Привкус металла на губах

      — Где у тебя аптечка? — Теодора растерянно осмотрела скудную обстановку скромной квартирки.       — В-верхний ящик с-слева, — несколько гнусаво ответил Фридрих, указывая на кухонный гарнитур. К лицу солдат прижимал серый платок. Он медленно пропитывался кровью, превращаясь из некогда серого в тревожно-бордовый.       Теодора кивнула и поспешно подошла к кухонным шкафчикам. Небольшая аптечка в самом деле обнаружилась в нужном ящике. Скромный запас лекарств первой необходимости, моток бинта и немного скатавшейся, местами желтоватой, ваты. Девушка повернула голову в сторону молодого мужчины, увидев, что тот присел на небольшой, видавший виды, диванчик. К лицу он все так же одной рукой прижимал платок, второй же нервно сжимал ткань брюк на колене. Выглядел солдат настолько подавленным, что у Теодоры болезненно сжалось сердце от одного взгляда на него. Подхватив вату и небольшую стеклянную баночку с перекисью, она подошла к Фридриху.       Тот тревожно поднял голову, в смущении отводя взгляд — он вообще старался не смотреть на Теодору последние минут двадцать. Фридрих отнял руку от лица, и Теодора смогла во всей красе увидеть распухающий нос и кровоточащую губу. Чувство вины неприятно сдавило грудь. Фридрих же списал её неловкость на свой внешний вид и поспешно вставил, заикаясь чуть больше обычного.       — Т-теодора, вам лу-учше стоит у-уйти. Я провожу в-вас.       Журналистка положила руку ему на плечо, усаживая вскочившего немца на место. Тот не сразу, но подчинился, возвращаясь на продавленный диванчик.       — Не самая лучшая идея сейчас, — мягко отозвалась девушка. — К тому же, я буду чувствовать себя еще больше виноватой, если брошу тебя в таком состоянии.       — Вы ни в чем не в-виноваты. Я с самого на-начала знал, что общение с н-немецким со-солдатом не пойдет на пользу вашей р-репутации. Мне не следовало п-провожать вас...       Это неожиданное заявление сперва неприятно кольнуло Теодору. Но прежде, чем обидеться на мужчину, она поняла, что он не совсем это имел в виду. Выдохнув, она осторожно забрала у него платок, обмакнула ватку в перекись. Заставив Фридриха поднять голову, осторожно промокнула участок щеки, испачканный кровью.       — На ваше несчастье, я слишком привыкла к недопонимаю со стороны окружающих. Когда выбираешь не женскую профессию, хочешь или нет, но сталкиваешься с осуждением семьи и близких. А это похуже мнения незнакомцев, — журналистка осторожно очистила кожу вокруг ссадин от крови и грязи, придерживая одной рукой голову Фридриха, заставляя его сидеть ровно.       Немец отводил взгляд, стараясь не смотреть на Теодору, что находилась так близко от него, что он мог уловить запах стирального порошка от её платья, почти выветрившийся аромат недорогих духов и, совсем немного, отголоски вина, что неаккуратно попали на ткань одежды. А то, как Эйвери незаметно перешла на "ты" в общении с Фридрихом и вовсе заставило его растеряться. Сжав ладони в кулаки, он положил их поверх колен, замерев. Девушка же закончила очищать лицо Фридриха. Теперь можно было хорошо разглядеть разбитую губу, которая продолжала слабо кровоточить, распухший, покрасневший нос и содранную кожу на щеке и брови от соприкосновения с грубой брусчаткой дорог.       — Может быть, лучше обратиться в больницу? Джон еще должен быть на месте, либо кто-нибудь другой из докторов сможет помочь, — в задумчивой тревожности спросила Теодора. Фридрих недовольно поморщился, отметив, как легко девушка назвала доктора Робертса по имени. — Тогда может быть попросить помощи у Йоке? Она чудесная медсестра и наверняка не отка…       — Нет, не надо! — Фридрих поймал руку девушки, успокаивая её. — Не н-надо никого т-тревожить. Просто обработай в-все и закончим на этом.       — Это несправедливо, что из-за каких-то придурков ваше лицо похоже на картинку из медицинских пособий по травмам. Кто им вообще дал право распускать руки без повода?!       — Вторжение в их деревню не повод? — грустно улыбнулся Фридрих. — Их можно понять… Они как могут защищаются от врага.       — Да, но ведь конкретно вы не сделали им ничего плохого, — Теодора нерешительно положила ладонь на поникшее плечо.       Фридрих осторожно накрыл ладонь девушки рукой. Он мог горячо возразить ей, сказав, что она ничего о нем не знает и не должна так хорошо думать. Мог, но слова, которые и так отвоевывались с боем, словно бы застряли в горле. Теплая ладонь Теодоры согревала плечо даже сквозь плотную ткань кителя и разрывать этот контакт не хотелось. Набравшись храбрости, он большим пальцем легонько погладил мягкую кожу Теодоры.       Сегодня они случайно встретились в таверне. Фридрих нерешительно переступал порог заведения, когда ему на встречу выпорхнула журналистка из штатов. Лицо Теодоры было задумчиво, она не сразу сообразила, с кем столкнулась в проходе. А, узнав Фридриха, улыбнулась ему так тепло и приветливо, что у солдата заныло в груди. И дело даже не в том, что он успел отвыкнуть от простой человеческой приветливости. Случись эта встреча в любом другом месте в мирное время, у него точно так же учащенно забилось бы сердце. И пока он топтался в нерешительности, не зная, стоит ли заводить разговор вообще, Теодора, в свойственной ей непосредственности (Фридрих не понимал — это была американская особенность, журналистская привычка или лично её собственная черта характера) поинтересовалась его делами. Завязалась непринужденная беседа.       И тут солдат, смалодушничав, предложил провести её домой. Аргументируя это тем, что в таверне сегодня будет скучно, ведь доктор Робертс сегодня не играет на публику, а Теодора уже уходит, самому Фридриху нет поводов здесь задерживаться. Да и откровенная неприязнь мирного населения заставляла его нервничать. Но об этом мужчина уже умолчал и смущенно предложил свой локоть для опоры. Теодора благодарно улыбнулась и приняла его руку. Они неторопливо шли по узким улочкам, наблюдая за быстро темнеющим небом, разговаривая на отвлеченные темы, вроде уходящего лета, последними новостями из Восточной Европы, и обсуждая искусство. Фридрих был рад, что даже в такое время найдется человек, который поддержит обыденные темы, не ухватываясь за людские шаблоны и маски. И ведь, казалось, для Теодоры не важна его вражеская форма — она была рада поговорить с Фридрихом, как с приятным молодым человеком. Даже его заикание становилось слабее, когда он видел её светлую улыбку.       Этот вечер определенно грозил стать одним из лучших за последнее время, но в отдалении раздались громкие выкрики. Спустя пару мгновений, из переулка вышла компания троих пьяных мужчин из местных. Фридрих напрягся, невольно удерживая Теодору и желая увести её отсюда поскорее. Солдат понимал, что стычка с агрессивно настроенными гражданами ничем хорошим не закончится, но хуже всего было присутствие Теодоры рядом с ним. Он и так уже успел отметить, какое неодобрение вызывает у местных её общение с ним. Сжав её руку, он почти умоляюще попросил:       — Т-теодора, надо уйти. Не с-стоит нам с ними п-пересекаться.       Девушка согласно кивнула и сама потянула его за собой в сторону большой дороги. Фридрих поспешил было следом, но компания успела их заметить. За время присутствия в Химворде, Фридрих и его сослуживцы уже успели множество раз побывать в потасовках и выслушали столько грязных ругательств и обвинений, что на всю жизнь вперед наберется. Но только Теодоре совсем не нужно было становиться свидетелем всего этого.       И сейчас, сидя в гостиной скромной квартирки, что ему выделили, немец совсем не хотел вспоминать подробностей той драки. Горожане не только словесно задели его, но и весьма нелестно высказались о Теодоре. Внутри Фридриха все еще закипала несвойственная ему злость, когда он вспоминал брошенные в её адрес фразы. И если оскорбления себя он мог стерпеть и оправдать, то трогать девушку никто не имел права. Он первый полез с кулаками на горожан. Результат драки трех крепких мужиков и одного молодого немца был предсказуем — Фридриха быстро повалили на землю. А его лицо и ребра столкнулись с физической агрессией уже не мирных жителей Химворде. Когда из его носа полилась кровь, а щеки и подбородок окрасились красным, когда крик Теодоры и её грязные ругательства достигли их ушей, выпившие мужчины ушли, довольные собой и свершившимся правосудием. Девушка тут же подлетела к Фридриху, опускаясь на колени рядом. Уже не шло речи о том, что мужчина провожает её до дома — теперь она, встревоженная и напуганная, вела его в квартиру на окраине городка.       Теодора покачала головой, глядя на опечаленное лицо солдата. Осторожно высвободив свою руку, она вновь мягко коснулась его щеки, заставляя посмотреть на неё.       — Сейчас будет больно, — предупредила она. Фридрих запоздало кивнул, блуждая взглядом по её лицу. Девушка осторожно прижала чистую ватку, смоченную лекарством, к разбитой губе. Рана тут же запенилась, тихо зашипев. Фридрих прикрыл глаза. — Сейчас-сейчас, подожди.       Она торопливо подула на его губы, как это делают взрослые с детьми. Фридрих, который тоже об этом подумал, слабо улыбнулся. Сейчас Теодора казалась ему такой домашней и заботливой, такой он её еще не видел и был бесконечно рад этому открытию.       — Не больно? — спросила она, наклонив голову. Грубоватые черты её лица были искажены тревогой.       — Бывало хуже, — неловко улыбнулся Фридрих.       Теодора кивнула и приступила дальше к обработке его травм. Осторожно очистила ссадину около брови, обработала содранную кожу на щеке. Носа она боялась касаться, но все же осторожно промокнула перекисью покрасневшую опухшую кожу. Фридрих против воли тихо зашипел. Девушка тут же отняла руку.       — В-все хорошо, — тихо выдохнул немец. — Просто холодно.       Теодора с сомнением осмотрела вату и потом — лицо молодого человека. Нос пламенел огнем на фоне бледного лица. Теодора осторожно прикоснулась пальцами к лицу Фридриха, мягко ощупывая кожу вокруг. Совсем юный, светловолосый, с чистыми голубыми глазами и истинно арийской внешностью - Теодоре стало больно от того, что война делает с людьми. Этот молодой человек мог стать прекрасным скрипачом (иногда Теодора представляла Фридриха со скрипкой после их первого разговора у фонтана), но вынужден держать винтовку и выполнять приказы врагов, сам таковым являясь. Возможно, правы местные и ей не стоило бы заводить знакомство с захватчиками. Но глядя на Фридриха, слушая его сбивчивую речь и открывая новые грани чужого характера - ей хотелось узнавать его все больше...       — Может быть, все же обратимся в больницу? Вдруг у тебя перелом…       Молодой человек осторожно взял руки Теодоры в свои, сжимая её пальцы. Он посмотрел на неё с такой сложной смесью чувств, что девушка растерялась. Фридрих вновь погладил её мягкие руки, не знавшие тяжелой ручной работы, не стертые до кровяных мозолей. Такие нежные и аккуратные…       — Ты очень добра ко мне, Теодора. А я так в-виноват перед тобой. Прости меня, ч-что испортил в-в-в… — Фридрих сделал глубокий вдох, справляясь с заиканием. Теодора мягко переплела их пальцы, ощущая тепло его тонких, музыкальных рук. Молодой человек прикрыл глаза, наконец, выдыхая окончание предложения. — Вечер. Прости, что испортил тебе вечер. Мне очень ж-жаль, что тебе пришлось стать сви-идетельницей той сцены.       — Прекрати, — неожиданно требовательно сказала Теодора, нахмурившись. Фридрих скромно отвел взгляд, растерявшись. Он с опозданием выпустил её руки, и, не зная, куда их деть, опустил на колени.       Девушка же раздраженно повела плечом, прижав ладони к лицу. Внутри неё поднялась неожиданная волна злости на себя, на Фридриха, на войну. Она могла понять, почему люди так озлобились друг на друга, но оправдывать беспочвенное насилие… Нет, это было слишком даже для такой сострадательной натуры, как она. Будь рядом Лоуренс, он бы непременно подтрунил её заботу о взрослом солдате, который воевал на немецкой стороне, а значит — для всего мира он был врагом. Но Лоуренс точно не знал о том, каким Фридрих был человеком. Хотя и сама Теодора толком не знала.       Немец не раз твердил, что был плохим человеком, старательно обходил темы войны и никогда не рассказывал, как проходило его дежурство. И ни разу не упоминал о немецком разгроме близлежащих селений и показательных казней. Теодора смутно подозревала, что он, в силу службы, мог становиться участником расправы над мирным населением, но старательно отказывалась в это верить. Словно ребенок, который взрослеет, но все еще пытается не признавать реальность мира, лишенного волшебства.       Фридрих встревоженно наблюдал за девушкой, растерянный её поведением. Решив, что он вновь наговорил ненужных глупостей, чем только и так ухудшил её мнение о себе, решил хоть как-то оправдаться. Встав, он осторожно приблизился к Теодоре и замер перед ней. Заметил, что из светлой косы, собранной вокруг головы, выбилось несколько прядей, что сейчас щекотали шею. Это открытие встревожило, сбило мысли в кучу. Но Теодора, наконец, отняла руки от лица и посмотрела на молодого человека, снова собранная, непоколебимая. Фридрих даже позавидовал её умению так скоро брать себя в руки.       — П-послушай меня, пожалуйста, — тихо попросил немец, не замечая, как смел черту приличия. — Мне правда о-очень жаль, что все это случилось. Ты так т-тепло ко мне относилась и я был так этому рад. И мне хотелось бы, чтобы твое мнение обо мне н-не испортилось. — Фридрих усмехнулся сам себе. — Какой я в глазах окружающих мне не столь ва-важно. Но я не хочу, чтобы ты считала меня…       Тут Фридрих запнулся и умолк. Его лицо покраснело от смущения и взволнованности. Он неловко сжимал ладони, стараясь не смотреть на девушку. Мысли настолько сильно перепутались, что он уж даже не понимал, что хотел донести Теодоре. Наверное, собирался умолять журналистку, чтобы она не думала о нем, как о бесхарактерном и изнеженном мамином сыночке, которого выбросили во взрослую жизнь. Пусть уже лучше считает его беспринципным врагом, слепо следующим приказам рейха.       Теодора тихо выдохнула и осторожно обняла молодого человека за талию, прижавшись щекой к его плечу. Почувствовала, как он вздрогнул и вытянулся по струнке. И, наверное, даже перестал дышать. Руки Фридриха безвольно свисали вдоль тела, но Теодора и не ждала, что он обнимет её в ответ.       — Какой же ты чудной, — ласково улыбнулась она, крепче прижимаясь к пахнущему металлом и дорожной пылью кителю. — Я все думаю, как же мне тебя отблагодарить за то, что ты вступился за мою честь. Виню себя, что ты пострадал. А ты…       Она улыбнулась и подняла голову. Даже шея Фридриха была уже красной от стеснения. Теодора на краткое мгновение подумала о том, что он слишком юн и, скорее всего, неопытен, и решила уже было отстраниться, чтобы не усугублять ситуацию дальше. Но тут Фридрих нерешительно положил ладони на талию девушки, что была стянута тканью светлого платья. Его руки, теплые и узкие, осторожно погладили спину, нашли удобное место между лопатками и на крутом изгибе чуть выше бедер. Фридрих осторожно прижал Теодору ближе, касаясь щекой её виска, вдыхая запах волос, что слабо пахли недорогим шампунем. Глубоко выдохнул, не веря в происходящее, и желая запечатлеть момент в памяти как можно ярче. Все это казалось сном: Теодора, которая так быстро и прочно засела в его мыслях, сейчас прижималась так тесно, что могла почувствовать учащенное сердцебиение. Фридрих невесомо погладил её по короне волос, и осмелившись, прижался щекой. Ему показалось, что он может простоять так до скончания веков.       Теодора пошевелилась, чуть отстраняясь и поднимая голову. Фридрих смущенно заглянул в её лицо, которое впервые было так близко. Он мог разглядеть рассыпь светлых веснушек на щеках, несколько родинок и тонкие морщинки около уголков глаз от частых улыбок. Такая светлая и открытая… Журналистка подняла руку, осторожно касаясь бледного лица солдата. Он прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновением.       — Губа очень болит? — вдруг спросила девушка.       — Нет, — почти честно ответил Фридрих, все еще не открывая глаз и накрывая ладонь девушки своей рукой сверху, усиливая давление на его кожу. Из-за этого он не увидел, как лукаво улыбнулась Теодора.       — Хорошо, — шепнула она, приподнимаясь на носочки.       Фридрих вздрогнул, когда её мягкие губы коснулись здорового уголка рта. Остолбенев, он слышал, как удары сердца отдаются в голове, не в силах ответить на поцелуй. Чувства, настолько яркие и сильные, охватили его. А Теодора, словно заранее предвидя эту реакцию, уверенно углубила поцелуй, мягко провела языком по его нижней губе, стараясь не задевать ссадину. Наконец, Фридрих судорожно выдохнул и ответил, деликатно, чувственно. Прижимая девушку к себе как можно ближе, он двигался за Теодорой неторопливо, наслаждаясь каждой секундой. Пальцы девушки легли на его шею, и Фридрих едва не задрожал, обнимая Теодору еще сильнее. Девушка же, ощутив на губах металлический привкус, поспешила отстраниться. Молодой человек неосознанно потянулся за ней следом.       Теодора спрятала улыбку, прикрыв рот ладонью. На пальцах остались розоватые пятна — ранка снова начала кровоточить и девушка осторожно погладила Фридриха по губам, стирая кровь. Специфический привкус разлился и по его рту, но как же учащенно забилось сердце, когда он понял, что разделил этот момент с мисс Эйвери.       — Прости, пожалуйста, — виновато улыбнулась она. — Снова ты покалечился из-за меня.       Молодой человек покачал головой и осторожно переплел их пальцы. Он уже и думать забыл о своих травмах, пусть болящий нос и давал о себе знать. Намного важнее было то, что Теодора рядом с ним и стала еще ближе. Наклонив голову, он уткнулся лбом о её лоб и тихонько шепнул, пересиливая смущение:       — Если поцелуешь, то все заживет.       Теодора едва не рассмеялась и шутливо стукнула его по плечу.       — Я готова зацеловать тебя, если ты завтра утром покажешься доктору, и он заверит меня, что твоему здоровью ничего не угрожает.       — Даже если мой нос распухнет до размера картошки? — широко улыбнулся Фридрих.       — Это не самое страшное в жизни, — серьезно ответила журналистка и мягко поцеловала его в подбородок. А после, отойдя, улыбнулась уже привычной светлой улыбкой. — Пойдем, приложу тебе лед к носу.       Фридрих смущенно взъерошил волосы, глупо улыбнувшись, понимая, что готов отправиться куда угодно вслед за Теодорой.