Танец с Белой Девой

Он никогда не любил танцевать. Она любила, а он — нет. Как-то так с самого начала сложилось. Зато ему нравилось смотреть на то, как она движется, подпрыгивает в такт музыке и плавно опускается на землю, будто сила притяжения была над ней не властна. Идеальная пара: балерина и её вечный зритель. Она кружилась по комнате, смеясь и счастливо вскрикивая от удовольствия, танцы были её второй страстью в жизни. А первой, соответственно, был он — Эрик. Перешагивая на цыпочках банки с краской, кисточки, обрывки обоев и прочий строительный мусор, она танцевала даже когда они делали ремонт в своём новом доме. Эрик сидел на подоконнике, поджав одну ногу под себя, и любовался. Ему нравилось в ней всё, от кончиков волос до мизинчиков на ногах. Но особенно — её улыбка и бездонные синие глаза, в которых он тонул день за днём. Тонул так глубоко, что выплыть становилось попросту невозможно, и он опускался дальше, позволяя подводным течениям уносить себя всё глубже и глубже. Какая жалость, что во время танца она обычно довольно жмурилась, и глаза оказывались скрыты под веками с трепещущими длинными ресницами. Если верить фразе, что «Глаза — зеркало души», то у Шелли была самая чистая душа на свете, и такая огромная, что могла накрыть собой весь мир, убаюкать его нежностью и навсегда очистить от скверны. Будь Эрик художником, он бы постоянно рисовал её танцующей. И обязательно пририсовал крылья у неё за спиной, огромные, сияюще-белые. Картины он писал бы полностью в чёрно-белых тонах, лишь глаза выделяя ярко-синим. И подпись на всех ставил бы одну и ту же: «Моя любовь. Мой ангел. Моя Шелли». Его Шелли танцевала в последний раз тогда, вечером тридцать первого октября, на залитом солнцем лугу. Бегала по траве, собирала цветы и кружилась, кружилась, кружилась, а солнце ласкало золотыми лучами её нежную кожу. Этот её танец, возможно, был не самым правильным и отработанным, но уж точно — самым прекрасным. Именно его Эрик и запомнил лучше всего. Он врезался ему в пямять отдельными кадрами, отпечатавшись в коре головного мозга гравюрами и чётким шрифтом брайля. Эрик сидел на полу возле камина в их доме, так и не ставшем семейным гнёздышком, и перебирал пожелтевшие от времени и неправильного хранения фотографии. С них улыбалась счастливая молодая пара: девушка-блондинка и темноволосый парень с мягким взглядом. Они с Шелли. Сейчас Эрик очень жалел, что ни разу не фотографировал её танцующей. Его сердцу отчаянно не хватало этого образа, оно сжималось в комок от страстного желания увидеть плавные движения ещё раз. «Зачем ты мучаешь себя? Зачем вспоминаешь?» — ворон склонил голову и уставился одним глазом на него. Птица не могла взять в толк, почему он терзал себя воспоминаниями о прошлом, почему разрывал сердце. Ведь ему и без того было больно, зачем к этой боли примешивать ещё? — Ты не поймёшь, — ответил Эрик, едва шевеля губами. Зачем что-то говорить тому, кто далёк от его трагедии, от его воспоминаний? Тому, кто не знает, какой чудесной была Шелли? Зачем вообще что-то рассказывать глупой птице? «Вы, люди, очень странные, — ворон раскинул крылья, потягиваясь и разминаясь из-за долгого сидения на одном месте. — Я повидал вас множество на своём веку, вернул к жизни десятки. И каждый из вернувшихся всё равно делает одно и то же, достаёт из памяти всё самое ужасное, кромсает свою плоть, хоть это и бесполезно. Кричит, сжавшись в комок. Зачем? Разве не проще сразу завершить своё дело на земле и уйти туда, где будешь счастлив, где будет ждать тот, из-за кого все эти мучения?» — Отстань, это не твоё дело, — раздражённо шикнул на ворона Эрик. Тот лишь издевательски каркнул, и этот звук был подозрительно похож на смех. «Я просто пытаюсь понять. Ты ведь ничего уже не изменишь, зачем страдать? Возьми всю боль, с которой ты вернулся в этот мир, и выплесни её, уничтожив своих врагов! Убей их и дай мне выклевать им глаза!» — Заткнись! Я не хочу тебя слушать, — Эрик швырнул в Ворона смятой в приступе злости фотографией. Габриэль, мирно дремавшая на камине, вдруг выгнулась дугой и зашипела, выпуская когти и злобно глядя в сторону двери. — Ай-ай-ай, — раздался ехидный голос, — нельзя так обращаться с теми, кто вернул тебя в этот мир. Эрик резко повернулся, вскакивая с пола и уже готовясь атаковать. Ублюдки, которым он должен был отомстить, не знали, где его убежище, но мало ли. Всегда нужно быть готовым к любым неожиданностям. Но в дверном проёме, подпирая костлявым, или, лучше сказать, костяным плечом дверной косяк, стоял Барон Суббота. Скелет малоприятной наружности, обтянутый желтоватой иссошхейся кожей, взирал на Эрика, казалось, с усмешкой. На нём была истлевшая ковбойская одежда, будто призрак потешался над американцами, являясь именно в этом облике. Ворон тут же слетел со своего насеста и устроился на его плече, подставляя шею под ласку костлявых пальцев. — Что тебе нужно? — Эрик глядел на непрошенного гостя враждебно. О Самеди всегда ходила дурная слава, слишком он был безбашенным для одного из подручных смерти. — Время, Эрик, — прокряхтел скелет и уставился пустыми глазницами на часы на стене. Под его взглядом они потускнели, деревянный корпус стал буквально гнить, и через какие-то пару мгновений они осыпались трухой на пол. — Я помню, — руки Эрика непроизвольно сжались в кулаки. Какого чёрта потусторонние силы вмешиваются в его жизнь, его смерть? Да ещё и указывают, что ему делать?! — Ты слишком медлителен, Эрик. Шелли уже заждалась тебя на том берегу… Эрик вскинул на призрака тяжёлый недоверчивый взгляд. — А откуда я могу знать, что это так? Почему я должен верить, что умерев снова встречусь с ней? — в его голосе слышались злость и раздражение. — Я не помню, где был целый год после смерти, что творилось с моей душой. И Шелли, где же всё это время была она? — Я не вправе рассказывать тебе об этом, Эрик, — покачал черепом скелет. — А кто вправе? Призрак снова рассмеялся, стуча челюстью. Ворон испуганно раскаркался и слетел с его плеча на вешалку. — Только одна прекраснейшая Леди может запрещать или разрешать мне что-то, — его скрипучий голос вновь стал серьёзным. У Эрика по спине пробежали мурашки. Этот тип даже на мёртвого мог нагнать страху. — Так пусть разрешит! Или тогда уж сама расскажет! — выплюнул Эрик сквозь зубы. Ему осточертело, что его судьбой постоянно кто-то управляет. Нет, он с удовольствием и сам разорвал бы на кусочки своих убийц, но он не желал, чтобы кто-то приказывал ему. Самеди снова покачал головой. — Послушай, Эрик, ты слишком многого хочешь. Ни я, ни она… — Я расскажу, — комнату обдало пронизывающим до костей холодом, и из-за спины Барона Самеди выплыла Шелли в роскошном свадебном платье. У Эрика перехватило дыхание. Как долго он не видел её! Казалось, что целую вечность. Но что-то было не так. Она выглядела другой, не такой, какой он её запомнил. Если бы Эрик был художником, то такую Шелли он рисовал бы тремя цветами: чёрным, белым и красным. Особенно красным. Она танцевала бы на полях сражений, кружась средь растерзанных тел и хохоча, обнажив острые белые зубы. Такую Шелли он никогда бы не полюбил, но такая она подходит ему нынешнему — с испачканными кровью руками и жаждой мести, разрывающей сердце, в глазах. — Боль держит тебя в этом мире, Эрик, — она подошла к нему и взяла его истерзанные руки в свои, шрамы тут же стали затягиваться, исчезая без следа. — А Шелли не даёт перешагнуть грань между миром живых и миром мёртвых. Ваша боль настолько сильна, что не оставив её в этом мире, вы не сможете уйти. А для этого есть только один способ — месть. Эрик вглядывался в такое знакомое лицо, он был уже почти готов разрыдаться, но её слова будто холодная вода остудили его голову. Теперь он видел, что это не она. Не Шелли. Лицо этой женщины больше походило на посмертную маску, как будто кто-то другой нацепил на себя кожу его любимой. Эта Не Шелли опустила одну руку ему на плечо, вторую вложила в его ладонь. Он повиновался, как загипнотизированный, обнял её за талию, сжал тонкую кисть. Она увлекла его в танец без музыки, хотя Эрику казалось, что он слышит где-то внутри своей головы жуткие звуки хора мёртвых. И всё вдруг стало ясно. Шелли ждала его, та самая Шелли — ангел во плоти. Боль мешала ей перейти на ту сторону. Эта боль превратилась в жажду мести, и та часть его возлюбленной, что была отравлена этой жаждой, пришла сейчас к Эрику, чтобы он закончил начатое. Самеди исчез, ворон с Габриэль тоже. Решили не мешать. Влюблённые кружились по комнате, и Эрик заметил, как кожа Шелли начала желтеть, становясь похожей на пергамент. Как платье сменилось грязными лохмотьями, и на них проступили кровавые пятна. Он наклонил девушку в одном из танцевальным движений, и она рассыпалась в прах, напоследок шепнув безгубым ртом одно только короткое слово: «Месть». — Да, — сказал он в пустоту. Да, ему нужно было снова стать чистым, а для этого — искупаться в крови. Принести в жертву вечно голодной Смерти неугодных, чтоб она напилась их кровью, испачкала свои сухие губы. Пусть она пресытится их мучениями и болью! Да свершится месть!