Все неправильно

      Все началось словно игра. Простая, детская игра, без особых правил и хитросплетений. Придуманная наивным ребенком и имеющая лишь один, казалось бы, правильный исход. Все вело к этому, характеры, обстоятельства. Два молодых хантера должны были возненавидеть друг друга. Морщиться при одном упоминании.       Хилл не знал не знал что пошло не так. Но точно знал, что не должен столь сильно загораться, когда Фрикс в очередной раз подбивает его на глупое соперничество. Улыбаться шире, при виде знакомых карих глаз и растрепаных черных волос. Желать стать ближе.       Паристон не помнит когда они оказались в постели впервые. Но помнил сильные руки и колючую щетину, царапающую бедра. Тогда он впервые за много лет отпустил себя и полностью отдался хаотичному безумию с именем Джин Фрикс.       А утром он проснулся один. Простыни уже успели остыть, а его одежда была чинно сложена на стуле. Кажется, это было извинением.       Когда они встретились на следующем собрании, никто из них не проронил ни слова. Даже тепло в груди, казалось угасло, заставляя Хилла молча отворачиваться и заставлять себя улыбаться все шире.       А спустя пару месяцев, Джин попытался загладить вину. Паристон давно перестал пытаться понять что в голове Фрикса, смирившись с тем, что тот даже непредсказуемей его самого, и лишь млел эти пару недель от долгожданного внимания и ласки. Обижаться на такого Джина было просто невозможно. Ласковые поцелуи, утренние объятья. Фрикс был невероятно нежен и внимателен. Казалось он расходовал свои годовые запасы любви. Впрочем, эти запасы оказались гораздо меньше, чем Паристон надеялся. Всего пара недель и он видит уже знакомую картину — холодные простыни, сложенная одежда. Только в этот раз было больнее.       Так продолжалось несколько мучительно-долгих лет. Хилл почти привык. Он думал, что хуже быть не может. Что он все же вызывает у Джина какие-то чувства, заставляющие его возвращаться снова и снова, и преисполнялся уверенностью в себе. В собственных чувствах и выборе.       А потом Джин пропал. Десять или одинадцать лет. Хилл не помнит. Все это время он словно в тумане, чудом продолжая работать и хоть как-то взаимодействовать с миром. Исчезновение Фрикса больно ударило по самолюбию, так мучительно выстраиваемому после каждой сложенной одежды на ровной спинке стула. Иногда Паристон слышал о нем. Какие-то обрывки. Новые достижения, редкая информация о передвижениях. Похождения его двенадцатилетнего _сына_. Узнав о последнем Хилл лишь улыбнулся шире, внутри окончательно ломаясь и принимая тот факт, что Джину он не нужен. Давно не нужен.       Выборы были для Паристона чем-то новым. Интересным, мог бы он подумать, если бы напротив за столом не сидел Фрикс. Равномерно покрытый пылью, заросший щетиной. Со знакомыми растрепаными черными волосами, торчащими из-под тюрбана. Смотрел украдкой, поджимая губы. Хилл лишь убеждал себя, что вина в карих глазах ему чудится и изображал привычный всем азарт от их соседства.       Друзья его…сына оказались неожиданностью. Как и сам сын, выглядящий до боли счастливым. Наивный маленький хантер. Губы расползаются в отвратительной усмешке. Интересно, как скоро он станет таким же, как и сам Паристон. Внутри все еще вертится темное чувство удовлетворения и в то же время зависти от вида синяка, оставленного другом сына Фрикса. Другом, показавшим Джину, что он причиняет боль. Сказавшим ему то, что Хилл не решался произнести все эти годы.       Он зажимает Паристона в коридоре. В ответ Хилл лишь хмурится, отстраняясь от поцелуя, подавляя желание раскрошить Джина вместе с этим зданием. Где-то здесь все еще его сын, его точно должно завалить обломками. Но Фрикс лишь печально улыбается, шепча слова. Слова извинений, от которых ноги Паристона с трудом держат его, норовя подкоситься. «Постараюсь… Прости… Я останусь…». Талию сжимают горячие руки. Возможно Фрикс лжет. Скорее всего это так. И через пару дней/недель/месяцев он вновь сорвется в другой конец света, даже не попрощавшись. Но губы предательски дрожат, а Хилл слишком слаб, чтобы ответить что-то кроме «да» на вопрос о разрешении остаться. Они не говорят насколько. Они больше вообще не говорят, помогая Паристону сохранить лицо по пути до его комнаты.       Следующее утро пропитано соленой нежностью и горьким кофе. Как и следующее. И следующее. Даже спустя несколько лет, Паристон считает просыпающегося рядом Фрикса чудом. У кровати все еще стоит тот стул. Но пока Джин рядом, Хилл заставляет себя наслаждаться каждой секундой рядом с ним. Он своего не упустит. А Джина Фрикса он по праву считает своим.