Прятки до рассвета

Ночь - царство Марселин. Днем от нее можно спрятаться, укрыться за сахарными крепостными стенами, за леденцовыми решетками окон, в высокой башне, шпилем касающейся розовых, как сахарная вата, облаков. Ослепительное солнце разливается золотым медом по Конфетному Королевству, обнажает улицы и площади, не оставляя ни единой тени, где можно притаиться. Ни одного укромного уголка, где бархатный сумрак свился бы клубком, защищая от яркого света, липкого, словно карамель. Но ночь открывает перед Королевой Вампиров все двери. Незваная, желанная гостья, Марселин приходит поиграть. *** Трудно сказать, кто из них затеял все это. Просто однажды Марселин задержалась дольше обычного, дрейфуя в текучих сумерках за окном башни, подставляя лицо бледному лунному свету, - и услышала тихий вздох, прерывистый, почти неразличимый; он растаял, как ярко-розовая глазурь на праздничном пирожном, он влился в уши Марселин, и та вздрогнула. И поспешила прочь, боясь, что узнает то, что ей знать не положено; оставила за мягким шелестом занавесок Принцессу, и ее тайны, и ее дыхание, сладкое, как фиалковые леденцы. А затем до рассвета, кусая губы, впиваясь острыми ногтями в свои бедра, прогоняла из мыслей слишком яркий, слишком живой образ - и только к утру забылась неспокойным прерывистым сном. О том, что с тех пор Марселин появляется возле окон сахарной башни каждую ночь, не знает никто. Кроме, пожалуй, самой Принцессы - но это ее маленький секрет. Боннибел умеет ждать. И она ждет. *** Сегодня Принцессе Бабблгам исполняется восемнадцать. После праздника, когда пышный пир и танцы окончены, она оставляет своих подданных, мягко и непреклонно; потом отправляется наверх, в свои покои, и Марселин провожает ее взглядом. Принцесса оставляет за собой незримый след - словно рассыпает засахаренные розовые лепестки, и их тонкий аромат дразнит Марселин, и вот она, сама того не заметив, прикрывает глаза и бесшумной тенью выскальзывает из зала. Она впервые видит все, а не только слышит; впервые наблюдает за тем, как Принцесса снимает платье, как легким движением сбрасывает его с плеч, стягивает с узких бедер, слегка наклонившись вперед; луна ласкает обнаженное тело, и молочная, чуть подцвеченная розовым, кожа Принцессы матово серебрится от падающего сквозь занавески света. Марселин, не дыша, смотрит, как Боннибел разворачивает лежащий на краю постели темный сверток (и от того, как она плавно двигается - стройная, как подросток, гибкая, как женщина, - в груди Марселин становится тесно и горячо). Подарок, ее подарок, без открытки, такой простой, но… Марселин едва успевает зажать ладонью рот, чтобы сдержать стон, когда Принцесса, рассмотрев развернутую футболку, надевает ее; потягивается, как кошка, и черная ткань тесно охватывает ее узкую талию, ее маленькие упругие груди - они идеально легли бы в чашечки ладоней, накрыть бы их, охватить холодными пальцами - и заканчивается над копчиком. Взгляд Марселин прикован к ложбинке ниже - тенистой, райской; Боннибел ложится на постель, с долгим выдохом обнимает себя за плечи, потом ведет ладонью ниже, по животу, будто гладит рисунок футболки. В воздухе влажно и чуть солоновато пахнет карамелью. Когда рука Принцессы оказывается между слегка разведенных бедер, Марселин тяжело переводит дыхание. Это длится несколько минут - и бесконечно; Принцесса изредка подносит ладонь к лицу и мягким язычком собирает с пальцев тягучие, вязкие капли. Мурлычет что-то невнятно, пока ласкает себя, холеная и нежная, как пойманная птица, сахарный голубок на свадебном торте; вытаскивает что-то из-под пышно взбитой, как сливки, подушки - леденец в пестрой обертке? - и прихватывает губами его кончик. Словно знает, что за ней наблюдают. В спальне становится жарко, и сумрак, напоенный сладостью, липнет к коже. Принцесса благоухает, словно распустившийся цветок. Марселин, прижимаясь лопатками к кладке стены, тянущей холодом, чувствует, как на губах горячей пульсацией бьется все невысказанное. “Ты свела меня с ума”, хочет признаться она, “ты лишила меня покоя, и я хочу досуха выпить тебя, я хочу вонзить клыки в твое горло и попробовать на вкус твою кровь, ты нужна мне, как самый яркий оттенок алого, и я не отдам тебя никому, потому что ты выцветешь только у меня на губах, не растеряв ни капли своего тепла”. “С днем рождения, Принцесса”, почти говорит Марселин. “У меня есть для тебя еще один подарок”. Она легко перемещается по спальне, и, зависнув над постелью, парит над Принцессой, ждет, пока та ее заметит; когда Боннибел открывает глаза - ее веки кажутся тяжелыми, словно она засыпает, - Марселин шепчет: - Хорошие девочки не прячут конфеты под подушкой. У Принцессы горячие губы, мягкие, как зефир, и гладкость ее бедер ложится шелком под пальцы Марселин. - Что же ты, моя хорошая, - она отзывается шелестом, дрожит и плавно вскидывает бедра, поддаваясь, уступая, тая. - Сколько можно было… “Сколько можно было играть в прятки?” “Сколько можно было заставлять меня ждать?” Марселин перехватывает ее ладонь, крепче сжимает леденец, чувствуя, как податливо он проскальзывает внутрь; ловит губы Боннибел в поцелуе - и пьет с них лихорадочное дыхание. И цветочный запах окутывает ее, ласкает, покачивая на своих теплых розовых волнах; ради этого стоило ждать, думает Марселин, обнимая Принцессу, ради этого стоило ждать целую вечность. У них еще есть время до рассвета, чтобы искупить все часы, проведенные врозь. Но эта ночь будет длиться столько, сколько захочет Марселин. Ведь можно иногда себе это позволить, правда?