Как соблазнить Лафайета?

Элегантная золочёная карета, покрытая чёрным сукном и запряжённая восьмью вороными лошадьми, стучала колёсами и проносилась мимо полей, лугов и лощин, зеленеющих и сияющих от капель росы. Поначалу Королева Мария вглядывалась в едкий густой туман, окутывающий плотной пеленой тёмный сосновый лес вдалеке. Но вскоре ей это наскучило, и она задёрнула окно плотными шторами и переложила ногу на ногу. Ей казалось, что это заставит Лафайета начать разговор. Однако он лишь перевёл взгляд куда-то в сторону. Молчание продолжалось, и от этого цоканье копыт будто раздавалось всё громче, а воздух словно стал электризоваться. Хотя казалось, что только Мария обращала на это внимание. Ведь лицо маркиза ни разу не изменилось с того момента, как они оказались в карете. Пускай Она прекрасно знала, каким Лафайет был человеком, но ей всё же думалось, что её письмо заставит маркиза проявить инициативу. Ведь той едва заметной улыбки при их встрече ей совсем не хватило, она и вовсе ощутила лютый голод и искреннюю нехватку внимания со стороны Лафайета. Мария тяжело вздохнула и взглянула на свою руку в перчатке из чёрной кожи, которая держала сложенный веер. Тогда Она одним стремительным движением раскрыла его и принялась даже несколько обиженно помахивать им около своей груди. Её продолжали терзать мысли и сомнения. Решил ли Лафайет составить ей компанию по собственному желанию или только потому, что она была королевой Франции? Предал ли он письмо огню или всё же поддался похоти? Мария искренне верила, что сегодня она сможет удостовериться в том, что их страсть взаимна. Она была уверена, что сможет заметить лукавую искру, которая промелькнула бы в его глазах. Однако маркиз оставался непоколебим, и от того ей не удавалось найти себе места в этой карете, с одной стороны их абсолютно точно сближающей, но с другой — невозвратимо отдаляющей. Веер стал двигаться всё чаще и чаще, тем самым подло раскрывая беспокойство своей хозяйки. Поэтому она поспешила прикрыть глаза, чтобы собраться с мыслями. Но Мария даже и представить не могла, что тьма подарит ей не спокойствие, а лишь пробудит в ней так глубоко запрятанное внутри желание. Вдруг она представила тот зверский голод, который должен был охватить Лафайета (а не её) после прочтения письма, как его глаза затмило бы похотью. Ну как же сильно ей хотелось, чтобы прямо сейчас маркиз прижал бы её! прямо здесь, позабыв о их статусах и былом приличии, чтобы он коснулся её плечей, талии и бёдер, надёжно скрытых юбками платья, чтобы он впился в её шею жадным поцелуем, чтобы оставил метки, которые ей не удалось бы скрыть, чтобы крепко прижал к себе… — Вам дурно, Ваше Величество? Мне остановить карету? — с нотками тревоги уточнил Лафайет. Мария резко распахнула глаза и чуть ли не взвыла от тоски и отчаяния. Даже сейчас, искренне беспокоясь о её состоянии, он держался отстранённо. — Всё в порядке, — коротко ответила она, но, заметив, что ответ его не удовлетворил, тут же добавила, — Всего на мгновение в глазах потемнело, но мне уже значительно лучше. — Если вы чувствуете слабость, то я попрошу кучера повернуть карету обратно. А прогулку мы оставим до тех времён, пока вы не почувствуете силы. — Нет-нет, я готова продолжить путь. Но мне стало бы спокойнее, если вы сядете рядом, — резко сорвалось с её губ и она поспешила объясниться. Однако не удалось ей произнести хотя бы слово, как Лафайет уже оказался рядом. — Но если вам станет хуже, я непременно разверну карету, — он оставался непреклонен. И казалось, что эта просьба не вызвала в нём и капли сомнения в её правильности. Пугливое чувство запретной близости с маркизом заставило сердце Королевы трепетно замереть, а затем с необыкновенной скоростью продолжить свой такт. Пресвятая Дева Мария, если даже от такого лёгкого соприкосновения их ног ей становилось дурно, и она желала большего, что было бы с ней в их первый поцелуй! Вмиг мысли об этом заполонили её голову. Где бы это произошло? Прямо здесь, в карете, скрытой от чужих глаз? Или прямо на балу-маскараде? А может и вовсе в театре, когда взгляды всех зрителей были устремлены на сцену? Или в саду около дворца, где росли её любимые белоснежные розы? Не прекращая думать об этом, Мария нашла в себе силы, чтобы перевести взгляд с подола платья на Лафайета. Ей хотелось хотя бы одним глазком увидеть, чем были заняты его мысли. Также ли он мечтал забыть о своём чине и обязанностях и хотя бы на день позволить себе то, чего жаждало сердце? Однако его вечно спокойное лицо, покорившее кокеток всей Франции, не выражало ничего кроме едва заметной печали. Как же она желала коснуться его, провести большим пальцем по его щеке прямиком к губам и оставить на них такой нежный, но в то же время страстный поцелуй. Как вдруг Лафайет посмотрел на неё, будто прочитав её мысли. О, Дьявол! Видимо, её «незаметное» подглядывание оказалось не таким уж и незаметным. — Вам лучше? — его беспокойство полностью сошло на нет, а ему на смену пришли скованность и некая зажатость в действиях, словно маркиз вечно сдерживал себя, не давал себе воли. Если бы Марии обратила на это внимание, то ей бы не хватило одних лишь невинных поцелуев. Она бы поняла, что на протяжении всего их пути именно её образ пленял разум Лафайета, заставляя желать её сильнее с каждой секундой, проведённой в карете наедине. — Определённо, — сухо ответила королева, даже не догадываясь, сколько сил требовалось маркизу, чтобы не сорваться. Его опьянял аромат её духов, её жесты и тот ясный взгляд, которым она сейчас смотрела на него. А Мария беспокоилась о том, что эти вопросы Лафайет задавал лишь из вежливости, и о том, что за сегодняшнюю поездку ей так и не удалось спросить, предал ли он огню её письмо. Сколько бы Лафайет не совершал попыток, чтобы избавиться от столь навязчивых мыслей, ему это не удавалось. Он из раза в раз представлял, как он прижимает Марию к сидению, нависая над ней, как она смотрела бы на него вызывающим взглядом. Кажется, как раз его маркиз и заметил, когда королева из-под веера подсматривала за ним. Он сдерживал себя, как мог, но Она будто специально предложила сесть рядом, а эта близость сжигала его изнутри, не давая сделать ни одного спокойного вдоха. Ему уже просто не удавалось терпеть, казалось, что одного прикосновения будет достаточно. Но как жестоко он обманывал себя. Ведь когда Лафайет невесомо коснулся мизинцем её колена, остановится было просто невозможным… Он аккуратно положил на её ногу палец, другой, а затем и вовсе всю кисть, словно этот жест абсолютно ничего не значил. Его рука, не повинуясь хозяину, поднялась ещё немного вверх и остановилась, по-собственнически обхватив её бедро. Лафайетом овладела неудовлетворённая прежде дикая страсть, такое влечение, которое он никогда не испытывал, оставаясь наедине с женщиной. Его тянуло к Марии всё с новой и новой силой. — Ваше Величество… — тихо сорвалось с его губ, и маркиз тут же пожалел, что подал голос. А королева будто этого только и ждала. Она повернулась к нему вполоборота и наклонилась к его лицу так, что между ними не было и пяти сантиметров. — Прошу прощения, я, кажется, не расслышала вашего вопроса, — прошептала она, находясь в непозволительной и такой манящей близости, поступая так абсолютно точно специально. Мария то опускала глаза на его губы, то поднимала их, чтобы встретиться с ним взглядом. Её намёк был настолько же прост и понятен, сколько дыхание — обжигающим. Однако Лафайет не решался. Одним своим поцелуем он мог опорочить единственного Ангела во всей Франции. Он не смел. — Никто не узнаёт вашего секрета, — произнесла она ему в губы. Маркиз видел, как королева изнывала по любви, видел её прожигающий взгляд, которым она смотрела на него. И он приблизился ещё немного, сгорая от похоти и желания. Как вдруг карета остановилась, и Лафайет тут же отстранился и одёрнул руку, которая, как оказалось, поднялась ещё выше, как от пламени. И, когда кучер обьявил: «Приехали», он сидел на допустимом для них расстоянии, будто кто-то другой только что хотел впиться жадным поцелуем в губы королевы. Маркиз боялся взглянуть в лицо Марии и увидеть на нём разочарование, поэтому ему пришлось быстро выйти из кареты и протянуть ей руку, как того требовалось по этикету. Когда она приняла помощь, коснувшись его ладони, он только нахмурился и поджал губы, смотря на носки своих сапог. У него возникло желание объясниться перед королевой, дать ей понять, что не имел права опорочить её таким грязным способом и податься похоти. Однако Лафайет предательски молчал. Ему никак не удавалось подобрать правильных слов, а просто начать разговор казалось чем-то невозможным и невыполнимым. Поэтому на протяжении всего пути они шли молча, а маркиз вполне осознанно держал дистанцию, словно играя роль стражника. И эта неловкая пауза затянулась вплоть до того момента, пока… Они не заметили копну тёмных волос и до боли знакомую наглую улыбку. Тот молодой человек, который сумел привлечь их внимание, случайно повернул голову к ним, в момент позабыв о непринужденном диалоге со своей привлекательной спутницей. Да это же был… — Ферзен! — вдруг сорвалось с губ королевы. Лафайет резко посмотрел на неё, о чем тут же пожалел. Он прежде никогда не видел такого тёплого взгляда, обращённого в его сторону, а Мария никогда ему так приветливо не улыбалась.