Ты знаешь, мама...

21 августа. Здравствуй, мама! Как ты себя чувствуешь? Я надеюсь, у тебя сейчас все очень хорошо. Я очень не хочу, чтобы ты плохо себя чувствовала. Я знаю, ты очень любишь тепло. И я надеюсь, что у тебя сейчас жарко и светит солнце. Знаешь, я устал. Летнее солнце, щебет птиц, тихие голоса прохожих за приоткрытым окном – все угнетает. Жут-ко. Липкое темное раздражение разливается по венам, раздирает своими костлявыми пальцами мою усталую, измученную душу и настойчиво шепчет: «Отпусти. Кричи. Ударь». И до ужаса хочется бить. Чтобы почувствовать, как сдирается кожа на костяшках пальцев, как выступает кровь на мелких ранках, и с наслаждением ощутить противную щиплющую боль, которая заставляет меня поверить, что я жив. И хоть на мгновение избавиться от этого истязающего, не проходящего ощущения безысходности. Ведь я хоть что-то чувствую. Я еще дышу. Мне еще может быть больно. Я хочу кричать. Громко, чтобы все слышали, но голос сорвался, и из горла вырвался только сдавленный хрип. Я устал говорить. Не хочу понапрасну тратить слова, выражая фальшивые эмоции, которых нет. Потому что есть только давящая усталость и дикое желание скрыться ото всех, оградиться глухой стеной и просто молчать. Потому что я ненавижу слова: грязные, мерзкие, фальшивые звуки, что я капля за каплей выдавливаю из себя, пытаясь спрятаться от этого. Я не знаю, от чего. Но хочу. Я ненавижу людей. Ненавижу за то, что приходится им лгать, за то, что они требуют от меня любви, ласки, хоть каких-то эмоций, а я не могу дать им ничего настоящего, только иллюзию, полуфабрикат, подделку на искренние чувства. Потому что нет меня, настоящего. Эрзац-улыбки, сделано в Китае. Не рекомендуется для детей младше трех лет и для других, думаю, тоже. Я презираю себя. Больше, чем кого-либо. Презираю настолько, что больно дышать, что это тяжелое чувство медленно истязает каждую клетку моего тела, заставляя в бессилии закрывать глаза и тихо шептать проклятия в воздух, пахнущий летом, потом и безнадежностью. Это неправильно - никого не любить. Это дефективно - видеть мир в сером цвете. Серое небо, темные птицы, давящие, несущиеся по небу с бешеной скоростью сизые облака. И люди – цвета пепла, – медленно и размеренно топчущие дымчатую землю. Больше не нужно, чтобы меня любили. Не хочется ощущать нечто невидимое, когда тебя касается близкий тебе человек, когда в воскресный день ты открываешь глаза, и утренний свет настойчиво протягивает к тебе свои незримые руки, заставляя зажмуриться и почувствовать какое-то простое и очень домашнее счастье, когда медленно вдыхаешь воздух после дождя, и он, такой густой и влажный, врывается в иссушенные городской суетой легкие, заставляя кровь быстрее бежать по венам и пьяня своей свежестью. Знаешь, мне так хочется, чтобы краски вернулись: небо стало бы переменчиво-голубым или устало-пасмурным, солнце слепило бы глаза, оставляя после себя настойчивую бело-красную иллюзию, птицы перестали бы быть бездушными серыми точками в безжизненном небе, и трава раздражала бы глаза своей настойчивой зеленью, неспешно колыхаясь под игривым летним ветерком – яркие цвета, что раскрасят давящую тишину и мое одиночество. А ведь я вновь трачу слова. Забавно, правда? А ненависть - это тоже чувство? Я так хочу снова чувствовать… Мама, я не хочу тебя пугать. Просто мне сейчас очень больно. Мне так не хватает твоего тепла, твоих ласковых слов, твоего присутствия рядом. Ты так нужна мне сейчас… Просто до боли в груди. Береги себя, пожалуйста. С любовью, Твой Крис. 3 сентября. Здравствуй, мама! Тебе, наверно, интересно, как я питаюсь и как устроен мой быт. У меня все хорошо. Это так странно, но твой безрукий мальчик-принц Крис, который был не в состоянии даже пожарить простейшую яичницу, сейчас готовит обед из трех блюд. Я даже шарлотку печь научился, с яблоками и медом. Надеюсь, тебя не напугало мое предыдущее письмо. Ты знаешь, мама, просто во мне накопилось. Будто большой стеклянный сосуд, который медленно наполняется песком. Мне очень уютно в одиночестве. Оно не такое давящее и тяжелое, как раньше. Оно какое-то родное и близкое. Я погружаюсь в него как в теплое море и просто плыву по течению. Мне хорошо молчать, мама. Потому что, когда я говорю, я начинаю испытывать потребность в людях. А я боюсь этого. Потому что люди, к которым ты привязываешься, уходят. И ты смотришь им вслед, захлебываясь собственной болью и отчаянными слезами, и пытаешься хоть как-то остановить. Потому что расставаться больно, мама. Ты ведь это знаешь. Я очень по тебе скучаю. Я поднимаю за тебя чашку чая, который я сейчас пью на нашей кухоньке, заедая традиционным печением. Таким, каким пекла его ты. Я люблю тебя. Очень. Твой Крис. 31 октября. Здравствуй, милая мама! Сегодня за моим окном светит солнце. Я забыл закрыть шторы, и потому это проклятое светило разбудило меня своим ярким светом. Знаешь, мама, в моей жизни появился новый человек. Он учится со мной на одном курсе. Его зовут дурацким именем Хуан Цзитао. Неудивительно, что он сразу представился Тао. Он худой, с большими блестящими черными глазами. Почему-то под ними у него такие круги, будто он не спит целые сутки. Сначала я думал, что он проводит ночи за видеоиграми или в компании красивых девушек, но Тао объяснил, что «во всем виновата проклятая физиология». Он сам подсел ко мне на паре по английскому. Я сразу приготовился к череде идиотских расспросов, которые обычно вели все мои потенциальные соседи. Но он молчал. И, знаешь, мама, молчать с ним было очень уютно. Потому что в нем чувствуется что-то такое, от чего мне становится очень тепло. Возможно, я даже когда-нибудь с ним поговорю. Я скучаю по тебе. Твой Ифань. 6 ноября. Привет, мама! Сегодня Тао принес на пару какой-то идиотский гламурный журнал и стал что-то мне рассказывать про своего любимого дизайнера. Я слушал его вполуха, но слушал. Почему-то звук его голоса меня очень успокаивает. Тао очень сильный снаружи. Он показал мне некоторые приемы, которым он обучался с детства, и, знаешь, я был очень впечатлен. Он чем-то мне напомнил такого погибшего актера, фильмы с которым мы смотрели , когда я был маленький. Кажется, Брюс Ли. Но внутри он очень ранимый. Он не говорит, что ему больно от моего бесконечного молчания. Но я вижу это по его глазам. Он смешной, мама. Очень искренний и добрый. Я не знаю, что мне делать, мама. Мне так хочется довериться этому человеку, но мне все еще очень больно. Дай мне совет, пожалуйста. Я просто не знаю, что ему сказать… Потому что я отвык разговаривать с настоящими людьми. Может, ты приснишься мне сегодня? Я хочу, чтобы ты была такая же молодая и красивая, какой я тебя помню. Чтобы на тебе было мое любимое красное платье, и пахло бы от тебя теми духами, что тебе подарила когда-то бабушка. Такой родной и любимый запах. Wo ai ni, Твой сын Крис. 1 декабря. Здравствуй, любимая мама! В конце концов, я вышел за предел окончательно. Я заговорил с ним по-настоящему. Мы просто сидели в аудитории после пары и привычно молчали. И знаешь, это была моя личная с ним тишина, в которой я чувствовал себя так уютно. А потом за окном пошел снег. И я вспомнил Тот День. Ты ведь помнишь, мама, в Тот День тоже была метель. Такая непроглядная, что не было видно неба. В тот день ты ушла от меня, мама. И я не смог сделать ничего, чтобы тебя остановить. В тот день мне было больно. И тебе было больно. И я плакал так сильно, что слезы смешивались с холодным снегом, обращаясь в высокие мертвые сугробы. Он заметил, что со мной что-то не так. И спросил меня, все ли со мной в порядке. И знаешь, мама, в его голосе было столько тепла и доброты, что я разрыдался. Мой песчаный сосуд переполнился и перевернулся. Я помню его теплые руки, когда он обнимал меня, прижимая к себе. Его частое дыхание, опалявшее мою макушку. Его сдавленный шепот, что все хорошо, что не надо сдерживаться, ведь он рядом. А потом моя кожа стала влажной, потому что он заплакал тоже. И я рассказал ему обо всем. О рвущем душу одиночестве. О том, как больно приходить домой и понимать, что тебя никто не ждет. О том, что так хочется ощутить хоть немного человеческого тепла. Но его нет… Боль будто струилась по моим венам, выходя из тела через мое сбивчивое дыхание в холодный воздух. Тао дышал моей болью и забирал ее себе. И мне стало легко, мама, как не было очень давно. С изумлением понимаю, что мои щеки вдруг стали влажными, опускаю голову, и маленькая капля с еле слышным звуком падает на дубовую поверхность стола. Что же это такое? Касаюсь руками век и прикрываю усталые, измученные серым цветом глаза. Соленая жидкость неприятно щиплет чувствительную кожицу, и я поспешно потираю уголки глаз, невольно задевая мокрые ресницы и ощущая холодную влагу на своих руках. Знаешь, это дико - вновь научиться плакать. Сегодня Тао опять придет ко мне домой. Я завариваю чай и готовлю для него жаркое. Я думаю, ему понравится. Я знаю, ты рада за меня, мама. Твой любящий сын Ифань. 15 декабря. Здравствуй, мамочка! За окном снова снег. Все мостовые покрылись толстым слоем типичной городской слякоти. Каждый раз, приходя домой, Тао оставляет в прихожей свои грязные ботинки прямо посреди порога. Меня это жутко раздражает, и я кричу на него, чтобы он немедленно убрал за собой. В ответ он только корчит рожицу и прячется под пледом на диване в гостиной. Обычно некоторое время я стою и сверлю взглядом тело под толстой шерстяной тканью. А потом я не выдерживаю и ныряю под плед следом. У него отличный аппетит, и мне приходится готовить в три раза больше еды, чем обычно. Он повсюду разбрасывает свои вещи от Гуччи, на которые он старательно копит деньги со стипендии. Выпендрежник. Он забрал у меня мой любимый бело-красный свитер со снежинками, что ты связала для меня. Он ему велик, и он ходит по квартире, подвернув рукава, будто в платье. Я смеюсь над ним в голос, потому что он похож на сердитого маленького пингвина. Он некоторое время обиженно дуется, а потом начинает смеяться в ответ. Он познакомил меня со своими друзьями. Они все просто сумасшедшие! Долговязый лопоухий парень по имени Чанель при первой встрече упорно называл меня Луфунем, представляешь?! У одного из них, Сехуна, на лице застыла вечная пофигистическая маска. Такое впечатление, что ему в нервы залили бетон. А про остальных я просто промолчу. Всего их в этой компании десять. Они почти каждый день вваливаются в нашу квартиру, оккупируя все возможные поверхности, съедая всю еду и оставляя после себя жуткий беспорядок. А ты ведь знаешь, мама, как я ненавижу беспорядок! Я долго ругаюсь после их визита с Тао, а тот лишь сверлит стенку виноватым взглядом, теребя рукава свитера. И я счастлив. Тао просто ворвался в мою жизнь, приехав со мной в квартиру в тот снежный день. Он пришел, чтобы не бросать меня одного в это тяжелые для меня время. И в результате, остался окончательно. Как-то незаметно в моем шкафу появились чужие модные рубашки и узкие джинсы. На кухне теперь стоит большая кружка с рыбками, из которой он любит пить горячий шоколад. Квартира наполнилась запахом и теплом другого человека. И знаешь, мама, мне так этого не хватало. Он такой надежный и родной. Самый лучший. Тот человек, с которым я могу не только молчать. Но даже сидеть в тишине с ним хорошо до слез. Он мой лучший друг. Я люблю его, мама. Наверняка ты полюбила бы его тоже. Как бы я хотел, чтобы вы с ним встретились. Может, когда-нибудь я привезу его к тебе. Если буду готов. Сегодня мне снилась ты. В том красном платье. Ты улыбалась, мама. Когда я открыл глаза, я тоже улыбался. И тогда Тао сказал, что у меня самая красивая улыбка на планете. И покраснел. Такой смешной. Люблю тебя. Твой Крис. 3 января. Знаешь, мама, наверно, я все-таки не гей. Только не пугайся! Я вовсе не хочу сделать тебе больно. Хотя, ты сама говорила мне, что любовь не имеет границ. Я просто люблю Тао. А он, как оказалось, тоже любит меня. 31 декабря у нас дома была новогодняя вечеринка. Ввалились его..наши безумные друзья, уже в изрядном подпитии, и влили прямо с порога в нас по целой бутылке шампанского. При этом Бэкхен что-то трещал мне в ухо, возбужденно размахивая маленькой искусственной елочкой. Эти придурки попытались запустить салют прямо в гостиной! Хорошо, что Тао вовремя отобрал у горланящего песни Кая петарду, а то, скорее всего, от кухни, на которой я тебе сейчас пишу, остались бы только щепки. Потом они съели всю еду, измазали тортом ковер и диван и вытолкали нас на мороз, смотреть на новогодний фейерверк. Было холодно, а на мне была только тонкая водолазка. Тао слегка приобнял меня за плечи. Мне сразу стало так тепло. Просто от осознания того, что он рядом, и я чувствую жар его тела даже через его куртку, свитер и тонкую футболку. Наверно, это все алкоголь взыграл в тяжелой голове. Или мое одиночество решило уйти вместе со Старым годом в далекое холодное прошлое. Я прошептал ему: «Я люблю тебя». И знаешь, мама, я почти не удивился, когда услышал в ответ сдавленное: «И я люблю тебя, Ифань». Мне так давно никто не говорил о том, что любит меня. Что я кому-то нужен. Так больно быть одному на этом свете… Что-то тяжелое, державшее мою душу в ледяных тисках, треснуло и развалилось на осколки, и стало так легко. Наш первый поцелуй был мокрым от моих слез, неловким и пахнущий шампанским и облегчением. Чуть поодаль орали песни Лэй и Сюмин, Чанель поскользнулся и упал носом прямо в сугроб. А Кенсу сорвал голос, когда смеялся над ним на морозе. Придурки. Наверно, я их тоже люблю. С Новым годом тебя, мама! Береги себя и знай, что я безумно по тебе скучаю. С любовью, Ифань. 1 марта. Здравствуй, мамочка! Прости, что я так долго тебе не писал. Просто я был буквально опьянен воцарившемся в своей жизни счастьем. За окном весна. Сейчас я открываю намытые до блеска створки . Прямо в лицо мне светит утреннее солнце. Улыбаюсь. Несмело, немного неловко, но почему-то мне кажется, что это искренне. Ощущаю невероятный, почти детский восторг и вдыхаю терпкий воздух, пахнущий весной, потом и долгожданным облегчением. Просто Тао научил меня заново улыбаться. Научил заново чувствовать и вдыхать жизнь полной грудью. Я люблю обнимать его с утра и целовать взъерошенные волосы на макушке. Люблю в очередной раз ругаться с ним из-за разбросанных по всему дому предметов одежды. Люблю разнимать его с Бэкхеном, когда они в очередной раз ссорятся, играя в ХВох. Такие обычные бытовые мелочи делают меня невероятно счастливым. Это больше, чем просто привязанность. Это сильнее, чем юношеская страсть. Нет, не пойми неправильно, мы занимаемся сексом, и очень часто, и мне…Ох, прости, я действительно это написал?!! Наверно, мама, это от переизбытка кислорода в организме. Тао - мое лекарство. Мое спасение от разговоров с тишиной. Просто мой любимый человек. Мои мысли и чувства сейчас такие сумбурные, что я просто не могу уложить их в связный текст. Прости меня за это. Знаешь, что, мама? Сегодня я привезу его к тебе. Я знаю, ты давно хочешь с ним познакомиться. Я много рассказывал ему о тебе. О твоих теплых и любящих руках, о твоем нежном голосе и столь родном для меня красном платье и синем фартуке, в котором ты пекла мне печенье. Тао считает, что ты замечательная. И я люблю его за это еще больше. Жди нас, мама. Твой любящий и любимый сын Крис. Крис отложил ручку и с хрустом размял затекшие мышцы. В кухне послышались легкие шаги. Плечи обхватили теплые руки. -Ты готов? Крис повернул голову, слегка касаясь губами светлой щеки. -Да. Я дописал для нее последнее письмо. Тао заглянул ему через плечо и внимательно пробежался глазами по каллиграфически выведенными строчкам. -Я уверен, что она будет очень-очень рада. Крис осмотрел его с ног до головы. -Погоди, ты что, поедешь в этом свитере?! Ты, по-моему, с самой зимы носишь его не снимая! Тао скрестил руки на груди. Глаза прищурились, становясь до боли серьезными. -Да. Потому что это особенный свитер. Крис невольно прыснул. Его собеседник обиженно надулся. -Не смейся. Крис подошел к нему вплотную, вовлекая в крепкие объятия. -Прости. Ты прав. Она будут счастлива увидеть тебя в этом свитере. Это ведь она его связала. На кухне воцарился тишина, прерываемая лишь доносящимся из открытого окна щебетом птиц. -Пойдем? Крис взял со стола стопку писем. Тао осторожно поправил красивый букет белых лилий, который он сжимал в руках. -Пойдем. Дверь в кухню глухо захлопнулась. Солнце заглянуло в окно, осветив ласковым светом стопку грязных тарелок в мойке и две большие кружки с рыбками, стоявшими вплотную друг другу на небольшом столике. -Здравствуй, мама. Я по тебе очень скучал. Крис осторожно положил на влажную от утренней росы траву стопку аккуратно перевязанных писем. -Все это время, я писал тебе, мама. Я знаю. Ты волнуешься за меня…там. Он провел рукой по белоснежному надгробью. -Не бойся. Теперь в моей жизни есть человек, который дарит мне тепло и любовь. Я больше не прячусь от боли в своем одиночестве. Ты ведь видишь его, мама? Глаза, слегка покрасневшие от выступивших слез, посмотрели на чистое весеннее небо. -Познакомься, мама. Это мой Тао. Я много писал тебе о нем. Тао сделал шаг вперед и положил к надгробью белые цветы. Некоторое время помолчав, собираясь с разбредавшимися от волнения мыслями, он тихо сказал: -Здравствуйте. Меня зовут Тао. Я люблю Ифаня, и я обещаю Вам о нем хорошо заботиться. Вы ведь даете нам свое благословение? Воцарилась тишина. Крис смотрел на небо покрасневшими глазами и, казалось, чего-то ждал. Внезапно поднявшийся порыв ветра поднял опавший с лилии снежно-белый лепесток. Немного покружив в воздухе, он опустился на плечо замеревшего Тао. Крис улыбнулся. Немного неловко, но очень тепло и нежно. -Спасибо, мама. На глаза Тао выступили слезы. -Я тоже рад Вас видеть…мама. The End.