возможно, счастье?

бомгю был ярким, солнечным и ужасно притягательным парнем. он был ярким настолько, что когда улыбался — ёнджун был готов положить к его ногам весь мир и заменить его улыбкой солнце. когда он смеялся — закладывало уши; хотелось, чтобы этот звук был последним, что старший услышит в своей жизни. бомгю всегда радовался мелочам: увидеть любое животное на улице; встретить рассвет или закат; слушать музыку, делясь с ним наушниками; купить вкусной еды или очередной новый цветок в свою ужасно уютную комнату — он дарил каждому событию особенные чувства, вкладывал всё, что у него было, будто так и нужно. ёнджун таким не был. он не улыбался небу, людям, новому дню; никому. ёнджун улыбался только для бомгю, когда тот в очередной раз вытаскивал его из своих мыслей и просил об этом, но младшему хватало и этого. он таскал ёнджуна везде; старший знал, что его друг не может сидеть на месте и не возражал никогда. он так показывал свою заботу. как мог, так и показывал. он старался быть хорошим другом, хоть и не считал бомгю другом вовсе. он был для него кем угодно, но точно не другом. он был для него всем. бомгю был счастлив, несмотря на то, что его плечи, предплечья и запястья; бедра, ключицы и даже щиколотки — покрыты белесыми или отвратительно кровоточащими ранами. знал ли ёнджун? нет в глубине души он надеялся, что тот никогда и не узнает. он разочаруется, подумает, что он ненормальный, в конечном итоге — уйдёт. внутри бомгю светило яркое солнышко; он старался излучать тепло и свет от него, распространяя на каждую вещь, что находится рядом: сажал цветы, разговаривал с ними; гладил и кормил каждую бездомную кошку и собаку; старался не обижать окружающих и даже не показывать отрицательных эмоций. он был солнышком. он был счастлив и был счастьем. каждое мимолётное касание; запах его слегка по-девичьи пахнущего одеколона; шоколадный кот, ждущий ёнджуна дома каждый день; громкий смех и куча фотографий на старенькую плёнку, которую они каждое воскресенье ходили проявлять — вот чем был бомгю. он был синонимом к слову комфорт и спокойствие, которое он внушал, даже не указывало на то, что он был разбит и имел проблемы. в 13 он остался один и вынужден был сделать всё, чтобы его не забрали из родного дома. сейчас ему 21 и всё, что он имеет — работа в небольшом цветочном киоске, открытом на пару с ёнджуном, шоколадный кот, что ждёт у ёнджуна дома и сам ёнджун. чхве старше на два года и выше на пол головы, его плечи шире, а руки сильнее; бомгю каждый раз хватается за них, как за спасательный круг и широко улыбается, молясь, чтобы старший никогда не увидел то, почему он даже в самый жаркий день гуляет в кардигане, коих у него более, чем достаточно. ёнджун не глупый, он, скорее всего, догадывается, но ему слишком страшно спрашивать. когда бомгю пропал на несколько дней, у старшего чхве бешено колотилось сердце, а колени подкашивались каждый раз, когда он слышал гудки и мягкий женский голос, сообщающий, что вызываемый абонент в очередной раз не в сети. воскресенье началось с дождя, а ёнджун, поспешно закрыв ларёк, помчался со всех ног в сторону дома младшего. ужасное предчувствие усиливалось по мере того, как он приближался к его дому. шоколадный кот дома скучал, а владелец проявочной снова ждёт их с новой работой, но они не явились; хорошо ли это? нет бомгю был ярким. ослепительно; настолько, что рядом с ним светило даже с обратной стороны век. сейчас глаза щипало то ли от слёз, то ли от того, насколько быстро несся ёнджун: сегодня бомгю не светил. его глаза были красными, а на нём не было ничего кроме черной огромной футболки до середины его измученных новыми ранами бёдер; что старший чувствовал, разглядывая крошечное тело своего друга, описать трудно: казалось, он вовсе дышать перестал; легкие сжались до размера атома, а уставшие мышцы било мелкой дрожью, которая мешалась с дрожью подступающей истерики от увиденного. почему он был так слеп к тому, что чувствовал его друг? он закрыл за собой дверь; мокрый, уставший и безумно взволнованный он потянулся к стоящему напротив забитому парню, который, не ожидая, просто отшатнулся, пряча руки за спину. — бомгю, пожалуйста, взгляни на меня.? я не причиню тебе вреда, прошу, позволь мне пройти, — еле шевеля губами; — почему? разве ты не хочешь уйти? — его разбитый, сорванный и ужасно хрипящий низкий голос был бы ужасно привлекательным при других обстоятельствах; глаза чхве округлились. в нём взорвалось множество эмоций разом; может, это были его легкие? он подался вперёд, легонько касаясь плеча младшего, спрятанного под футболкой: на остальное смотреть не хотелось, да и не позволяли. бомгю слегка дёрнулся, будто его ударило током, но он сдался и просто пошёл в свою холодную и больше не уютную комнату: все цветы засохли, кровать и остальные вещи были перевёрнуты, словно здесь была куча пьяных людей, утроивших потасовку — нетронутыми остались лишь фотографии с плёнки, которые проявлялись на протяжении нескольких лет каждое воскресенье. они лежали в красивой бархатной чёрной коробке, подаренной ёнджуном, кажется, на девятнадцатый день рождения с книгами, которые младший хотел больше всего на свете прочитать ёнджуну. это были книги с ужасно красивыми метафорами, от которых перехватывало биение сердца; этими книгами можно было признаваться в любви, если говорить цитатами из них. иногда он говорил ими, но второй чхве, скорее всего, не слушал. старший так и застыл в проходе, пока бомгю пытался дрожащими руками убрать с пола осколки стекла от вазы, в которой были красивые, но уже засохшие гипсофилы ярко-красного цвета из их магазина. заметив его дрожь, ёнджун будто бы оттаял: подошёл аккуратно, взяв за небольшой открывшийся из-под отросших волос участок шеи, пытаясь потянуть бомгю на себя, пытаясь ободряюще погладить, как он делал это всегда; когда это удалось, он закрыл дверь и окно, включил обогреватель в углу и просто ждал. ждал, пока дрожь в руках младшего пройдёт, так и не решаясь прикоснуться к нему. — покажи мне?, — по ощущениям, прошёл час, а то и целая вечность, прежде чем чхве старший подал голос. бомгю отрицательно покачал головой. — прошу, бомгю, не закрывайся от меня.ты давно делаешь себе больно? — еще никогда он не слышал от ёнджуна такого жалостливого и умоляющего голоса; слыша его хотелось провалиться сквозь землю, сжаться в маленький комочек и кричать. долго и громко, потому что он всегда был прямолинеен и передавал своим голосом абсолютно все эмоции. он был уничтожен. этого было не скрыть. пока бомгю думал о том, как бы спрятаться, уже согревшиеся руки аккуратно коснулись его кистей, призывая взглянуть младшего в глаза напротив, налитые слезами; ёнджун стоял на коленях, но был почти наравне с его лицом. острожными движениями он переместил руки на края футболки, собираясь, её, видимо, снять, но молчаливо спрашивал разрешения, все так же щенячьими глазами глядя прямо в душу. — восемь. восемь лет, хён. руки напротив дрогнули, а бомгю сдался и разрешил снять с себя футболку, оставаясь лишь в нижнем белье. «будь, что будет. жизнь — не сказка» лишь вертелось в голове. старший окинул взглядом тощее тело рядом; колени устали стоять на твёрдом полу, сил не было совершенно, но он смотрел. смотрел, мысленно давая себе смачных подзатыльников; смотрел, разглядывая каждый шрам и свежую рану, недавно затянувшуюся коркой и даже те, которые были почти зажившими, но по ним проходились снова, раскрывая. кричать хотелось не меньше, чем владельцу этого ужаса, но он просто молча смотрел, не в силах что-нибудь сказать. наконец, взяв себя в руки, он решил прикоснуться; бомгю обдало жаром, исходящим от рук, что аккуратно провели по плечам, спускаясь вниз к кистям, заставляя кожу под собой гореть от касаний. было не больно, даже приятно. ёнджун, тихо сопя, осторожно поглаживал чужую израненную кожу, стараясь вложить всю нежность в касания, которые наконец-то смог подарить крошечному телу младшего. у них была не очень большая разница в росте, но комплектация оставляла желать лучшего — бомгю был еще более хрупким, чем хрустальный стакан с красивой гравировкой, который мог треснуть лишь от того, что его чуть крепко взяли. ему хотелось смахнуть все эти полосы на себя, лишь бы младший больше не страдал; он вытянул чужую руку, взяв за кисть, облизнул сухие губы, чтобы не причинять дискомфорта и начал покрывать поцелуями чужое запястье, поднимаясь выше, изо всех сил стараясь зацепить каждую рану. внутри что-то ухнуло, когда он поднялся выше к плечу, продолжил на ключице и стал передвигаться к следующей, делая то же самое, но спускаясь от плеча вниз. у бомгю покраснели уши; то ли от стыда, то ли от смущения и неверия, что такое может произойти. от него не отвернулись, не обозвали и даже не подумали ни одной отвратительной мысли. за него аккуратно, но очень крепко хватались и осыпали поцелуями, принося извинения за то, что не заметил раньше. что не спросил, что не помог. что был слишком слепым. когда место, где не коснулись губы ёнджуна на руках закончилось, он осторожно, но все равно ощутимо взялся сильными руками за тонкую талию, притягивая к себе, аккуратно поглаживая по спине, которая скоро начнёт содрогаться от тихих рыданий. почувствовав на себе кольцо дрожащих рук, так отчаянно хватающихся за чужие плечи настолько сильно, что иногда аж больно, ёнджуну стало спокойнее. он здесь; он рядом; бомгю в порядке настолько, насколько это возможно и он не оттолкнул его. не отказался от его рук, зарывающихся в лохматые, но всё еще приятно пахнущие длинные волосы и губ, которые вновь начиная путь от плеча двигались выше к линии челюсти и переходили на щеки, сцеловывая такие горькие слезы, что их горечь, кажется, ощущалась на языке, стараясь успокоить. когда слёзы закончились, а руки перестали цепляться за плечи, бомгю отстранился, не зная, что сказать; уставился в глаза напротив и просто молчал, разглядывая родные черты. в руках ёнджуна было так хорошо, даже несмотря на то, что было с его телом. когда последний скинул с себя сырую одежду и подошёл к шкафу в комнате младшего, он достал свои штаны, оставленные когда-то для ночёвок, шорты для бомгю и бросил их ему, тот без колебаний надел их и лёг в кровать, ожидая дальнейших действий старшего, невольно отмечая то, какой он красивый без верха, и если бы не такие обстоятельства, то он бы обязательно похвалил его. самому ему было всё ещё некомфортно оголяться спустя такое длительное время, но он не смел сказать и слова, когда старший просто залез к нему и притянул к тёплой груди, в которой все так же бешено колотилось сердце. не найдя варианта лучше, бомгю обхватил чужую талию руками и прижался ближе, позволяя себе вольность — закинуть ногу на чужие бёдра, показывая, что он безусловно ему доверяет и никуда не отпустит. чувствуя мягкие поглаживания на спине младший совсем расслабился и позволил себе впервые за долгое время поспать спокойно; былые кошмары больше не приходили к нему, а страх того, что он снова останется один отступил в чужих сильных руках, что были готовы защищать его от всего на свете. бомгю снова стал ярким, внутри него светило солнышко и он впервые чувствовал, возможно, счастье?