Уставшее солнце.

      Солнце освещает пригородную дорогу тёплыми лучами, они похожи на игривых змеек, извивающихся ломаными линиями и постепенно расползающихся по серому асфальту. Зелёная листва деревьев тихо шуршит у окраин дороги, повинуется нежным касаниям ветра, они словно мазки мокрой кисточкой по недавно нарисованной картине. Цвета слегка расплываются, искажаются, но не смешиваются полностью и не портят общего вида. Погода сегодня приятно радовала с самого утра, температура позволяла выскочить на улицу в одной футболке и не замёрзнуть от холодного ветра. И, даже несмотря на медленно подкрадывающуюся царицу ночь, небо было всё ещё светлым и разливалось перед глазами невероятно красивым закатом. Машин на дорогах было не так много, но младший был уверен, послушай они ребят и поедь чуть позже, точно застряли бы в очень длинных и медлительных пробках. В очередной раз убедившись в том, что своё мнение правильнее чужого, парень довольно улыбнулся. Приятное чувство засело где-то в области солнечного сплетения ещё с первых минут пути и не покидало уже несколько часов, заставляло глупо улыбаться, следя за дорогой, грело все кости своим непонятным, но однозначно приятным теплом. Оно было похоже на прикосновение материнских рук, нежное, доброе и заставляющее погрузиться в какие-то старые и тёплые воспоминания. Может этому чувству и способствует мирно сопящий на соседнем сидении Лёша, а может его рука, крепко сжатая в ладони водителя. Дорога спокойная, а потому позволяет спокойно держать руль одной рукой. Сегодня был последний день стримхаты, потому предыдущие несколько точно запомнятся надолго. В целом Владимир был доволен, хороший поток, ребята порадовали аудиторию, да и собрались все вместе в кои-то веки. Давно уже хотелось повидаться с друзьями, поваляться вместе в гостиной на мягком большом диване, выпить пивка, повалять дурака и пообсуждать разные новости, накопившиеся за всё время. Не нравился шефу только тот факт, что сильно утомили его парня. Да, он знает, что Хесуса давно не видели и, встретив его, многие захотели провести время вместе. Да только вот привыкший к обществу одного только Братишкина Лёша чувствовал себя загнанным зайцем в кругу охотников, готовых в любой момент его пристрелить. Общение было натянутым и очень быстро выматывало, заставляло чувствовать раздражение и иногда неприятно огрызаться на тех, кто «случайно» хватал за руку или касался его талии. Неприятно, противно, потные руки пачкали одежду, а все эти шипперские штучки доводили до очень абсурдных ситуаций. Губанова спасал только ревнивый Вова, которому не меньше самого Хеса не нравилось, что трогали его друга. Друга? Да как угодно, друга, парня, стримера, хоть мужика, которого он ебёт. Братишкину не нравилось, что к нему лезли. А хорошее знание партнёра сразу обозначало источаемые им эмоции. Наверное, именно это и заставило их, отвертевшись от всех, уехать раньше. С ними навязывалось ещё пара людей, но Семенюк и тут нашёл вполне хорошее оправдание, чтобы уехать только вдвоём. Развозить попутчиков по всему городу не хотелось, а кто-то ведь мог жить рядом с Хесом, наверное, ребята сильно удивились, если бы Вова вот так спокойно остался у него. Ребята у них не тупые, да и пили они в этот день не много, так что спихнуть всё на алкоголь точно бы не получилось. До города остаётся меньше часа, когда Вова слышит сонное мычание со стороны Лёши, смотрит краем глаза на выглянувшую из-под пледа мордашку, еле заметно улыбается и большим пальцем правой руки аккуратно поглаживает его костяшки, чувствует, как расслабленная рука несильно сжимает его ладонь. Губанов довольно улыбается, даже не заботясь о том, чтобы прикрыть свою улыбку рукой. Знает, что рядом с этим светловолосым неадекватом не страшно и голым несколько часов подряд стоять – его ни за что не осудят. – Доброе утро, спящая красавица, – предусмотрительно тихо хрипит Братишкин, немного удивляется собственному голосу, но перестаёт обращать на это внимание, как только ловит уставший, сонный взгляд. – Нам долго? – медленно перевернувшись в кресле, спрашивает Лёша, так ему удобнее смотреть на сосредоточенного на дороге водителя. Так лучше видно его тускло освещённый профиль, его можно лучше рассмотреть. – Нет, скоро уже будем дома, – поясняет Владимир и осматривает уже знакомые улицы, ехать и правда осталось немного. Хесус тоже переводит взгляд на окно, пробегается глазами по знакомым домам, улицам. Вылавливает редкие фигуры людей и немного жмурится от яркого света уличных фонарей. Время уже, видать, совсем позднее, небо стремительно начинает темнеть, а город наоборот, загорается многочисленными мягкими огоньками. Атмосфера потрясающая, вот они останавливаются на светофоре между парком и какими-то домами. Лёша только помнит, что в одном из них они сидели в кафе недавно, там вкусные булочки, а ещё, если ему не изменяет память, Вове там понравился кофе. А в парке напротив они гуляли около недели назад, ночью там очень красиво, кажется, там была ярмарка в честь какого-то праздника. Были развешаны очень красивые гирлянды, а люди торговали разными сладостями и игрушками. Машина снова трогается, проезжают приятные воспоминания, а вот двор, в котором они целовались на прогулке, прижимались к стене в подворотне, чтобы их не видели люди. Губанов помнит, что через пару улиц появится Торговый Центр, куда они часто ходят за вещами. Старший помнит, как ворчал Вова, не хотевший таскаться по магазину косметики, по его словам это слишком «по гейски». Правда, после слов о том, что ебаться в жопу – не очень натуральное занятие, наградил Хесуса только недовольным взглядом, но в магазин всё же пошёл. Тихо посмеявшись, Лёша и не заметил, как они подъехали к парковке, тяжело вздохнул и сильнее сжал тёплую ладонь Братишкина. – Ты чего? – внезапно прервавший тишину младший в его сторону не смотрел, но сразу понял, что что-то случилось. – Ничего... – голова немного болела, мышцы неприятно ныли, и даже воспоминания о хорошем времени почему-то не надолго подняли настроение. Парковка заняла немного времени, но и не дала Семенюку отпустить ситуацию. Остановив машину, он посмотрел в сторону Хеса и, заметив его пустой взгляд, немного испугался. Аккуратно коснулся подбородка, скользнул по щеке, погладил скулу большим пальцем и по-доброму улыбнулся краешком рта. Проследил, как старший прижался к руке, прикрыв устало глаза. – Хес? – Семенюк не отрывал глаз от ласкающегося, нежного и сильно измотанного парня. От него оторваться и невозможно было, Вова его редко таким видел, понимал, что большая часть эмоций просто напросто подавлялась. А так же знал, что никто, кроме него, старого таким не видел. – Устал.. – почти прошептал Губанов, наконец открыв ярко-голубые глаза и взглянув на сидящего напротив. – Мы уже почти дома. Пойдём? – улыбается, вытаскивает ключ из зажигания, вылезает из машины и плетётся к багажнику. – Пойдём, – уже в пустоту отвечает Алексей, стаскивает с себя тёплый плед и закидывает на задние сиденья, наконец вылезая из машины. Братишкин пару минут стоит у открытого багажника, достаёт оттуда спортивную сумку с рюкзаком и встречается с уставшим взглядом Лёши, не может в очередной раз не улыбнуться. С лёгким хлопком закрывает багажник, накидывает сумку на плечо и, махнув рукой в сторону лифта, зазывает за собой. Хесус бесстрастно наблюдает за действиями светловолосого «я сам» и, чуть ускорив шаг, ловит одну из лямок рюкзака в призывном жесте помочь. Вова смиряет его взглядом, аля «не надо мне ничего доказывать», и Губанов в очередной раз искренне благодарит всех известных ему богов за этого идиота. Любимого идиота, мысленно поправляя сам себя, заходит в приехавший лифт. Устало облокачивается на металлические стены и смотрит в потолок, ничего нового он в нём однозначно не найдёт, но хочет отвлечься от странной пустоты внутри. Он помнит, что ему кто-то рассказывал о моральном истощении. Да и симптомы у него очень схожие, но думать об этом почему-то не хочется. «Просто устал» — заключает свои мысли Хесус и выходит вслед за Братишкиным на нужном этаже. Выходит вперёд, достаёт ключи, пара поворотов в замочной скважине, и они наконец-то дома. Голова почему-то начинает болеть ещё больше, а потому Алексей опускается на банкетку в коридоре, исследующе наблюдая за проходящим вокруг. Машинально опирается головой о стенку и прикрывает глаза, звуки вдруг становятся какими-то слишком далёкими, непонятными, чувства почти отключаются. Он не знает, сколько проходит времени, но вздрагивает, чувствуя ласковые прикосновения к щиколоткам, открывает ещё немного затуманенный взгляд и видит до невозможного удивительную картину. Перед ним на корточках сидит Вова и совершенно невозмутимо развязывает шнурки на обуви, немного приподнимает ногу и стягивает обувь, оставляя её на полке. Тянется ко второй ноге, и в груди что-то со скрежетом ломается, за весь год отношений они не особо заботились друг о друге, пытались показать, что оба самостоятельные, и ни в чём не нуждаются. Губанов внезапно вспоминает, как месяц назад ночью его разбудил звонок в стельку бухого Вовы, просившего забрать его из бара, и как же Хес мог ему отказать? Сорвался в другой конец города к своему парню, спас его от драки с каким-то не менее бухим мужиком, довёз до дома. Вовремя дотащил до туалета, хотя потом пришлось стирать ненароком заблёванные вещи, помог смыть с себя противное чувство усталости и дотащил до кровати. Помнит, как пьяный в стельку Вова уткнулся ему в затылок и долго извинялся за то, что Хесу пришлось с ним возиться, ещё что-то тихо мурчал на ухо, а потом заснул, крепко прижимая старшего к себе. А сейчас наоборот. Сейчас Братишкин спасал его, заботился, ни в чём не упрекнув. Аккуратно чмокнул в коленку через светлую ткань штанов, и, пока он не поднялся, Лёша потянулся вперёд, крепко прижался к тёплому телу и, уткнувшись носом куда-то в шею, недовольно зафырчал. Ему не нравится, что он такой вот беспомощный, открытый, ничего не может с этим поделать. Поздно осознаёт, что по щекам текут настоящие слёзы, чувствует, как по спине беспорядочно бегают горячие руки, давит всхлип в родном плече и боится посмотреть ему в глаза. – Лёш.. Лёш, ну чего ты? Ну перестань.. – Вова сам оттягивает его немного назад, гладит большими пальцами по холодным щекам, смотрит в расстроенные глаза всего пару секунд. А затем ловит руками любимое лицо и стирает большими пальцами слёзы, чмокает в нос, аккуратно мажет нежными поцелуями по всему лицу, скулам, впалым щекам. Останавливается на губах, никакой пошлости, языков и прочего. Медленно сминает холодные губы, отстраняется и, улыбаясь, заглядывает в любимые глаза. Красивее этих бескрайних ледяных океанов может быть только сам Лёша, целиком и полностью. Когда слышит успокоительный шмыг, ненароком улыбается, сплетает пальцы и тянет за собой в ванну, Хесус идёт, не сопротивляясь, покорно следует за этим неконтролируемым ребёнком хоть на край света. Правда, сейчас этим краем оказывается их ванная, старший слышит шум включённой воды, окунает в неё бледные руки, умывает лицо, приводит себя в порядок и, взглянув на облокотившегося о стиральную машинку Вову, не может сдержать улыбки. Тянется ближе, благодарно трётся щекой о его плечо, целует в шею и, чувствуя руки на своей талии, отстраняется. Знает, что у Братишкина сил на весёлый вечер хватит, на свой счёт правда не уверен, поэтому покорно останавливается, когда ему намекают. Уже сидя на большой мягкой кровати, осознаёт, что устал на деле намного больше, чем казалось, сидя в коридоре. Стягивает поднадоевшие вещи и, укладываясь на подушку, надеется не уснуть без разбирающего вещи Вовы, но глаза слипаются, а голова чертовски неприятно гудит. Семенюк же возвращается в комнату всего через десять минут и застывает в проходе, смотря на мирно сопящего и обнимающего его подушку Хесуса, картина уж очень умилительная. Стараясь быть как можно тише, опускается рядом на кровать, убирает пару растрёпанных прядей с идеального лица. Отворачиваясь, тихо стягивает одежду и забирается под одеяло целуя притиравшегося к нему во сне Лёшу в макушку. Обнимает за плечи, что-то бессвязно урчит и закрывает глаза.

Он любит своё уставшее солнце.