Поздний цвет

Лунный свет выглядывал из-за щели между сёдзи, широкой полоской резал черноту комнаты на части. Даже привыкшему к темноте глазу была видна только освещённая луной цапля, изображённая на ширме, да голые стопы женщины, спящей у полотна. Микото едва дышит, горячей щекой прислоняется к деревянной раме в надежде, что та заберёт себе её тепло; ей мерещится, будто величавая птица смотрит золотыми глазами насмешливо — разве не ей ли, очередному творению спящего мастера, знать, о чём малодушно помышляет гостья? Жарко! Как было жарко дома, и как легко, свежо здесь, в восточном павильоне. Наруто любила уединение, и Микото оставляла её в мастерской днём, погружённая в заботы о доме — но совсем ничего не могла поделать с собой ночью, когда сыновья ложились спать, а бойцы безмолвными тенями становились на охрану поместья. Наруто была дочерью их родственников, но когда те умерли, они с мужем забрали тринадцатилетнюю девочку себе. Она была столь печальна, что муж даже не думал о том, чтобы выдать её замуж, а Микото старалась, видят Боги, старалась отвлечь девочку от смерти родителей. У них с Фугаку долго не было детей, но после появления Наруто Микото два раза подряд родила здоровых сыновей, и все посчитали это хорошим знаком — явно Наруто принесла в их дом гармонию. Люди судачили: молодая незамужняя девушка редкой красоты, ей каждый божий день приходили приглашения на омиай, а хозяин дома всё отказывал и отказывал — кто бы и не начал судачить? Но Микото не придавала значения сплетням, ведь видела, понимала, что Фугаку смотрит на Наруто по-отечески, как смотрит на Итачи и Саске, и никак иначе. Женщина ценила искусство, имела завидную коллекцию картин, ваз, резных фигурок, и даже одеяла на её футоне были столь дорогими и прекрасными, что с их цены можно было бы открыть ресторан в центре столицы. Поэтому, когда она заметила приёмную дочь над пергаментом с кистью в руках, её сердце растаяло; но когда она увидела прекрасную Юки Онна, словно ожившую на том рисунке, её сердце разорвалось и пустилось в пляс у самого горла. Боги, как прекрасно Наруто рисовала, как чувствовала она мир вокруг себя! С тех пор девочку так и не выдали замуж: она пожелала стать одинокой художницей, и уже в свои двадцать два находилась в числе самых именитых художников страны. Красивая, статная, почитаемая, умная и с кистью в руках, будто с вакидзаси — разве могла Микото не влюбиться? Разве могла перестать касаться крепкой шеи, живота, сильных ног? Разве могла переставать целовать, слыша взволнованное «Госпожа», проникающее в самую душу?.. Вероятно, могла и, скорее всего, должна была, но о содеянном не жалела. Только боялась, что отнимает у своей девочки лучшие годы, пусть та и уверяла в обратном. Ох, если бы Фугаку, её муж, её хороший друг, был жив, что бы он посоветовал? Микото могла обсуждать с ним что угодно, и до сих пор она уверена: её умный-умный супруг точно сказал бы что-то умное, что развеяло бы сомнения женщины. Возможно, ей стоит принять, что Наруто уже может сама выбирать, с кем проживать жизнь и делить постель, раз они с Фугаку не сделали этот выбор за неё девять лет назад. — Не спите? — шелестит в такт ветру проснувшаяся Наруто. Она садится, и теперь под лунным светом в черноте комнаты были видные её синие глаза и яркие светлые волосы. — Нет, не усну без тебя под боком. — Качает головой женщина и входит в комнату, притворяет за собой фусума. — Давайте я помогу снять одежду, — окончательно просыпается воспитанница, вскакивает со своего футона и подходит к женщине, тут же принимаясь за широкий пояс оби. Микото позволяет помочь: самой такую одежду снимать и вправду трудно, а в четыре руки они управляются куда быстрее. Наруто была в одном нагадзюбане, который за время сна успел развязаться, сбиться у покатых плеч и обнажить смуглую от природы кожу. Женщина любуется, смотрит обжигающе-откровенно, неприлично, и Наруто рдеет, покрывается красными пятнами до самой груди, будто невзначай разводит полы одеяния шире — и получает благодарную улыбку от госпожи. Микото скидывает с себя нижние одежды, а затем кладёт руки на девичьи бёдра. Наруто всегда тёплая, на её волосах оседает едва заметный запах нагретой сливы, но кожа её почти ничем не пахнет — так, слегка потом и солью, и то лишь из-за того, что ещё не ходила мыться. Она касается ниже, между ног, и понимает, что Наруто не так давно мастурбировала. Женщина уважает нужды юных, поэтому собирает естественную смазку у половых губ и касается клитора, медленно ведёт вверх и вниз, едва надавливает, дразнит, слышит возбуждённое сопение и сбитое дыхание у шеи. Наруто на голову выше, но в такие моменты всегда сгибается так, что острые позвонки выстраиваются в дугу, и прячет своё лицо — стесняется. Даже после нескольких лет стесняется того, что не такая опытная, как женщина, быстро заводится и долго не может кончить. Микото это не беспокоит: она старше, у неё двое детей, она быстрее устаёт и ей не нужно многого. Она уверяет Наруто, что в тридцать лет она не будет такой активной, как сейчас, что нельзя стесняться молодости — молодость прекрасна в попустительстве, моя девочка, не дурей. Наруто хватает пяти минут. Она совсем вымокла, от волос по шее бегут капли пота, а между ног так влажно и липко, что в пору бы её нагишом скинуть в речку, и женщина не может не посмеяться: — ты будто рисовой клейковиной покрыта, радость моя. — Не издевайтесь, — выговаривает она и наконец выпрямляется, хрустит спиной, ведёт носом по виску Микото, легко касается губами. Она утягивает женщину к себе на футон, и та целует разморенную воспитанницу крепко и целомудренно. Луна по-прежнему сияла меж сёдзи, нарисованная цапля всё так же смотрела насмешливо, а в сердце Микото набирались цвета поздние бутоны фудзибакама.