Мистер Смерть, 3246-ой и дорогой клиент.

Три тысячи двести сорок шестой с самого утра (разумеется исключительно по местным понятиям, ведь в мире, где он живёт смены суток не происходит) парил около подоконника и наблюдал за смертными, что ходили мимо лечебницы, что вопреки его личным, почерпнутым ещё во времена священной инквизиции понятиям, должна была располагаться исключительно около монастыря. Но храмов и золотых башенок не было видно и в помине, что невероятно сильно его печалило. Он оторвал взгляд от покачивающегося на ветру дерева и посмотрел на смертного, что должен был сегодня умереть. Тому, судя по его ауре оставалось минут двадцать, не больше. Три тысячи двести сорок шестой довольно хмыкнул, а потом резко нахмурился, когда в палату вошёл… вошло… вош… он недовольно издал звук смутно напоминающий цоканье языком. Его дорогой Хозяин называл не-живых-не-мёртвых – «существо», что означало, что оно вошло, но… вопреки понятиям о существах, что были заботливо вложены тёплой, ласковой рукой Хозяина в его разум, существо явно имело все признаки мужчины. Оно пахло как мужчина, двигалось как мужчина, выглядело как мужчина и, Три тысячи двести сорок шестой был уверен, даже думало, как мужчина. Значит, логично было бы предположить, что он им и являлся, но… оно было живым мертвецом… Три тысячи двести сорок шестой прикрыл то, что служило ему глазами, и отлетел подальше, чтобы ненароком не заметили. Существо мужского пола сделало пару шагов к его сегодняшнему смертному и застыло, нахмурило тонкие светлые брови, а затем под слегка любопытным, слегка скучающим взглядом Три тысячи двести сорок шестого принялось осматривать пациента. Лекарь-умертвие – идеально по своему звучанию, вынес вердикт работник Смерти. Лекарь – он. Умертвие – оно. Что может быть лучше, когда так тяжело определиться? Больной приподнял веки, чувствуя чужие холодные касания и Три тысячи двести сорок шестой подлетел ближе, заглядывая в чужое лицо. Его смертный удивлённо уставился на него, тяжело задышал и сборщик душ довольно улыбнулся, ведь рабочий день, очевидно, подходил к концу. Лекарь-умертвие же, заметив, что пациент вот-вот отойдёт в мир иной переполошился, вызвал смертных в белых халатах и принялся за свою работу. Три тысячи двести сорок шестой прекрасно понимал, что целители, таким как он не враги, но всё же, в дни, когда они заставляли его перерабатывать, он злился. Он подлетел ближе и недовольно ухватив душу смертного, потащил её из содрогающегося тела и, выдернув окончательно, растворился в воздухе, отправляя ту в чертоги дорогого Хозяина. Три тысячи двести сорок шестой, по натуре своей был спокойным и рассудительным, по крайней мере, он так думал, но вот если бы нашёлся кто-нибудь, кто спросил бы скажем, к примеру, Семнадцатую, то несомненно получил бы ответ, что Три тысячи двести сорок шестой редкостный засранец, что втёрся в любимчики к их дорогому Хозяину. А скажем Девяносто тысяч третий сказал бы, что он подхалим и выпендрёжник, Триста девятая обозвала бы его нытиком и мямлей, а Тысячная бы вынесла вердикт «занудный рохля». Как нетрудно догадаться, Три тысячи двести сорок шестой со всеми вёл себя по разному, но никто бы не стал отрицать факта, что дорогой Хозяин питал к нему особую слабость… И откровенно говоря, сам Три тысячи двести сорок шестой об этом прекрасно знал и крайне сильно боялся совершать какие-либо ошибки в своей работе… Но вот сегодня, в этот самый момент, расположившись на подоконнике в школе, жаль что не при церкви, как он привык, а за кромкой леса, он понимал, что не видать ему больше нежной улыбки и спокойного, но при этом переполненного ласки, взгляда. Потому как за эту неделю он встречал «существо» не впервые и если в прошлый раз всё прошло гладко, то сегодня всё шло наперекосяк с самого начала… Три тысячи двести сорок шестой прибыл на место предстоящей катастрофы за пятнадцать минут до начала, оглядел присутствующих, сверился со своим списком, отметил, кого нет, и принялся ждать их появления. Существо, что должно было учинить массовые беспорядки, прибыло на место действия через семь минут, а последние недостающие жертвы ещё через восемь. Пока ещё любимый работник Смерти довольно хмыкнул и приготовился к массовому забору душ и вот в тот момент, когда девчонка, из-за которой и должно было начаться представление, шагнула в поток воздуха от вентилятора… Три тысячи двести сорок шестой недоумённо моргнул и злобно зыркнул на остервенело схватившееся за парту существо. Прошло уже больше десяти минут от момента, когда все присутствующие должны были скоропостижно скончаться кто от кровопотери, а кто от банально сломанной шеи, но … все были живы и это удручало. Три тысячи двести сорок шестой недовольно подметил мысли вампира, нервозность девчонки и подлетев к их парте принялся размахивать тем, что заменяло ему руки, гоняя воздух. - Да сколько можно! Просто сожри их всех!- вопил он во весь голос, при этом сознательно не позволяя никому себя слышать, потому как это просто выходило за рамки поведения лучшего работника тысячелетия. Вампир проявлял просто чудеса самоконтроля. Три тысячи двести сорок шестой – нет. Он психовал, неслышно ругался и подавлял желание самолично учинить в помещении хаос. К моменту, как прозвенел звонок с урока, он успел и настрадаться от тупости ситуации в которой находился и от несгибаемой воли вампира, что только и думал о лекаре-умертвии, том самом из-за которого в прошлый раз чуть не выжил его клиент. Любимый помощник Смерти недовольно издал звук смутно напоминающий цыканье и полетел следом за спешно удаляющимся существом, ругая того на чём только свет стоит. Радовало, что мальчишка хотя бы продолжал размышлять об убийстве, но и это скоро закончилось и Три тысячи двести сорок шестой окончательно расстроился и впал в уныние. Он открыл свой блокнот взглянул на единственное имя, что в нём сейчас было и тяжело вздохнул. Пока она не умрёт – его законный отдых не начнётся. Девчонка была скучной… Три тысячи двести сорок шестой, сказал бы даже «унылой до смерти», но в связи с тем, кем именно он был и где работал, он подобные выражения приберегал для особенно важных случаев (случай подобный произошёл за всё его долгое существование всего раз и был из ряда вон выходящим), ведь упоминать Его имя в суе он не любил, да казалось, что любое упоминание порочит столь великое существо. Поэтому и только поэтому Три тысячи двести сорок шестой никогда не смел говорить что-то подобное. Но если бы его мировоззрение было немного другим, он несомненно бы сказал именно то, что говорить не смел… Изабелла думала о неземной любви, о школе, о новых знакомых и о Каллене, что так невообразимо обидел её сегодня. Три тысячи двести сорок шестой сходил с ума от нахождения рядом с ней. Делать было абсолютно нечего, её имя всё ещё было выведено аккуратным почерком дорогого Хозяина в книге и исчезать явно не собиралось. Он парил около её кровати, пролистывая «Немного о магии поднебесной» и раздумывал о том, чтобы попросить перевести его в отдел регулирования смертей в Азии. Его вотчиной уже более трёхсот лет был Форкс, но видимо на вампиров обычно натыкались другие работники, но что-то последнее время ему не везёт, и если подобное будет повторяться, то… лучше перевестись. Три тысячи двести сорок шестой скосил на неё то, что заменяло ему глаза и лениво подлетел ближе, растворяя более ненужную книгу в воздухе. Волосы были повсюду. Лезли в её рот, разметались по подушке, закрывали часть лица, Помощник смерти коснулся щупальцем её щеки и убрал мягкие пряди, вгляделся в ничем не примечательное лицо и задумчиво отплыл обратно в сторону. Скучно. Как же ему скучно. Мысли витали по кругу от нытья самому себе, до мысленного нытья дорогому Хозяину и обратно. Он висел в воздухе, иногда снова возвращался к её постели, трогал щупальцем волосы, отлетал обратно, снова думал о скуке и своём невезении и так по кругу на протяжении всей ночи. К пяти утра Три тысячи двести сорок шестой настолько заебался, что подлетел к зеркалу и проявив себя принялся разглядывать, меняя форму тела, делая себя похожим то на лежащую на кровати смертную, то на её потенциального убийцу, то на дорогого Хозяина, но в его образе он не смел надолго задерживаться и в итоге попеременно представал то в образе скучной до невозможности Изабеллы Свон, то в бледно-диком, каким он его запомнил, Каллена. Он разглядывал себя… но всё же по большей части их, пытаясь понять как так вышло, что люди не замечают сущности этих… этих… Три тысячи двести сорок шестой скривился, не желая произносить название их вида даже мысленно, ведь дорогой Хозяин так не делал, но всё же… всё же он решил смириться с очевидным названием, ведь оно в отличие от слова «существо» несло в себе более явный смысл, а это, лично для него, было немало важным фактором. … этих вампиров. Как, по его мнению, всё было очевиднее некуда. Неестественного цвета глаза, мертвенно бледная, вечно ледяная кожа, то как они двигаются, то как они пахнут, то как они мыслят… Три тысячи двести сорок шестой этого не понимал, забывая другую очевидность – люди всего лишь люди и не могут слышать мыслей и видеть столь прозаичную для него истину. Он растворился тёмным туманом, вновь лишаясь материального тела, переходя в пограничную зону, из которой следил за своими «подопечными», вновь подлетая к начавшей просыпаться девчонке. Она прокряхтела, потёрла кулаками веки, зевнула широко раскрыв рот и, наконец, открыла глаза, уставившись в потолок. Три тысячи двести сорок шестой немного покривлялся, подражая её действиям, и дождавшись, когда она поднимется с кровати и уже пойдёт хоть что-то делать, полетел следом. Они спустились на первый этаж. Белла завтракала, Три тысячи двести сорок шестой лениво парил рядом, раздумывая, какова вероятность, что она сейчас подавится и отойдёт в мир иной, прямиком в его руки. Вероятность судя по блокноту была довольно высока, но к его немалому огорчению за весь завтрак так ничего и не произошло, зато когда она поднималась по лестнице… То что заменяло Три тысячи двести сорок шестому сердце, едва не начало выпрыгивать от радости, когда она подвернула ногу и кубарем свалилась вниз. Он подлетел ближе и уставился на неё, но с ней опять всё было в порядке. Он недовольно дёрнул щупальцем, понаблюдал, как она с трудом поднялась, и даже испытал эмоцию, смутно похожую на жалость, настолько она выглядела несчастной. Он наблюдал как она переодевается, как собирает сумку, как расчёсывает волосы. Впервые за свою долгую жизнь он имел столь длительный контакт со смертной. До сего случая, единственным, за кем он наблюдал был его дорогой Хозяин, но Господин Смерть не был Живым. Его сердце хоть и билось очень-очень медленно не способно было остановиться, он не старел, не ел и вёл явно «не человеческий» образ жизни. Он думал не как они, пах не как они, вёл себя не как они, хоть иногда и принимал облик чем-то напоминающий чисто человеческий. Но за все годы сбора душ он ни разу не видел настолько зелёных выразительных глаз как были у его дорогого Хозяина, хоть в человеческом виде, хоть в каком-либо другом. Три тысячи двести сорок шестой прервал свой поток мыслей, когда Белла вышла из комнаты и направилась в сторону лестницы, и полетел следом за ней, наблюдая, как её волосы шевелятся при ходьбе. Она села в машину и он сразу же просочился сквозь металл, устраиваясь на соседнем сиденье, внимательно следя за её действиями. Было любопытно, скука, наконец, начала постепенно развеиваться. Он наблюдал, как она ведёт, старательно запоминая последовательность действий иногда отвлекаясь на её лицо, всматриваясь в эмоции, что на нём мелькают, вслушиваясь в вялотекущий поток мыслей, что всё продолжал крутиться около школьных забот, неявных обид на родную мать, и беспокойной только недавно начавшей формироваться мысли о том, куда она поступит после школы. Он не мог полностью погрузиться в эти переживания вместе с ней, потому как его подобное никогда не волновало, единственное о чём он бы мог волноваться - его взаимоотношения с дорогим Хозяином. Поэтому постепенно ему снова стало скучно. Было небольшое развлечение в виде наблюдения за процессом вождения, но оно закончилось, стоило им только добраться до места назначения. Уроки проходили на фоне его пространственных рассуждений о возможности переместиться к дорогому Хозяину и признаться, что не может выполнить задание, но каждый раз обрывались им же самим из-за нежелания расстраивать всё того же дорогого Хозяина. Три тысячи двести сорок шестой парил около её парты, продолжая лениво изучать её внешность и мысли и всё больше и больше убеждался, что она ничем не отличается от остальных. Обычная смертная девчонка. Он немного наклонился в воздухе, тело его качнулось и он повис практически вертикально, тем что заменяло ему голову вниз, заглянул в её задумчивое лицо, да так и остался висеть, продолжая наблюдать за мельчайшими изменениями в её мимике. С какой-то извращённой точки зрения это было даже интересно. Её мысли были для него открыты, её эмоции, хоть и были непонятны с чисто рациональной точки зрения потенциально другой расы, тоже легко читались, отражаясь на лице то в виде слегка расширившихся зрачков, то в дрогнувшем кровообращении, то в лёгком наклоне головы в сторону. Он изучал её как научный проект, с дотошностью, которая была свойственна исключительно бессмертным, вечно скучающим существам. И его радовала мысль, что это не он выбрал её и не она его. На всё была воля дорогого Хозяина, который наверняка даже и не подозревал, в какие неприятности влип его подопечный. Ему было интересно узнать, как многое он успеет постичь в скоротечности смертной жизни благодаря ей, пока её имя не исчезнет из блокнота. И всё равно, хоть ему и было любопытно, ему было непостижимо скучно. Три тысячи двести сорок шестой качнулся чуть ближе, на тысячную часть секунды проявил себя и снова растворился – она даже не заметила. Он разочарованно вздохнул и попробовал снова, но куда как медленнее. И снова. И снова. И снова. Он пробовал до тех пор пока она рассеянно не моргнула и не принялась протирать глаза, прямо как утром. Он наблюдал за её действиями, раздумывая, а насколько бы сильно она перепугалась, если бы он появился перед ней не в виде размытой вспышки тёмного тумана, который пропал едва взгляд за него успел зацепится, а на долго. Чтобы она успела разглядеть его, как следует, испытать тот самый страх, что испытывают абсолютно все перед тем, как жизнь завершится, перед тем, как он заберёт её душу и передаст в заботливые руки дорогого Хозяина. Он бы упивался её страхом, тем как душа ластится к рукам после того как покинет тело. Три тысячи двести сорок шестой дёрнул щупальцем, прогоняя эти мысли и представил на секунду, что было бы увидь она его просто так… без всего этого налёта предсмертной агонии и последующих действий. Просто его, скучающего от её размеренной жизни, наблюдающего за ней как за не очень то и любопытным, но всё равно немного занимательным в сущности экспериментом. Что бы она испытала увидев его длинные щупальца, а возможно и ощутив их прикосновение к своей коже или волосам. Он коснулся сам себя, но почувствовал только тепло сухой идеально гладкой, словно отполированный волнами нагретый сухой камень… мягкий камень. Он снова нагнулся к ней, заглядывая в лицо и проявил глаза, такие же невероятно зелёные, как и у его дорогого Хозяина и едва она их заметила, снова растворил, с жадностью молоденького практиканта-экспериментатора наблюдая за сменой реакций. Было любопытно то, как она испугалась, отшатнувшись, чуть не упала со стула, взмахнула руками в воздухе и только чудом усидела на месте и так ошарашено смотрела сквозь него на собственную тетрадь. Три тысячи двести сорок шестой ухмыльнулся своими тонкими губами, за которыми скрывались острые, словно акульи зубы, наблюдая как она озирается, ловя на себе чужие взгляды, как смущается и почти мгновенно замыкается в себе, снова склоняясь к его лицу, занавешиваясь ото всех волосами и жмуриться так сильно, что лицо её морщиться и искажается. Он протянул щупальце коснулся её волос – она дёрнулась почувствовав это, и испугалась ещё больше не заметив чтобы кто-то был рядом настолько близко чтобы коснуться её. Три тысячи двести сорок шестой наслаждался её еле сдерживаемой паникой и страхом почти весь урок, сравнивая их с теми чувствами, что испытывают смертные в момент смерти и находил их весьма схожими, раздумывая, а что будет, если он продолжит это? Что случится если он, проявит себя не только на миг, а чуть на более долгий срок, как она отреагирует? Что она сделает? Он летел за ней в следующий кабинет, играя с её волосами, считывая эмоции, слушая мысли, симулируя свои движения в виде лёгкого ветерка чтобы не перепугать окончательно. Ему было любопытно не только понять, как именно чувствуют этот мир смертные, но и попытаться прочувствовать его так же как и они. Эта мысль пришедшая в его разум показалась ему весьма любопытной и он не стал отмахиваться от неё, внимательнее изучая структуру её волос. А сможет ли он достоверно изобразить смертное существо? Насколько он знал, дорогой Хозяин мог. То ли из-за мучительно невообразимо длинного срока своего существования, то ли потому, что изучал людей раньше, до того как познал их истину и успокоился. Три тысячи двести сорок шестому понравилась мысль, что он идёт тем же путём, что и его дорогой Хозяин и он укоренился в мысли, что максимально сильно погрузится в жизнь Беллы Свон, покуда её час не настанет, а после… после он решит, что ему делать дальше.