дисконнект

У барной стойки людей меньше, чем обычно, неоновые разноцветные огни рассекают пространство, бликуя на лицах полупьяных людей. Чуть дальше кучка диджеев включает изрядно приевшиеся хиты, что в чартах держатся на первых местах которую неделю, однако в плейлисте Курседа всё равно никогда не появляются — ничего не заходит. В ушах застрял минималистичный трэп, глушащий все чужие разговоры и даже собственный голос. Курсед словно за невидимой стеной, что отгораживает его от всех остальных, и кажется в моменте, что она настолько крепкая, что её не разобьёт ни он сам, ни толпа по ту сторону. Рассматривает такие одинаковые лица пришедших, никаких четких черт и определенных отличий — в расфокусе сложно выцепить что-то интересное. Что-то, что сможет привлечь внимание и вытащить остатки разума из пропасти с навязчивыми мыслями. Тело, будто онемевшее, движения отрывистые и неровные. Курсед — персонаж вечно зависающей старой игры, которую давно пора удалить. Спиной опирается на барную стойку и отворачивается от безрассудной неконтролируемой толпы, замечая шагах в пяти от себя силуэт, отделившийся от очередной пьяной компании. Ему удается удержать на себе взгляд и всё внимание Курседа сосредоточить, совсем несмотря на то, что лица в темноте не видно, да и Курсед не пытался даже разглядеть, ему это не нужно. Ему достаточно знакомых ощущений, что в груди стремительно выжгут дыру, если он продолжит стоять на месте. Затуманенный мозг выдаст нелепый флирт, но Акуме понравится. Он не запоминает ни слова, лишь слушает голос протяжный, что разливается по организму, словно алкоголь, и Акума пьянеет, ещё не выпив ни капли спиртного. Курсед насыпает комплиментов столько, что Акума уже со счета сбился. Возможно, Курсед ошибётся, сказав, что он особенный среди таких похожих людей в клубе, где все, блять, как на подбор. Среди копий и подделок Акума тот самый оригинал, который так трудно найти и так дорого купить. И Акума верит каждому слову, смотрит заворожённо в чужие пустые глаза, что отражают синюю подсветку бара, и машинально соглашается на любые предложения Курседа. На улице холод пробирает до костей, а темнота поглощает всё пространство, заставляя опьяневшее сознание думать, что ты в тесной комнате, где дверь наглухо заперта на замок. Но Курсед обязательно найдет ключ по пути домой, решая никуда не торопиться и действовать постепенно. Единственные источники света — неясная луна, над городом нависшая в эту ночь, и огонёк подожженной самокрутки, передающейся из рук в руки. Сидят молча, но тишина не давит и не напрягает. Акума голову на плече чужом устраивает, ближе жмется, уже жалея о том, что куртку свою из клуба не забрал. — Погнали ко мне? — Курсед спрыгивает ловко с крыши Мустанга, чудом держась на ногах, и любезно руку Акуме протягивает, холодные пальцы переплетая. Акума отказать не может. Видя такое отношение к себе, неосознанно ведётся на все уловки, позволяя Курседу манипулировать. Понимает, что глупый, но почему-то так похуй становится, когда мысли перебивает мимолётное удовольствие от простого присутствия рядом. Курсед водит неаккуратно и невнимательно, но Акума перестает реагировать на резкие торможения только под конец поездки. Это далеко не такси бизнес-класса, да и он не ездил на таком никогда, однако Курсед открывает ему дверь, а затем пропускает вперёд, но Акума встаёт как вкопанный, голову поднимая и взглядом теряясь в этой бессчетной куче элитных многоэтажек. Красиво и очень непривычно. Дома Курсед не включит свет и не пойдет первым делом на кухню, Курседу не нужны лишние прелюдии. И Акуме поначалу будет страшно, ведь Курсед грубый и напористый, но пути назад уже нет — он сам на это согласился и прекрасно знал последствия. Акума глаза закрывает, в кровать вжимаясь под весом чужого тела, и голову назад запрокидывает, подставляя шею под беспорядочные поцелуи. Хаотичные прикосновения ледяных пальцев до разгоряченной кожи буквально пробивают током. Курсед припадает к пухлым губам, чувствуя привкус розового вина, что они успели выпить в клубе, теплым языком в рот толкается, встречаясь с чужим, проходясь по ряду зубов. Целует жадно и торопливо, пятерню запускает в темные растрепанные волосы, притягивая ближе, второй же рукой по щеке проводит невесомо, спускаясь на шею. Ловит сдавленный стон и отрывается наконец, напоследок по алым губам языком проводя. Курсед оставляет отметины на белой коже, кусает выпирающие ключицы и руками лезет под черную толстовку, слыша тяжёлое дыхание под ухом. А Акума не видит, но чувствует его хитрую улыбку, и судорожно воздух глотает, ощущая, как по собственному лицу румянец стремительно расходится. Курсед через пелену похоти и алкоголя себя не контролирует совсем. Проникает в горячее нутро резко, пересекаясь взглядом с мерцающими глазами Акумы. Но тот словно в трансе, он слепо тянется за поцелуем, в надежде притупить явный дискомфорт, однако Курсед рукой несильно его толкает, опуская обратно на кровать, наклоняется сам, целуя ещё более яростно, губы чужие прикусывая до крови. Оба ощущают во рту металлический привкус, но Акума не отстраняется, упрямо пытаясь быть с Курседом наравне. Но ему не переплыть океаны, что их разделяют — до Курседа слишком далеко. Он вроде здесь, здесь его голос что-то неразборчиво лепечет на ухо, здесь его язык, оставляющий на теле влажные дорожки, здесь его руки, которые длинными пальцами разбрасывают прикосновения, вынуждая покрываться мелкой дрожью. Но своим разумом Курсед находится где-то в другом месте. Акума хотел бы запомнить каждую мелочь этой ночи, но на глазах появляются слезы, стоит только Курседу ускорить темп. И все его слова, сказанные в клубе и по пути в его квартиру, диссонансом режут сердце на части, а от его действий в глазах появляются искры, он роняет стоны один за одним, стыдливо отворачиваясь. Акума тонет бесследно в своих ощущениях и эмоциях, камнем на дно опускается, без шанса выбраться обратно. Курсед, кончив, упадёт рядом, пялясь нагло ещё пьяным взором и разглядывая уставшее тело, обнимет Акуму, к горячей груди прижимая, и носом куда-то в макушку уткнется. У Акумы нет сил противиться, вообще ни на что сил нет — истощение медленно расползается по всему телу, но Акума рад засыпать не в одиночестве. Везде искать плюсы, очевидно, было заведомо хуевой идеей. Курсед просыпается первым, на лежащего рядом парня внимания не обращает, вкладывает все свои силы в то, чтобы просто встать с кровати. Ебучий сушняк заставил бы рано или поздно подняться, поэтому он решает не тянуть и утолить жажду сразу. А ещё лучше было бы найти таблетки, благо обезболивающее всегда лежало на кухне, на случай, если Курсед снова проснется с похмелья, ничего не помнив. А таких случаев становилось всё больше, но Курседу глубоко плевать. Он готов превращать свой образ жизни в блядское существование от пьянки до пьянки, он зависим и ему так больше нравится. На своей кровати видит фигуру сидящую, застывает в проходе, наблюдая за тем, как Акума начинает собирать свои вещи с пола. — Быстрей, блять, — Акума хотел бы вечно слушать этот сонный голос, но слова будто бьют по слегка растерянному лицу, так больно, что Акума непроизвольно жмурится, словно действительно получил пару пощёчин. Под чужим пристальным взглядом никакие действия не получаются, он чувствует себя виноватым, думая, что своим присутствием ставит Курседа в неловкое положение, но смотря в потухшие безразличные глаза, Акума с горестью понимает, что вряд ли теперь получится безвозвратно захлебнуться в их тьме или вновь заставить блестеть, пылать желанием. У Курседа давно села батарейка и нет возможности ее заменить. Да и он сам этого не хочет, ведь так в разы проще. Будучи эгоистом в трезвой жизни, он готов ранить всех людей вокруг себя, лишь бы угодить самому себе. Дьявол на плече приторным голосом шепчет на ухо, что Курсед всё делает правильно, и это единственный, кому Курсед готов верить. Наутро Курседу противны любые прикосновения, он, от Акумы отшатнувшись, равнодушным взором провожает его до выхода. Акума не задаёт никаких вопросов, в голове крутится только мысль о том, чем вообще он думал, уезжая из клуба с первым встречным и привязываясь за считанные часы к человеку, что просто проявлял к нему знаки внимания. Курсед нацепил на Акуму розовые очки, оплатив счёт и запудрив мозги дешёвыми подкатами, но опьяневшему разуму он казался таким надёжным и настоящим. И Курсед в самом деле был неподдельно счастлив в тот вечер. Ведь он тоже был пьян и глуп, раз из всех красивых девчонок и не менее привлекательных парней, он выбрал Акуму, сидящего в углу, в стороне от остальных. Но счастье мимолётно, и он так привык ощущать что-то подобное с кем-то другим, для него это не впервой. Трезвая голова, конечно, осознает, что все, с кем он проводил ночи после клуба, — игрушки на один раз. Из них Курсед больше ничего не выжмет, не получит таких же эмоций и ощущений, даже напившись спиртных напитков до потери пульса. Курсед словно покупает товар, заранее прочитав все плохие отзывы и зная, что выбросит его уже на следующий день. Не самая рациональная трата денег, но он может себе позволить недешевые развлечения, ведь так жить куда интереснее. — Уебывай нахуй отсюда. Курсед не злой, но эта манера речи заметно отличается от той, что была вчера. Акума не хочет в это верить, мысленно метаясь от того, чтобы остаться здесь, несмотря на все колкие слова, что уже прилетели в его сторону, как пули, и застряли в теле, давая знать о себе болью в каждом движении, до того, чтобы рвануть куда глаза глядят и побыстрее, только бы не видеть перед собой это безэмоциональное лицо, частично закрытое волосами сейчас, но Акума, кажется, на всю жизнь запомнил те бездонные глаза, что сверлили его взглядом прошедшей ночью. — Ну, что ты встал, блять, — Курсед делает всего пару шагов в сторону Акумы, и тот мгновенно скрывается за дверью. Этот элитный район навсегда останется в прошлом, Акума в последний раз рассматривает высотки, надеясь, что где-то там из окна на него не смотрит Курсед своим опустошенным взором. Холод неприятно жжет руки, а ветер буквально насквозь продувает худи. Акума снова жалеет о том, что не забрал тогда куртку из клуба.