Душа болеет, t 39.1°С

— Ты меня бесишь. Либо ты выметаешься отсюда к черту, либо это сделаю я, — Чуя смотрит прямо в глаза и выплёвывает это почти зло, но больше раздражённо и немного устало. Дазай ведёт плечами и спрашивает: — Сделаешь что? Что ты имеешь ввиду: меня вышвырнешь или сам уйдёшь? Молча переглядываются. Дазай смотрит спокойно и деланно серьёзно, лишь приподнятый уголок губ выдает нахальную улыбку — потому что знает, что все это не всерьёз. Чуя смотрит преувеличенно серьёзно и красноречиво, но и сам понимает, что этим он никого не убеждает. Он вздыхает особенно тяжело и отводит взгляд, делая вид, что все так и задумано. Дазай едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Ветер на улице свистит и воет. Молчание дрожит между ними сырым стылым осенним воздухом, трещит и шуршит сухими листьями. Чуя смотрит ему в глаза и они кажутся уже не синими — скорее по-октябрьски серыми и усталыми. В них отражается кусочек неба и Дазай не знает, это все же их настоящий цвет или с осенью это пройдет. Чуя отрывисто выдыхает и отворачивается к окну. Облокачивается сильными руками о подоконник и Дазай видит, как его плечи напрягаются, а узловатые пальцы нервно мнут и так потрепанную упаковку сигарет. В полумраке кухни и свете с улицы видны маленькие шрамики на ладонях и синие прожилки вен. Романтизм студенческой жизни, эстетика унылого увядания. Чуя на дух все эту эстетику не переносит, а Дазай на него смотрит и думает: красивый. Но это он, если что, не про Чую. За окном небо светло-серым туманом над крышами домов расползается и кажется, что оно настолько низко опустилось, что вот-вот их коснется. Небо напарывается на пики антенн. Солнце холодное, серое, неправильное — цепляется туманным неясным кругом за острые ветви деревьев, что кажутся издалека когтистыми вороньими лапами. Солнце в плену у осени. — Так ему и надо, раз не греет. — думает Чуя. Ему бы сейчас хотелось ощутить тепло. Пасмурная погода бросает на него тусклый свет и тени от ресниц подчеркивают синяки под глазами. Он мало ест; щеки совсем впали. Раздражается даже чаще обычного и все больше загадочно молчит, срывая злость только на Дазае — наверное, потому что он не говорит ничего против; потому что вошло в привычку; потому что плевать на его чувства; потому что дело в Дазае. Дазай не знает, чему это послужило виной.

Может, проблемы на Чуиной паршиво-сложной для студента работе, что совмещать с учебой чертовски сложно;

Может, дело в октябрьской хандре;

Может, начинает заболевать, потому что в октябре без шапки ходят только идиоты;

Может, Дазаю нужно об этом позаботиться (?!);

Может. Но вроде как и не обязан.

О том, что дело, возможно, в их недо-отношениях, Дазай не думает.

Дазай напрямую не спрашивает. Просто сидит особенно холодными вечерами рядом на кухне, пьет холодный самый дешёвый чай, который вообще можно было найти в ближайшем магазине. Молча наблюдает, пока Чуя курит, а после выслушивает жалобы от соседей, которым дым просачивается в окна. ;

У них каждый вечер на кухне романтизм октябрьского настроения. В жизни осенью, как бы кто и что не говорил, слишком много серого.

Отопление включили вчерашним вечером — маленькая квартира отогрелась от неожиданно холодной осени с колючими ветрами, но руки до сих пор слишком холодные. Это Чуя замечает, когда нечаянно касается руки Дазая — потянувшись одновременно к пачке чипсов, их руки столкнулись. Но вместо того чтобы заворчать на чуть жирные от чипсов пальцы, у Чуи в голове проносится мысль, что дазаевские холодные руки хочется согреть.

согреть…

согреть?!

Чуя встряхивает головой и резко отдергивает руку. Чипсы чуть рассыпаются, но Дазай не замечает — либо слишком увлечен фильмом, что в полутьме квартиры отбрасывает на стены цветные пятна, либо сделал вид, что не заметил.

Кажись, Чуя точно заболевает, вот и думается и мерещится всякое такое. Да-да, в своем уме и здравии Чуя точно о таком не подумал бы;

Наверное, это на самом деле все неправда, как и то, о чем сейчас думает Дазай. Потому что сейчас он думает, что вместо упаковки бинтов нужно купить антивирусное.

Влю…ность ведь считается вирусом? Она передается воздушно-капельным путем? Он заразился ей от Чуи?

; Дазай забирается на табурет с ногами и смотрит на Чую — тонкая ссутулившаяся фигура, лишь в одной майке и спортивных штанах по щиколотки напротив распахнутого настежь окна — вот дурень, и вправду заболеть пытается, кто лечить-то будет? лекарства нынче дорогие, стипендии не хватает; серая майка от ветра колышется и Дазай явственно видит, как по открытой коже рук и шеи бегут мурашки; как волосы рыжие кажутся тусклее чем раньше, как они подлетают иногда от порывов ветра; они раньше чуть вились, сейчас маленький отросший хвостик метается из стороны в сторону, то обвивая заднюю сторону шеи, то перемещаясь на плечо. Чуя курит — дым от непостоянного ветра или уносится на улицу, или залетает обратно в маленькую квартиру. Она уже насквозь пропахла дымом, и кто же потом будет на это жаловаться и ворчать. дым щекочет нос дешёвым запахом, пепел, догорая, падает на подоконник. Дазай опять жалуется Чуе на самого же Чую, но протест против сигарет в доме вообще результата не имеет. Он советует прогуляться на улицу раз не нравится, к тому же Дазай даже институт в последнее время бессовестно прогуливает, носа в холодную погоду из дома не высовывая. Поглядывает в окно, думает, что погода невообразимо отвратная, а значит, может никуда не идти; да только каждый день становится все хуже и хуже, слякотнее и холоднее. Но такие суждения оказываются абсолютно странными и пустыми, когда Дазай даже не пытается заставить Чую закрыть окно. Одно дело — отлынивать от учебы, чтобы на подольше остаться дома, притворяясь болеющим в институте, другое — сидеть перед открытым окном и действительно иметь возможность заболеть. Дазай чувствует, что самого пробивает озноб — как бы потом обоим не слечь, но сейчас встать со скрипящего табурета, подойти к окну, встав рядом буквально бок о бок, невозможно — это ж куда надо гордость запихнуть, чтобы пойти на такое. Он ёжится и невольно сжимает ноги вместе, закинув одну на другую, пытаясь согреть голые щиколотки. Он тоже в одной футболке, но подойти и закрыть окно — смерти подобно их гордости, а значит, они будут молча и гордо замерзать, а потом молча и гордо болеть. Все как обычно. Они предпочтут продрогать от осеннего стылого ветра и делать вид, что все нормально. Оба делают вид, что сказанные в прошлом слова благополучно забыты и являются пустым звуком, будто скрип несмазанных петель на окне или вой ветра. Обычное и уже привычное ворчание «да когда ты уже съедешь» никого больше не задевает, ведь такое продолжается уже давно и никто никуда пока не ушел. Они, вообще-то, всегда так делают –смотрят друг другу в глаза, прямо в упор, чтобы звучать убедительнее и решительнее, говоря одно: «бесишь, выметайся уже отсюда, когда уже съедешь». Пока на уме прокручивается нерешительное, но искреннее: «только попробуй, придурок, уйти».

Это уже приевшаяся пластинка с привычным сценарием. Каждый раз меняется ровным счетом ничего, но всех это устраивает.

Они усердно делают вид, что друг друга недолюбливают, потому что ведут свою собственную маленькую войну на общей территории. Устраивают иногда перемирия — проводят вместе холодные вечера за фильмами, вредной едой и по-дружески глупыми спорами. Например, Чуя обычно утверждает, что кола лучше, а Дазай — что пепси. Оба сговариваются на том, что обе газировки в детстве были лучше. Да-да, раньше определенно было лучше. В детстве они хотя бы не были знакомы. ; Все начиналось с их добровольного соседства по квартире, ибо квартплату платить вместе выгоднее и посуду можно мыть через раз. Теперь иногда Чуя думает, что легче было бы жить и платить за все одному и не терпеть своего иногда чересчур доставучего соседа. Они снимают квартиру вот уже больше полугода и за все это время успели разболеться так, что молчать становится сложно. Оба что-то чувствуют, а что — никто никому ни за что не признается, потому что врагам на пол ставки говорить типичные слова для людей влю…ных — гордости лишиться. Что они друг другу скажут? Да и к тому же — такие слова для них чужды. слишком сложно, нет.

Чуя и вправду болеет. Нет, они оба, это уже очевидно. Больны как сами по себе, так и вместе и друг другом.

Впрочем, температура в комнате чересчур понижена. А у них скоро начнется лихорадка, ведь словами через рот и без оскорблений общаться не умеют. поэтому справляться будут как-нибудь сами, по одиночке, пока не пройдёт.

На самом деле больных таким нещадящим чувства, сон и нервы синдромом, они величают «идиотами», но таковыми себя признавать не хотят.

Вообще они думают, что это осеннее обострение, но правда в том, что началось это ещё в конце зимы.

На уме одно, на языке оскорбления и колкости, впрочем, безобидные, но у больных души чересчур ранимые. На самом деле болезнь начинается на «влюб», заканчивается на «сть» и имеет середину «лённо», но каждый из них по отношению к другому говорит «страдание херней». Диагноз поставлен окружающими и даже прохожими с соседями. Это становится уже слишком очевидно, но Дазай делает вид, что ничего не замечает, Чуя же делает вид, что ему все равно.

Душа болеет, сердцу это передается по умолчанию, температура между ними повышается, в квартире — понижается.

закройте окно, идиоты