Will you still love me when I'm no longer young and beautiful? Will you still love me when I got nothing but my aching soul?
Почти семь часов утра. Спальня петербургской квартиры постепенно наполнялась золотистым светом, которым так обильно одаривало её восходящее солнце. В комнате всё ещё раздавался приторно сладкий запах пышек, доносившийся с кухни. На крепкой груди тихо сопела голова, на которой спутались и растрепались мягкие каштановые волосы. Большой палец осторожно гладил бархатистую белоснежную кожу. Неожиданно раздалось протяжное мычание. — Доброе утро, заря моя северная, — первое, что произнёс Миша. — Доброе утро, — протерев глаза, еле слышно сказал Саша, — А чего встал так рано?.. — Захотел полюбоваться тобой, — заулыбался своей ясной улыбкой Московский. — А если серьезно? — с сомнением вскинул бровь Санкт-Петербург. — Я абсолютно серьёзно! Московский, слегка приподнимаясь на локтях, потянулся к макушке культурной столицы и мягко поцеловал. — Повтори ещё раз, как ты меня назвал, — вдруг произнёс Романов. — Заря моя северная… — томно прошептал Михаил, — Ненаглядный мой… Развернувшись лицом к собеседнику, Питер стал ластиться к нему. — А ещё какой? — спросил с явной игривой ноткой в голосе Александр. — Мой единственный, мой любимый, мой идеал… — Миша говорит такие вещи Петербургу только наедине, потому для него эти слова слишком интимны для чужого слуха. Подобные обращения для Саши были дороже всех вместе взятых билетов в Мариинский театр. После каждого комплимента он оставлял кроткий поцелуй на шее и плечах возлюбленного, которые были покрыты небольшими укусами и маленькими тёмными кружочками, — Мой малыш… — Малыш?.. — резко остановился Петербург. — Да, мой малыш. Ты же у меня ещё совсем молодой, повёлся на богатого старика, — рассмеялся Московский. — Миша, ты не старик… — Ну хоть и не старик, но довольно зрелый мужчина, которому должно быть совестно за то, что он соблазняет такого прекрасного и наивного юношу. Мы с тобой как Лолита и Гумберт Гумберт. Михаил уже притягивал Романова за подбородок для ещё одного поцелуя, но вдруг встретил сопротивление с его стороны. На Мишу больше не смотрели мягкие жемчужно-серые глаза, на него теперь смотрели потемневшие грозные глаза. — Не сравнивай, пожалуйста, нашу любовь с отношениями несчастной девочки и больного монстра. — Хорошо-хорошо, это просто глупая шутка, — начал успокаивать Сашу Московский. — Действительно, очень глупая шутка… — Саша, тяжело вздохнув, лёг обратно на грудь Миши, — Ты не представляешь, насколько мне не важен твой возраст. Для меня он не играет ни малейшей роли… Перед Александром всплывали воспоминания об их первой встрече. В 1712 году, когда он был совсем юным городом, Сашенька Романов впервые увидел эти ясные голубые глаза, сравнимые лишь с самым драгоценным топазом из всех возможных, эти светлые волосы, будто сплетённые из миллиона золотых нитей, и такой гордый, такой благородный профиль. Именно в этот самый момент он понял, что первопрестольная останется в его сердце надолго. Но теперь Петербург понимает: не просто надолго, а навсегда. — Если ты и правда видишь во мне лишь наивную «нимфетку», так слепо любящую тебя, — он поворачивается лицом к Московскому, — то я тебя не держу — дверь всегда открыта. — Саша, не говори глупостей, — с некоторой раздражённостью произнес Москва, — Никакая ты не «нимфетка» для меня. Я наоборот лишь думаю о том, что тебе, наверное, неприятно встречаться с таким… с таким, как я. Мало того, что я далеко не молод, так ещё и чудовище… Голос Московского вроде бы и сохранял прежнюю весёлость, однако в нём чётко различались ноты горечи и печали. Он будто бы признался в том, чего так сильно не хотел признавать. Эта фраза долго не могла вывести Питер из некого транса. — Мишенька… — он нежно обхватил торс мужчины, лежащего рядом, — ну какое же ты чудовище?.. — Самое ужасное, милый мой, самое ужасное… — с жалкой усмешкой ответил столица, — Не зря когда-то Уралов сказал мне, что ты влюбился в самого недостойного человека. Сказанное Московским окончательно убедило Сашу, что Мишу давно мучило некое чувство, о котором он то ли просто не решался сказать, то ли и не собирался вовсе, ведь не пожелал бы показывать, с его точки зрения, «свои слабые стороны». — В отличие от меня, Уралов никогда не видел, каким ты можешь быть, когда не боишься быть нежным и чутким, — Александр вновь устремляет свой полный нежности взгляд на Михаила, — когда перестаешь играться в грозного начальника, когда после тяжёлой рабочей недели укутываешься в мои объятья, когда целуешь меня со всей любовью и страстью, что копил все эти дни. Он не способен увидеть того прекрасного принца в тебе, которого так отчётливо вижу я. На лице Московского взыграло одновременно два чувства: необычайное облегчение от услышанного и недоумение. — Даже после всех тех слов, что я тебе наговорил несколько веков назад? Даже после моего отвратительного отношения? — с недоверием уточнил он, — Даже тот подарок?.. — Если бы не простил, то не лежал бы здесь, в обнимку с тобой. И вот это бы, — Романов поднёс к лицу Миши правую руку с надетым на безымянном пальце кольцом, обильно украшенным бриллиантами, — не носил. Саша готов был поклясться, что в глазах Миши заблестело нечто очень похожее на слезы. — Не знаю, за какие заслуги перед человечеством жизнь послала мне тебя… — Зато я знаю, — с сияющей улыбкой сказал Петербург, — Повернись ко мне спиной, пожалуйста. Миша послушно выполнил просьбу возлюбленного, поворачиваясь на другой бок. — За эти, — спокойно произнёс Александр. После этого он начал бережно расцеловывать все шрамы на спине любимого. Каждый из них служит Московскому напоминанием о тех ужасных годах мучений и страданий. Зависимость от Золотой Орды, Смута, Отечественная война… Каждый из этих шрамов он готов ненавидеть всем сердцем, но… Когда Саша с такой чуткостью целует их, не пропуская ни один, он уже не уверен, что способен на ненависть. — Я люблю тебя всецело, Мишенька, и я хочу, чтобы ты не забывал об этом ни на минуту. Миша прекрасно знал это и никогда не забывал. Он бы просто-напросто не позволил себе забыть о чувствах того, кто сумел растопить его ледяное сердце. — Ну а теперь… — помедлил Московский, переворачиваясь обратно, — Моя очередь признаваться в любви. Он навис над сероглазым и впился в его губы своими губами. Он целовал страстно, развязно и одновременно жадно, будто бы боясь, что их поцелуй кто-то украдёт. Всё больше и больше углубляя поцелуй, Михаил всё сильнее стал прижиматься к телу избранника, стягивая с него единственное, что хоть как-то прикрывало разгоряченое тело. — Я не просто люблю тебя, Сашенька, — доносится шепот до Романова, пока его суженый оставлял на его шее россыпь мягких поцелуев, — Я обожаю тебя. Я не могу представить свою жизнь без тебя, — постепенно очередь поцелуев перешла на мраморной торс, — И для меня также неважно, что ты моложе меня больше, чем на 500 лет. Ведь я и без этого знаю, что ты не бросишь меня, даже если от меня останется только моя больная душонка. Оставив несколько поцелуев на внутренней части бедра Петербурга, Михаил притянул его ближе к себе. — А теперь перейдем от слов к действиям.I know you will, I know you will, I know that you will…