дай ему кость

Намджуну было плохо. Хосок зарылся пальцами в темную шкуру. Его пес тяжело дышал, голова его лежала на хосоковых коленях. Он был тяжелым, Хосок осторожно держал его, и тонкие ладони гладили грубую шерсть. Намджун появился в их доме десять лет назад. Хосок ходил в класс муравьишек и чувствовал себя точно так же — муравьишкой. Скрипнул пол в коридоре, в дом зашла тетя с собакой. Хосок делал математику на кухне, когда услышал возню. Он выглянул из-за стола, и вдруг в горле у него пересохло. Пес был огромным, и Хосок боялся его. Он был добрым, когда рядом была тетя Хосока; и он был злым, когда Хосок оставался дома один. Детский страх поселился в нем, словно случайно занесенный в этот дом ветром, но он каждый день прорастал корнями в желудке, и тело тяжело от его количества. Намджун был большим псом с черной шерстью. Его клыки размером были с пальцы Хосока, и он охотился на птиц и кошек. Хосок и тетя жили вдвоем в одноэтажном доме в одном из тех районов, в которых земля стоит дешево, а воздух сухой из-за фабрики по-соседству. Тетя Хосока была доброй, но уставшей женщиной, поэтому муравьишка-Хосок был предоставлен самому себе. Она нашла Намджуна на улице, и Хосок не помнит его щенком. Намджун охранял их дом и всегда был на стороне тети, даже тогда, когда это было бессмысленно; даже тогда, когда в руках у Хосока был корм. Это был первый раз, когда он попытался подружиться с Намджуном: он предложил ему одну из этих засушенных колбасок для собак, и Намджун едва не откусил ему руку. С тех пор Хосок обходил пса стороной. Когда они встречались в узком коридоре, он разворачивал обратно. Пес рычал на него и Хосок боялся, что он попытается укусить его еще раз. На следующий день, как он впервые наябедничал тете о Намджуне, он принес Хосоку убитую кошку. Хосок заперся в комнате и плакал, пока тетя не пришла с работы, и с тех пор он не ябедничал. Однажды Намджун загнал Хосока на шкаф. Тетя Хосока уехала на два дня к своей маме в Сокчо. Она не взяла с собой Хосока, потому что тому нельзя было прогуливать школу — так она сказала. Она оставила кимчи в холодильнике и дала ему десять тысяч вон, чтобы Хосок купил себе жареную курочку. Ему уже было двенадцать, и он вернулся домой со школы с пакетом из забегаловки, уставший и голодный, когда увидел в дверях спальни Намджуна. Он рычал, и слюна капала с его морды на пол, а влажные клыки сверкали в закатном свете. Он преградил Хосоку путь в его комнату. Хосок увидел, как перекатываются под блестящей шкурой стальные мышцы, подбираясь и готовясь к прыжку. Он бросился в гостиную. Залез на высокий шкаф до того, как челюсти успели впиться в его голую лодыжку. Он свернулся в клубочек на боку и плакал, пока внизу его пас Намджун. Тетя должна была вернуться только следующим вечером, Хосок был очень голоден после школы и футбола и очень напуган. В какой-то момент он захотел в туалет, а тело болело от жесткой поверхности шкафа, и он уговаривал Намджуна, задабривал его курицей, просил, пытался слезть со шкафа, умолял оставить его в покое, но на все попытки спуститься в горле пса рождалось тяжелое, гортанное рычание. Он лег рядом со шкафом и слушал, как Хосок плачет. Хосок знал, что Намджун хотел его убить. Он почувствовал, как по штанам расползается неприятное тепло, и его затрясло с новой силой, истерика накрыла, забило соплями дыхание и болела голова. Он проснулся глубокой ночью. Внизу уже никого не было. Хосок тихо слез, и шмыгая носом добежал до кухни, в которой закрылся. Он вымыл лицо водой и достал нож. Хосок подошел к столу, на котором стоял пакет с остывшей курицей, и чувство обиды рвало его горло. Он положил нож, которым он не смог бы ничего сделать, рядом. Достал курицу из пакета, съел пару кусков прямо там, после чего его потянуло в комнату. Во всем доме не горел свет. Хосок шел очень тихо, боясь, что Намджун — где бы он ни находился — может его услышать. Штаны стали холодными и плохо пахли, и Хосок просто хотел, чтобы все это закончилось. На пороге спальни он остановился. Дверь была открыта, и он увидел, как в его комнате кто-то стоит. Хосок закрыл себе рот рукой, боясь издать звук и пожалел о том, что оставил нож на кухне. Ужас облизал его спину и слезы покатились из глаз. Он не знал, что делать и ему было настолько страшно, что он вернулся в гостиную и забрался обратно на шкаф. После того случая Намджун его не трогал. Хосок рос и учился избегать появления дома. В четырнадцать лет он поехал на футбольный чемпионат в Кванджу, и три дня вдали от дома были самыми счастливыми в его жизни. Случившееся два года назад уже давно казалось ему сном, и он об этом не вспоминал. Вернувшись обратно, он так сильно не хотел появляться дома, что отпросился на еще две ночевки у его товарища по команде. Хосок никогда не отсутствовал дома так долго, и, когда спустя пять дней он вернулся, его тетя сказала ему, что Намджун скучал по Хосоку и спал на его кровати. Его не обрадовала эта новость, и той же ночью Хосок проснулся от кошмара. Он едва не закричал, когда в темноте увидел Намджуна, который сидел совсем рядом и смотрел на него. Хосок пытался прогнать пса, но белые клыки в темноте было очень хорошо видно, и он сдался. Усталость взяла свое, он укрылся одеялом с головой, как будто так Намджун не мог его достать. С тех пор Хосок стал плотно закрывать дверь в спальню, но иной раз, просыпаясь, заставал Намджуна на том же месте. В шестнадцать страх Хосока перерос в неконтролируемую злость. Он часто думал о том, как хотел бы его убить. И все еще плакал, когда тот приносил ему распотрошенных кошек, но уже тише, быстрее, так, чтобы Намджун не услышал. Он отыскал в школе какого-то фрика, который помог установить установить даркнет на его ноут девятого года, и целый вечер смотрел те видео, на которых потрошили собак. Он думал о том, что в Корее наверняка дохрена черных рынков, куда можно сплавить Намджуна и поиметь с этого денег, думал о том, что все эти сплетни про азиатские извращения не могли словно грибы расти на пустом месте. Хосок смотрел видео с закрытой дверью без звука, потому что боялся, что Намджун услышит, даже если он будет наушниках, и поэтому он додумывал, как они скулят от боли. Потом он закрыл вкладку, выключил ноутбук и пошел в душ. Яркие картинки стояли перед глазами, сердце стучало так, что болели ребра. Хосок посмотрел на себя в зеркало и увидел, что у него покраснели щеки и расширились зрачки. Он внезапно почувствовал себя всемогущим, осознал, что человеку не вправе бояться животного, что он сильнее, хитрее, и что он действительно может прямо сейчас убить Намджуна. Жизнь в вечном страхе, каждый день дергаться от любого шороха, разворачивать обратно при виде шкуры, что выедала глаза молью — все эти шесть лет настолько измотали его психику, что теперь Хосок был готов на все. Он был опьянен и едва стоял на ногах. Он знал, что Намджун не обыкновенная собака (он давным-давно придумал это сам себе), но теперь думал о том, как будет его разделывать, как выпотрошит из него все органы и как они будут вонять псиной. Хосок чувствовал в своих руках силу, и это понравилось ему настолько, что он не долго думая обхватил рукой член. Он впервые за шесть лет был рад, и мозг, которому так не хватало серотонина, сводил Хосока с ума. Он глухо выдохнул и закинул голову, надавив большим пальцем на головку. Он был победителем, и теплая вода ласково стекала по узким плечам. В голове снова всплыли картинки. Спустя пять минут они уже не показались Хосоку такими приятными. Еще через несколько секунд он зажмурился, опустил голову под душ и выкрутил кран до кипятка. Его молодую кожу обожгло, плечи и голову щипало, но Хосок продолжал стоять, из последних сил сдерживая рыдания. В глотке пророкотал и вырвался жалкий вой. О чем он только думал, когда смотрел все это; он никогда никого не убьет, он не может, он просто хочет, чтобы Намджун оставил его в покое. Хосоку было мерзко от самого себя. Он зажал рот ладонью крепко-крепко, чтобы никто не услышал его истерику. Он съехал по стенке вниз и, не выдержав, выкрутил кран обратно, потому что ему уже было так больно, что на секунду он захотел разбить голову о кафель и умереть. Хосок хотел прожить долгую счастливую жизнь, хотел купить квартиру, большую и красивую, хотел жениться и воспитать ребенка. Это было банально, но мысль о счастливом будущем удерживала его в сознании, не позволяя со всем покончить. Хосок вернулся в комнату спустя полтора часа, и весь красный — только теперь не от радости — и разбитый уснул, укрывшись с головой. На следующий день за завтраком они с Намджуном разыграли сцену. Это был очередной раз, когда они оба делали вид, и сердце Хосока трепетало. Именно из-за этого его тетя была уверена, что все детские рассказы Хосока про страшного пса — это выдумки. Они завтракали за традиционным низким столом, поэтому Намджун мог подобраться близко. Он сел рядом с Хосоком, и тетя пошутила про то, что Намджун опять клянчит ласку. Хосок уклончиво отложил палочки и задержал дыхание. Он поднял руку, прежде чем аккуратно коснуться чужой головы. Он гладил Намджуна, пока они смотрели друг другу в глаза, и внутри Хосока все дрожало натянутой струной. Это была игра на публику, и Хосок был уверен, что Намджун тоже это понимал. Редкие моменты нежности заставляли его ненавидеть собаку еще сильнее за всю ту жестокость, которую Хосок не заслужил. Когда на его двадцатую весну тети не стало, Хосок выгнал Намджуна на улицу. Он разбирался с похоронами, разбирался с долгами за дом, разбирался со своим третьесортным колледжем, который оказался единственным учебным заведением, на которое хватило денег. И осознание, что теперь можно больше не бояться ходить в собственном доме, на фоне смерти тети висело неправильным облегчением. Но Хосок продолжал видеть Намджуна каждый день. Иногда его молчаливая тень мелькала в окне. Иногда он видел черную шерсть в конце улицы. Иногда Намджун сидел на пороге его дома, и Хосок прогонял его, как мог. Он выл под окнами ночи напролет, и Хосок мечтал его застрелить. Он был удивлен, почему никто из соседей еще не поджег его дом вместе с псом — в округе знали, что у него собака. Хосок не мог уснуть, приближалась весна и в доме было жарко. Беруши не помогали. Тогда он поймал Намджуна, чтобы сдать его в приют. Он не знал, почему собака повелась на большой и сочный кусок мяса. Не знал, почему передумал, как только увидел белый фургон. Он заперся в ванной, потому что Намджун снова стал жить в его доме. Но тети уже не было. За завтраком Намджун зачем-то сел рядом. Хосок не смотрел на него, сидел прямо и не спеша ел рис. Им было больше не для кого устраивать этот цирк, и присутствие Намджуна его раздражало. Он замер, когда собака положила голову на его колени. Где-то глубоко внутри Хосока родилось рычание, и он опустил взгляд вниз, готовый оттащить пса за его нежное ухо. Намджун тяжело дышал. Хосок замешкался. Он боднул Намджуна в плечо и тот захрипел. — Только не говори, что ты беременный, — хмыкнул Хосок, окатив пса равнодушным взглядом. Он толкнул его еще раз, и Намджун уткнулся носом в ямку между хосоковых бедер. Хосок небрежно стащил его с себя и налил воду в миску. Он не верил, что тратит свои минуты драгоценного времени на прислуживание этой твари. Ему сегодня в колледж, потом на работу, он вернется домой в блядские двенадцать ночи, он все ненавидит. Намджун приподнялся, немного полакал воду и снова упал на ковер. Он дышал со свистом, словно рваная шина, и Хосоку почему-то стало не по себе. Он залез в интернет, чтобы узнать, как измерить собакам температуру. У Намджуна был жар. Хосок перетащил его на плед, поставил рядом миску воды и ушел. Он был уверен, что пес отравился и не собирался ничего с этим делать. Его наверняка вырвет на чертов плед и Хосок его выбросит. Намджун в последнее время выглядел неважно, но Хосок списывал все на то, что тот просто не жил дома. В конце-концов он пробыл на улице полтора месяца. Но когда Хосок вернулся домой, он увидел, что Намджун выглядит плохо. Длинные тени разрезали его торчащие ребра под шкурой. Рваная шина стала свистеть еще громче. Намджун болел. Хосок перетащил его на свою кровать. Он дал ему мяса, но Намджун ничего не съел. Тогда Хосок залил в его пасть воды. Нос пса был сухим и горячим. Он шумно дышал, скулил, дергал лапами, но когда Хосок смотрел в его глаза, в них не было ничего, кроме ледяного спокойствия. Будто бы внутри Намджуна сидело что-то, что терпело всю эту боль ради какой-то собственной цели. Вместо того, чтобы испугаться, Хосок взял его на свои колени. Он держал его, и узкие ладони всю ночь гладили грубую шерсть. На следующий день он пошел к соседям просить лекарства. Он знал, что через дом от них живет парень со шпицем. У него не было денег на лекарства из аптеки, и Хосок надеялся, что сможет отбить у парня пару препаратов за символическую цену и мешок риса. Ему повезло, и спустя много беспросветных недель это был словно поцелуй солнца. Парень отдал лекарства за даром, сказав, что его собака тоже болела и он все понимает. За всю свою жизнь Хосок редко сталкивался с человеческой добротой; пожалуй, он может смутно вспомнить только своего товарища по команде. Его тетя не была доброй. Она была уставшей, терпеливой и иногда уступала его слабостям, покупая шоколад или разрешая прогулять школу, но эти жесты шли не от доброты. Приятное чувство спокойствия накрыло Хосока, словно его одеяло, и они с соседом внезапно разговорились. Ему предложили кофе, и они долго говорили о собаках. Хосок слушал, как шпиц участвовал в каком-то конкурсе, и в какой-то момент он даже немного устал, но новое чувство грело желудок, и он понимал, что впервые за много долгих лет возвращается домой со спокойной душой. Он нехотя рассказал про Намджуна, когда игнорировать бесконечные вопросы соседа уже не получалось; рассказал, как два месяца назад тот «сбежал» и ночами выл под окнами на весь район. Но сосед ему ответил, что никакого лая не слышал. Это было невозможно, потому что иногда, летом, когда было так жарко, что он открывал настежь входную дверь, Хосок слышал, как у соседа со шпицем работает телевизор. Намджун выл так громко, что не помогали даже беруши. Хосок слышал этот вой в себе, был пронизан им. Словно хирургической нитью игла прокалывала его через все тело, и не было шанса спастись. Стемнело, когда он вернулся домой. Лекарства для собаки бились друг о друга в пакете. Тишиной встретил его коридор, и от этого пробило ужасом. Хосок не услышал свиста шины или шелеста чужого хвоста. Он понял, что Намджун умер. Он вздохнул, улыбнулся и прижался лбом к двери. Слезы стягивали горло. Хосоку было тошно от чувства облегчения, охватившего его тело, но он ничего не мог с собой поделать. Намджун прожил долгую жизнь, пожалуй, слишком для собаки, потому что Хосок никогда не видел его щенком. Но их история наконец-то закончилась. Он вспомнил последние дни и с обидой подумал, что у них могло быть все хорошо. Не он первый показал зубы, не он первый начал неоправданно ненавидеть. Хосок всегда мечтал о собаке, чтобы делать все эти глупые вещи, которые делают обыкновенные хозяева. Если бы Намджун не был таким страшным, они бы тоже участвовали в конкурсах. Они бы ходили гулять, они бы спали вместе и были друзьями. Но почему-то вместо этого Хосока хотели разорвать на куски. Он правда старался. Но десять лет — это так много. Он оторвался от двери и не раздеваясь прошел в спальню. Он ожидал увидеть тело Намджуна на кровати, но на ней было пусто. Живот скрутило плохое предчувствие. Хосок ненавидел себя за поспешные выводы, за облегчение от смерти живого существа. Но он ничего не мог поделать с надеждой найти бездыханное тело собаки. Животные всегда прячутся, когда умирают, подумал он. Взгляд переметнулся на шкаф, и Хосок увидел одежду, которая была свалена на полу. Он замер. Он всегда оставлял за собой порядок. Дверь за спиной скрипнула и закрылась. Хосок вдруг вспомнил тот ужас, когда давным-давно Намджун загнал его на шкаф. Он обернулся, и стало нечем дышать. Намджун был высоким. Он был выше Хосока, хотя тому уже давно было не десять. Он стоял, облокотившись спиной о дверь. Черный свитер, который висел на Хосоке мешком, натянулся у него в плечах. То, как на него смотрели холодные глаза, одним ударом разбило все, что Хосок так старательно строил все эти годы. Хосоку по-глупому хотелось сказать, что это не честно. Да, Хосок не был добр, но он и не был ужасен. Он защищался. Когда Намджун оттолкнулся от двери, пакет с лекарствами выскользнул из его рук. Чужой медленный шаг вбивался в Хосока гвоздями. Намджун остановился перед ним и громко втянул воздух. Хосок задрожал. Он чувствовал, что не может стоять прямо. Он не верил в то, что видит, и поэтому протянул руку. Скула Намджуна была гладкой в сравнении с его шерстью. Он вдруг почувствовал себя как в их первую встречу, когда Хосок протянул ему сушеную колбасу. Намджун не рычал, не лаял, но был быстр — и он почти, почти откусил ему руку. Слезы горячей солью стекали по щекам Хосока, когда Намджун накрыл его узкую ладонь своей. Он прижал чужую руку к себе сильнее, уткнулся носом в ладонь, а пальцы сжимали кисть крепко в том месте, где у Хосока был пульс. Кожу обожгло чужим дыханием, и у него подкосились колени. Хосок вспомнил, как он умолял Намджуна позволить ему спуститься. Как кричал и плакал, но ему было все равно на чужие страдания. Он подумал об этом, когда Намджун одним движением закатал его рукав. Вторая ладонь легла ближе к локтю, и Намджун провел губами по белой кисти. Он вобрал ее губами, будто хотел оставить засос, но вместо этого вдруг впился в кисть зубами. Боль доходила до Хосока горячими волнами. У него сбилось дыхание, и он потянул на себя руку, как тогда в детстве не понимая, что ему делать. Но потом боль перестала быть просто заметной, она стала сильной, невыносимой, его кисть была зажата между чужими челюстями, и Хосок закричал. Он вопил от боли и ужаса, когда Намджун зубами прокусил ему кожу и потекла кровь. Хосок несколько раз ударил Намджуна по голове, но это было бесполезно. Он хотел, чтобы его погладили по голове, чтобы его любили, он мечтал о друге. Он просто хотел, чтобы Намджун оставил его в покое. В помутнении ему казалось, что Намджун гладит его лицо, но одновременно с этим Хосок еще явно чувствовал зубы в своей кости. Хосок задыхался, пока его гладили чужие руки. В носу защипало, словно от порошка, жгучая, ядовитая боль расползалась по телу и держала крепко, так, как держали его руки Намджуна. Хосок умолял его отпустить. Потом потерял сознание. Он очнулся, когда ему дали нашатырный спирт. Перед глазами всплыло лицо фельдшера. Все вокруг подбросило, когда машина скорой помощи затормозила на красном. Бинт на его руке был сырой от крови. Намджун сидел рядом, и Хосок увидел, что он заполняет за него документы. У него был кривой почерк, потому что он не писал уже десять лет, но в остальном он справлялся отлично. Хосок хотел сказать фельдшеру, что Намджун сделал это с ним, что он в опасности и его хотят убить, но он не мог открыть рот. Его скулы болели от того, как сильно он сжимал челюсти, и, как бы он ни старался, он не мог произнести ни слова. Его привезли в отделение по травмам кисти. Его оформили без очередей, потому что боялись, что задета артерия. Рентген показал, что Хосоку повезло чудом. В кабинет врача его не пустили с сопровождающим, и он знал, что Намджун ждет в коридоре снаружи. На секунду Хосоку показалось, что он слышит лай. Хосок все еще не мог говорить, но врач итак видел, что с ним произошло. Он сказал медсестре, что Хосока укусила собака.