The Story of Us

Ацуму бежит. Он получил новости ровно в тот день, когда решил сменить обстановку и навестить Осаму в его новом филиале в Токио. Ехать долго, но он скучал по Саму и в последнее время не уделял ему достаточно внимания. Эти выходные стали идеальной возможностью избавиться от смеси вины и сильного желания увидеть брата: ни игр, ни тренировок и никаких обязательств. У сокомандников были свои планы, они разъехались по родным городам на поездах, машинах или автобусах. Ацуму недолго боролся с собой, подумывая остаться дома и просто расслабиться, но в конце концов Саму победил и он приехал. А сейчас с колотящимся сердцем и горящими легкими бежит всю дорогу до станции; бежит быстрее, чем когда пытался победить Саму и Суну на тренировке в старшей школе. Кафе Осаму близко к остановке общественного транспорта, поэтому не пришлось бежать далеко, но все еще — слишком долго. Он в часах езды от Осаки, чертовски далеко; он должен туда попасть. Телефон разрывается. Это или Саму, которого Ацуму бросил, в панике сказав лишь, что должен идти, или командный чат — Ацуму не обращает внимания. Покупает билет, запрыгивает в поезд, как в тумане, падает на сиденье и прячет лицо в дрожащих ладонях. Он дышит и дышит, и дышит. Считает от десяти до одного, как Саму учил делать, когда Ацуму был слишком взволнован, потом поднимает голову и мысленно собирает факты, как Кита учил делать на площадке. Ацуму точно знает две вещи: он получил сообщение от Мейана и должен попасть в Осаку. Он даже знает, что было в сообщении, но старается об этом не думать, ведь если подумает — все станет реальностью, а мозг пока не готов с этим справляться. Телефон оттягивает карман свинцовой тяжестью. Он достает его и отправляет Саму сообщение с извинениями. Пишет, что в команде произошла беда и ему правда жаль, что в следующий раз он останется на все выходные. Саму отвечает моментально: присылает смайлики — закатывающий глаза и показывающий класс. Ацуму хочется, чтобы он был здесь, с ним. Пальцы замирают над сообщениями, над командным чатом, который загорается новыми уведомлениями: все пишут одновременно, а Ацуму молчит. Ацуму помнит, когда его добавили в этот чат. Он снова принадлежал к группе, к семье, и каждый раз, когда телефон вибрировал от нового сообщения от товарищей по команде, на сердце становилось теплее. Даже Оми ответил, правда, всего раз, но этого хватило, чтобы сохранить номер и завязать переписку. В конце концов он уговорил Оми активно участвовать в чате во имя сплочения команды, и тот неохотно согласился — первая победа Ацуму. Оми присылал отличные мемы, иногда благословлял их своим «лол» и всегда был там. Сейчас его молчание громче, чем молчание Ацуму. Это же не может быть правдой? Просто кошмар — ну и пусть у Ацуму они никогда не бывают такими ясными. Мир высокой четкости, от которого никак не очнуться. Он нажимает на чат и листает наверх, туда, где висит сообщение двадцати минутной давности. Буквы плывут. Глаза горят, но он не плачет — адреналин пока не позволяет. Текст выскакивает на него, взгляд моментально цепляется за героя сообщения. Едва увидев имя, он понял: что-то произошло. Будто внутри проснулся инстинкт. «Сакуса попал в аварию. Не знаю подробностей, но он в плохом состоянии». Сообщение от Мейана. Сразу под ним — адрес и название больницы. Ацуму впивается ногтями в ладони и зажмуривается. Почему Оми? Оми, который не садится на американские горки из-за страха неминуемой смерти; Оми, который дергает Ацуму назад, когда поблизости нет машин — на всякий случай. Оми пристегивается, даже когда они просто едут вниз по улице. Как вообще он мог попасть в аварию? Это же Ацуму безрассудный. А Оми за ним присматривает. Поэтому, конечно, Ацуму мог уехать на выходные, ни о чем не беспокоясь. Вина гложет изнутри. Он закрывает глаза, пытаясь успокоить звон в ушах, но не получается, потому что стоит это сделать, образы Оми атакуют. На тренировках — фирменное хмурое выражение лица, предназначенное для Ацуму; позже появлялась улыбка, но довольно редко, пока Ацуму не поставил цель заставлять Оми улыбаться как можно чаще; закрытые глаза и легкое трепетание крыльев носа, когда Ацуму нежно его будил. Потом он видит Оми в крови, сломанного и искалеченного, на переднем сиденье его машины. Ацуму нужно расслабиться. Оми жив. Он в порядке. Будет в порядке. Иначе и быть не может, ведь Оми всего двадцать три, он восходящая звезда, а Ацуму только начал вытаскивать его из панциря. Еще вся жизнь впереди, он не может быть не в порядке. Аварии всегда сперва кажутся ужасными, но как только его подлатают, будет как новенький. Но Ацуму там не было. Если бы он был в машине с Оми, смог бы ее оставить? «Дай знать, если ты в порядке и когда доберешься до Осаки. Я переживаю. Никогда не видел тебя таким». Ацуму часто задается вопросом, как и когда работает телепатия близнецов? Иногда Саму читает его как книгу, вытаскивает каждую эмоцию, что тот старается игнорировать, выкладывает на стол. Иногда замечал мимолетное выражение на лице Ацуму и сразу понимал, что оно означает. Ацуму ненавидит врать Осаму больше всего на свете. Целый год он надеялся, что Саму просто прочтет его и не придется ничего рассказывать самому. Но, видимо, телепатия работает избирательно: Саму никак не показывал, что ему известно об изменениях в жизни Ацуму. Решая навестить Саму, он подумал, что, наверное, расскажет ему о последнем годе своей жизни. Это было одной из причин, заставивших поехать в путешествие, прочь от Оми. На этот раз Ацуму объяснит получше, пусть даже от таких обезличенных, таких жестоких слов тошнит. «Мой сокомандник попал в серьезную аварию. Вся команда едет к нему в больницу». «Шоё? Он же твой любимчик, да?» Ацуму мрачно смеется и пишет в ответ: «Нет, Шо в порядке. Наверняка скоро увидишь в твиттере». Саму присылает кучу вопросительных знаков и «почему ты просто не скажешь мне, придурок?», но Ацуму перестает отвечать. Снова ссутуливается в кресле и закрывает глаза, молясь всем богам, которых знает: пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет не так страшно.

-x-

Ацуму множество раз бывал в больницах: Саму ломал ногу, Суна растягивал связки на лодыжке, Кита серьезно болел гриппом. Ацуму избежал подобной участи благодаря какому-то неземному везенью, но он знаком с девственными стенами и запахом антисептика. Приятно было знать, что даже если друзья что-то сломают, есть место, где им помогут. Оправдание их безрассудного образа жизни, когда поцарапанные колени и сломанные кости означали окончание приключений. Сейчас Ацуму тошнит. Белый пол и стены ослепительно яркие, из-за запаха латексных перчаток и санитайзера невозможно дышать. Это место, печально думает Ацуму, подходит Оми. Ацуму раньше дразнил его, мол, тот выбрал неправильную профессию. Волейбол слишком грязный, слишком потный, почему Оми не стал, например, доктором? Тогда Оми закатил глаза, но потом, в редкий момент откровения, признался, что слишком брезглив и ненавидит все связанное с медициной. Такие моменты только начали случаться чаще, а сейчас... Сейчас он здесь, в одной из этих палат, и Ацуму хочется узнать, страшно ли ему? Последние два часа и двадцать три минуты он провел, мучительно думая о каждой эмоции, которую Оми может испытывать: страх, боль, раздражение, беспомощность. Ацуму способен представить как каждая из них отражается на его лице, и это больно. Ацуму справится с чем угодно, если это происходит с ним, но с Оми... Все намного хуже, когда что-то случается с Оми. Год он обдумывал свои чувства к нему, что, если теперь слишком поздно? Нет, нет, он не будет думать об этом. Нужно узнать палату, увидеть Оми, а когда он очнется, то... — Эй, Мия! Ацуму вздрагивает от оклика и видит Мейана — взлохмаченного, идущего к нему Мейана, в котором нет и следа обычного спокойствия. Он один, смотрит в свой телефон. — Бокуто и Хината в пути, Инунаки старается связаться с родителями Сакусы. — У него не получится, — выдает Ацуму, не подумав, потом ловит ошеломленный взгляд Мейана и исправляется, как делал последний год: — Он... говорил, что они редко здесь бывают. Много отдыхают за границей. Упоминал на одной из тренировок. — Ладно, — кивает Мейан. — Все равно продолжим пробовать. — А он... Есть новости? — Ацуму нервно теребит рукав, смотрит вниз, в сторону — куда угодно, только не на Мейана. Тот не должен увидеть его беспокойство. Ацуму отстойно скрывает эмоции — они считываются в глазах, дрожании губ, цвете щек — он не позволит Мейану их заметить. — Он стабилен, но еще не очнулся. Это все, что я знаю. Я был в списке контактов на экстренный случай, только поэтому мне сообщили. Ацуму отводит глаза и медленно склоняет голову. Стабилен — значит, жив, значит, можно вычеркнуть из списка хотя бы самый большой страх. Сразу под ним — еще несколько. Он должен сидеть и вести себя, как нормальный заинтересованный сокомандник, а не как псих, но он пытается совладать с мыслями и стучит ногами по полу, пока Мейан вышагивает, и когда Инунаки появляется из-за угла в конце коридора, они оба обращают на него внимание. — Мия, ты уже здесь? — спрашивает Инунаки. — Я думал, ты в гостях у брата. Впечатляющая скорость. — Приехал, как только узнал, — бормочет Ацуму, стараясь, чтобы это не звучало оправданием. Как будто он не торопился, как будто он был где угодно, только не на стороне Оми. Он приехал бы быстрее, если бы только мог. — Я тоже, — соглашается Инунаки. — Просто знаю, что вы... не особо ладите. Ацуму сжимает зубы. — Инунаки, — предостерегающе зовет Мейан. — Он — товарищ по команде, — выпаливает Ацуму резко и жестко. — Конечно, я здесь. — Конечно, — Инунаки прочищает горло, а Ацуму хочется толкнуть его, как ребенка, который бесит на детской площадке. Он не знает, что последние два часа Ацуму провел в оцепенении в кресле, смотрел на пролетающий за окном размытый пейзаж, напоминая себе дышать, переключаясь между лучшими и худшими сценариями. Он не знает, насколько сильно Ацуму хочется вскочить с места, схватить первого попавшегося врача и потребовать, чтобы его отвели к Оми. Ацуму не ребенок. Он может сидеть, прикусив язык, и ждать, пока профессионалы делают свою работу. И он может лгать. Уже много раз это доказал. Они ждут в тишине, и Ацуму находит способы отвлечься. Считает плитки на полу, напевает под нос и трясет ногой, пока Мейан не кладет осторожно руку на его колено, останавливая. Придумывает истории всем в комнате ожидания — счастливые, конечно. Лысый мужчина с нервным выражением лица, прижимающий к груди портфель, скоро станет отцом. Плачущая молодая мать здесь из-за последнего курса химиотерапии сына, а слезы — они от радости. Представляет, как где-то там, за закрытой дверью, Оми приходит в сознание. Говорит себе, что скоро снова сможет его увидеть. Шоё и Бокун появляются через некоторое время — возможно, часы? — Ацуму не знает. Он не хочет смотреть на телефон — слишком страшно. Оми много писал — и это забавно, потому совсем не в его стиле, но он постоянно зависал в соцсетях и присылал Ацуму все попавшиеся мемы. Некоторые были в стиле Оми, и Ацуму смеялся просто для вида, но некоторые, он знал, были присланы специально для него — шутки, от которых Оми закатил бы глаза и сморщил нос, но которые безумно нравились Ацуму. Сегодня он писал мало, знал, что Ацуму будет с Саму. Последний раз они общались утром: Оми пожелал хорошей дороги, а Ацуму отправил кучу смайлов. Он должен был пожелать удачи в ответ? Он его проклял? Ацуму думает о безумии, которое скоро накроет твиттер. Оми — многообещающий любимец СМИ. Репортерам нравится, как он хмурится, им это кажется милым. Оми попадает в тренды дважды в неделю, хотя даже не старается, а Ацуму одновременно радуется и бесится (он тоже должен быть в трендах, блин). Сейчас, когда пошли слухи об олимпийских наборщиках на тренировках MSBY, команда взорвала социальные сети, что всколыхнет прессу. Сакуса Киёми, возможно, будущий олимпийский чемпион, Японское Хмурое Солнышко, попал в трагическую аварию. Еще будут фото с игр, наверное, несколько с его улыбкой, но скорее всего, на них он будет полностью сосредоточенный, на площадке. Мерзкая мысль возникает в голове и давит: сможет ли Оми играть в волейбол? Очнется ли он? Ацуму качает головой и снова начинает трясти ногой. На этот раз Мейан не останавливает. Рядом с Ацуму, суетится Шоё. — Выглядишь ужасно, Цуму, — шепчет он, и Ацуму смотрит на него с иронией. — А, я просто хотел сказать, ты выглядишь таким обеспокоенным, но не нужно! Оми-кун будет в порядке. На него можно положиться. — Я не беспокоюсь, — врет Ацуму. — Все хорошо, — смеется Шоё. — Когда Оми-кун очнется, я не расскажу ему, как сильно ты за него переживал. Он дразнится, стараясь заставить почувствовать себя лучше, а все, что Ацуму может — слабо улыбнуться в ответ. Ему кажется, что если он скажет слишком много, то выложит все, что у него на душе. Это ужасно, ужаснее просто быть не может. Ацуму хорошо знает, что такое тревога. Он чувствовал ее всю жизнь: когда старался выделиться и преуспеть, когда думал, что делает недостаточно, недостаточно тренируется, недостаточно живет. Из подобных людей получаются невероятные спортсмены, потому что как можно расслабиться, если постоянно боишься оступиться? Ацуму и раньше испытывал давление в груди и пустоту в желудке, но никогда — так. Хотелось рвать на себе волосы, кричать до сорванного горла. Ему нужно увидеть Оми, или он растворится в ничто. Изнуренные Барнс и Томас прибывают последними. Мейан кратко делится новостями, а Ацуму перестает воспринимать слова. Трагическая авария. Возможно, травма. Пока ничего конкретного. Половина команды не может спокойно сидеть и молчать, поэтому вскоре Шоё начинает ходить, а Бокун — болтать. В обычной ситуации Ацуму присоединился бы к кому-то из них — в тишине ему некомфортно, а тело постоянно требует движения, — но сейчас у него ощущение, будто кости налиты свинцом, а язык слишком заплетается, чтобы говорить. Он выпадает из реальности и возвращается в нее, балансируя между больницей и собственной квартирой, где на кухне морщится Оми, глядя на скудные запасы продуктов для ужина. — Цуму? — Бокун толкает его, и Ацуму подпрыгивает. — Извини, — бормочет он. — Что ты сказал? Бокун смотрит на него искоса. — Боже, Цуму, ты из тех людей, которым плохеет в больнице? Ацуму требуется минута, чтобы осознать, о чем его спрашивают, а потом понимает, что да, он выглядит ужасно. Ему уже двое сокомандников об этом сказали, теперь еще один? Он думает, что если бы Оми был здесь, а не на больничной койке, то хлопнул бы по его руке и сказал успокоиться. — Ага, всегда их ненавидел. — Ну, надеюсь, мы скоро отсюда уйдем, — говорит Мейан. — Инунаки, ты так и не смог связаться с его родителями? — Нет, — хмурится Инунаки. — Я оставил голосовое сообщение и отправил смс на номер отца. Уверен, они ответят, как только их получат. Ацуму хочет сказать, что не стоит на это рассчитывать, но как Мия Ацуму может знать о Сакусе Киёми нечто настолько личное? — Нужно подготовиться на случай, если ничего не выйдет, — командует Мейан. — Уверен, что независимо от травм, ему понадобится помощь. — Я могу позаботиться об Оми, — выдает Ацуму и сразу же жалеет об этом, потому что все взгляды обращаются к нему. Щеки краснеют сами по себе, и он скрывает это кашлем. — То есть... Так ведь удобнее? Мы живем в одном доме. — Только посмотри на себя, Мия, — дразнит Инунаки. — Значит, можешь быть бескорыстным. — Спросим Сакусу, когда очнется, чего он хочет, — решает Мейан, утомленно глядя на Ацуму. — Мы не хотим на него давить. — Он в любом случае решит, что на него давят, — отмечает Шоё. — Это же Оми. В одном Шоё прав: Оми все это возненавидит. Ему не нравится, когда над ним трясутся. За все время их знакомства, Оми заболел лишь раз — просто простуда, ничего серьезного. Ацуму пришлось отвоевывать себе право поухаживать за ним. Оми отвергал каждую тарелку супа, каждое горячее полотенце и постоянно пытался выгнать Ацуму из своей комнаты. Ацуму цепляется за воспоминание и говорит себе, что сейчас Оми позволит о себе позаботиться. Ацуму проследит, чтобы он удобно устроился и ни в чем не нуждался. Даже будет потакать всем его раздражающим привычкам — закроет рот на замок и не будет жаловаться. Мейан вздыхает, будто хочет сказать что-то еще, но внезапно вытягивается струной: к ним идет врач, и Ацуму приходится впиться ногтями в бедра, чтобы не вскочить и не начать требовать ответов. Мейан разговаривает с врачом так тихо, что ничего не слышно, несколько раз кивает и улыбается, и боже, Ацуму кажется, что он сейчас потеряет сознание. Улыбка. Улыбка — это же хорошо. Когда Мейан садится обратно, Ацуму хочется кричать: «Скажи мне, скажи мне, скажи». Мейан откашливается. — Сакуса пришел в себя. Он стабилен. Посетителям нельзя, — заканчивает он сурово, глядя на ерзающего Шоё. — У него множество ушибов, но серьезнее всего — травма головы. — Он морщится. — Ударился, когда другая машина в него въехала. Ацуму с трудом сдерживает крик, готовый сорваться с губ. Его Оми, его бедный Оми, который не может справиться даже с порезом от бумаги. Он сильнее трясет ногой, Мейан смотрит на него. — Врачи считают, что он поправится, не переживай так сильно. Самая большая проблема — некоторое время не сможет играть, и ты знаешь, как он на это отреагирует. Так что будь с ним добрее. Ацуму мог бы сползти с кресла и растаять в лужу на полу больницы. На душе становится легко, а на лице сама собой появляется улыбка. Если это самая большая проблема, то все хорошо. Как только Оми подлатают и выпустят, Ацуму отправит его обратно в больницу за то, что так напугал. Позже они над этим посмеются, Ацуму уверен. Он придумает шутку, от которой Оми закатит глаза, но в тайне улыбнется. Ацуму заметит и улыбнется тоже. Он будет следить, чтобы Оми пристегивался всякий раз, как садится в машину. Ацуму проверит. — Ацуму, полегчало? — спрашивает Томас. — Ты хороший сокомандник. — Расскажем Сакусе, как ты сходил с ума, и он должен будет стать к тебе добрее, — фыркает Инунаки. — Может, это покончит с вашим соперничеством. — Может, — уклончиво говорит Ацуму. Вздыхает с облегчением, и тревога уходит, переставая душить и позволяя вернуться в норму. Как же хорошо снова дышать. — Лучше не говорите ничего Оми. Он не должен подумать, что я слишком мягкий. Бокун ерошит волосы и громко смеется. — Не переживай, Цуму, твой секрет в безопасности. Ацуму кивает, чувствуя, как по телу разливается тепло. Ничего страшного — просто неудобство, небольшая заминка. Оми, наверное, обрадуется, что заставил его вернуться — он становится таким капризным, когда Ацуму уезжает. Ацуму как-то пошутил, что всегда может взять Оми с собой, но тот поморщился, переставая спорить, и Ацуму уехал один. Возможно, Оми выйдет из больницы сегодня — Мейан сказал, что у него травма головы, но если он в сознании и разговаривает, она не может быть очень серьезной. Его выпишут, и остаток выходных они проведут на диване Ацуму, будут есть еду из доставки и смотреть фильмы. Оми положит голову на колени Ацуму, и Ацуму будет перебирать кудри, пока тот не заснет. — Извините. — Медсестра подходит к Мейану, и он тут же вскакивает. — Вы семья Сакусы Киеми? — Мы из одной команды, — объясняет Мейан. — Возникли проблемы? — Есть некоторые несостыковки в его воспоминаниях. Путаница в местоположении, дате. Мы хотим привести кого-то знакомого. Не могли бы вы?.. — Что? — выпаливает Ацуму. Сердце снова бьется быстрее, а мозг пытается осознать сказанное. Несостыковки в воспоминаниях? Как амнезия? Он озвучивает мысли быстрее, чем успевает остановиться: — Такое происходит не только в кино? — Ацуму, тихо, — шипит Инунаки. Ацуму его полностью игнорирует. — Вы сказали несостыковки. Ничего же страшного, да? Он просто запутался. Он узнает чувство во взгляде медсестры — жалость. — Порой такое происходит, — поясняет она. — Иногда встреча с кем-то или чем-то знакомым расставляет все по местам. — Тогда мы все должны пойти, — продолжает Ацуму, предпочитая игнорировать недоверие на лицах товарищей. — Если что-то и оживит его память, так это встреча со всей командой. Кто может забыть Шоё или Бокуна? Он немного паникует, пытаясь придумать объяснение, которое позволит ему попасть в палату. После такого потрясения нельзя просто сидеть здесь и ждать. Он просверлит дыру в полу ногой или сгрызет начисто все ногти. — Я думал, мы не хотим на него давить, — высказывается Барнс. — Вся команда?.. — Хината его любимчик, — замечает Инунаки. — Ему стоит пойти. — И мне, — требует Ацуму, слышит отчаяние в своем голосе и глубоко вздыхает, стараясь от него избавиться. Если Оми в порядке, то убьет за такое поведение. — Уверен, я спровоцирую что-то в его воспоминаниях, разве нет? Мейан выдавливает улыбку, а Томас говорит: — Возможно, раздражение. — Именно, — легко соглашается Ацуму. Что угодно, что позволит ему увидеть Оми. — Бокуто, Шоё, Мия — вы все идете, — говорит Мейан, поворачивается к медсестре и уточняет: — Так можно? — Конечно! — Она кивает. — Следуйте за мной. — Она по-доброму улыбается всем троим, но Ацуму не может расслабиться, пока своими собственными глазами не увидит, что Оми в порядке. Ему даже не нужно будет ничего говорить — Ацуму просто посмотрит в лицо Оми и сразу поймет, что все хорошо. Он идет в ногу с Бокуном за медсестрой вниз по коридору к простой приоткрытой двери. Оми там. Ацуму вправит ему мозги, и он все вспомнит. И будет в порядке. — Киёми, — зовет медсестра, заглядывая внутрь. — Я привела твоих друзей. Они очень за тебя переживают. Ацуму проявляет терпение и не отталкивает с дороги Шоё, чтобы зайти в палату первым, а когда входит, тяжело вздыхает, чувствуя, как предательские слезы щиплют глаза. Оми сидит, на лице — смесь растерянности и бессильного раздражения. Голова забинтована, кудри растрепанные, потные и спутанные. На щеках — пластыри, рука — в слинге. Но он цел — ничего непоправимого не произошло. Ацуму моментально ловит его взгляд и улыбается — открыто и тепло. Оми отвечает презрительной усмешкой, не такой, как на площадке: рассчитанной и натренированной, чтобы скрыть от команды истинные чувства. Эта — настоящая. На его лице — чистое отвращение. — Что ты здесь делаешь? — Ч-что? — давится Ацуму. — Это я, Оми. — Киёми, ты узнаешь его? — Из угла палаты на ними наблюдает доктор с планшетом в руке. — Да, — грубо отвечает Оми, будто сама необходимость отвечать на этот вопрос доставляет ему неудобства. — Мы шапочно знакомы со старшей школы. Мия. Мия. Ацуму почти задыхается. Оми перестал так его называть через несколько месяцев в «Черных шакалах». Он — Ацуму на площадке перед сокомандниками, а наедине — Ацу, Цуму или, если повезет, для него есть множество других имен. Он сглатывает ком в горле. Голос Оми звучит холодно. — Это далеко не все. Мы в одной команде, Оми. — Ацуму старается держаться, но слова застревают в горле. Он мрачно смеется. — Мы... Ну, нас называют мощнейшим дуэтом. Ты ведь помнишь, да? — Я позволил тебе называть меня этим нелепым прозвищем? Сомневаюсь. Кажется, Ацуму чувствует, как его сердце разбивается. — Вы сводите друг друга с ума! — влезает Шоё. — Постоянно спорите, но круто работаете вместе! Мы тоже в одной команде, Оми... Ой, Сакуса! Оми косится на него. — Тебя я тоже помню. Ты из Карасуно. А ты... — Он смотрит на Бокуна. — Один из сильнейших асов страны. — Это я, — усмехается Бокун. — Так ты помнишь! — Киёми, — мягко говорит доктор, — ты хорошо помнишь дни старшей школы, еще раньше мы обсудили университет. Встреча с товарищами по команде ни о чем не напомнила? Оми выглядит беспомощно. Ацуму знает, насколько сильно он ненавидит терять контроль — он всегда должен заранее изучить и спланировать каждую деталь, будь это новая тактика игры или что-то простое, вроде похода поесть. Ацуму раньше дразнил его за изучение меню заранее, говорил, что часть очарования в том, чтобы увидеть блюда именно в заведении, но Оми лишь отмахнулся. Оми поджимает губы. — Нет. — Значит, два года, — размышляет доктор, делая какие-то пометки так обыденно, будто просто принимает участие в научном эксперименте, а не наблюдает, как у Ацуму рушится весь мир. — Оми, — шепчет он. — Ты... ты правда не помнишь? Оми смотрит на него взглядом, полным презрения. — Ты думаешь, я бы стал врать, Мия? Ацуму не может дышать. Он едва не падает в одно из кресел у кровати Оми, но с трудом заставляет себя держаться. Шоё смотрит на него с беспокойством, но в этот раз Ацуму не может ему улыбнуться. Он старается избавиться от звона в ушах, который возвращается с новой силой, а комната плывет. Это все не на самом деле, нет. Такое случается только в плохих фильмах и грустных любовных романах, а не в реальной жизни Ацуму, не с Оми. Оми жив. Он жив и цел, и Ацуму примчался в Осаку, чтобы его увидеть. Но Оми на два года в прошлом, там, где он еще не вступил в Черных шакалов, и ничего, кроме ненависти к Ацуму, в его сердце нет.