю – Изуку беззаботно свесив ноги, Кацуки – присев на корточки, и набивают желудки едой, и вопрос появляется как будто из ниоткуда. – О чем?       Вместо ответа Каччан кивает на его запястья – там, где у большинства людей, будто клеймо, набиты имя и символ, намекающий на причуду их родственной души, только чистая, ничем не испачканная кожа: в мире, где метки души есть только у людей, рожденных с причудами, Изуку один из немногих, кто остался без предначертанной ему пары. – О том что нет метки? – удивляется еще больше Изуку и, дождавшись еще одного кивка, пожимает плечами. – Нет, а должен? – Наверно, – отзывается Кацуки, потирая широкий кожаный браслет на своей руке – скорее всего неосознанно. – Всё это дерьмо про предназначение, судьбу и человека только для тебя. Говорят, это отстой, оказаться одному единственному без пары на всей планете. Говорят… это чертовски страшно, остаться одному.       Изуку смотрит на него украдкой, но выражение лица его напарника нечитаемое и мало что может объяснить. Но Изуку знает, Кацуки всегда было плевать на то, что говорят остальные. По крайней мере, если он действительно не верит в это. – Люди любят преувеличивать, – отвечает Изуку наконец. – И опыт научил меня не слишком доверять чужому мнению, потому что если бы я это сделал, однажды мне пришлось бы признать, что я никогда не смогу быть героем. Может судьба с самого начала не особо взлюбила меня – или придумала для меня куда более сложный путь, чем для других? – Ближе к теме, задрот, – хмыкает Кацуки, но в словах нет злости или насмешки – под внешней грубостью скрывается своеобразная нежность, которую можно распознать только после долгого знакомства с Каччаном.       И Изуку знает, что его действительно волнует этот вопрос, поэтому продолжает. – Метка не гарантирует счастье с партнером, сам знаешь: ты всё равно должен работать над отношениями, чтобы что-то получилось. Полагаю, людей куда больше пугает то, что они могут быть несчастными, если не послушаются её. Я имею в виду… это больше о страхе наказания, чем о возможной награде, не думаешь? Если честно, я не знаю что хуже – подчиниться и сделать выбор, которого ты не хочешь, или пойти против судьбы и проиграть. Но отсутствие метки… нет, Каччан. Я не жалею. Я думаю, скорее… чувствую себя свободным. – Свободным… – повторяет Кацуки с какой-то непонятной горечью, задумывается, а потом вдруг усмехается. – Если ты такой уж свободный, то почему не выберешь кого-нибудь, а, Деку? – Может я уже выбрал? – отзывается Изуку, не в силах сдержать грустную улыбку. – Может я просто жду, когда они тоже выберут меня?       Он чувствует на себе пронзительный взгляд алых глаз, но смотрит перед собой некоторое время, прежде чем взять себя в руки и быстро сбросить накатившую грусть, как пес, оттряхивающийся от воды.       Вместо этого Изуку игриво толкает Кацуки в бок: – Не волнуйся, Каччан, я никогда тебя не брошу.       Кацуки не отвечает, и Изуку становится не по себе. Он сказал это в шутку – Каччану вовсе не обязательно знать, что он имел сказанное в виду. В конце концов, именно поэтому он использовал ранее менее конкретное местоимение. Однако Изуку всё равно не может не беспокоиться, что нечаянно пересек какую-то невидимую черту. Впрочем… сомнительно, что Кацуки не знает, кого на самом деле выбрал Изуку. В конце концов, на протяжении многих лет это всегда был один и тот же человек – не так уж сложно догадаться. – Я нашел свою пару недавно, Деку, – наконец говорит Кацуки каким-то страшно пустым голосом, глядя при этом вниз. – Мама её обожает.       Изуку сглатывает, стараясь, чтобы ничего из того, что он чувствует, не отразилось на его лице. Он всегда знал, что однажды этот день настанет, просто старался не думать об этом. – А… ясно. А ты… её любишь? – спрашивает он, тщательно контролируя голос и стараясь звучать спокойно.       Кацуки отвечает не сразу. – Это моя родственная душа, понимаешь? – пожимает плечами он так, словно это всё объясняет. – И она… ничего, я думаю. Славная, – говорит он безразличным тоном, глядя невидящими глазами на расстилающийся под ними город.       Туман под ними уже давно рассеялся, а их перерыв подошел к концу: солнце уже почти выглянуло из-за горизонта. В его ярких лучах пепельно-светлые волосы Каччана переливаются золотым сиянием – он кажется Изуку таким же далеким, как и небесное светило, и смотреть на него сегодня также больно.       Изуку терпеливо ждет, когда узел немного развяжется в его груди и он перестанет задыхаться.       До какого-то момента отсутствие родственной души для него было лишь еще одним пинком судьбы – не слишком заметным на фоне всех остальных. В юные года – еще один повод для насмешек, в более зрелые – причина для сочувствующих и жалеющих взглядов, но сам Изуку никогда не чувствовал себя менее полноценным из-за этого.       Может быть поэтому, когда Всемогущий передал ему свою бесценную причуду, а запястье Изуку так и осталось чистым, он не особо расстроился. В конце концов, даже если бы метка и была, не было никакой гарантии, что судьба сведет его с Кацуки изо всех людей – остальное уже не имело значения.       Наличие этой метки у Каччана – другое дело. Оно гарантировало, что Кацуки никогда не будет с ним – по крайней мере не в том смысле, в котором Изуку хотелось бы.       Бакуго почти религиозно верили в метки души и, учитывая, насколько крепки были браки в этой семье, у этого были все основания. Во что Бакуго, как и порядочная часть их общества, не верили точно – так это в возможность отношений между двумя мужчинами или двумя женщинами.       И Изуку всегда знал, что это, вероятно, единственный вопрос в котором Кацуки подчинится чужому решению, даже если оно не будет радовать его самого. Что бы он там не говорил, Кацуки слишком сильно любит свою семью и чтит традиции. – Деку? Ты придешь на мою свадьбу? – глухо спрашивает Каччан, по-прежнему отказываясь смотреть на него.       Изуку не отвечает, любуясь им со стороны, не желая отводить глаза и чувствует странную тесноту в груди. Кацуки всегда казался ему таким большим, грозным и сильным, но сейчас Изуку почему-то не может отделаться от мысли, каким крошечным и одиноким он выглядит на фоне огромного города.

***

      Нет, разумеется, он не идет на свадьбу Каччана. Достаточно больно просто знать, что он связывает свою жизнь с кем-то другим, но Изуку едва ли готов увидеть это своими глазами.       К счастью, это его выходной, поэтому Изуку может просто запереться в своей квартире и попробовать избежать лишнего информационного шума, связанного со свадьбой одного из самых высокорейтинговых героев. Первую половину дня он проводит перед неработающим телевизором, держа рядом с собой выключенный телефон и листая старый учебник по теории причуд, чтобы обновить некоторые знания, а заодно забить голову таким количеством информации, чтобы у него не было времени думать о чем бы то ни было еще. С самого утра снаружи идет дождь, серое небо и густая стена воды только сильнее наводят его на тоскливые мысли.       Во второй половине дня в его дверь начинают барабанить с чудовищной силой, и Изуку обнаруживает себя изумленно таращащимся на одетого в потрепанный свадебный костюм и промокшего с ног до головы Кацуки. – Каччан? Что ты тут дела…       Изуку не договаривает фразу. Вопрос на самом деле кажется глупым, когда он смотрит внимательнее. Идеальный некогда смокинг выглядит грязным, волосы, которые, вероятно, были тщательно уложены совсем недавно, чтобы приручить непослушные шипы, теперь в беспорядке и липнут к осунувшемуся, усталому лицу. Интересно, когда Каччан вообще спал в последний раз? Не говоря уже о том, что Изуку почти уверен, что даже видит высохшие дорожки слез на щеках Каччана.       Нет смысла спрашивать, как прошла свадьба – если бы всё было хорошо, Кацуки тут бы не было. – Я не могу… не могу этого сделать, – хрипит Каччан поднимая на него взгляд, в котором сквозит отчаяние. – Предназначение или что бы там ни было, я просто знаю, что где-то эта сука-судьба облажалась, потому что не может быть, чтобы я должен был быть с этим человеком.       Изуку ничего не говорит, осторожно беря его за руку и втягивая внутрь, и Каччан позволяет это сделать. Он остается стоять посреди генкана, как изваяние, капая дождевой водой на пол, пока хозяин запирает дверь.       Изуку немного топчется на месте, не зная, что делать, потом осторожно обходит Кацуки и широко раскрывает руки. Каччан смотрит на него потерянно, будто не понимая, что происходит. – Если хочешь, – говорит Изуку.       Всего секунда – и Кацуки уже судорожно обнимает его, так что Изуку кажется, что его ребра немного трещат. Он сжимает руки вокруг Каччана в ответ, настолько же крепко и сильно, потому именно это, вероятно, нужно Кацуки именно сейчас – близость, твердость, безопасность. Заземление.       Кацуки дрожит в его объятиях, и Изуку не думает, что это из-за холода и мокрой одежды. Он не помнит, видел ли он вообще когда-нибудь раньше Каччана в таком состоянии. – Всё хорошо. Ты можешь положиться на меня. Я всегда буду здесь, – говорит он мягко. – Я же говорил, что не брошу тебя. – Не хочу никуда уходить, – слышит он тихий голос Каччана. – Не нужно. – Не хочу подчиняться. – Никто не может заставить тебя, – отвечает Изуку. – Я думал, ты это уже знаешь. Они какое-то время стоят так, прижимаясь друг к другу, пока Каччан не приходит в себя достаточно, чтобы начать смущаться. – Ну… это становится слишком сопливым, – ворчит Кацуки наконец. – Даже я согласен, – улыбается Изуку, хотя он не отказался бы провести так целую вечность.       Тяжелые дождевые капли по-прежнему громко бьются в стекло, но в душе Изуку почему-то тепло и солнечно теперь, когда Каччан рядом.       Объятие Кацуки немного ослабевает, затем Изуку чувствует, как тот начинает вырываться и спокойно опускает руки – ему немного жаль расставаться вот так, но если Каччан начинает ворчать и толкаться таким образом, то ему явно лучше, а это радует Изуку куда больше. – Пойдем, я одолжу тебе что-нибудь из своей одежды, – говорит он, проходя дальше в квартиру и двигается в сторону своей спальни. – Если я вообще смогу натянуть её на себя, – доносится до него голос Кацуки прямо за спиной. – Я не настолько ниже тебя, – прикидывается обиженным Изуку. – Плюс, учитывая нашу ширину плеч, она еще наверняка будет слишком свободной. – Эй, не зазнавайся там! – рычит Кацуки.       Спустя минут двадцать посвежевший после душа, пахнущий шампунем и мылом, которые принадлежат Изуку, Кацуки, с мокрым полотенцем вокруг шеи, падает на соседнее с диваном кресло и закрывает глаза. – Старая карга тебе еще не звонила? – спрашивает он немного сонно и невнятно.       Изуку кивает на выключенный телефон, и на губах Кацуки, который приоткрыв глаза смотрит в указанном направлении, расцветает ухмылка. – Отлично, пусть так и остается. Теперь понятно, почему ты ничего не слышал обо всей этой шумихе, которую я сегодня вызвал, – почти гордо заявляет он, и Изуку слегка закатывает глаза. – Не собираешься ничего спрашивать? – А ты мне расскажешь?       Кацуки легко пожимает плечами. Он кажется довольным, расслабленным. Далеко не таким, каким ожидаешь увидеть человека, который как минимум сорвал сегодня собственную свадьбу, оказался в центре грандиозного скандала и, вполне вероятно, рискует рассориться с собственными родителями и семьей, не говоря уже о том, что он буквально отказался от "драгоценного дара судьбы" или как они там это называют? – Не о чем рассказывать. Мы стояли у алтаря, должны были произнести клятвы и… и ничего. Я понял, что не смогу это сделать. Не хочу. И я видел, что и она тоже. Так что я схватил её за руку и мы сбежали. – Каччан, ты сбежал с собственной свадьбы со своей невестой? – не мог не улыбнуться Изуку. – Говорил же, что она славная, – отвечает Кацуки, слегка ухмыляясь, и Изуку чувствует легкий укол ревности к этой незнакомке – в другой жизни Каччан действительно мог бы полюбить её. – Просто не для меня. Ты хочешь услышать окончание истории или нет? – Прости. Продолжай. – Немного осталось, не переживай. Сначала я отвез её к девушке, с которой она на самом деле хотела быть. А потом… а потом приехал сюда.       Недосказанное "к человеку, с которым хотел быть я" словно повисает в воздухе. Кацуки смотрит на него, слегка склонив голову, будто ожидая реакции – в рубиново-алых глазах застыл вопрос и Изуку просто мягко улыбается.       Затем, глядя Изуку в глаза, Кацуки медленно поднимается со своего места и пересаживается рядом, так что их колени теперь касаются друг друга. – Каччан? – Поцелуй меня, Изуку. Хотя бы один раз.       Ему хочется сказать, что он бы с радостью сделал это столько раз, сколько Кацуки попросит, но Изуку молчит и не задает вопросов: просто наклоняется в его сторону, осторожно касается прохладным пальцами гладковыбритой щеки и соединяет их губы вместе. Поцелуй медленный, неторопливый, чувственный, похожий на первое свидание, которого у них никогда не было, и на ласковый весенний дождь одновременно.       Изуку чувствует слезы на своей щеке, но не знает, кому они принадлежат. – Я тоже не хочу бросать тебя, – признается Каччан, когда они разъединяются.       Там влага на его длинных светлых ресницах. Изуку бережно стирает её кончиками пальцев. – Тогда оставайся, – предлагает он. – Мой дом – твой дом. – Насколько? – Насколько сам захочешь, Каччан.       Тихий смешок звучит как музыка в его ушах. – Значит, навсегда, Деку. У меня есть твоё слово, не забывай, – предупреждает Кацуки, и мозолистые пальцы ложатся на шею Изуку, когда его притягивают для следующего поцелуя, словно собираясь заглушить любые возражения.       Глупый Каччан. Кто сказал, что он собирался когда-нибудь жаловаться?.