Искра

Она ускоряет шаг, направляясь к скамейке, которую никто не успел облюбовать. Даже пухлые сытые голуби, бессмысленно переступающие своими тонкими лапами, вертятся сбоку. Ботинки грубой подошвой давят разноцветные листья, знаменующие полную капитуляцию лета. Девушка аккуратно смахивает раннюю осень со старых досок и садится на скамью, хранящую память о миллионах рассветов до неё. Дерево неожиданно сухое, должно быть, дождь ещё не добрался в этот район. Саша вытягивает длинные ноги, скрещивая их в щиколотках. Жесткая ткань любимой черной водолазки внезапно колет шею, но спасает от возможного ветра. Это холодное предрассветное утро в пустом парке пахнет недопитым кофе и ржавым дождем. Крафтовый стаканчик с двойным эспрессо, купленный в круглосуточной кофейне неподалеку, приятно греет длинные пальцы с аккуратным маникюром. Девушка достает из кармана тесных джинсов смятую пачку сигарет и зажигалку. Задумчиво вертит нагретый пластик в руке, оставляя попытку вспомнить, откуда у нее эта дешёвая вещица и где привычный и неизменный zippo. Допив кофе одним жадным глотком, она отправляет стаканчик в мусорный бак чётким движением руки, тем самым распугав недовольных голубей. С наслаждением прикуривает сигарету и выдыхает беспокойную ночь. Туман прохладного осеннего утра топит в себе границы деревьев, прячет струйки сигаретного дыма и не обещает ответы на почти заданные вслух вопросы. Пальцы, уверенно поднятые вверх, удерживают сигарету непривычным для многих жестом, образуя латинскую V. Виктория. Но от Виктории лишь шлейф гудящих воспоминаниями висков и отсутствие общих фотокарточек. Саша запрокидывает голову и смотрит, как едкий серый дым рассеивается на фоне такого же серого неба. Говорят, однажды эта привычка её убьёт. Если тоска не сделает этого раньше. Докуренная сигарета отправляется вслед за стаканчиком. На секунду приходит мысль выбросить оставшиеся в пачке, но так же быстро ретируется. Не сегодня. Пачка и китайский пластик занимают своё место в кармане джинсов. Привычным движением запускает руку в черные волосы, убирая их за уши. На левом среднем пальце дизайнерское кольцо, за него цепляется прядь. Это одновременно раздражает и доставляет удовольствие — волосы, прибавив в длине за последние месяцы, внезапно к лицу. Саша оглядывает территорию небольшого парка, с удовольствием отмечает, что пока ее единственные компаньоны — воркующие голуби. И бесконечные воспоминания. Именно они не дают крепко спать ночами и гонят из теплой квартиры на рассвете. А еще новая знакомая, случайным образом ставшая приятным собеседником. Лиза. Лиза выгуливает своего беспородного, но крайне воспитанного лохматого пса Тостера каждое утро в этом парке, пока спит город. И не спит Саша. Так и познакомились. Делили одну лавочку и сонное утро на троих, пока третий и лохматый с громким лаем гонял пухлых голубей. Саша вовсе не планировала диалог с кем-то, хоть и столь симпатичным, наоборот, искала уединения и тишины. Но Лизе каким-то особенным образом удалось вовлечь в разговор и даже взять с Саши обещание обсудить что-то не особо важное, но на следующее утро. Саша пришла. И приходит уже третью неделю в этот парк на эти странные утренние несвидания. Уже давно без разницы, утро или ночь за бортом и насколько ниже нуля. Равнодушие жжет правдой в отражении зеркал, витрин и всего того, что не так давно вызывало восторг. Лизе хочется крикнуть тусклое и хмурое «беги». Рассказать про раздробленную в куски душу, быть может, даже поделиться бессердечностью и неотправленными эсэмэс в чужой город. На знакомый чужой номер. Прошептать правду о том, что вместо одного сердца у нее бьется ровно ноль в том самом месте. Но вместо всего этого Саша улыбается, обнажая ряд ровных зубов, склоняет голову в знак «я слышу тебя, мне хорошо здесь с тобой» и не рассказывает о себе ничего, кроме снов, которые давно ей не снятся. Сегодня Лиза опаздывает. Саша по ощущениям прикидывает, сколько времени и сигарет ждет. Это почти не беспокоит. Но холод этого утра вызывает напряжение. Есть время вспоминать. Всё что осталось от их времени с Викторией. Да и воспоминания уже затёрлись, будто множество раз прослушанный винил, местами скрипящий и заедающий. Не оригинальная запись, а переписанный подсознанием суррогат, имеющий лишь исходный код. Хотя бы он. Саша лениво сжимает и разжимает ладонь, пытаясь поймать то ощущение свободы, которое испытала, когда игла татуировщика коснулась тёплой кожи. Правая ладонь хранит воспоминания о той, кем она была. О той, с кем она была. Пигмент от чернил местами побледнел, расплылся. Её предупреждали — место такое, но это всё тот же неизменный контур, берущий начало из самой середины ладони. Размахи четких линий. Длинных и коротких, вперемешку, без конкретного алгоритма, без логики, с вкраплениями маленьких звездочек на концах. Искра. Они с Викторией тогда уже пару месяцев как… Саша так и не смогла впихнуть в однозначную категорию их отношения. Неотношения. Чем это было для них? Сексом? Вожделением? Наваждением? Их чувства не нуждались в красивых метафорах или объяснениях. Это было похоже на захватывающее дух приключение, в финале которого едва ли кто-то остался цел. Они встретились на очередной скучной, но неизбежной тусовке в мире рекламщиков. Вечер обещал быть долгим и занудным, Саша с трудом выносила такие сборища, считая это лишней тратой времени. Коллеги шепнули, что будет присутствовать кто-то из верхушки, направленный разобраться в финансах филиала. Усилием воли Саше пришлось отменять свидание в Тиндере, цеплять дежурную улыбку и поддерживать беседы, едва ли касающиеся рабочих дел. Важная персона из столицы, по словам коллег, была высокомерной стервой. Саше не было дела, какие сплетни нынче в моде, но невольно высматривала эту стерву в толпе полузнакомых лиц. Одновременно оказавшись возле бармена, сделали одинаковый заказ. Предпочли алкоголю холодную воду. Со льдом. Смотрели в глаза чуть дольше, чем этого требовал этикет. Длинные, туго стянутые в высокий хвост, медного оттенка волосы буквально пылали гладкостью. Атласное синее платье, изящно обнимающее талию, и тонкий каблук красных лодочек ошибочно были приняты Сашей за абсолютно гетеросексуальную атрибутику. Но взгляд рыжеволосой, той самой столичной стервы, чётко расставил точки. Саша отдавала предпочтение рубашкам с мужского плеча, тонким галстукам и запонкам, выдающим виновность во вкусе. Сложно было ошибиться. И сомкнутые в немом вопросе «уедем со мной» губы расплываются в улыбке, ловя подтверждение в удивленных синих глазах. Они сделали выбор быстро. Легкая взаимная полуулыбка, дежурное рукопожатие-знакомство, нет необходимости подумать, определиться и передумать. Это бессмысленно и малодушно. Не оставалось сомнений, как именно закончится этот вечер для них двоих. Страсть вспыхнула неотвратимо. Разрушительно. Но была оправдана темнотой ночей. Запаркованная возле входа Сашина машина помогла избежать клишированное «к тебе или ко мне». Пятнадцать минут по опустевшим улицам, вмиг ставший тесным салон авто, чужая кожа под ладонью ощущается жаром — не сбежать, истлеть — иное и не затягивает. Пять этажей вверх, время на передумать — какая чушь. Квартира встречает тишиной, мгновенно разбавляемой стонами. Они были одержимы собой друг в друге и бесконечным наслаждением. Их пальцы не знали запретов. Они не покорялись, но были обречены пылать от прикосновений. Размашистые поцелуи без лишних слов. Глаза с расширенным зрачком скрывали истинный цвет радужки. Никаких правил. Следы откровенного желания на черных нешёлковых простынях. Хаотичные отметины на нежной коже от жестких прикосновений губ и пальцев. Черное под медным. Кинопленкой с обрезанными сценами: укус, поцелуй, почти звериный рык. Зализать, загладить, оставить ещё. Резче. Громче. Терялись в небрежном «безумно хороша» и пошлом «хочу тебя глубже». Не для того, чтобы забыть кого-то из ближайшего прошлого или спастись от одиночества. А потому что совпали в тот самый миг, когда пересеклись в обычный вечер в городе, щедром на эмоции. Виктория после приезжала к Саше в квартиру редко. Дедлайны отрицали время, туго затягивали широкие галстуки на начальстве и срывали встречи с Сашей. Но каждый её приезд знаково финалил рабочую неделю, а пятница после полуночи уже отдавала правление Сашиным умелым рукам. Виктория молчаливо признавала свою жажду видеть девушку, которая одним только полувыдохом «привет» с раскатистой р, множила сущее безумство, о котором еще вчера и не зналось. Небрежное «раздевайся» часто звучит закономерно, ожидаемо и пошло. Саша, по обыкновению, ходит по квартире босая и в одной лишь футболке с принтом на заказ от модного нынче дизайнера. Сущий пустяк — через голову ненужный уже хлопок, нижнее белье нетерпеливыми пальцами рыжей стянуто с бёдер. Между ними в такие ночи нежность на грани. Запретные темы на длинных паузах. Частота пульса, чистота эмоций и касания всех участков горячей кожи. Каждую их встречу желание множилось. Казалось, что сильнее невозможно, немыслимо, но раз за разом встречи были жарче. Они с самого начала знали, что они — на мгновение здесь и сейчас. Лишь сегодня. В эту ночь, следующую за ней и еще несколько после. Пока не закончится контракт и чёртов рабочий проект. Они не вели долгих бесед. Не обсуждали сериалы и жизнь знаменитостей, политику или глобальное потепление. Виктория ни разу не спросила, что у Саши вне часов их встреч или ночей. Не искала отметины на шее или виноватый взгляд. Она смотрела хищно, забирая все звезды в Сашиных глазах себе. Утаскивая в бездну эмоций, которые Саша для себя окрестила постапокалиптическими. Ведь у нее внутри взрываются бомбы, мины и весь арсенал до этого дня нераспознанных эмоций. Дрожит внутри слева в груди. Разрывает, уничтожает всё, что было до. Всё, что будет потом, собранное из осколков, подобранное из руин, склеенное из пепла. Всё, что могла — быть рядом, имитируя крепкий сон. Рисовать кончиками пальцев траекторию падающих комет, оставлять на коже запах табака и надрывной тишины. Потому что слова ощущались как дешевая драма. Саше нравилось опережать бессмысленные пробки, испытывать на прочность нервы едущих сзади авто и выкручивать на элегантный максимум классику, облаченную в современный дух. Ей нравилось ехать в бессонную ночь, страстную ночь, перетекающую в утро с ароматом чужого геля для душа, опозданий на планерку, смазанных поцелуев и сбежавшего кофе. Саша не знала, как не хотеть Вику. Не умела. Не делала выбор, чтобы в итоге его принять. Ведь когда кожа горит прикосновениями, единственное, о чем можется думать — как же много лет ей понадобилось, чтобы найти ту, кто разрушит до конца. И пальцы трогают, нажимают, чувствуют. Ключицы — острые — царапают язык. Губы касаются, испытывают на дрожь, укутывают нежностью. И всё сразу. И по кругу. И если они теряли в темноте друг друга, но неизменно находили по запаху. Превращаясь почти в животных, до остервенения запоминали. Наплевав на принципы, сдаваясь, подчиняясь. Жадно сжимая бедра. Пальцы твердые, не сомневаются, там, где горячо, мокро, желанно. Там можно грубо, жёстко, нежно. Можно всё. Они показывали друг другу, как может быть ощутимей. Запретное манит. Ладони в замок. Чувства под замок. Виктория стала бесконечной слепой зоной, с непременно разломанными Сашиными ребрами в конце. Саша точно запомнила момент, когда ей в голову пришла банальная идея украсить свою кожу рисунком. Это была их очередная необъятная ночь. Они не пытались насытиться друг другом, но неосознанно клеймили кожу росписью смелых поцелуев. А утром Саша маскировала пудрой не синяки под глазами, а засосы на шее, для надежности ещё и кутаясь в ворот любимых водолазок. Захотелось выжечь. Отпечатать. Запомнить. Виктория лишь выгибала бровь, выказывая молчаливое несогласие. Всего лишь нелюбовь к украшательству или равнодушие к происходящему — сложно было распознать, отчего она не желала обсуждать эту тему. С ней вообще ни в чем не было конкретики, если это не касалось секса, оргазмов и новых поз. Быть может, девушка уже тогда чувствовала, что они — это не навсегда. Что они — это не такие уж и важные смыслы. А всего лишь немыслимая похоть, разросшаяся до размера хаоса и права на пересдачу. Удивительно, но Виктория любила касаться рисунка, рассматривала его так, будто каждый раз ждала, что появится новая линия. Новый всполох. Целовала его нежно, будто правая Сашина ладонь после знакомства с тату-машинкой стала чем-то сакральным и требующим особого внимания. Саша не писала Вике восхитительных стихов или восторженных эсэмэсок. Она вообще не тратила лишних букв для красивых слов. Но тату-фейерверк, тату-пожар разжигала, вспыхивала и полыхала красноречивей слов. Искра в ладони стала признанием. Саша выжигала чувства на коже. О важном ей хотелось молчать. Саша никогда бы не выбрала себе другую, если бы имела право выбирать. Сейчас, оглядываясь в прошлогодний ноябрь, она расписывается в своей зависимости и чувстве, о котором не удалось вслух. Закуривая бесконечно не первую по счету сигарету, Саша озирается по сторонам. Тостер в сопровождении Лизы не видится. Она все так же одна в этом парке, если не считать мыслей, набатом стучащих у виска. Кажется, с момента, когда она пришла сюда сегодня, прошел час. Вопросы тоннами оседают на губах. Вероятно, Лиза нашла кого-то более разговорчивого. Кого-то, кто не смотрит холодом синих глаз. Кого-то, чья ладонь не хранит отпечаток чувств к другой. Ладно. У Саши нет с собой смартфона — написать, спросить. Измученный молчанием, он остался где-то в кровати. Или в машине. Или где-то ещё. Гаджет, еще недавно соединяющий девушек гигибайтами «я еду», «на парковке», «скоро буду», внезапно стал ненужным. Раздражающим. Саша старается его везде забыть, не искать, не находить. Она не заходит в соцсети, не проверяет свою ликвидность на сайтах знакомств и не запоминает номера телефонов случайных женщин. И она вряд ли когда-то напишет неслучайную эсэмэс, от которой всё полетит к чертям. И Виктория вряд ли ответит на незаданный «тебе без меня хорошо?». Они не станут лгать, что им нравится просыпаться с другими людьми на чужих кроватях. А вероятность дважды встретить ту, от которой сердце отказывается биться в стерильном ритме, который одобрили бы медработники — новый уровень отчаяния и ненадежд. Виктория не обещала любовь и вселенских чувств. Она сразу обозначила, что срок их встреч равен забронированному обратному билету в соседний город. Вика хотела Сашу, хотела её тело, темперамент и согласие на всё. Саша приняла все правила и считала, что их желания совпадают. Саша приезжала в казённую квартиру, принося с собой запах селективных духов, размеренность шагов и уважение личных границ. Она не задавала вопросов о тех, кто остался в чужом городе. О раздражающих звуках эсэмэсок, постоянно разряжающих смартфон. О гравировке на обратной стороне стильных часов, случайно замеченных инициалах. Саша лишь улыбалась, приподнимая уголок губ, не знакомых с помадой. Раздевалась при свете включенного монитора, ловила взгляд, который стучал расширенным зрачком о мольбу «ты моё чертово божество». Одевалась на рассвете, забывая лишь зубную щётку и терпкий запах никого не щадящей страсти. Оставляла на подушке некрепкий сон и запах своих волос с еле уловимым оттенком крепких сигарет, которые так раздражали Викторию. Раздражали ли? Саша по утрам литрами вливала в себя кофеин. Виктория не понимала этой маниакальной привязанности, но в одно утро молча поставила на плиту купленную для Сашиной одержимости турку. Невысказанные фразы между строк читались обеими как самые нужные и искренние. Полгода назад Саша отвезла Викторию в аэропорт. Этого не было в планах, Саша вообще не должна была тогда задержаться до утра. Но секс был особенно жарким. Руки были бесконечно повсюду. А губы шептали столько запретных слов, что обеим казалось это невозможным и призрачным. Но эхо помнит. Утренний привычный кофе и две сигареты подряд заглушали мысли и события после. Один чемодан вольготно расположился в багажнике. А рука поверх правой Сашиной на коробке передач ощущается, как и в тот первый раз, жаром. Только кожа под ладонью уже совсем не чужая. Саша знает вкус этой кожи лучше, чем кто-либо в этом мире, она уверена. Вкус смазанных поцелуем помад, невозмутимых «увидимся завтра» и готовность стать уязвимой. Саша знает запах этой кожи лучше, чем сама Виктория, она уверена. Она пахнет Сашиным кофе без сахара и неготовностью стать уязвимой. Изящные пальцы четким ритмом набирают эсэмэс кому-то, о ком никогда не было задано вопросов. А после простукивают в непонятном ритме по тыльной стороне Сашиной руки. И Саша отчаянно пыталась не узнать в этом ритме азбукой Морзе «я тебя не люблю». Саша знала, понимала и ждала тот самый момент, когда километры врозь. Когда она не в силах будет забыть маленькое безумие этих месяцев и пустые мессенджеры без единой эсэмэс. Только и остается что вспоминать. Искать в чужих взглядах единственный нужный, не находить, но упрямо воссоздавать снова. Разочаровываться, разочаровывать других холодным прикосновением, тереть запястья в поисках тепла, но натыкаться на металл браслетов, отчего-то не нагретый кожей. Этот момент определенно не убьет никого из двоих. Но принесет с собой что-то новое, похожее на взятую в аренду паузу, наполненную сообщением, никогда не отправленным «ждешь?». И никогда не отвеченным «жду».