Безумие

- Хокаге-сама, - в изумрудных глазах куноичи мелькает игривый огонек, - я сделаю все, что вы пожелаете. Сакура покорно приседает перед ним на корточки и медленно цепляет пояс пижамных брюк. Тянет вниз. По ногам мурашками волна возбуждения, ломит под коленями, заставляет податься вперед. Теплая узкая ладонь скользит по члену, мягко очерчивает набухшие венки, слегка сжимает у основания. - Все-все? – хрипло переспрашивает Какаши, поддевая пальцами девичий подбородок, заставляя откинуть голову назад. - Все-все, - шепчет она. Он накрывает её руку своей, медленно ведет головкой по влажным губам, заставляя их приоткрыться. Толкается навстречу в горячий, невыносимо тесный рот. Сакура мычит, дышит носом тяжело, надсадно, но член не выпускает, лишь слегка прижимает языком к небу. Ох, как же приятно! Какаши разлепляет веки, сонно моргает. В комнате темно и душно. Сбившаяся простыня прилипла к влажной от пота спине, сердце неистово колотится о ребра, пах сводит возбуждением. Мужчина с досадой отбрасывает одеяло, потягивается и вдруг пораженно замирает. Что это сейчас было? Эротический сон про Сакуру? Сакуру Харуно - его бывшую ученицу? - Докатился, - сквозь зубы шипит Хатаке. Нервное напряжение нескольких, прошедших с момента инаугурации, месяцев, все больше дает о себе знать. Если днем ему удается сдерживать эмоции, то под покровом ночи мозг отыгрывается по полной. Сначала снится война. Приходит ледяными волнами удушья и беспомощности, заставляет с криками вскидываться посреди ночи. Однако, постепенно жуткие кошмары сменяются тревожными, малопонятными – о бесконечных кипах документов и непрекращающихся бытовых проблемах. В этот период Какаши кажется, будто он вовсе не отдыхает. Засыпает, но продолжает работать. Удушающе жаркий июль завершает цикл и этих сновидений, принося с собой еще более противоречивые. Теперь сны по большей части эротические. Раз за разом выдающие все более грязные фантазии. Словно вернулся на двадцать лет назад, застрял в противном пубертате. Какаши стирает ладони до мозолей в попытках выпустить пар. Принимает холодный душ. Пробует тренироваться до изнеможения, так, чтобы не оставалось энергии ни на что иное. Чертово либидо и не думает снижаться! Впрочем, до сегодняшней ночи все в рамках приличий. В основном снятся незнакомки, либо женщины, с которыми Хатаке когда-либо пересекался в борделе. Что греха таить, до вступления в должность Хокаге, он не гнушался таким видом отдыха. Но… Сакура? Сакура?! - Ками-сама, как же стыдно… Член все еще стоит колом, требуя разрядки. Какаши морщится, запускает руку в плавки, пытается представить любую другую девушку. Брюнетку-шиноби с большой грудью из Страны Земли. Смешливую рыжеволосую Момоко-сан – лучшую ночную бабочку «Сладкой вишенки». Да хоть румяную Аяме из Ичираку, в конце концов! Но воображение предательски подсовывает только увиденное во сне. Растрепанная розовая макушка, гладкие молочные плечи, тонкие ключицы и мягкие лепестки губ, обхватывающие так болезненно сладко. Все это очень-очень неправильно! Хатаке останавливается, рывком садится на футоне. В голову внезапно приходит бредовая идея. - Ты об этом еще пожалеешь, старый извращенец, - тяжело дыша, он складывает ладони в серию печатей. Рядом в полупрозрачном облачке дзюцу возникает собственный клон. Тихий хлопок хенге, и копия преображается в смущенную обнаженную девушку. Сакура получается настолько похожей, что у Какаши на мгновение перехватывает дыхание. Тонкие худые бедра, плоский живот с крохотной впадинкой пупка, аккуратные полусферы белеющих в лунном свете грудей. Взгляд растерянный, даже немного испуганный, нервно закушенная щека. В паху ноет с новой силой. Хатаке нервно сглатывает, откидывается обратно на подушку и заводит одну руку за голову. - Чего застыл? Приступай, - приказывает он клону, бросая короткий взгляд вниз, вдоль собственного тела. Псевдо-куноичи молча склоняется над его бедрами, мягко вбирает в рот дрожащий от напряжения член. Сдавленно мычит, когда Какаши рывком дергается навстречу, вцепляясь в её взлохмаченный затылок второй рукой. Сомнения и муки совести услужливо отступают, растворяясь в поглотившем их возбуждении. С каждым новым движением, с каждым хлюпающим звуком, приближающим оргазм, Какаши все больше теряет голову. - Да, вот так, девочка моя, вот так, - хрипит он на пике удовольствия срывающимся голосом. Сперма стреляет на живот. Клон растворяется в воздухе, очевидно, не выдержав давления стальных пальцев. Какаши выдыхает, прикрывает лицо ладонью. Вместе с долгожданной сонной негой приходит слабая надежда, что теперь-то его точно отпустит. Ниже падать просто некуда. *** Еще ни разу в жизни Какаши так жестоко не заблуждался! Минует неделя, вторая. Жаркие летние ночи превращаются в пытку. Сливаются в сплошную ожесточенную борьбу с постыдными желаниями, из которой он никогда не выходит победителем. Фальшивые Сакуры сменяют друг друга, творя с ним все более развратные вещи. Надо отметить, что и клоны становятся устойчивее. Он мнет ладонями их мягкие тела, скользит пальцами во влажные складки промежностей, насаживает на себя, мысленно отдавая команду стонать. Высоко, протяжно, таким знакомым тонким голосом. Порой удается удержать концентрацию чакры практически до финала. «Что ж, по крайней мере, ты значительно продвинулся в технике теневого клонирования» - злорадствует внутренний голос. Хатаке устал противостоять. Устал сражаться с самим собой. Пару раз он честно порывается заглянуть в «Вишенку», накинув хенге. Но даже мысли о других женщинах перестают возбуждать. Сакура заполонила собой все вокруг. Её глаза, её смущенная улыбка, плавные изгибы её тела – все кажется таким настоящим, что даже страшно становится. Он слишком хорошо её знает. Слишком! - Какаши-сама! – голос Шизуне в который раз вырывает из цепей самоуничижения. - Да? - Вы не слушали! – возмущенно кипит помощница. - Прости, повтори, пожалуйста… - Салют начнем в десять вечера. Изумо и Котетсу уже установили ящики с зарядами на крыше наблюдательной башни – оттуда запускать лучше всего, - снова тараторит помощница, – Клан Яманака помог украсить главную улицу. Счет на оплату в этом свитке. Я уже проверила, вам нужно только подписать. Какаши протягивает руку, принимая документ. Широким росчерком ставит подпись. Его не особенно интересуют детали. Шизуне знает свою работу на отлично, и точно ничего не упустит. Для мирных жителей и шиноби Конохи война закончилась год назад. Слезы по погибшим выплаканы, раны залечены, дома – почти восстановлены. Течение жизни потихоньку вливается в привычное русло. Неделю назад они с помощницей составили программу летнего фестиваля – первого праздника в этом году. - И вот еще что, - добавляет Шизуне, забирая счета, – вам необходимо присутствовать на торжественном приеме в резиденции. Будем вручать грамоты отличившимся шиноби. Список на столе. - Хорошо, - вздыхает Какаши, - ты свободна. Когда женщина покидает кабинет, он устало смотрит на оставленные ей бумаги. Нужно бы составить какую-то короткую речь, наверно. Кого там мы награждаем? От имени, мелькнувшего в первой пятерке списка, по позвоночнику противно бегут мурашки. Сакура Харуно – награда за большой вклад в восстановление госпиталя. Все это время он пытается не пересекаться с бывшей ученицей. И план отлично работает. По сути у них нет ничего общего – разные круги общения, разные обязанности в деревне. Только раз Какаши видит её издалека. Замечает, разглядывающей спелые яблоки в лавке фермера. Сакура оборачивается, приветственно машет и улыбается. Поверх формы на ней домашний передник, волосы повязаны косынкой – очевидно выбежала за покупками, только оторвавшись от домашних дел. Какаши кивает, но ближе не подходит. Быстро складывает пальцы, расходуя последний свиток телепортации. Уже дома бессильно припадает к холодной стене. Руки дрожат, во рту пересохло, из груди вырывается нервный истерический смех. Что, черт побери, с ним происходит? Этой же ночью куноичи сидит на нем, одетая в один лишь кружевной передник, призывно трется о бедра, улыбается почти так же тепло, как днем. То, что эта Сакура – не настоящая, напоминает лишь необходимость поддерживать хенге. Слабая, пульсирующая струйка чакры. Хатаке ведет ладонью по обнаженному колену вверх. Сжимает у самой бедренной косточки, дергает на себя. Плавно неотвратимо входит в тугое лоно. Касается губами тонкой девичей шеи, целует, ласкает языком. С клоном этого делать совершенно необязательно - он не чувствует. Он готов быть таким, каким вылепит его фантазия. Покорным до последней клеточки. Но Какаши хочется, просто безумно хочется. Хочется целовать, гладить, вдыхать запах волос, выведенный по памяти – терпкий, с нотками жасмина. Хочется проникать в рот языком, теребить соски, представляя, как бы ей это понравилось. - Люблю, люблю, люблю, - запальчиво шепчет он в приступе страсти, сам себе не отдавая отчета в том, что говорит. Последние крохи здравого смысла улетают в трубу. Похоже, он окончательно сходит с ума. *** Перед приемом все нервничают. Девушки неловко оправляют праздничные кимоно, ерошат высокие прически. Парни дергают длинные рукава юкат, пошатываются на высоких гэта. Для шиноби такая одежда крайне непривычна. Будь их воля, заявились бы в пыльных джонинских жилетах, но церемониал требует торжественности. Сакура идет вдоль длинной вереницы выставленных у сцены стульев, находит свой – в первом ряду – аккуратно садится. Рядом беспечно плюхается Наруто. Пояс его хакама уже безбожно перекошен, а на лице весь спектр страдания и немой вопрос: «Когда будут кормить?» Изнылся еще по пути в резиденцию. Куноичи усмехается в ладонь и вдруг лопатками чувствует чужой цепкий взгляд. За сценой в складках полупрозрачного занавеса едва различимая тень в белом плаще. Сенсей смотрит на неё неотрывно, и Сакуре почему-то не по себе от такого внимания. Она не видела Какаши уже несколько месяцев, если не считать той случайной встречи на улице. Но и тогда учитель не подошел, не спросил, как дела, даже, кажется, не улыбнулся. Харуно отчасти понятна его холодность. Теперь он Хокаге, положение обязывает держать дистанцию. Но порой все-таки до чертиков обидно. Времени до начала торжественной части еще около пяти минут, и она думает, нет ничего ужасного в коротком разговоре. Просто жест уважения. Встает, подбирает полы кимоно и легко взбирается на сцену, направляясь прямо туда, где прячется учитель. Приветливая улыбка, короткий поклон. - Я сразу вас заметила, - слабый щелчок по обтянутому синтетической маской носу. Учитель на мгновение замирает, даже моргать перестает. Сакура замечает, как сжимаются, скрипя кожаными митенками, кулаки. Что она такого сказала? Вроде бы ничего необычного. Его реакция странная, непонятная. Напряженный взгляд серых глаз прошивает насквозь, скользит к её губам, ниже – к шее. - Какаши-сенсей… Он медленно поднимает руку и молча тянет вниз маску. Сакуре кажется, что она каменеет, словно смотрит на Медузу Горгону, не меньше. Дыхание сбивается от удивления, граничащего с шоком. Впервые учитель вот так просто обнажает перед ней лицо. Гладко выбритое, симметричное, правильное в своих жестких линиях. Вовсе не такое, каким представлялось в детстве. Красивое. - Сакура, прости, - тихо говорит он. На подбородке чернильной точкой дергается крохотная родинка. «За что?» - хочет спросить куноичи, но не успевает. Горячие губы сминают её собственные лихорадочным поцелуем. В нос бьет непривычный терпкий аромат мужского одеколона и еще чего-то странно знакомого – его собственного запаха? Сакура не двигается, не дышит, но все же слабо отвечает, не в силах противостоять натиску. Поцелуй становится глубже, откровеннее. Какаши потерянно стонет, мычит ей в рот. Руки взлетают на талию, сжимают шелковый оби, скользят по спине, пересчитывая позвонки сквозь тонкую ткань. Страх и возбуждение в равной степени топят сознание. Он не понимает, почему Сакура до сих пор его не оттолкнула, не врезала своим фирменным хуком справа. Целовать её настоящую невыносимо, до одури приятно. И в то же время больно. В груди щемит, разрастаясь, непривычное всепоглощающее чувство. Хочется плакать и смеяться одновременно. Безумие. Чистое, беспримесное безумие. Он, наконец, отрывается, тяжело дышит. Утыкается лбом в её худое плечо. Прижимает к себе, такую хрупкую, беспомощную. Ками-сама, что же он творит?! Глаза щиплет от внезапно навернувшихся слез. - Прости, прости меня, - твердит на повторе, как заведенный. Рука Сакуры дергается, на мгновение замирает в нерешительности, а затем мягко ложится на его взъерошенный затылок. Шляпа Хокаге с тихим стуком падает на пол. Девушка гладит ласково, невесомо, сбивчиво дышит над ухом. Он слышит, как громко стучит её сердце. Несмело поднимает голову, встречается с чуть расфокусированным блестящим взглядом изумрудных глаз. Пытается разобрать её эмоции и не может. Слишком спутано восприятие. Каждый чертов нерв оголен до предела. - Прости, я… Она не дает ему закончить. Прислоняет палец к губам, медленно ведет им, соскальзывая к щеке. Чуть цепляет края шрама. Их лица снова слишком близко, опасно близко. Глаза в глаза, губы в губы, смешивая дыхание. Изображение плывет, смазывается. Какаши кажется, что он снова провалился в один из своих больных извращенных снов. Но это реальность. Это происходит на самом деле. Сакура подается вперед, и сама целует его. До исступления нежно, чувственно ласкает губы языком. Так, как ни один клон не смог бы повторить. - Поговорим потом, - шепчет она, отрываясь и беря его лицо в ладони, - поговорим потом…