***
Снова твое тепло, но на сей раз вокруг шум бойни. Ты говоришь о плане отступления для Кланов Огня и Ветра, а я не чувствую собственных рук, похоже, я уже ничего не чувствую. Но когда слышится грохот, а ты вздрагиваешь, я ощущаю твой страх. Как странно и неожиданно. Ты боишься, Йона? О чем же ты жалеешь? Неужели о собственном решении? Мне хочется сказать, что твоей вины здесь нет, что ты поступила правильно, что ты смогла подарить время нашим войскам, но не могу, не могу дышать, только бессильно цепляться за тебя, вдыхая запах твоей кожи через стальную броню. Мне так хочется взглянуть в твои глаза и увидеть в них уверенность, но на деле лишь морщусь от боли и ничего не вижу. Ты похожа на нежный сон, Йона, который я не видел уже очень-очень давно. Не я должен тебя утешать, что бы я не сказал, ты не поверишь. На моем месте должен быть Хак, ведь его бы ты послушала, Йона? Ты всегда его слушаешь, сколько я себя помню. Ты непокорная, дерзкая, сильная, как странно, что это в тебе дремало так долго. А я все это время был слеп. Снова вспышка боли, давлю стон, слушая, как ты что-то кричишь, как вопят солдаты. Череп трещит, да если бы не ты, я бы давно свалился с лошади. А на свою ты залезла без посторонней помощи — я видел. …Мы должны одолеть Южный Кай, и тогда я смогу умереть. — Если ты умрешь, я тебя не прощу! — ты не плачешь, но голос твой дрожит от напряжения. Я с трудом поднимаю глаза. — Ты должен продержаться еще немного, Су-вон, — добавила тише и спокойнее. — Ты Король, не смей бросать Коуку. Не смей бросать… наш дом. Где-то далеко отсюда бьются драконы, пытаясь спасти пленных. Ты смотришь не на меня, ты смотришь в самый эпицентр сражений, пытаясь увидеть тех, кто тебе дорог, кто бьется за тебя и за то, во что ты веришь. Как несправедливо, что я здесь. Я нахожу силы, я опираюсь о твои плечи, выпрямляясь. Все плывет, перед глазами только алое пятно твоих волос. Что ты прикажешь, Йона? Но ты смотришь вперед, туда, где само себя изнутри пожирает войско Южного Кая. Мы все это видим, как черный вихрь потрошит вражескую армию в самом ее сердце. Один из драконов? Я ничего не вижу. — Мы победим, — шепчешь, а я снова вздрагиваю. Еще немного, совсем немного. Хак вернулся. — Мы победим. Он вернулся, Йона, ты его видишь? Это не может быть не он. Я болезненно кривлюсь, снова падая на твое плечо, чувствуя тепло, устремленное туда, в сторону вражеского войска. А на что я надеюсь после стольких лет? Хорошо, что ты вернулся, Хак, а то, кажется, еще немного, и я бы сдался этому жалкому человеческому чувству. Но я прекрасно знаю, что это уже случилось. Я никак не могу от вас избавиться, почему же я никак не могу забыть? Но подожди, Хак, самую малость, позволь мне погреться о ее тепло, предназначенное тебе. Пожалуйста, Хак, не отбирай щекотную мягкость ее волос, дай, я еще немного послушаю ее твердый голос, отдающий приказы. Постой, Хак, пусть она радуется тебе так, как радовалась мне, когда я этого не замечал. А может, и замечал, просто не хотел признаваться самому себе. Так на что же я надеюсь после стольких лет? Ответь мне, Хак! Я поднимаю голову, чувствуя чужое тепло. Перевожу взгляд. Останься, Йона… Но душой ты уже где-то там, рядом с ним, бьешься бок о бок, а телом здесь, со мной, хоть и отчаянно пытаешься это исправить. Кажется, я давно вас потерял, потерял обоих. Я перестану надеяться, но побудь со мной еще немного, Йона, совсем чуть-чуть, пока Хак не пришел сюда и не отобрал твое тепло. Все скоро и так закончится, так разреши мне… Но ты уже давно меня не слышишь, Йона.Позволь мне
24 марта 2022 г. в 20:40
Ты выросла, Йона, за эти пару месяцев так, как не вырастают и за десятилетия. Возможно, ты сама об этом догадываешься прямо сейчас, стоя передо мной и глядя в упор. У тебя нет цели меня запугать, но отчего-то рождается дрожь. Я не знаю тебя, Йона, я знаю маленькую капризную девочку, огромно любимую мною, но женщину, отдающую приказы божественным тварям, я вижу впервые. Как же до нелепого забавно, ведь я и правда отказывался верить в твою смерть — с тобой был Хак, он бы голову на отсечение отдал, но спас бы тебя, в этом сомневаться никому не приходилось. А теперь я смотрю и понимаю с удивлением, что ты идешь на войну, встаешь бок о бок со мной, чтобы спасти его. Ты! Ты, сбежавшая принцесса, осиротевшая, несчастная, маленькая. Ты сломала систему, Йона, не ты должна защищать Хака, не ты должна вести за собой войска, не ты… Но именно ты увидела меня в таком позорном обличии. И я не пожалел, что случилось именно так.
Я умираю, Йона, и никогда тебе этого не скажу — ты и так все знаешь. Ты ликуешь? Нет же, ты греешь меня своим теплом, которого хватит на целый мир. Но почему… почему ты поддерживаешь меня, Йона? Почему касаешься волос с прежней нежностью? Почему сжимаешь ткань моего хаори с тем же трепетом? Почему же, я не понимаю тебя. Ты могла бы убить меня прямо там, в своих покоях, ведь я был весь в твоих руках. Драконы бы не позволили тебя казнить, Хак бы не пропал, ты бы удержала власть — уж я-то знаю! Почему ты ведёшь себя так, будто уже ничего не чувствуешь? Ненавидь! Но ты молча перебираешь мои волосы, пока я задыхаюсь от боли. Ты снова здесь, в моем беспокойном сне, чужая, равнодушная, расчетливая. И я чувствую твоё тепло, предназначенное отнюдь не мне, а всей Коуке в целом. Ты уже давно перестала меня видеть, теперь я — серая масса, пережиток прошлого, который скоро сгинет вместе с дурными воспоминаниями.
…Мне говорили, что ты любила. Это так, Йона? Ты не ответишь, а я не спрошу, продолжу метаться между явью и мучительной зыбкостью снов. Ты здесь, рядом, побудь со мной ещё недолго. Знаешь, Йона, я поговорю с тобой немного, ничего ведь, если это только сон? Йона! Гульфан так обрадовался, когда увидел Хака, ведь мы вырастили его вместе, ты помнишь? Почему ты хмуришься? Мои слова снова нелепы, да?
— Перестань говорить об этом таким тоном, будто ты жалеешь, — прошепчешь тихо, сожмешь в объятиях сильнее.
О чем говорить? О Хаке? Я не имею на это право, верно. Но позволь, Йона, забыться, позволь чувствовать щекотную мягкость твоих волос, позволь ощущать твоё дыхание на своей щеке. Я не любил тебя так, как ты бы хотела, не замечал столько лет, так на что же я надеюсь? Какое жалкое отчаяние. Это должен быть Хак, верно? Здесь, в твоих объятиях, в ночь перед походом. А ты сидишь и спасаешь живого мертвеца от его же бредней. Эта доброта ко всем на свете в тебе от Ила, ты жалеешь каждого без исключения. Драконов тоже? Кажется, Зеленый завидует, что ты проводишь время со мной. Но он не знает, что ты ненавидишь эти мгновения, он не знает, что ты хочешь поскорее сбежать.
Зачем Кэйсюк решил, что вправе назначать тебе встречу со мной? Зачем Мин-су заметил, что рядом с тобой мне легче, — а мне ведь легче! — зачем ты вообще попалась мне на пути тогда? Не было бы сейчас всего этого, вынужденных объятий и тепла, которое ты должна дарить не мне. Но ты здесь, с честью терпишь моё общество и мои полусумасшедшие бредни. Йона! Ты помнишь, мы катались на лошади вместе? Теперь ты взбираешься на неё сама, без меня…
— Вы говорите глупости, Ваше Величество, лучше отдыхайте, — попытка закрыть мне рот звучит как пощёчина, и я сильнее вжимаюсь в твоё тело, судорожно выдыхая. Мысли бились о стенки черепа, метаясь и взрываясь. А Хак, помнишь, попал во все мишени без промаха?
— Не разговаривайте.
Заколку, которую я тебе подарил, я купил в Кууто, у торговца из Авы, а он в свою очередь привёз её из Клана Ветра, сделанную в Сайке мастером из Шисена. Я хотел, чтобы она олицетворяла страну, в которой мы с тобой живём. Чтобы напоминала о доме.
— Вы навредите сами себе. Засыпайте, — твой голос, кажется, дрожит. Не слушай меня, Йона, просто не слушай.
Я не хотел, чтобы ты выходила из своей комнаты в ту ночь. Я не хотел тебя убивать, это было бы… расточительно и несправедливо. Тебе не понять, Йона, ты никогда мне не мешала. И твоя любовь… она была как глоток свежего воздуха, ведь ты всегда ждала меня. Ты и Хак были моим домом.
— Замолчи, Су-вон! — вдруг крикнешь и дернешься; я почувствую, как задрожат твои плечи. — Не говори об этом, Су-вон, не говори… Не смей присваивать эти воспоминания себе, будто ты ни в чем не виноват.
А я виноват. Виноват лишь в том, что привязался к вам. Мир, это шахматная доска, так учил отец, так почему ты думаешь, что человеческие чувства превыше всего? Мы завтра идём на войну, ты это прекрасно знаешь. И ты идешь, чтобы не дать никому увидеть, как я слаб. Даже крича о моей вине, ты продолжаешь меня поддерживать. Ты противоречива, Йона, совсем как маленькая. Если мне нельзя говорить, не обнимай меня теплыми руками и не напоминай об ушедших днях.
— О разрушенных тобой днях, — поправишь, приходя в себя и равнодушно касаясь лба. — Жар почти спал.
Жар, может, и спадёт, но ты никогда не сможешь забыть, как и я. Эта ничтожная человеческая слабость мешает достигать великих целей, так учил отец. Мне нужно забыть, выкинуть из головы. Завтра война, нет ничего важнее победы над Южным Каем, ты же это понимаешь, Йона?
— Нет ничего важнее, чем помнить о своей человечности.
Ты смешна, ты так похожа на Ила.
— Не говори о моем отце, — говоришь спокойно без тени ненависти. — Отдыхайте, Ваше Величество.
Уходишь, передавая полномочия в руки Мин-су. Ты допела свою странную колыбельную, больше похожую на свод предрассудков и глупых сентиментальных мыслей. Ты выросла, Йона, но навсегда останешься девчонкой, бесконечно любимой мною. Которую я бесконечно люблю и сейчас, и эта любовь приносит только мучения. Как смешно. На что я надеюсь, после стольких лет?