perquisite apologies

Короткие поцелуи в макушку выдергивают Мицую из обыденных размышлений в процессе вязания длинными пластмассовыми спицами. Позднее утро говорит о своём пришествии приветливым солнцем, чьи мягкие лучи пробиваются сквозь большие панорамные окна фешенебельного дома братьев Хайтани в центре Роппонги. Такаши было неловко оставаться здесь на ночь, однако его возлюбленный оказался слишком убедительным, чтобы противиться. Они нечасто проводят время вот так, довольно непринуждённо, в уединенной обстановке, поэтому Мицуе вдвойне не хотелось спорить. Отложив своё занятие до лучших времен, он лениво откидывается на диванные подушки, задирая голову наверх и встречаясь с Раном пленительными взглядами. Хитро прищурившись, старший Хайтани медленно наклоняется к нему, будто переживая спугнуть, и осторожно припадает к искусанным, слегка припухлым губам. Поглаживает пальцами румяные щеки и подбородок, целуя все притязательнее и смелее, не почувствовав стороннего сопротивления. Приоткрыв разнеженные уста, Мицуя встречается с чужим языком, тут же захватывающим в безжалостный плен его собственный. Обессилено мычит сквозь поцелуй, осязая холодную ладонь Рана, блуждающую вдоль его выпирающего кадыка, смыкающуюся вокруг шеи, что обездвиживает, властно подавляет. Такаши захлебывается под натиском невыразимых ощущений, пропуская пальцы сквозь распущенные прямые пряди, чтобы притянуть к себе ещё ближе. Оторвавшись только через несколько блаженных мгновений, оба дышат учащённо и прерывисто, долго соприкасаясь друг с другом взмокшими лбами. — М-м, привет, — лениво протягивает Ран, мигом устроив тяжелую от только сошедшего сна голову на коленях своего парня. Мицуя смущённо склоняется к нему, робко чмокнув в висок. — Доброе утро, — слышится вкрадчивый ответ. Подлинная улыбка предательски не сходит с точеного юношеского лица, совершенно не давая сосредоточиться на вязании: — хочешь, пойдём на кухню? Приготовлю тебе что-нибудь. Ран улыбается чрезмерно по-доброму, исступлённо гладя возлюбленного по руке, положив ее поверх чужой ладони, мерно покоящейся на его груди, скрывающейся под растянутой домашней футболкой: — Занимайся своим делом, милый. Я потом сам поем, — нащупывает на диванном подлокотнике незанятыми пальцами пульт от плазменного телевизора и переключает канал в поиске интересной передачи, вновь прильнув головой к твёрдым коленям Мицуи. Вернувшись к вязанию, Такаши чувствует, как незамедлительно немеют ноги, будто скреплённые тяжкими оковами, а по телу разливается напряжение от надуманных электрических зарядов. Ран всего лишь лежит. Преспокойно лежит на его коленях. Блаженное осознание сего граничит с мучительным восхищением. Сияние расцветает на лице, разливаясь густым румянцем по щекам, и самой пугающей составляющей кажется то, что Хайтани все это подмечает. Каждую выглядящую совершенно ненавязчиво реакцию, каждый томный взгляд, тёплую улыбку. Ему нравится, что Мицуя думает только о нем. Порой приходится подавлять собственническое желание укрыть своё бесценное сокровище от непрошеных взглядов, чтобы никому, кроме Рана, не было дозволено не то, что взаимодействовать с Такаши, но и банально думать о нем. Одержимость, которую вечно необходимо прятать, стараться обуздать. Хайтани слишком влюблён, и все, что дорого его милому Мицуе, должно быть дорого и ему. Всего за несколько недель отношений Ран довольно часто переступал через свои нерушимые принципы, равно как и его парень, ощущение любви и постоянной заботы для коего кажется в диковинку. Неведомая сила побуждает Такаши запустить ладонь в длинные, небрежно просушенные волосы, мягко поглаживая их слегка мозолистыми кончиками пальцев. Ран поднимает на него заинтересованный взгляд, невольно отвлекаясь от глупой телепрограммы, пристально рассматривая точеное румяное лицо, и хитростно ухмыляется, радуясь таким редким проявлением внимания, жестам безоговорочной любви. Спокойно перехватывает его руку, иступлённо покрывая невесомыми поцелуями хорошо очерченные костяшки. Мицуя стоически выдерживает эту пытку, неловко отзываясь на прикосновения, щекочущие бархатную кожу. — Красивую вещицу вяжешь, цвета классно подобраны, — без тени ехидства улыбается Ран, руками опираясь о колени возлюбленного только для того, чтобы приподняться на локтях и оставить влажный след от поцелуя прямо на тонкой переносице. Такаши сгребает своего парня в объятия одной рукой, легко чмокнув в ответ. Приятно. — Тебе правда нравится шарф? — Мицуя шумно выдыхает, когда их взгляды ненавязчиво встречаются, и через мгновение чувствует тёплый язык на нижней губе, уверенно проходящий по ее уголкам и задевающий саднящую алеющую ранку от недавнего сладостного укуса. — А мне когда-нибудь не нравились твои изделия, Така-чан? — мерно отзывается Ран, потеревшись носом о чужой заострённый подбородок, прикрывая веки, словно ластящийся домашний питомец. Все-таки не удерживается и полноценно обнимает, скрепляя собственные пальцы за спиной возлюбленного, нерасторопно наблюдая за его румяной физиономией исподлобья: — Заказчик точно останется доволен, — на этот раз приходит очередь Мицуи ухмыляться с неподдельным ликованием. Небрежно сдувает мешающие пряди густых волос с бледного лба недоумевающего Хайтани, предусмотрительно оглаживает височную область и бесстрастно проводит пальцами вдоль угловатой скулы, заостряя внимание на проницательных глазах блистательно лавандового оттенка, и коротко произносит, опаляя горячим дыханием восприимчивое ухо: — В таком случае я рад, что моему особенному заказчику его подарок пришёлся по вкусу. — Хочешь сказать, что…? — заинтриговано начинает Ран, приподнимая насупленные брови в неполном понимании действительности. — Хочу сказать, что управлюсь с оставшейся работой за полчаса, если ты не будешь меня отвлекать, — тихо отзывается его персональный модельер, на щеке коего возникает умилительная ямочка от улыбки. Ран заприметил ее совсем недавно, и теперь не может отвести зачарованный взгляд всякий раз, когда возлюбленный улыбается, и на это существуют две причины, первая из которых — безумно льстит даже мимолётное осознание факта, что Мицуя в принципе испытывает положительные эмоции рядом с ним. Вторая — эта выразительная ямочка. Её вечно и беспочвенно хочется зацеловать, затискать, огладить, что Хайтани все-таки и решает сделать прежде, чем с невыразимой неохотой слезть с онемевших коленей юноши в желании опустошить холодильник. Унимая дрожь, трепетно окутывающую естество, Такаши вновь погружается в работу, мыслями все еще обращенный к нисходящей притягательной ауре возлюбленного. До сих пор недоумевает, как у него хватило смелости подпустить такого неизмеримо разрушительного человека настолько близко к себе, к своей относительно спокойной жизни, к повседневной рутине. Ран в изначальном понимании — отравитель, неискушенный демон, тот, от кого нужно держаться отстраненно, не попадаться на глаза, а иначе он неукоснительно растопчет, подавит, перекрутит любую ситуацию так, как удобно ему. И это правда, но лишь отчасти, на самую малость. Приобретенное с возрастом умение Хайтани окружать близких заботой, теплом, крепко обнимать со спины, утыкаясь вздернутым носом между острых лопаток, внушало безусловное доверие. Мицуя любит слишком пылко, трепетно, порой безотчетно, как обычно и бывает, когда проживаешь все разом обрушившиеся чувства впервые, а Ран только привязывает, окутывает его своими сетями, погружает в беспросветный омут все глубже, вкладывая всего себя, переворачиваясь наизнанку ради того, чтобы быть удостоенным этой любви. — Честно говоря, у меня тоже кое-что для тебя есть, — размеренно протягивает Хайтани, пересекаясь загадочными взглядами со своим модельером, застыв в дверях и лениво облокотившись к стене. Прячет одну руку за спиной для большей интриги, не осмеливаясь подходить, пока Такаши не отложит готовое изделие на ближайший кофейный столик. Вскидывает бровь в легком недоумении, заинтриговано пытаясь рассмотреть, что же Ран от него скрывает. Через долю секунды ощущает в своих подрагивающих от естественного волнения руках тёмную коробочку. Хайтани держит ладони в карманах, нетерпеливо наблюдая за тем, как возлюбленный осторожно приоткрывает крышку футляра и моментально заостряет взор на дарителе в абсолютном недоумии. — Ран, что вдруг на тебя нашло? Ты же знаешь, я не смогу их принять, — бережно вынимает пару серебряных запонок со вставками из голубовато-серого лазурита, тщательно осматривая их с разных сторон, аккуратно поддерживая за края двумя пальцами. Хайтани присаживается рядом, устраивая подбородок на округлом плече, и, слегка повернув голову, едва осязаемо чмокает своего парня в висок, зарываясь носом в шелковистые, быстро отросшие пряди. — Сегодня нам месяц, милый. К тому же, я не хочу оставаться в долгу, — Ран намеренно приближается к залившемуся краской уху, воркует, чрезмерно довольно мурлычет, очаровательно улыбаясь, блуждая прикосновениями по точеной талии, несильно сжимая ее обеими руками, чем вынуждает Такаши чуть ли не выронить из рук дорогостоящие запонки под натиском невообразимо терпких ощущений. — Наши подарки несоизмеримы в цене, — коротко отзываясь, выгибается навстречу направляющим рукам, полностью контролирующим процесс притязательных ласк. Чувствует тяжелое дыхание на своей шее, подставляясь под расторопные, пылкие поцелуи, закатывая глаза, непроизвольно смыкая колени. Ран поворачивает возлюбленного спиной к себе, одной рукой обхватывая рукой за острый подбородок и в следующее мгновение подступая к щекам, несильно сжимая их двумя пальцами. — Верно. Ты вложил столько сил и времени на то, чтобы связать шарф, а я лишь купил запонки в магазине, это действительно несоизмеримо, — очередной поцелуй в области чувствительного к нежностям уха, и Мицуя еле сдерживается, чтобы не отстраниться, ощутив щекочущие спазмы, моментально разливающиеся по телу. Хайтани ухватывает его крепко, не выпуская юношу из клетки своих пленительных объятий ни на миг: — Только представь, как красиво они будут дополнять твой образ главного модельера Токио. Не будь таким категоричным, Така-чан. Посоветую приберечь мой сюрприз до лучших времён. Ран знает, насколько его парень бывает принципиальным и добросовестным, поэтому научился спокойно относиться к отторжению некоторых проявлений внимания. Возможно, он все-таки перегибает палку, желая подарить Такаши весь мир, прожить с ним целую жизнь, никогда не расставаясь, делать своим, подавлять его мимолетные переключения на других людей. Он совершает подобное неосознанно, импульсивно, даже по наитию, от невыразимой жажды обладать, знать, что Мицуя принадлежит только ему. Эгоцентрично — именно этим словом возможно охарактеризовать такое поведение. Старший Хайтани — сломанный механизм в аттракционе чувств, и его возлюбленный все ещё пытается понять мотивы каждого действия изо всех сил, разгадать неприступно притягательную натуру Рана. — Прекращай говорить такие смущающие вещи. Ты меня удивил, спасибо, — Такаши скрупулезно складывает подарок обратно в небольшой футляр, положив его на столик рядом с мерно покоящемся вязанным шарфом, часто отвлекаясь на непродолжительные поцелуи, шумно выдыхая своему парню прямо в разнеженные бескровные губы. Ответно оглаживает щеки, решительно пересаживаясь на колени Рана, удобно на них устраиваясь, и тихо добавляет: — но в следующий раз даже не думай делать такие дорогие подарки. — Ты достоин намного большего, Мицуя, — очередной короткий поцелуй в подбородок, и юноша примирительно сдаётся снова, сдувая мешающие прядки с высокого лба старшего Хайтани: — устроим небольшой ужин дома или, хочешь, сходим куда-нибудь вместе? Могу отвести тебя в любой ресторан, стоит только пожелать, — Ран игриво запускает холодные руки под растянутую домашнюю футболку Такаши, слегка надавливая на хорошо очерченные позвонки, заслышав приглушенный стон вперемешку с опаляющим дыханием. — Нет-нет, лучше побудем наедине. Правда, придётся закупиться продуктами. Постараюсь все приготовить, — воодушевлённо отвечает Мицуя, рефлекторно обхватывая возлюбленного за тонкую грациозную шею, только чтобы склониться за поцелуем, но тут же закашливается, ощущая, как на языке возникает длинный темный волос. Такаши вынимает его изо рта, демонстративно перекладывая на ладонь, и оба моментально прыскают со смеха, пока Ран не завладевает чужими губами вновь, прикрывая отяжелевшие веки. Целуются протяжно и чрезмерно ненасытно, будто не делали этого целую вечность, сжимая друг друга в голодных объятиях. — Так не пойдёт. Готовить будем вместе. Собирайся, милый. Хайтани быстро натягивает на себя первый подвернувшийся под руку свитер и демонстративно бережно наматывает вокруг шеи свой новый вязаный шарф. Мицуя любуется этой картиной невыразимо долго, не замечая, как неприкрыто улыбается собственным мыслям. Поход их затянулся на несколько часов. Рану обязательно нужно было организовать все до мельчайшей детальки, он слишком придирчиво осматривал ассортимент супермаркета, выбирая свежие продукты, которые в дальнейшем послужат ингредиентами к будущим блюдам. Всегда собранный и рассудительный не по годам Такаши сейчас буквально плетётся за своим парнем от одного прилавка к другому, лениво перебирая ногами, сдержанно ухмыляясь. Интересная временная смена ролей выходит. Хайтани берет его за руку и мгновенно сплетает их пальцы, ведя за собой, как бы негласно вторя: «потерпи, дорогой, я со всем разберусь». Он знает, насколько Мицуе важны внимание, забота, так как этот человек слишком много отдаётся работе и внутрисемейному быту. Ран понимает, а посему никогда не переложит на него ответственность, не будет утруждать приедающейся рутиной. Такаши подобного хватает с головой, но он никогда не признается, что устал, выбился из сил. Слишком приспособился к труду, однако в отношениях с Хайтани постепенно привыкает и к ласке, душевному спокойствию. Даже теперь он по-прежнему не спускает с него восторженного взора, наблюдая за тем, как Ран сосредоточенно выкладывает продукты на транспортерную ленту, ни разу не попросив о помощи за все время похода за покупками. Автоматические двери на выходе из магазина приветливо открываются, будто самолично выпроваживая на холодную промёрзлую улицу. Мицуя обращает внимание на аристократические крепкие руки, напряжённо удерживающие сразу несколько тяжёлых пакетов. Незамедлительно выхватывает пару из них, даже не дожидаясь позволения, направляясь к дому. Хитро прищурившись, Ран кривится в искренней усмешке, уже в который раз отмечая независимый нрав своего возлюбленного, поэтому ничего не говорит, только поспевая следом. Неожиданно ему звонит брат, поэтому Хайтани заметно отстаёт, продолжительное количество секунд нащупывая в кармане пальто затерявшуюся где-то под складками ткани новомодную раскладушку, напряжённо выуживая ее несмотря на две занятые грузом руки. Такаши останавливается на полпути, больше не слыша нагоняющие его шаги и, повернувшись вполоборота, замечает своего парня, серьезно разговаривающим с Риндо по телефону. Старший Хайтани настолько погружён в диалог, что нехарактерно супит брови и чешет висок, и не успевает Мицуя даже подумать о том, чтобы настичь, тут же ощущает, как его неизъяснимо крепко обнимают со спины. — Така-чан, какая встреча! Мы так давно не виделись, безу-умно рад снова на тебя взглянуть, — невольное смятение. Такаши быстро осознает, кому принадлежит этот энергичный, наступательный тон. Осторожно повернувшись к собеседнику, все ещё находясь в неумолимых тисках из притязательных объятий, Мицуя слабо обнимает в ответ, дружественно похлопывая по плечам. — Привет, Хаккай, я тоже не ожидал встретить тебя сегодня. Ну, рассказывай, как жизнь? Шиба задушевно и неотрывно смотрит ему прямо в глаза, бережно придвигаясь чуть ближе, и юноше приходится положить все пакеты на асфальт при осознании, что их разговор не будет коротким. Хаккаю многое хотелось бы сказать, поделиться насущным, может даже, ему удастся уломать своего друга увидеться в ближайшее время в неформальной обстановке. Чувства его нерушимы, высечены на сердце с давних времён, он спокойно говорит о них, проявляет любовь самыми разными способами, пытаясь добиться чужого расположения. Мицуя не то что догадывался, он знал обо всем, однако ничего не мог поделать с собственным незыблемым отторжением. К счастью, Хаккай ничего и не требует взамен, но реагирует на каждое обыденное прикосновение, каждый взгляд со стороны друга уж слишком крамольно, беспокойно, питая пустые надежды. Это и послужило причиной их неумолимо сократившегося общения. Такаши не любит ранить людей, поэтому рассудил, что держать своего товарища на расстоянии послужит самым верным решением, нежели позволять ему постоянно испытывать унижение от очередного непринятия чувств. Разговаривают долго, восторженно, и Мицуя даже потерял ход времени, понимая, насколько давно они не общались по душам как настоящие, проверенные годами друзья. Внезапно замечает, как Хаккай стремительно меняется в лице, впечатлительно хмурясь и надувая губы, и видит, с каким пренебрежением осматривает подступающую высокую фигуру с ног до головы, постепенно закипая всем естеством. — Дорогой, ты бы не хотел представить меня своему другу? — нарочито мягко воркует Ран, склонившись к самому уху возлюбленного, параллельно испепеляя собеседника напротив холодным взором своих проницательных фиалковых глаз. Хаккай заведомо ненавидел его, что уж говорить о Хайтани, готовому отмутузить взявшегося из неоткуда фанатика, с которым Такаши беседовал так приторно и очаровательно по-доброму, прямо здесь, на немноголюдной предзакатной улице. — Да, Така-чан, действительно хотелось бы знать, что это за чувак. Не он ли когда-то заехал тебе кирпичом по голове? — тут же неспокойно отзывается Шиба с неподдельной злобой, окутывающей нутро, наблюдая за тем, с какой жадностью и неизъяснимым желанием во взгляде Ран по-хозяйски смыкает пальцы на бёдрах своего парня, настойчиво притягивая к собственному грациозному стану. Хищническая ухмылка не сходит с загадочной физиономии, и Такаши улавливает излишне напускное поведение, быстро понимая, что если в этот момент ничего не предпринять, то не избежать беды. Хаккай не должен переживать попусту, поэтому нужно что-то придумать. Собравшись с духом, Мицуя начинает изъясняться: — Послушайте, я… — Така-чан? Ну надо же, какое милое прозвище. Где-то я его уже слышал, — Хайтани мгновенно перебивает его, не давая и шанса на то, чтобы восстановить репутацию обоих, и тут же сплетается с возлюбленным ладонями, по-издевательски вглядываясь в лицо Хаккая, переполненное нескрываемой яростью, не столько из-за того, что Ран несёт все, что взбредёт на ум, лишь бы вывести на негативные эмоции, сколько из-за кротости своего друга, его податливости прикосновениям, из-за блеска глаз, в которых возможно заприметить откровенную злость на Хайтани в связи со сложившейся ситуацией вперемешку с чистой, глубокой любовью, которую он никогда не питал в отношении Шибы. Его собеседник доселе не знал, как выглядит поистине влюблённый Мицуя. Теперь знает. — Извини, Хаккай, мы пойдём, наверное. Увидимся позже, хорошо? — Такаши из последних сил пытается вырваться из рук, притязательно окольцевавших талию, но ему не удаётся пошевелиться, осязая, с каким напором и рвением обессиленное тело намеренно удерживают в объятиях со спины, двумя пальцами приподнимая его голову наверх, вынуждая неотрывно осматривать лик настоящего демона-искусителя. Теперь Мицуя может видеть совершенно отчетливо этот прожигающий внутренности, невообразимо ревнивый взор с примесью нескрываемого наслаждения устроенным маскарадом. Какой стыд. Это чувство застилает веки, не позволяя даже краем глаза заметить крайне раздосадованное выражение лица Шибы. — Такаши, ты сейчас невероятно красив. Как здорово, что я в любой момент могу сделать так, — Ран в одно мгновение припадает к ныне заласканным устам юноши, целует расточительно, глубоко, сразу подкрепляя язык, обхватывая голову Мицуи, отдавая себе отчёт в только что совершенном проступке. Отнюдь не жалеет о содеянном, продолжая потеху, не выпуская возлюбленного из объятий. Мой, ты только мой, Такаши. Запомни это наконец, я не отступлю, даже когда окончательно удостоверюсь, что ты целиком и полностью принадлежишь мне. Я буду истязать тебя, топить в чувствах, пускать корни по всему нутру, задевая самые потаённые струны души. Не остановлюсь ни перед чем, сокрушу любую преграду ради возможности всегда быть подле тебя, быть твоей тенью, следовать за тобой тяжёлой поступью. — Я ухожу. Приятно было пообщаться, Мицуя, — из последних сил уничижительно выдаёт Хаккай, остекленевшими глазами наблюдая за этой бесконечной мучительной пыткой. Теперь ясно лишь одно — Такаши окончательно запатентован ревностным собственником. — Так скоро? Какая жалость. Эх, а я ведь думал, что мы подружимся, — Хайтани кричит ему вслед, будто не успев насытиться организованным представлением. Как только Мицуе удаётся выбраться из его томительного плена, в ушах раздаются быстрые, гневно ускользающие шаги на пути к дому. Ран, безусловно, проебался, но обязательно все исправит, не было ещё ни одной ситуации, из которой он не находил выход. Для примирения им все-таки необходимо остаться наедине.

***

Заходят в квартиру в абсолютном безмолвии, бьющим по вискам и отзывающимся в отяжелевшей от вороха мыслей черепной коробке. Такаши мерно расфасовывает продукты по холодильным полкам, ни разу за все время не взглянув на глупо провинившегося возлюбленного. Рану нисколько не стыдно. Нисколечко. Разве что, он ощущает небольшое прегрешение — Мицуя раздосадован. Это исправимо. Хайтани неуверенно присаживается на диван, с интересом наблюдая за тем, как Такаши выкладывает на доску тщательно промытые овощи, доставая кухонный нож. Не придумывает ничего лучше, кроме как неловко приобнять сосредоточенного на готовке юношу, характерно зарываясь носом в любимую макушку. — С этим острозаточенным ножиком и грозным лицом ты выглядишь так опасно и устрашающе, — следует мягкий поцелуй в висок, вырывающий Мицую из долгих размышлений, — мне нравится. — Не сейчас, — холодно отчеканивает Такаши и, собравшись с силами, возобновляет своё дело. Хайтани искренне встревожен, он ещё никогда не видел своего парня настолько равнодушным и безразличным к его прикосновениям. Видимо, дружба с этим Хаккаем действительно много для него значит. Что ж, необходимо бы извиниться за расторопное и чрезмерно развязное поведение. — Малыш, прости… — Не начинай, Ран, я не настроен на разговор, — вновь пренебрежительно отзывается Мицуя, устало цокая, но руки, крепко удерживающую его талию, не отнимает. Хороший знак. — Просто скажи, что мне сделать, чтобы ты перестал кукситься? — Хайтани иступленно оставляет едва осязаемый поцелуй на шее, предварительно несильно прикусив нужную область, заставляя Мицую мимолётно вздрогнуть в его требовательных объятиях. Компромиссно выдыхает, поворачиваясь к Рану лицом, переложив нож на кухонную тумбочку, моментально осязая, как у его парня окончательно сносит крышу. Самое обидное, что на него невозможно обижаться. В угоду прихотям Хайтани всегда округляет свои невинные щенячьи глаза, и Такаши тает, обращает в пыль былые тревоги, растворяется в фантастических ощущениях. — Не быть самодовольным придурком. Тебя устроит такой ответ? — Хайтани полноценно обнимает возлюбленного вновь, но все ещё не чувствует ответной реакции, поэтому приближается к алеющему от рваного обжигающего дыхания уху и плавно проводит языком по мочке, и Мицуя так естественно дёргается в его объятиях, поддерживая равновесие, опираясь на плечи старшего. — Вполне. Я обещаю впредь себя контролировать, только не злись, прошу тебя, — не встречая привычного сопротивления, Хайтани заходит дальше, запуская руки под светло-голубую рубашку, так красиво и правильно оттеняющую очаровательные глаза Такаши, блуждает ладонями по голой спине, слегка надавливая на выпирающие косточки, и Мицуя мученически выгибается, не в силах выдерживать эту сладостную пытку. — Подумаю, все зависит от твоего поведения, — улыбается едко, хитростно, необычайно строптиво, что только воодушевляет и без того раззадоренного Хайтани. Ран, определённо, готов достать для него звезду с неба, поднести все сокровища мира к его ногам, расшибиться в лепешку, и этого все равно окажется мало. Мицуя настолько великолепен в своём роде, в любом значении, что, безусловно, достоин целой Вселенной. — Милый, ты даже не представляешь, каким я могу быть послушным, — Ран неожиданно садится на корточки, покрывая невесомыми поцелуями каждый участок молочный кожи, все, до чего способны дотянуться его холодные губы. Задирает рубашку, подступая к впалому животу, крепко удерживая возлюбленного за бедра: — хочешь, я стану твоим песиком? Будешь держать меня на привязи, учить разным командам, но, умоляю, не забывай чесать пузико. — Ран, прекращай нести чепуху, — Такаши неотрывно наблюдает за разворачивающейся картиной, не в состоянии контролировать собственное тело, получающее исключительно блаженное удовольствие параллельно с постыдным желанием. Хайтани будто предугадывает его непристойные мысли, неожиданно перемещаясь касаниями к ширинке темных штанов, невозмутимо оглаживая ее своими длинными холодными пальцами. Мгновенно опомнившись, Мицуя в недоумении, совсем непроизвольно отходит на полшага, в глубине души осознавая, к чему все ведет: — что ты творишь? — Всего лишь извиняюсь перед своим очаровательным хозяином, — слышится непринужденный ответ. Ран тут же задабривает юношу своей ленивой обаятельной ухмылкой, обезоруживает притягательным, невообразимо пленительным взглядом, подползая к нему на коленях, медленно расправляясь с мешающей ширинкой зубами, не отводя взора от румяного лица Такаши, рассматривая его исподлобья: — Я твой покорный раб, Така-чан. Мицуя теряет самообладание, задыхается от этих слов, раздающихся в ушах, буквально прожигающих барабанные перепонки. Старший Хайтани ещё никогда не заходил настолько далеко, их отношения всегда ограничивались томными поцелуями, неловкими прикосновениями, и то, что сейчас вытворяет Ран, избавляясь от нижнего белья, комфортно устраиваясь на полу, безоговорочно смущает. Это даже не то слово, которым применительно характеризовать весь спектр эмоций Такаши. Подтягивая возлюбленного за ягодицы, Хайтани самозабвенно проводит ладонью вдоль набухающего от немыслимого возбуждения члена прежде, чем подключить горячий язык, прокладывая своеобразную дорожку, проводя им вдоль от корня до головки. Мицуя дёргается под натиском экстраординарных чувств, осязая сковывающие покалывания внизу живота, и его парень ухватывается за подтянутые икры чуть крепче, позволив Такаши опереться трясущимися руками на свои широкие плечи. Вбирает в рот сразу глубоко, двигая головой размеренно, почти неспешно, постепенно привыкая к ощущению наполненности в пульсирующем горле. Для Хайтани подобная практика тоже впервые, он не имел ни малейшего опыта с парнями до Мицуи, так что сейчас ему необходимо приноровиться, чтобы доставить своему мальчику сладостное удовольствие. Из груди Такаши вырывается первый протяжный стон, свидетельствующий о безмерном наслаждении. Это, без сомнений, воодушевляет Рана протолкнуться ещё глубже, работая ртом более учащённо и пылко. Не сбавляя темп, он лишь сильнее стискивает чужие бёдра, осязая, как рука Мицуи, доселе покоящаяся на его плече, уже неконтролируемо, чрезвычайно требовательно зарывается пальцами в длинные крашеные пряди. В опьяняющем полубреду Такаши безвольно мычит, насаживаясь самостоятельно, управляя податливой головой Хайтани, чуть прижимая ее крепкой ладонью к себе. Мицуя вновь стыдливо опускает взор на своего парня, так старательно пытающегося довести его до эйфории и полного удовлетворения, и неосознанно достигает предела раньше предполагаемого, бессильно хватаясь за ближайшую кухонную тумбу. Ран спокойно приподнимается с пола, вытирая загрязнённые краешки губ, давая возлюбленному время перевести дух и собраться с мыслями. Тщательно моет руки, чтобы продолжить готовку вместе с Такаши, до сих пор не оправившемся от естественного шока. Мицуя непозволительно долго наблюдает за процессом нарезки овощей, все ещё не принимая в ней участия. Что-то продолжительно раздумывает про себя, прежде, чем произнести: — Ты прощен, но при одном условии, — Хайтани поворачивается к нему вполоборота, пересекаясь с юношей заинтригованными, мистически притягательными взглядами. — Я весь во внимании, любимый. — Ты никогда не острижешь волосы. Пообещай, что не сделаешь этого, пока мы в отношениях, — серьезно отчеканивает Такаши, решительно не отрывая взор от точеного, пленительно красивого лица, тут же растягивающего уголки губ в ленивой ухмылке. Ран безмолвно притягивает дорогого сердцу человека к себе и мягко целует в податливую макушку. — Странные у тебя желания, Така-чан, — и тут же добавляет совсем тихо, почти шёпотом: — но я слишком тобой очарован, чтобы идти им наперекор. Ну вот, придётся теперь всю жизнь ходить с такой длиной, мы ведь точно никогда не расстанемся.