Weep, tremble

Твоя прежняя храбрость куда-то пропала. Дай себе оценку и переломи себя. Ты не принимал участия в общем веселье до последнего. Новый человек в лечебнице перечеркивал давно устоявшийся порядок, где каждый знал свое место. Макмерфи высокий, сильный, почти как ты, только он никогда не скрывает то, что думает. Ты рассматривал его с интересом, но на его просьбы не реагировал, потому что он хотел вытащить из скорлупы каждого. Старшая медсестра Рэтчед держала всех в ежовых рукавицах, и первое время ты тайно посмеивался над бунтарем, который единственный, кто за долгое время призывал всех играть в волейбол или вывез на морскую рыбалку. Ты давно уже ощущаешь себя в сравнение с этим большим пыльным мешком; ты забыл, что такое жить на самом деле. Ты никогда не сравняешь счет. Твоя красота затерялась в твоем лице. Ты остаешься неизменным, ты никак не реагируешь на весельчака, потому что взял за принцип не выдавать себя. В этом твоя тайная сила. Все меняется, когда ты защищаешь Макмерфи от санитаров. Это был для тебя переломный момент. Жизнь билась в Макмерфи несмотря ни на что, заражая каждого, кто стоял рядом, потому ты не мог отвернуться, когда стало понятно, что именно он ключ ко внутренней свободе. Ты сказал ему свое первое слово и не смог остановиться потом, в дальнейшем говоря со всеми. Электрошоковая терапия не помогла выбить хоть каплю его бунтарства. Макмерфи оставался все таким же. Твое бесстрашие одиноко среди развалин. Импровизированный праздник, который должен был стать последним в стенах лечебницы перед его побегом, ты отмечаешь как и все. Радость витает в затхлых стенах лечебницы, перечеркивающая все давно усвоенное тобой. На самом деле не существует никаких психов, все кругом просто непонятные, боящиеся раскрыть себя с неожиданной стороны. В момент общего веселья ты понимаешь это лучше кого-либо, и ты рад, что наконец появился человек, который смог вытянуть из тебя все, что ты думаешь, на всеобщее обозрение. Но наступило утро и страшное похмелье, когда ты не смог убежать вместе со своим уже другом. Опять санитар встал между тобой и свободой. И ты ничего не мог сделать, потому что юный Биббит перерезал себе шею осколком стекла, а Макмерфи напал на старшую медсестру. Научись от матери или кого-нибудь другого, как проводить все дни, кусая собственную шею. После этого жизнь продолжается такой, какой ты ее запомнил, но теперь тебе мало. Ты должен тянуться к свету, к чему-то, что пока еще не понял до конца. Говорят, Макмерфи сбежал, и первое время, словно действительно ты сошел с ума, ты убеждаешь себя, что это так. Но где-то на задворках разума пляшет понимание того, что это все самовнушение. Макмерфи, конечно, не потопляемый психопат, но не не волшебник. В одну из ночей ты наконец-то видишь его таким, каким он должен был и остаться. Но его подводят к койке за ручки, и что-то не так, ты чувствуешь. Но это было моей, а не твоей ошибкой, И твое сердце стояло на кону. Я правда все испортил в этот раз. Когда ты убегаешь в неизвестном направлении подальше от этого дома скорби, ты говоришь себе, что сделал все, что в твоих силах, но в то же время ты потерял нечто важное, не распробованное ни разу. Ты чуть ли не плакал, когда обнимал своего друга в последний раз. Ты хотел забрать его с собой, так как все то время, что его не было, думал только о свободе. Твои руки до сих пор потряхивает, ведь именно ты держал подушку и давил ей на лицо Макмерфи, не чувствуя, как он сопротивлялся словно механическая кукла. Ты жалеешь его искренне, но это единственное, что ты мог для него сделать. Того Макмерфи, которого ты знал, уже давно не было на этом свете. Не так ли, друг мой?