держат путь на запад вслед

– Хочу татушку. Рагги вскидывает голову и жмурится. Через прорези век в свету – слепящем и ярком – он видит массивный профиль, и как тени обводят Леону по контуру углем. Выделяют. Печатлеют. Солнце печет своих идолов, фиксируя через свето-тень, – а первые люди выбивают их на камне, навсегда вплетая в историю. Кончики пальцев зудят от желания прикоснуться к вечности, прощупать все припухлости и впадинки. Рагги пытается уколоть себя ногтями. Не выходит – те оборваны до мяса. – В стране горячих песков точно найдется хороший мастер! – улыбается Рагги, закидывая белеющие ладони за затылок. Сам он весь – бледный, тощий и нескладный – светило его не любит и будто нарочно упускает из виду. Даже ожогами, краснеющими и болящими, не журит. Рагги не завидно, совсем нет, просто в некоторые моменты – сетчатку жгучие до мушек головокружительных – накрывает. Думается, что он, возможно, чего-то достоин, мечтается, смотря на прямую осанку, блеск каштановых кудряшек и бронзовость кожи, о месте совсем-совсем рядом. В эти моменты – нет ничего важнее осечки и переключения. Ведь если Рагги не хочет ослепнуть, он обязан вовремя отвести глаза. – Однако... Да не! Если выедите сегодня завтра, то должны будете вернуться аккурат к зачислению в Колледж. Леона хмыкает от его уверенности, Рагги отвечает ему улыбкой во все тридцать два – у них обоих нет ни малейших сомнений, что черная карета сделает правильный выбор, и Ночной Ворон утащит в своем клюве ярчайшую золотую монету. – Устроился тур-агентом, Рагги? – подначивает его Леона, пиная маленький камушек. Пересохшее русло ползет трещинами, земля лопается и крошится, как передержанное в духовке печенье. Жар ползет от уязвимого недра, предвещая погибель всему тому живому, что существовать, в общем-то, без влаги не научилось. – Ага, вот провожу вам экскурсию по водному пути, проходящему из Слоновьего кладбища до Прайда! Кстати вы знали, что исконно только на те земли, на которые при восходе солнца падает свет вон с то-ой, - Рагги тянет палец в сторону метафорической горы, - горы, склады Предков, о как!, принадлежали львам, - продолжает он словно с учебника. Рагги не видит, но уверен, что Леона закатывает глаза. Леона вообще это любит – закатываться, но без безотчетной веры в то, что на другой стороне земли тебя ждут. В нем зреет алым плодом подозрительность, а Рагги так не хочется, чтобы он растерял весь свет на другой стороне земли в одиночестве и никогда больше не вернулся домой. – Дурость какая. Почему гиены вообще не разгонят всю эту швальную контору под названием Королевский двор. Слышно, как Леона хмыкает, и звук этот застревает меж клыками, бьётся о них, как язычок о края колокола, растет и набухает. Рагги безумно нравится представлять то, каким громким будет рев – вскормленный предательством и разочарованием, неудовлетворённостью и желанием, – когда вырвется из диафрагмы. – Нам, гиенам, нужна надежда. Без нее свет не мил. – Хуевая это надежда, если для ее существования нужны ходячие золотые мешки, – совершенно серьезно отвечают ему, рассматривая чужую мораль как отчеканенную монету И это!, несмотря на то, что гиенья валюта никогда не была в ходу. Рагги, не сдержавшись, смеется. Чужой цинизм и презрение наполняют его весельем, а от бытия загадкой для гибкого ума подрагивает кончик куцего хвоста. – Раскроете мысль, Леона-сан? – просит он. И Леона продолжает. По пересохшему руслу они идут добрые полтора часа – найти злостную плотину, которая перекрыла потоки воды в Слоновье кладбище, оказалось заданием не из лёгких. Вид кучи накиданных друг на друга бревен, перекрывающих природное течение реки, заставляет что-то в груди ухнуть вниз. Во рту становится кисло – то выходит сок из пожеванной, подхваченной на пути травинки. – Вот и нашли нашу пробку, – комментирует Рагги, вылезает вслед за Леоной из русла и млеет. Веки сужаются от яркого света – река бурлит и кипит, шумит и гудит – переполняется так, будто норовит хлынуть через края. Поток змеится и изгибается, правда, в совсем другую сторону. В сторону Прайда. – Вот же неприятность, – посмеивается Рагги, хотя чувствует, как в груди сжимается и тянет. Ощущает, как грудину распирает от еле сдерживаемого и горячего. Гнев опаляет внутренности пожаром, и Рагги стоит огромных усилий подавить его. Успокоить рваным смехом. Тушить огонь льняной тряпкой – все равно что вести себя, как последний дурак, но иного средства попросту нет – Рагги не имеет права реветь и рушить. Его вою никогда не сравниться с львиным. Косой луч преломляется в брызгах и слепит глаза. Рагги щурится, видит неровные края преображенной, новой реки, которой показали совсем другое русло. "Направление воды, – понимает он, – сменить слишком просто". Рагги прошмыгивает мимо Леоны, застывшего под пожухлым деревом. Тот мрачный из-за тени и молчаливый, горят лишь глаза – как два светила. Рагги не знает, о чем он думает: чужая голова для него, серого и непросвещенного, не много не мало, потемки – поэтому он присаживает на край, снимает обувь и свешивает ноги. Капли жалят холодом стопы. На душе становится пусто – последствия подавленного пожарища. – Холодненькая, Леона-сан. – Почему ты не в бешенстве? – раздается из-за спины. Рагги слышит тихие шажки и видит, как чужая рука зачерпывает воды. В речном отражении видно – кадык Леоны дергается в такт глоткам. – А должен быть? – Обычно когда у кого-то забирают шанс на выживание, – отвечает Леона, вытирая мокрые губы тыльной стороной ладони. Глаза у его водного двойника зеленые, как напитанная вдоволь летняя листва, – он злится. Рагги разводит руками: – Всем надо как-то выживать. У кого-то просто получается это легче. Леона из отражения пропадает из виду, и Рагги поворачивается, чтобы увидеть, как Леона настоящий застывает около импровизированной дамбы. Ведет по дереву кончиками пальцев. Действия его загадочны настолько, что гиена склоняет голову на бок. – Я не хочу тату у какого-нибудь червя из песочных, – говорит вдруг Леона. – Найди мне мастера в своем районе. Рагги чувствует, что сердце начинает колотиться гулко, с оттяжкой – как же буднично и ненароком тот доводит его до приступа. – А ещё, чтобы он не помер раньше времени... Вдруг раздается львиный рёв. Рокот голоса, поднявшегося из глубин естества, дрожит в воздухе. Предвещает рождение маленькой катастрофы. Сваленная куча превращает в песок в мгновение ока, но Рагги кажется, что он успевает посчитать каждую рождённую пылинку. Река, будто, воспоминая естественное русло, закатывается набок, обрызгивает Рагги края штанин и возвращается к своему началу. Когда рев замолкает, когда голос Леоны – подавляющий и всеобъемлющий – затихает, Рагги не может понять лишь одно: чей звук громче – бурление стихии или стук его собственного сердца. Мастера Рагги находит за два дня. Конечно же, лишь потому, что ищет без устали – два дня на ногах, количества опрошенных гиен переваливает за тридцать и четыре мастера с разной степенью паршивости сервиса и рисунка. Порыв привести Леону к местному шутнику и надбить ему хуй на лбу Рагги давит лишь благодаря невероятному количеству усилий. Хотя даже сейчас, когда Леона критическим взглядом осматривает халупу, в которую Рагги его притащил, у последнего от желания сделать пакость жжет ладони. Заходя внутрь, они шуршат порогом из свисающих бусин. Те стукаются друг о друга, создавая высокий перезвон. Рагги видит, как уши Леона прижимаются голове, а руки неумело расталкивают преграду. Брови сведены к переносице, а глаза недобро прищурены. Ему явно неуютно и странно. Рагги почему-то чувствует себя самым на свете счастливым, смотря как этот неуклюжий лев пытается существовать в его мире. – Ты мне вчера мозги выебал, чтобы на кореша пялиться или че, а? – Дядь Чиура, – поворачивается к говорящему Рагги, – ну вы чего, не каждый день в гостях у вас второй принц. – Такие гости у меня на хую вертелись, когда я еще пешком под стол ходил. Говорящим оказалась гиена сорока пяти. Чиура, местный умелец по тату-искусству, чьи дизайны сочетали в себе провокационность и стиль, сидел, разложившись на выкопанном где-то кресле качалке. Рагги ущипнул Леона за бок, когда увидел, как чужой взгляд остановился на кресле, чтобы тот удержался от комментариев, и потер затылок. Леона закатил глаза. "Я же не ты чтобы не уметь держать язык за зубами", – читалось в ответном взгляде. Рагги хулиганисто улыбнулся. – Кхм, – рыкает Леона. В позе его – сложенных на груди руках, выдвинутой вперёд правой коленке, склонений на одну сторону голове – начинает сквозить скепсис, из-за чего Рагги тут же включается. – Дядь Чиура, эт Леона-сан – твой сегодняшний клиент. Леона-сан – это Чиура, лучший умелец во всем нашем районе. – Для плешивого я Чиура-сама, усёк? – гиена глядит на Леону исподлобья. Глаза у него, выглядывающие из-под занавешивающей их сальной челки, узкие и ивовые. Но не эти они притягивают взгляд – вокруг неаккуратным овалом набиты черные венки. – Понял, Чиура-сама. "Эр" получилось протяжное и несколько угрожающее, из-за чего вся достопочтенность суффикса потерялась, но гиену, кажется, это только обрадовало, потому что он вдруг отклонился, от чего кресло его жалобно скрипнуло, и хохотнул. – А я уж думал обмельчала чета королевская, и хер теперь только ебырям своим показывает. Раздается стук – узловатые и короткие пальцы гиены стукают по подлокотникам кресла – хотя Рагги сначала кажется, что это львиные зубы друг о друга брякают с оттяжкой. Видимо, Леону он все ещё знает недостаточно, потому что удивляет его и взгляд чужой загоревшийся интересом и нетерпением, и приветливость в короткой незаметной улыбке, и... – Ха-ха-ха. Леона смеётся, и в звуке этом чувствуется тепло и уют. Рагги тонет в этом смехе как в сладкой вате. Чиура оказывается редкостным умельцем, перо рисует по коже плеча как по дереву собственный дизайн – аккуратно выводя очертания, а после наполняя их цветом. Голова темного льва, со звездой на месте глаза, узнается по первым штрихам – а далее лишь обрисовывается по контуру, обрастаем углами, прямыми и полукругами. Леона не издает не звука – кроме тех моментов, когда отвечает на едкие реплики чешущего языком Чиуры. Тот выражения не подбирает – всю жизни помои лились с его рта с той же периодичностью, что и шедевры из-под мозолистых рук с черными пролежнями на месте подгнивающих ногтевых пластин. Наверное, поэтому для всех удивительным становится тот момент, когда гиена, набивая завершающие детали вдруг произносит: – Ты это… аргх, – прерывается он, чтобы вытащить иглу из машинки и переломить ее надвое, – не пойми неправильно, но я презираю всю вашу королевскую семейку. Все, на что она годится – это давать пустые обещания о мире и содружестве, о равенстве и отсутствии притеснения. Когда твой дружок пришел ко мне, – Чиура кидает взгляд на встрепенувшегося Рагги, тот, не найдя себе места, уселся и смотрит на все этапы татуирования с пола. Уши его дергаются и прижимаются к макушке, – ха-ха, когда пришел, я думал прогнать его пенделем под зад или кинуть что потяжелее. В этого предателя всего нашего племени. Из-за него и из-за таких, как он, идеалистов, помяните мое слово, мы оказались в яме. Пока Леона весь подается вперед, явно заинтересовавшись, Чиура шлёпает на его плечо сгусток холодной мази. От перепада температур тело пробивает дрожь. – Но он сказал, что это ты разрушил новую дамбу. И что как-то смог уговорить этих эгоистичных блядей с дворца не возводить новую. Спасибо за это. Глаза Леоны расширяются от неожиданности. Последнее, что он ожидает услышать от ворчливой гиены – это благодарность в поступке, который даже не направлен на спасение. Все, что Леона хотел в момент, когда активировал особую магию, – сделать подлянку отвергшему его королевству. Показать, что без него, все их усилия развеются пылью на ветру. Леона кидает взгляд на Рагги, чтобы уверится в своих сужениях, но оказывается в ловушке. Тот смотрит на него в ответ с улыбкой сияющей доверием и благодарностью. Рагги Буччи глядит так, будто Леона Кангсколар это тот – кому он вверяет свою жалкую жизнь. – Кхм, не за что, – смущённо кашляет Леона, неловко дергая тонким хвостом. От движения склянки, стоящие на перекошенном столе, опасно валятся вниз. Рагги не успевает молниеносным движением подхватить одну единственную, не хватает рук, и черная чернильная жижа расплескивая по полу. Леона аккуратно поднимает глаза, уши тотчас же вянут от крика: – А ну пошли отсюда, обормоты придурошные! Слоны недоделанные, какого хуя! Старшие не учили трепетному отношению, так я сейчас научу! Сейчас как проучу, так что ушей целых не останется! Взашей их выкидывают из салона мигом, Рагги закрывает голову руками, чтобы не схлопопать бусенной ширмой при таком спешном ретировании, Леона выныривает за ним следом. Взлохмаченные каштановые локоны, удивление на лице и новенький рисунок, бережно заклеенный прозрачной пленкой – Рагги смотрит на него с минуту, не зная, что чувствовать. От всего неприглядного завершения такой спонтанной вылазки ему безумно хочется хохотать, чем он тут же и занимается – и заходится в ярком смехе. – Эй, – Леона почесывает ухо, не совсем понимая, как реагировать на только что произошедшее. События поменялись как-то слишком быстро и спонтанно. Захватили в водоворот и унесли торнадо, только успевай тапочки ловить. – Мы не заплатили! – кричит он, за что получает громкий ответ. – Я работаю по предоплате, залупыш. Леона прокатывает новое слово на языке, словно диковинку. Смех душит Рагги, поэтому тому остается только дёрнуть льва пару раз за края одежки. – П-пойдемте, Леона-сан, – находит в себе силы выдавить Рагги. Капельки слез выступают по краям от его лучистых глаз. – Ладно, – жмет плечами Леона. Кожа на левом под пленкой неприятно натягивается и пухнет. Под палящим солнцем начинают выступать капельки пота. – Идем в тень. – Понял, – уже вполне здраво отвечает Рагги, семенит следом, только раз, обернувшись, кричит: – Спасибо за работу, дядь Чиура! – Поцелуйте меня в зад! Леона улыбается, слыша этот ответ, и ускоряется. Позади раздается стук торопливых шагов. Место для отдыха они находят достаточно быстро – валяться в проеме между переулками, где пахнет уличной едой и плесенью. Но там хотя бы прохладно от тени выстроенных домов, а потому грех жаловаться. Плюхаются они в унисон прямо на голую пыльную землю. Даже через слой футболки Рагги косточкой плеча чувствует, какая горячая у Леоны кожа, поэтом отодвигается и вперивается взглядом в черного льва. – Как вам результат-то, Леона-сан? – спрашивает он, дергая рукав в странном жесте. Не то тянется, не то рубит движение, как итог – кладет ее недвижимой на правое колено, сложенное бабочкой. – Норм вроде, – лениво отзывается Леона. – Серьезно? Вам сделали несводимый рисунок на теле, а вы отзываетесь, типо, «покатит»? – недоуменно переспрашивает Рагги, склонив голову. Леона утомленно рыкает. – А что ты хочешь от меня услышать? – Ну, – пятерня ерошит светлый затылок, – это то, что вы хотели? Вам нравится? – и совсем тихо: – Я… справился?.. В ответ ему звучит тишина – Леона, кажется, засыпает, прикрыв оба глаза. У Рагги от неуверенности сводит все тело, он то и дело ломает руки. Вопрос повисает оголенным, как электрический провод, и гиена не знает, что он хочет больше – чтобы его обесточили или поместили в воду. – Да, думаю что-то такое я и хотел, – раздается несколько минут погодя, Рагги вскидывает голову к небу. Точнее – пытается к небу, но перед глазами стоит лишь соломенный потолок хлипкого дома. В ушах грохочет, нарастая ритмичными ударами, и дабы перебить шум собственного сердца, которое явно вознамеривается выскочить наружу, Рагги спрашивает: – Как думаете, Леона-сан, успеет зажить до поездки? Леона только жмет плечами, сдувая с лица налипшие каштановые прядки. Зажить не успевает. Ночной Ворон крадет в клюве золотую монетку на следующую ночь.