***
Воздух тяжёлый, влажный, такой, что даже дышать сложно. «Это Нагато?» Тёмно-серые тучи, гонимые ветром, надвигались, закрывая собой солнце, и на землю лился уже бледный, жёлтый свет. Послышался глухой треск — перед глазами тут же возник расплывчатый, радугой переливающийся силуэт с ярким, блестящим риннеганом. Парень поклонился. — Киё, как успехи? — Мне удалось поднять бунт на рынке, а также вблизи одной из шахт… — Киё задумчиво потёр нижнюю губу, — недовольных больше, чем мы рассчитывали. — Былая слава Акацуки играет нам на руку. Что ты им говоришь? — Пейн развернулся, принялся рассматривать резиденцию Ханзо — высокую башню, стоящую в центре селения. — Про неудачный союз с Конохой. О, кстати говоря, о нём знают некоторые шиноби Ханзо, и все — из клана Фуума. Ещё упоминаю о том, что в твоих землях продовольствия в достатке. И ещё, — Нагато поднял кисть, останавливая Киё. — Достаточно. Как отнёсся клан Фуума к союзу Ханзо с Конохой? Киё что-то промычал, а затем, всё-таки сформулировав свою мысль, ответил: — Изначально, ну, исходя из того, что известно мне, они были не против. Им в целом-то всё равно, где зарабатывать, — Киё пожал плечами, всматриваясь в мерцающую фигуру, — Да и в стране Огня проживают члены этого клана. — Разумеется, — Пейн кивнул, — в этом для них была двойная, если не тройная выгода. — Ага. Но теперь и они заинтересованы в том, чтобы поднять восстание. Заинтересованы в тебе. — Аналогично. В чём причина? — Ханзо предал их. Как конкретно мне не известно, но, кажется, связано это как раз с Конохой и дележкой гуманитарки, прибывшей из страны Огня. Нагато не ответил. Риннеган скользил серебристой радужкой по башне, стоящей среди куда более мелких зданий. Киё знал — Нагато видит, видит, как длань войны коснулась и их военного поселения. Ему, Киё, это было не доступно, и, пожалуй, такому исходу он был даже рад. И, тем не менее, там, в Аме, он видел и покорёженные, обугленные дома, и, казалось, сотни голяков, сидящих на тряпье и выпрашивающих подать хоть кусочек хлеба, ещё больше — бродяжничающих сирот, ворующих всё, что плохо лежит. Близ окраины — вонь гниющего мяса, распространяющаяся из домов. Изредка можно было встретить труп с обглоданными ногами — Киё подавил рвотный позыв. — Почему клан Фуума не отправил своего представителя на переговоры? Киё хмыкнул. — Ханзо следит за ними, вынудил остаться на переферии Аме. Примерно половина его войск сосредоточена там. Они всё-таки серьёзные противники. — Надо перетянуть их, — Пейн неожиданно зашипел. — Пейн-сан… всё в порядке? — шиноби взволнованно подошёл ближе к лидеру, по привычке протягивая руку вперёд. — Да… Киё, всё хорошо. Не переживай, — силуэт замерцал, — нужно перетянуть войска Ханзо. — Восстание? — Да. Иные методы я на данный момент не в силах применить. — Хорошо, — юноша сжал танто в ножнах, — куда мне направляться? — Ты говорил о шахтах, верно? — увидев кивок, Пейн продолжил, — думаю, тебе стоит навестить рабочих ещё раз. В более крупном месте добычи. А затем… — Восточная шахта? Пейн повернулся к Киё лицом, раздражённо сверкнув риннеганом. — Да, мой друг, восточная. Не перебивай меня больше, договорились? — Прости, — Киё сглотнул, — так что там дальше? Нагато выдохнул, и, кажется, прищурился. — Затем тебе следует отправиться к клану Фуума. Переговори с ними, а после — свяжись со мной. — Но, Пейн, я навряд ли смогу пробраться туда незамеченным. Ханзо, конечно, направит большую часть своего войска на восток Аме, но тех, кто занят Фума ичизоку всё равно будет больше, чем самого клана. — Ты прав. Ах, да… где располагается клан на данный момент? — Северо-запад страны. — Хорошо. Я приготовлю для тебя кое-что. Кинжал, что я дал тебе, не позволит ему напасть на тебя. Киё прикусил губу, нервно потирая вмиг вспотевшие ладони. — Призыв? Пейн лаконично кивнул. — Хорошо. Я постараюсь выполнить всё как надо. — Я ценю тебя, Киё, — внезапно выдал Нагато, — будь осторожен. И, да… я хочу поговорить с ними. Силуэт затрещал, а затем, последний раз отдав зеленоватым светом, исчез. — Спасибо, Нагато-сан. Киё вонзил кинжал в ножны, вытянулся, не спуская глаз со входа в пещеру. Выходя из неё осмотрелся и сдержано ухмыльнулся — вокруг никого. Сегодня нужно было отдохнуть — он и так проделал много работы, и было бы отлично, если бы Нагато отправил с ним ещё кого-нибудь. «Тот же Горо сгодился бы, жаль, что он занят.» Надо было добраться до ближайшей гостиницы. До того, что было ею: сейчас все они были скорее пристанищем тех, чьи дома разрушили войска Великих стран. Он спешно шёл до той, в которой оставался в последний раз, по его мнению — более менее безопасной, с не протекающей крышей и без трещин повсюду. Первое время в таких прятались гражданские, и Ханзо как мог снабжал их провиантом. Выйдя уже в непосредственно Аме, Киё надел протектор. Четыре вертикальные линии, блестящие, как струи дождя, разбивающиеся оземь. Другая, та, на которой струи дождя, прежнего дождя были перечёркнуты осталась там, с Акацуки, с Пейном, Конан, Горо, Джуном и другими. Грязные улицы, заливаемые дождём — Киё находил забавным, что стоит только появится Нагато — небеса вновь плачут, дома, полуразрушенные, с чёрными узорами пламени на стенах, кое-где покрывшиеся бледно-зелёным грибком. Люди, заприметив начинающийся дождь, повыскакивали из домов с тазами и ловкими движениями рук принялись снимать одежду со старых верёвок. В ногах неприятно закололо — стоило поскорее дойти до гостиницы и просушить обувь. Дороги, размытые, покрытые слоем грязи, которая медленно растекалась под каплями дождя, стекала вниз или застаивалась. Киё, запреметив в стоячей воде головастиков, поморщился — не любил он скользких лягушек, и ускорил шаг. Впереди — пропускной пункт, но и он не проблема: дай на лапу пару раз, и тебя будут ждать, как милость всех существующих богов. Так и было сейчас — шиноби хитро улыбнулся, когда Киё всучил ему сто рё. Не то чтобы они пропускали всех, но хитайате Аме, доброжелательность и голод — залог своеобразного, но успеха. Конечно, они воровали еду, привозимую в Аме из других частей страны, но и этого всегда было мало людям, пережившим войну. Каждый старался набить закрома, и Киё, к своему сожалению, понимал их, как никто другой. И, казалось, в детстве — понимал ещё лучше, когда жизнь отца унесли с собой шиноби неизвестно какой страны, да и это неважно. Они с матерью сидели так же, на клочках простыней, сложенных втрое, и выпрашивали милостыню. Воровали, порой — мародерствовали. На ветвях редких деревьев насмешливо гордо развевалось какое-то тряпьё грязно-жёлтого цвета, а впереди виднелось такого же оттенка здание, окружённое землянками, припорошенными сверху землёй и травой, которые уже вовсю смывались ливнем — камни, накиданные сверху, конечно же, особо не помогали. Киё, добежав уже до двери, резким движением отворил её. В нос ударил запах сырости — не той приятной, что остаётся после дождя в поле, а удушающий, режущий глаза — вперемешку с вонью крысиной мочи. Люди как селёдки в бочке сидели кучком, кто на прогнивших досках, кто на столах, переговариваясь друг с другом. Киё не решался сначала работать здесь — боялся. Однако после успеха с рабочими понял — мало кто остался предан Ханзо. Да и Нагато давил, говоря, что необходимо завербовать всех, и особенно — детей: «Они — будущее Амегакуре» А потому большая часть тех, кто нашёл здесь новый дом, в сто крат хуже предыдущего, уже горели желанием изменить страну аки зажжённые вновь факелы. Почти все из них — такие же сироты, как и они, Акацуки, сами. Киё выпрямился. — Послушайте меня! Люди, увидев его, тут же вскочили с насиженных мест, столпились вокруг. Они ждали его прибытия. Киё мягко улыбнулся и начал свою речь. — Пейн-сама лично хочет с вами переговорить. Послышался удивлённо-восхищенный вздох. Киё вытащил кинжал, направил в рукоять чакру, и лезвие тут же замерцало. Перед кучей подростков и детей возник мерцающий, размытый силуэт. Красный, зелёный, фиолетовый, кажется, вообще все цвета медленно и плавно переходили друг в друга, переливаясь перламутром, маня всех вокруг своим таинственным сиянием. Они подходили ближе — на сколько позволял страх — и завороженно всматривались в него, тихо ахая, приоткрывая рты. Нагато раскрыл глаза — им явился риннеган. Дети спрятались за спинами тех, кто был постарше, крепко сжимая худые руки. Киё не знал, какое это было тело, но точно знал — оно стоит, гордо вскинув голову, осматривая собравшихся здесь. Неожиданно для себя самого, Киё громко отчеканил: — Поклонитесь Пейну-Сама! Нагато удивлённо, но, кажется, удовлетворённо окинул его взглядом через плечо, слегка, почти незаметно для тех, кто не привык к этой технике, повернув голову. И они покорно склонились. Киё на секунду показалось, что первый круг — зрачок, расширился. Он знал — глаза Ринне реагировали на эмоции. Он зол? Доволен? Но Нагато, будто специально, встал в центр образованного телами круга, так и не дав более тонуть в кругах на воде. Он вскинул руку, очертил ей пространство вокруг и повелительно и размеренно проговорил: — Вам лучше сесть. И, — Пейн, там, в своём убежище, улыбнулся, — не бойтесь меня. Я не причиню вам боли. Они вновь послушались, сели на колени, сложив ноги крест-накрест. А после — снова зачарованно наблюдали за волшебным абрисом, переливающимся цветам радуги. Как и Киё. В их стране редко бывает солнце, и жители к нему совсем не привыкли: оно больно резало глаза, обжигало кожу. Другое дело — радуга, появляющаяся после дождя, ласково играющая с капельками влаги, отдающая весёлыми бликами на протекторах. Радуга — это символ надежды. И, кажется, Киё сам начинал обретать надежду в лице их лидера. — Для начала, — Нагато мягко, не свойственно уже произнёс, — вам нужно поесть. Вы голодны, не так ли? Ответа не последовало, однако, один из мальчишек, крохотный совсем, закивал, подходя ближе. — Техника Призыва. Дети тут же отпрянули, дрожа. Сквозь белую, постепенно исчезающую дымку Киё разглядел… быка? Вскоре, когда дым исчез, он убедился — да, бык. Мёртвый, расчленённый, уже прожаренный, с чакроприемниками в нетронутой огнём голове. Он подошёл к Пейну, шепнул ему: — Это им не навредит? Нагато покачал головой, а затем, вскинув руки, подмурлыкивающим басом, почти прошептал: — Это мой дар вам… дети. Малыш подбежал первым, и Киё увидел его торчащие ребра и обезображенное чём-то лицо. Остальные медленно потянулись за ним, видя, что тот, кто именовал себя странным именем «Пейн», не собирается вредить им. Бас вновь эхом разошёлся по большой зале: — Не трогайте голову. Та, словно по волшебству, поднялась в воздух и опустилась в дальний угол. Подростки, широко раскрыв глаза, переглядывались, не выпуская уже подостывшего мяса из рук. — Ешьте… ешьте… дети, — шептал Нагато, который, как казалось Киё, и сам завороженно наблюдал за тем, как насыщается ребятня, — и я преподнесу вам ещё один дар… не так быстро, — сказал он уже громко, чётко и скользящей материнской заботой, — иначе… впрочем, не важно, что будет иначе. Когда те расправились с едой, он снова вложил свиток в руки Киё, удивлённо смотрящего на него. Повелительно произнёс: — Распечатай. Киё, вновь чуть склонившись над силуэтом, прошептал: — Что это? Пейн повторил с нажимом, тоже шепча: — Распечатай. Киё устало выдохнул и наконец выполнил приказ. В свитке были запечатаны бордовые платки и чёрные плащи. Киё, цепляя края их, начал счёт. Их было двадцать. — Я хочу с вами поговорить, — дети, услышав тяжёлый бас, подняли головы. В глаза, в странные, жуткие, нечеловеческие — смотреть боялись, лишь смотрели на загадочное мерцание, неверно освещающее их хрупкие силуэты, — Вы, должно быть, все лишены родителей из-за этой и предыдущей войны, верно? Все разом молча кивнули. Почти синхронно. — Война — это воплощённые грехи человечества. Ненависть, алчность, жестокость. Знаете ли вы, какая страна развязала Вторую и Третью войны шиноби? — Нет, — еле выговорила девушка, прижимающая к себе, по-видимому, сестру. — Страна Огня, — Нагато сузил глаза, — по вине Конохи погибло множество наших сограждан. Ваших матерей и отцов, сестёр и братьев. Я знаю, — Пейн устремил взор риннегана куда-то в потолок, — у кого-то из вас в сознании часто мелькает узор хитайате Листа, освещённый молнией. Или красная спираль их жилетов. Впрочем, не только они виновны… — Они злые? — выдал мальчик, подбегавший до этого. — Нет, — Пейн оглядел его, — не злые. Просто по-другому не умеют. Но всё же… из-за них наша бедная страна лишилась всего. Наш дом разрушен, наш дух сломлен. И вы, совсем ещё юные, вынуждены жить здесь, в этом убогом, грязном убежище, воруя, — послышался всхлип, — и побираясь тем, что не доели шиноби и семья Ханзо Саламандры. Он позволил топтать шиноби Конохи наши земли, — Нагато, вскинув голову, принялся медленно, переливающимися очертаниями, словно плывущими по воздуху, обходить детей по кругу, осматривая каждого и кажется — не смотря куда-то конкретно, — спрятавшись, взамен на ничтожную гуманитарную помощь, — ребёнок любопытно склонил голову, — которую прибрал к своим рукам, и по итогу он был обведён вокруг пальца. Нас снова предали, использовали, а всё из-за этого безумца. Вы, те, кого мы должны защищать, обтянуты кожей, бледные, как трупы, выживаете, а не живёте, думая, что война — везде, и каждый день слушаете слова благодарности Ханзо из лживых уст его приспешников. Но именно вы и только вы — будущее Амегакуре, новой Амегакуре, новой страны Дождя. Разве вы заслужили такой никчёмной жизни? Я считаю, что нет. Не заслужили, — отчеканил он, снова встав в центр, — Вы понимаете, о чём я говорю? Один из подростков, худющий, сдвинул брови домиком, скрежетнул зубами, и промолвил, смотря в риннеган, кажется, с трудом: — Понимаем. Мы всё понимаем. Но что мы можем поделать? Девушка, сидящая рядом, поджала губу, обтёрла щеки ладонью. Пейн прищурился, протянул руку. — Вы не одни. Я не позволю вам жить так, не позволю и умереть. — И что, — пацан насупился, — мы должны делать? Как нам быть? — Тише, дитя, — Пейн снисходительно прошелестел, — я буду вашим кормильцем и защитником теперь. От вас требуется лишь верность мне. Я вижу, — Нагато подозвал Киё, — ты очень храбрый. Я ценю это, — Узумаки легонько кивнул, — выступи вперёд. Паренёк встал, на дрожащих ногах подошёл к размывающемуся абрису, всматриваясь в него. — Как тебя зовут? — Роши. — Роши, значит. Я оглашу тебе план своих действий в отношении вас. Мне нужно двадцать человек, которым понадобится всего-то распространять моё имя и мои идеи об изменении страны и, разумеется, помогать Киё в его нелёгкой миссии. Ты готов к этому, Роши? Хочешь ли ты лучшей жизни? Хочешь ли ты привести эту страну к процветанию вместе со мной? Подросток кивнул. — Кто ещё? — Мы все… , — прошептала девушка, — мы все хотим. — Это невозможно. Кто-то должен приглядывать за детьми. К тому же, пока в наши задачи входит кое-что иное. Киё-сан, — Пейн перевёл взгляд на подчинённого, — вам всё подробно расскажет. И, Киё-сан, передай наиболее здоровым юношам плащи и кинжалы. А ты, Роши, — Нагато задумчиво протянул, — ты теперь главный помощник Киё-сана — моего вернейшего друга. Отдохните, поешьте сегодня, разберитесь с оружием. По моему приказу вы начнёте специальную миссию. — Да, — Роши взглянул снова в риннеган, — да, Пейн-сама. — Тогда прощайте. Киё поклонился — и за ним поклонились остальные.***
Нагато выдохнул, довольный результатом подрывной деятельности. Хочешь победить врага — воспитай его детей. — Нагато, — Конан подошла к другу, — ты как? — Всё хорошо, не беспокойся, — Пейн качнул головой, сдувая прядь волос с глаз, — Вы занялись трупами? Конан молчала, смотря в окно. Уже почти три часа дня. А здесь — всё также темно, холодно и сыро. Запах спирта и лечебных мазей перебивает все другие. — Конан. — Да, Нагато, — девушка медленно кивнула, — сделали всё, как ты приказал. — Отлично. Горо скоро вернётся. Я уже чувствую его. — Будешь допрашивать её?.. — У нас нет выбора. — Да, у нас нет выбора, — Конан прикрыла глаза, — нет иного пути. — Всё верно. А теперь зови её. В мой, — Нагато усмехнулся, — кабинет.***
Иоши, удивлённая словами Конан, вместе с ней же поднималась по скрипучей лестнице вверх. «Конан рассказала ему?» Девичье сердце билось чаще, стоило только подумать о предмете воздыхания, который и знать не знал о болезненно-сладких чувствах, тревожащих девушку. — Иоши… — Да? — девушка резко обернулась, поняв, всё это время, совсем не осознанно, она шла быстрее самой Конан, которая, казалось, была чем-то встревожена. — Тебе лучше зайти со мной. И не волнуйся так… пожалуйста, — Конан, не смотря на девчушку, складывала журавлика из оригами. «На удачу?» — Иоши пожала плечами. Дверь, словно увидев приближающихся к ней, распахнулась сама — Иоши вскрикнула от неожиданности. Они с Конан — Конан крепко сжимала её руку — зашли внутрь. Прикроватная тумба заместо стола, старый, изорванный диван, поблёскивающий обивкой в тусклом свете камина. Два фиолетовых глаза. Конан выступила вперёд. — Я привела её… Пейн. — Вижу. Иоши, подойди сюда. Девушка, с явным ощущением слабости в конечностях, приблизилась. Перед ней стояли двое. Оба — высокие, с рыжими волосами, красноватыми — Иоши вспомнила волосы самого Нагато — в свете огня волосами. Она не видела ни одного из них, но была уверена — ей не причинят вреда. Доверчиво подошла ещё ближе. Дверь, громко хлопнув, закрылась. С импровизированного стола что-то упало, шелестя. Конан, стоявшая позади, отвернулась. — Иоши, откуда тебе известна истинная цель миссии Горо? Куноичи непонимающе уставилась на вмиг приблизившегося мужчину со стоящими торчком волосами. — Что? — помотала головой, сузив глаза. Все координаты её жизни свелись к одному простому, но от этого не менее великому чувству растерянности. — Повторю ещё раз: откуда тебе известна цель миссии Горо? — Джигокудо прищурился, — и лучше тебе говорить правду. В прочем, это я всегда могу проверить. Девушка задышала чаще, казалось уже вся промокла из-за струящегося пота. В голове вмиг всплыл образ… обугленный, бьющийся в судорогах шиноби Суны. Руки дрожат, а ноги подкашиваются. Перед глазами плывёт, всё заволакивает молоко тумана, оставляя только отчётливые две пары серо-фиолетовых глаз. — Я не хочу применять насилие, — сквозь туман услышала она монотонную речь, — но не буду им гнушаться. Шиноби Конохи, с вставленным тонким, чёрным стилетом глубоко в ухо. — Иоши, пожалуйста, ответь — где-то вдалеке слышится голос Конан. У него изо рта струится белая пена, его руки и ноги поддергиваются в бешеном танце смерти. — Иоши! — Дайбутсу! Дайбутсу мне сказал! — Что? — Конан переводит шокированный взгляд на Нагато. Тот, приподняв бровь, равнодушно ответив подруге поднятой кистью, говорит: — Ты слишком долго думала. Тебе разве есть, что скрывать, Иоши? Девушка замотала головой, пятясь назад — Пейн только хмыкнул. — Я тебе кое-что расскажу, Иоши. В моих силах определить, говоришь ты правду или нет. — В одном случае, — вперёд выступил Нингендо, — ты умираешь, а я получаю всю информацию. — В другом, — Джигокудо склонил набок голову, — ты говоришь правду и выживаешь. — Я и так говорю правду, — во рту пересохло, ноги не слушались, и что-то так невероятно больно скрутилось где-то в груди, как ком обиды, застывший сейчас в горле. — Сейчас мы это проверим… — Нагато, не надо, — Конан подбежала к девушке, закрывая её собой. Риннеган вдруг вспыхнул сиренью. «Голоден?» «Давай. Они же тебе понравились, не так ли?» Пейн остановился, впиваясь взором легендарных глаз в зелёные глаза Иоши. «Тебе понравится. Мы знаем.» Нагато помотал головой, пытаясь избавиться от назойливого голоса. «Давай же. Ты голоден. Мы тоже. И мы вместе имеем на это право. Законное право.» — Ещё не время… я не знаю точно… — Нагато! — Конан бросилась к другу, к нему настоящему. Он, широко раскрыв сияющий риннеган, шептал что-то неразборчиво. На другом языке. Куройбо пульсировали, наливались чакрой, краснели, а чакроканалы, обвивающие их, на глазах росли, вздымаясь ввысь, как лозы на деревьях, по опоре из металла. — Вакъахргх алнуфьюс… наахън насб алкмухъюр тангхафиз… — Нагато! — Конан дрожащими руками трясла его за плечи, со слезами на глазах, судорожно дыша, побежала к стакану с водой, которую тут же выплеснула ему в лицо. Нагато не реагировал. Послышался короткий женский вскрик. — Твою мать, твою мать, твою мать… — Конан казалось, что она кричит. На деле — она говорила тихо, сбивчиво, всхлипывая. Выбежав из апартаментов Нагато, она направилась к Иоши. Неожиданно что-то царапнуло ногу — и Конан, оглянувшись, увидела тонкую струйку крови. Что-то зашевелилось позади. Куноичи резко раскрыла дверь. Джигокудо сжимал горло Иоши. — Это был Дайбутсу, — хрипела она, — пожалуйста, отпусти, Нагато. Над ней, Иоши, в танцующих языках потустороннего пламени возвышалось нечто, с огромными риннеганами в глазницах и самурайском шлеме, украшенным пером. — Фъалиакун альхъукам. Рот сам собой раскрылся, и Иоши почувствовала, как к языку что-то прилипает, опустошая её. Оно лепилось внутри, наслаивалось тонкими, слоям, поочерёдно будто отрезая что-то от неё самой. — Нагато, Нагато, остановись! — Конан подбежала, схватила руку Джигокудо. А после беспомощно зарыдала, падая на деревянный пол. — Нагато, пожалуйста… хватит. Умоляю тебя. Сзади послышались шаги. И громкое чавканье. Конан схватилась за грудь, хрипя вдохнула, ощущая, что задыхается. Сердце билось в бешенном ритме. Иоши увидела, как из неё вываливаются её же собственные внутренности, скукоженные, обросшие чём-то беловатым. Они вышли вместе с языком. Перед глазами пронеслась вся жизнь. И тут же — она ощутила себя вне своего тела. Она поняла — она есть тот ужасный, отвратный комок плоти и ещё непонятно чего. С сосудов вытекала прозрачная жидкость, пачкая пол — она не хотела умирать. Из зубастой пасти существа вытянулись два таких же комка плоти, пульсирующих, с концами, которые медленно принимали форму рук. Они схватили её — и она услышала крики агонии миллиарда человек, и, вторя им, закричала сама — гладкая лепнина плоти начала извиваться, изливая из себя полупрозрачную жидкость, похожую на сукровицу. В коридоре кровь с перил и ковра слизывал Чикушодо, причмокивая и извиваясь, приговаривал, повторяя за Внешним Путём: — Акъхирагхан алраааха… джьуе Мясистая рука отпустила её. И она вновь оказалась в своём теле. Такая маленькая. Такая беззащитная. Конан лежала на полу, задыхаясь. Нагато, словно очнувшись от жуткого сна, глазами Нингендо увидел подругу, скрутившуюся калачиком. — Конан, что случилось? Успокойся, — он прижал её к себе, огладил голову, — всё хорошо, Конан, всё хорошо. Тихо-тихо, не плачь… — Я испугалась, — девушка всхлипнула, — ты хотел убить Иоши той техникой. Тело, не слушаясь Конан, подрагивало. Пейн мотнул головой. — Никого я не хотел убивать. Как я могу убить её без доказательств? Куноичи отпрянула. — Ты говорил на другом языке, Нагато. — Что это? — Пейн провёл по своим губам. Конан, встав, быстро подошла к Иоши, взвалила её на себя. И, почти убегая, не оборачиваясь, ушла. Чикушодо зашёл внутрь, смотря на самого себя, красноголового, истощённого. Отчего-то, то, что мучало его, то, что крутило внутренности… слегка притупилось. Нагато, не веря глазам, провёл по губам, смахивая рыжую чёлку. — Кровь? — Что это за чертовщина?.. — пробормотал Тендо. — Я… не знаю… *** Лезвие куная поблескивало в свете риннегана. Покрытый кровью, он выскальзывал из тонких рук. Нагато методично резал кожу на груди, руках, лице. Мелкие ручейки крови стекали на ковёр, оставляя на нём пятна, так похожие на опавшие лепестки роз. Нагато находил это красивым. Чикушодо старательно стирал губы в кровь. Боль очищала, смывала скверну. Уничтожала гнев, выплескивала его кровавыми, неровными порезами. Так легче. Кунай громко звякнул, упав на стол. Нагато всхлипнул. Всмотрелся в ленты чакры. Они извивались, казалось, иногда рвались, доходя до тел пунктиром, а затем становились толще. Вернулось чувство, от которого он давно не мог избавиться, с утроенной силой. Страх перед самим собой. Жалость к себе. Вина. Тоже перед самим собой — Нагато рассмеялся. Как жалко. Жуткая мешанина эмоций, из которой сложно вычленить что-то одно, а следовательно — и бороться сложно. У Пейна всегда были свои методы. — Мне нужно… нужно обуздать это. Нужно подчинить себе… — Статую… — пролепетав, Тендо осел, закрыл глаза — как и сам Нагато. — Интересно, хоть кто-нибудь, — Нагато усмехнулся, — хоть кто-нибудь понимает? Знает? После самобичевания всегда пусто, в душе пусто. Лучше так. Нагато внезапно почувствовал себя невыносимо неполным, не цельным. И ему захотелось, невыносимо больно и взбудораживающе, стать вновь… единым. Цельным. Он вспомнил, как сражался первый раз, всей шестёркой. И чувствовал. Осознавал. Единство, такое желанное. Не со статуей, обучившей его языку существ не из этого мира. В крови тогда плескался адреналин, а из синапсов активно выделялся дофамин, опьяняя сквозь жуткую боль, он чувствовал, что боль — это его спасение. Особенно — когда она чувствуется в шести лицах. Она разгоняет, заставляет думать быстрее. Больше, быстрее, больше, быстрее… Она выбивает всякую наивную чушь. И только так, вшестером — он не голодает по чувствам, миру… информации. Думает, ощущает — и чувствует себя живым. Нингендо, Гакидо, Шурадо, Джигокудо поднялись, подходя ближе к Гедо. — Ты меня понимаешь, — глас Нингендо, отнюдь не скрипучий, эхом — так казалось Нагато — звучал так, как и полагалось звучать голосу трупа. — Ты ведь и есть я. Я чувствовал это много раз. Но понял — только там. — Рядом с ивой, ещё в Шурадо. С трупами. — Трупом, — он поправил себя. — Рядом с ивой был только один труп. С ульем внутри! — радостно вскрикнул Гакидо. — Было красиво. — Да… красиво. Надо будет сходить туда ещё раз. — И больно. Ах, да… я же не могу ходить сам. — Да, больно. Скучал по ним. — Я теперь… такие? — Почему я не хотел признавать этого раньше? Яхико?.. — перебил Тендо. — Наверно, да, из-за него. — Я скучаю. Мне его не хватает. — Он иногда обижал нас. — Теперь… — Спасибо ему за тело. Теперь в нём мессия. — Думал, станет легче, но… — Стало только хуже. — Но так… определённо лучше. Нам теперь не нужен никто… — Верно? Я же прав? — Да-да, — Гедо закивал, — мне больше никто не нужен. Есть я сам. — Только я себя понимаю. — Только я себя понимаю. Да, точно. — Это не главное… — Я осознал себя таким тогда. Чистым. — Бестелесными в действительности, такими… Пути восхищённо осматривали друг друга. — Возвышенными… могущественными. — Я — обладатель Глаз Бога, — семь путей воодушевленно возвели головы вверх. — Мы пойдём собственным путём? Да-да, точно, своим, как и Рикудо Сеннин. — Мы его наследник. — Мы, должно быть, на пути становления… — Возвышения через боль… Все семь проекций переговарились между собой отрывками мыслей, перебивая друг друга смехом. Тендо задышал чаще, как и остальные. — Этот… этот я… раньше был похож на Сенсея. — Он этого хотел. Чтобы мы исправили. — Покажем им страдания всех шести миров? Они синхронно закивали. — Надо будет извиниться перед ней… перед... — Ними, — закончил Шурадо, улыбаясь. — Это всё-таки был голод. — Нужно спросить у Мадары, — Чикушодо и Джигокудо рассмеялись, — что с этим делать. — Он должен знать, да. — Мадара… — Да, Мадара. Смешно. — А, может, всё-таки и Мадара. Чикушодо прильнул к Нингендо, взял в руки длинные волосы, припал к ним щекой. — Мы изменим всё, Учитель.