frater

Рейстлин морщится, давит рвущийся кашель, что горло на клочья рвет, и в мантии кутается стремительно. ему вовсе не холодно – тело жаром пылает, словно сгорит на месте. жарко становится неимоверно, он по шее тонкой пальцами желтоватыми ведет. то ли иктерус, то ли цинга – хрипит невпопад и давится, давится, давится. захлебывется собственным временем, руку в тонкой перчатке на губах держа. зрачки песочные сужаются, дышится все тяжелее, но он молчит. ему незачем что-либо говорить. у Карамона в глазах – шелест кроны деревьев взволнованный; он бы взорвался, сорвался прямо сейчас. но только губы жмет плотнее, чтоб брата не позвать, чтобы не позволить себе такое уставшее « Рейстлин...Рейст! » и молчит. лишь смотрит с явным подтекстом, и требуется совсем небольшая охапка секунд, чтоб Маджере сдвинулся прочь от лагеря, скорее к лесу. там недалеко ручей – горло карово сушит нещадно, но он не знает, вина ли это надвигающейся усталости или рейстлиново влияние. — брат..брат, как ты? что я могу сделать? — помолчи. губы Рейста кривятся в гримасе боли и отвращения, но не к брату, к себе самому. от себя тошнит желчью, она в горле стоит и кадык разъедает стремительно, хочется уши закрыть и не слышать себя же. кроме хвалебных возгласов о себе же; только бы не думать, что его родной брат такого отношения не заслужил. ему бы судорожно уголки рта приподнять, хотя бы так братскую вину облегчить. сделать хоть что-то, чтобы он не винил себя больше, чем ненавидит Рейстлин. Рейстлин приваливается к дереву, кутается плотнее в красное полотно, что кляксово-синячное тело закрывает. сползает неспешно наземь и едва ли не путается. но Карамон рядом, он в висок седой тычется без капли отвращения. он сквозит благоговейной любовью к ближнему, такой простодушной, что Рейстлину впору закричать: оставь меня, не трожь, не смей, хватит, не надо! но он слишком устал. он ловит чужое дыхание и губы чужие – спустя пару секунд, не слишком запоздало, но достаточно, чтобы дать Кара убедиться, действительно ли он этого хочет. они не целуются; вовсе нет. просто прикосновение пылающих губ к влажным, ещё полным жизни и лёгкой прохлады воды. у Карамона блестят глаза: он смотрит любяще, как можно смотреть не на любовника, не на возлюбленного, так смотрят только на родных. он смотрит глазами, полными щенячьей преданности и любви, он верный воин, он сделает все, лишь бы Рейстлин верил в него дальше. только если бы он знал, что Рейстлин Маджере готов снести к чертям каждое созвездие, которое не видно на чернеющем небе ради него. но это необязательно, Рейстлин, несмотря на все свои язвы и желтеющие зубы от ненависти, остается рядом. хватается за плечо посреди боя, бросает в глаза песок с забвением и утомленно приваливается ближе. он Карамону доверяет больше, чем себе самому. он губы сминает неторопливо, остраняясь, чтобы кашель скорее унять. ненависть снова по венам чернилами с книг просачивается. — Рейстлин, хочешь, я принесу воды? — сиди, брат, хватит с тебя. и кривит губы в усмешке – слишком сухие и тонкие. из Рейстлина Маджере вышел бы идеальный аристократ, не желающий видеть никого, кроме собственных слуг. но его брат никогда бы не оказался в прислуге. он был бы заслуженным воином, восхитительным воякой, который жизнь бы за брата – не господина, нет, только семейные узы – отдал. и в глубине прогнившей души Рейстлин ему благодарен. ему бы покивать спокойно, просто рядом оставаясь молчаливой поддержкой, чтобы брата изнутри вся мерзость и разжижала. сделать бы хоть что-то, чтобы он ненавидел себя меньше, чем винит себя Карамон. Карамон обнимает его за худое плечо. Рейстлин высох, иссох, наконец, и теперь едва держится на ногах. Карамона сжирает изнутри пульсация сердца за то, что он – здоров и цел, а его умный брат – подыхает на каждом шагу. ему невыносимо смотреть на него, ему невыносимо чувствовать ответственность за жизнь двоих. Карамону бы взывть раненым волком, но он только улыбается и качает головой в шлеме. они не целуются; вовсе нет. Рейстлин только языком влажным меж губ ведет чужих да руку запускает в каштановые чуть вьющиеся волосы. он чувствует живую плоть, пускай и не видит в упор. Рейстлину подано лишь смерть и разложение и при каждом взгляде на близнеца ему хочется шипеть. хочется кричать нечеловеческим голосом, не допустить чужой смерти. но над временем он не властен. Лунитари вздыхала, заглядывая в желтое лицо с отблеском золота. отблески смеха касаются рейстовых ушей. только Карамон никогда не смеялся над ним. Карамон любит его до потери пульса, до окончания временных лет. и Рейстлин бы тем же ответил, но он может только прижаться к крепкому плечу в одеяниях рыцарских и молча жмуриться, только бы не наблюдать за смертью всего живого. он сжимает чужую ладонь и на грани слышимости произносит: — я с тобой до конца. Карамон сжимает пальцами узкую ладонь. подносит ее к губам: — я никогда не оставлю тебя. а утром придется продолжать путь. но сейчас воздух чист, как речная вода. Рейстлин может вздохнуть – Карамон слизать этот вздох. и не думать о будущем становится легче.