A Promise To Fulfill

      Солёный морской воздух, пробирающий до дрожи холодок, так и норовящий забраться под кожу, крики и пьяные песнопения экипажа – всё это привычные спутники плаваний на борту «Алькора». Путешествия в гавань Ли Юэ стали для Казухи новой реальностью, сбежать от которой не получится даже при желании. Он мог бы, пожалуй, отправиться дальше, сойти с корабля, поблагодарив Бэй Доу за всё, и выдвинуться в сторону Мондштадта. Мог бы ненадолго обосноваться в городе свободы, которой лишили всех жителей его родины. Но Каэдэхара не может. Как бы ни старался, все попытки оказывались тщетны; он обязан вернуться.       Казуха верил, что непременно наступит подходящий момент. Вершить историю нельзя с наскока, и для того, чтобы свергнуть воцарившуюся в Инадзуме диктатуру, придётся запастись терпением. Этого у Каэдэхары не отнять: сколько уже он находится вдали от родных земель? Ронин перестал считать. Сойти с борта «Алькора» в порту Рито означало добровольно сдать себя сёгунату, и так рисковать Казуха не мог. По крайней мере, пока что.       Однако было у Каэдэхары ещё одно желание, не такое масштабное, как завоевание свободы для Инадзумы. Возможно, даже эгоистичное: никому, кроме самого Казухи, лучше от его воплощения в жизнь не станет. Но на родину тянуло не только из благородных порывов души, ведь там, на острове Наруками, в имении Камисато у Каэдэхары остался человек, который всё же удостоился прощания перед скоропостижным отплытием ронина в Ли Юэ.       Тома для Казухи был тем оплотом спокойствия и тепла, без которого, познав однажды, жить как прежде становилось невозможно. Прикоснувшись к комфорту, сложно возвращаться к суровым условиям странствий, но Каэдэхара ранее никогда не испытывал ничего подобного. Даже оставаясь на ночлег у добрых людей, что предлагали ронину укрыться от дождя и ветра, он с лёгкостью наутро покидал чужой дом. Из имения Камисато уходить не хотелось.       И вовсе не из-за потрясающе вкусной еды, которой управляющий угощал Казуху во время каждого его визита. Вовсе не из-за вежливости к нему членов комиссии Ясиро, наслышанных о былой славе клана Каэдэхара. Все лавры стоило отдать одному лишь Томе, что своим присутствием успокаивал любой шторм, бушевавший у Казухи в душе. И оттого неудивительно, почему даже после смерти дорогого друга ронин не смог не попрощаться.       «Я даю тебе слово вернуться».       Даже в самый горестный для Каэдэхары момент Тома был рядом. Поняв всё и без слов, стоило лишь увидеть зажатую в чужой руке оболочку потухшего Глаза Бога, он не стал задавать вопросов. Не спрашивал ни о дуэли, ни о том, что Казуха собирается делать дальше, ни когда он вернётся, если вообще пожелает. Лишь бережно обнял, позволяя опечаленному до глубины души ронину освободить рвущиеся наружу слёзы. Когда Каэдэхара успокоился, Тома позаботился о его ладони, обожжённой потухающей оболочкой, и наложил чистую повязку. Касался осторожно, будто боясь причинить ещё больше боли, чем Казуха уже пережил в этот роковой день.       Тогда Каэдэхара решил, что вернётся ради Томы. Сражаться стоило ради всеобщей свободы, ради того, чтобы защитить стремления, мечты и желания жителей Инадзумы. И если бы Казуху спросили, ради чего он готов обнажить меч, его ответ был бы именно таким. Но в глубине души ронину хотелось отплатить за всю ту доброту и заботу, что оказал ему Тома. Управляющему клана Камисато и без того в стране вечности нелегко приходилось, учитывая отношение местных к иноземцам, но Тома никогда не унывал. Даже при Каэдэхаре, который всегда был готов выслушать.       Словно луч солнца в кромешной тьме грозовых туч.       Скрестить клинок хоть с самим Сёгуном, лишь бы обезопасить Тому, уже не звучало так абсурдно. Казуха сражался за всех, кто пострадал от указа Сакоку и Охоты на Глаза Бога: за своего покойного друга, за простых жителей Инадзумы, за тех избранных богами, что рисковали лишиться всего в один лишь короткий миг по вине стремления Электро Архонта к непоколебимой вечности. Бороться ради того, чтобы освободить народ от диктаторского гнёта, благородно. Биться затем, чтобы своими глазами увидеть ту Инадзуму, ради которой отдал свою жизнь он, похвально. Сопротивляться до последнего, лишь бы вновь увидеть чужую улыбку – пожалуй, эгоистично, но Каэдэхаре уже всё равно.       Он ступает на поле боя с мечом наперевес не для того, чтобы заслужить чужое одобрение или статус народного героя. Он сражается ради общего блага, потому что считает это правильным. Даже божество не имеет права лишать людей их мечт и дерзаний, Казуха искренне верил в это и потому не желал опускать клинок до тех пор, пока установленный порядок не изменится. Нужно лишь выждать переломный момент.       Их путеводной звездой, ключом к победе становится странник, молва о котором опережала его. Ветер доносит до Каэдэхары чужие слова, слухи, новости – Бэй Доу и сама не брезгует лично поведать о знаменитом герое Мондштадта и Ли Юэ. Вот он, тот самый знак судьбы, что настала пора взять историю в свои руки.       Казуха успел заждаться.       Сколько раз он порывался, находясь под крылом сопротивления, тайно проникнуть в имение Камисато, лишь бы сообщить Томе, что он сдержал своё слово? Преждевременно увидеть чужую улыбку, не ознаменованную победой над режимом, а просто адресованную лишь ему одному? И здесь ронин сбился со счёта, раз за разом вынуждая себя возвращаться к стратегическому собранию, проводимой госпожой Сангономией о плане будущего наступления. Нельзя поддаваться собственным эгоистичным желаниям. Народ прежде всего.       И ведь Каэдэхара чуть не сорвался. Стоило слухам об аресте Томы дойти до лагеря сопротивления, Казуха был готов бежать на выручку в первых рядах. Пусть даже он окажется единственным, кто дерзнёт воспротивиться попытке Сёгуна отобрать чужой Глаз Бога публично – это не имеет значения. Важно лишь то, что дорогой сердцу ронина человек находится в беде.       Его вмешательство в итоге не потребовалось, но Каэдэхара не мог не ловить себя на мысли о том, что испытывает чувство вины. Архонты, что произошло бы, не успей он снова? Да, вероятность того, что Тому казнили бы, ничтожно мала, но лишение Глаза Бога сродни смерти. Если не тела, то души – потеряв частичку себя, пожалуй, самую важную, можно лишь влачить существование, но никак не жить. И Казуха понимал это как никто другой.       Путешественник заслуживал всех почестей, что ему оказывали. Вступить в войну, к которой не имеешь никакого отношения, и помочь освободить целую нацию – поступок, достойный настоящего героя. Каэдэхара был безмерно благодарен ему за спасение Томы и за помощь в решающем бою, поставивший точку в истории Охоты на Глаза Бога. Эти чувства невозможно описать словами, с чем Казуха доселе не испытывал затруднений, и всё же… вклад Путешественника в победу сопротивления оказался неоценим. Ронин никогда этого не забудет.       Не позволит себе забыть.       Теперь, когда эту главу в истории Инадзумы можно было закрыть, Каэдэхара наконец впервые за долгое время вдохнул полной грудью. В голове до сих пор не укладывалось, что всё, ради чего он сражался, реально. Его дорогой друг мог покоиться с миром, зная, что Казуха пронёс его стремления и идеалы сквозь поле битвы. Сам ронин и все остальные обладатели Глаза Бога в стране вечности могли более не бояться лишиться частички себя.       Тома отныне в безопасности.       Каэдэхара наконец может поддаться порыву, подстёгивающему его чуть ли не с самого отплытия с родных земель. С этого момента можно позволить себе проводить время с близкими, не переживая о том, что на кону стоит множество жизней солдат сопротивления. Инадзума и все они оправятся после нанесённых этой войной ран. Время, в конце концов, должно помочь им затянуться. А что касается Казухи, то…       Крепкие долгожданные объятия ощущаются слаще вкуса любой победы. Каэдэхара не желал, чтобы Тома встречал его с почестями, как освободителя, как героя. Ему хотелось лишь увидеть тёплую улыбку в свой адрес, ронина Каэдэхары Казухи, когда-то покинувшего родные земли в угоду обстоятельствам. В адрес странствующего самурая, когда-то обещавшего вернуться.       – Я дома, – шепчет Казуха куда-то в чужое плечо, словно боясь спугнуть момент воссоединения. – Я наконец-то дома.       – С возвращением, Казуха, – Тома мягко улыбается, зарываясь носом в чужую макушку и оставляя в волосах невесомый поцелуй. – Я скучал по тебе.       Никаких поэм и высокопарных слов не требуется, чтобы донести до Каэдэхары всю степень своих чувств. Простого «я скучал по тебе» вкупе с едва ощутимым поцелуем достаточно, дабы выразить все те эмоции, что таились в душе всё то время, пока ронин отсутствовал. Тома солгал бы, если бы сказал, что не тосковал по Казухе. Без него Инадзума будто стала в разы угрюмее и враждебнее, чем была во время объявления действия новых указов. Когда сумятица только-только нахлынула на всех обладателей Глаза Бога, именно Каэдэхара старался помочь Томе не погрузиться в панику. Ведь пускай он и полноправный член клана Камисато теперь, вполне возможно, что его иноземное происхождение сделает Тому лёгкой целью. Но Казуха не позволял опускать руки и впадать в пучины отчаяния. Пускай ронин и не знал этого, но одно лишь его присутствие успокаивало Тому.       От Каэдэхары веяло свободными ветрами Мондштадта.       Каким бы коренным инадзумцем Казуха ни был, управляющий клана Камисато почему-то никогда не воспринимал его таковым. Да и сам ронин не цеплялся за происхождение Томы, интересуясь им лишь в целях расширения собственного кругозора – слушать истории о краях, где свобода ценится превыше всего, Каэдэхаре нравилось. Благословение Анемо Архонта, отливающее бирюзой за плечом Казухи, намекало на то, что он и Мондштадт могут быть связаны большим, чем наличием у ронина близкого человека из земель вина и песен.       Возможно, настало время положить начало новому путешествию, не являющемуся вынужденной мерой?       – По родине ты тоже скучаешь? – слегка отстранившись от Томы, но не выпутываясь из его объятий, Каэдэхара смотрит тому в глаза с нежной улыбкой.       – Да, но… – управляющего клана Камисато вопрос, кажется, поставил в тупик. – Ты здесь, и это главное, разве нет?       – Я лишь хотел узнать, не пожелаешь ли ты присоединиться ко мне во время путешествия в Мондштадт, – во взгляде Казухи пляшут огоньки. – Мне не помешал бы гид.       Тома смотрит на ронина оторопело, будто пытаясь осознать услышанное. Тот едва вернулся, но уже собирается вновь отправиться в путь? Нет, наверняка после столь долгой разлуки с родиной Каэдэхара пожелает остаться в Инадзуме хотя бы на какое-то время, чтобы провести его в спокойствии и умиротворении, не боясь преследования сёгунатом. Тогда в чём причина столь неожиданного предложения? Неужели…       – Ты… хочешь, чтобы я поплыл с тобой? Хочешь посмотреть Мондштадт вместе? – до Томы постепенно доходит, и чужая улыбка, с каждым словом становящаяся всё шире, лишь подтверждает то, что его догадки оказываются правдивы. – Казуха, я…       – Благодаря тебе я смог обрести собственный дом, и потому мне хотелось бы, чтобы ты воссоединился со своим, пусть и ненадолго, – если бы не Тома, Казуха не смог бы называть Инадзуму своим домом. Родиной – да, конечно, но именно усилиями управляющего клана Камисато, именно его необъятной заботой, добротой и неуёмным оптимизмом страна вечности превратилась для ронина в то, что можно без зазрения совести назвать домом. – Что скажешь?       Больше Каэдэхаре не дают сказать ни слова. Земля в момент уходит из-под ног, когда чужие губы касаются его собственных в чувственном порыве, а тёплые ладони крепко смыкаются на талии, не позволяя выбраться. Казуха и не пожелал бы. Всё это время он хотел лишь так же свободно, не сдерживаясь, с налёта заключить Тому в объятия и целовать долго-долго, пока не кончится в лёгких воздух. Пускай Каэдэхара и ценил свободу превыше всего, инадзумское воспитание диктовало сдержанность во многих вещах, в том числе и проявлении чувств. Ронин привык обрекать эмоции в искусно выстроенные хокку, через поэзию передавая всё, что томилось в душе, но Тома, как настоящий мондштадтец, более расположен к действиям. У каждого из них своя свобода, и Казуха находит это замечательным.       Главное, что теперь существует и общая.       – Скажу, что я ждал этого целую вечность, – наконец отстранившись, с горящими глазами и широчайшей улыбкой выдаёт Тома. – Такой ответ тебя устроит?       – Более чем, – Каэдэхара тихо смеётся, прижимаясь к чужой груди. Участившийся стук собственного сердца отдаётся в ушах не хуже сердцебиения Томы, сливаясь с ним в унисон, и ронин прикрывает глаза, едва слышно выдыхая. – Хорошо, когда есть дом, куда можно вернуться.       – Хорошо, когда есть самураи, которые сдерживают свои обещания, – голос Томы понижается до шёпота, и он вновь носом утыкается Казухе в макушку, не в силах перестать улыбаться и отпустить ронина из объятий.       Добро пожаловать домой.