жгущий пепел

Струйкой по пыльному стеклу ползёт густая кровавая дорожка. Она медленно, с каким-то мазохистским удовольствием, цепляет свои последние миллиметры, застывая. Долгая тишина жмёт на уши, свистящим шумом рвёт мозг. Черепная коробка своей предательской хрупкостью не даёт больше двинуться. Боли от разбитого к чертям лба как таковой нет, а пробитая выстрелом нога перестала ныть, теперь ощущаются лишь моря иголочек. Они сыплются по бедру и стопе, голени будто не существует. Мышцы, как воск, стягивает. В глазах замутненной рябью плывёт потолок. Рука от пола еле отрывается, тёмно-синие баллистические очки скидывает. Хриплое неровное дыхание отражается от покрытых дырами стен. Зрение виньеткой темнеет. С жуткими помехами пустоту разрывает голос из рации. Мирно покоящийся агрегат на еле вздымающейся груди вещает не очень лестные высказывания и передаёт едкие, но взволнованные нотки чуть осипшего голоса. Братишкин по плитам серым скачет, на звук шипения пытается выйти. Напарника похоже оглушило, есть вероятность небольшого, а может и серьёзного ранения. Кровь молодая кипит и вечно не вовремя. Броситься в кишащий убийцами недострой — вот такая тема. Рука, не до конца онемевшая, взмывает над полом и палец большой демонстрирует, когда макушка Вовы между коридорных проёмов платиной светит. Без промедлений и лишних слов паренька на руки подхватывают и к менее опасному выходу экстренно переносят. На капоте холодном и твёрдом сидеть не очень, но приходится. Голова кругом идёт, запах травы мокрой мешается со стальным. Одежда пропиталась кровью, штанина и наколенник разодраны, в области голени всё так же нет сигналов жизни. Это, возможно, должно пугать, но раненому почему-то похую. Он дрожащей рукой со лба чёлку отросшую смахивает и глазами к небу взмывает. Пыхтящий Братишкин приносит аптечный кейс с задних сидений. Легко поддавшись рукам в спецперчатках, упаковка из-под бинтов рвётся. Негромкий стон, с явным выражением боли в нём, сливается со звуками сверчков и мотора заведённого автомобиля. Конечно больно, как паренёк ещё сидеть умудряется, не понятно. Крови много утекло, как и времени. Вова хмыкает, перевязку оканчивая. Но больше потеряли те, кто сейчас холодными трупами разлеглись в неестественных позах на разных этажах почти разваленной многоэтажки. Работа сделана. Все устранены. Диски с информацией в кармане длинного плаща Братишкина. Можно ехать. — Ты нахуя вылез опять, а, Дрейк? — на уровень глаз напарника поднимаясь, за подбородок подхватывает. Ему нужно понять в каком сейчас состоянии его подопечный. Ответа никакого, как и ожидалось, не поступает, только расфокусированный взгляд и чуть приоткрытый рот. Кровавый сгусток на лбу твердеет, обращаясь в коросту. — Я обработаю, и мы поедем к Неле, — рулон ваты на кусочки разрывая, пытается достучаться через шоковое состояние до чужого разума, — приходи в себя, давай. Мычание негромкое сопровождается резким крепким хватом на плече. Перекись кровь засохшую разжижает и шипеть заставляет. Запачканные кровью золотистые пряди слиплись иголками, отдельные волоски оказались на самой ране. Вова их с максимальной осторожностью вытаскивает и для удобства хвостик напарнику собирает, маской медицинской перевязывая. Недолго, конечно, продержит, но лучше так, чем никак. Денис неспокойно дёргается, когда Братишкин за колено ноги больной подхватывает, ощупывая. Ушиб точно есть, а вот перелома, каким-то чудом не оказывается. Бинты, что были на голени повязаны, намокают. Вова по бедру почти невесомо подопечного гладит и в глаза проясняющиеся смотрит. А там и печаль, и радость непонятная, и вечная благодарность. Там всё. Целый мир со своей духовной составляющей. Так увидишь человека и не скажешь, что он в свои почти девятнадцать хладнокровно режет и отстреливает людей. Братишкин и сейчас бы не поверил. Хотя, видел лица многих, кто попадал под цепкий хват поперёк груди, получая стальное жало, рвущее сонную артерию. Дрейк не был монстром в его глазах всё равно. Даже когда подопечный чистил сайгу перед расстрелом двух богатеньких детишек, удачно заказанных в прошлом месяце, Вова видел в нём златовласого маленького мальчика с большими глазами цвета пасмурного неба. Эта прозрачная серость в глазах была единственным остатком от родного Петербурга. Когда мир был лишь односторонним, совсем глупый, неуклюже-смешной карапуз ползал по старому цветастому ковру, возил по его узорам машинки Хот Вилс и загадочно замирал, глядя в окно на небо. Возможно, тогда то оно и отпечаталось на радужке. — Я тут, — глухо басит парень, руку с плеча Вовы убирая, — прости. — Всё хорошо, главное — ты жив, — Братишкин грузно вздыхает и руки на рёбра чужие укладывает, каждое проверяет на целостность, — но, когда я говорил о стремлении к получению опыта и приобретению новых умений, я не имел ввиду лезть на рожон с двумя вальтерами без запасных магазинов, — руки от торса отнимает и критично подопечного осматривает, — да, они никакие, профессионализма ноль, но действовать бесшумно надо уметь, — себе зачем-то кивает, — другими словами, стать хорошим снайпером без тишины в подругах ты не сможешь. Пластырем фиксирующим вату ко лбу раненому крепит и маску с волос убирает. Пряди потемневшие кожу скул царапают колющими кончиками. Кровью пахнет слишком долго, запах приелся и уже почти не ощущается. В голове всё снова на места постепенно встаёт. Денис с капота аккуратно соскакивает и по сторонам оглядывается. Вова на него злобно шикает и кивает, чтобы не смел ходить. Дрейк смеётся с выражения лица напарника и рот ладонью замёрзшей прикрывает. Костяшки раскрасневшиеся на бледной коже выглядят как-то слишком эстетично, да и сам паренёк весь такой утончённо-прекрасный в чёрных маскирующих одеяниях. У него из-за улыбки, что маской бронированной покрыта, глазки в щёлочки превращаются и сам он весь как-то меньше становится. Хрупче. Вове он дорог. Будь он хоть в крови с ног до головы, хоть тепло улыбающийся, хоть от приступа панического задыхающийся. Каждая его проблема становится равноценно проблемой Братишкина. Он ему как сын и головы за него отрывать готов. Правда. Дениска ему приглянулся на первой проваленной миссии. Из-за него он её и провалил, если уж все карты вскрывать. Убить семью Коломийца и перевезти его заграницу казалось самым настоящим заданием из всех, которые поступали семнадцатилетнему, новенькому в кругах наёмников, убийце. Сумма обещалась большая, но, забегая вперёд, Вова ни копейки не получил. Сестра Дениса в тот день на крышу вырвалась с мальчиком на руках. Бесстрашная девушка. Всем своим крохотным существом пыталась уберечь самое ценное и родное в своей жизни. Её четные попытки побега заранее были обречены, что вводило в непонятный ступор. Напряжение от безысходности витало в воздухе, утяжеляя его в разы. Прибившись к бортику на углу крыши, как хрупкая взъерошенная мама-птичка, девушка обнимала брата. Сидеть спиной к выходу, откуда мог в любую секунду нагрянуть убийца, было необъяснимо безрассудно. Семенюк (на тот момент его настоящая фамилия ещё была известна в некоторых кругах) бесшумной поступью преодолел разделяющее их расстояние. Резкий поворот на шорох одежды заставил что-то в его душе трепыхнуться. Это ощущалось на каждом кончике пальцев. Руки покрылись мелкими мурашками. Тёплые карие глаза смотрели в глаза Вовы с самой настоящей надеждой, когда он приставлял свой первый коллекционный кольт к девичьему лбу. Как она смогла найти ту, далеко и надолго упрятанную, ведущую к справедливости, ниточку в лабиринте сокрытых чувств? Вова сам не понял и для него это по сей день загадка. Руку он тогда подал, помогая подняться с подранных от пары падений в процессе бега колен. Волосы русые лились по плечам ровесницы, они были шелковистыми, и маленький мальчик, который всё это время был упрятан за тонким станом девушки, цеплялся за них. От них пахло домом, топлёным тёплым молоком и сухим чабрецом. Остывшая за долгую зимнюю ночь крыша не была ему приятна. Хотелось обратно в квартиру. Сестра буквально выдернула его из объятий одеяла. Проснулся он как раз от холода и непонятного предчувствия. Позвоночник пронзила морозная боль, когда сестра отошла от него становясь на широкий бортик. Её тонкое белое ночнушное платье с кружевными вставками вилось и путалось на ледяном ветру. Свистящий звук разносился над всей плоскостью крыши, ударяя в очнувшийся до конца после сна мозг. Денис только шаг сделать в сторону сестры захотел, как человек в чёрном его за запястье на себя отдёрнул. Взвизгнув от сильного хвата, мальчик стал брыкаться, даже пару раз ударил незнакомца в колено. Но все попытки выбраться были прерваны протянутой к нему уже совсем не тёплой рукой. Лицо сестры было почти не видно из-за разгулявшейся метелицы и постоянно мельтешащих волос. Они растрепались ещё больше, разлетаясь в разные стороны, будто пытаясь за что-то ухватиться, уберечь от падения. Закрытые глаза и какая-то слишком добрая улыбка утвердили Вову в тот день в двух истинах: любовь сестры — самая жертвенная и верная из всех, которые существуют в этом мире, и что Коломиец ни при каких обстоятельствах не должен попасть заграницу. Ни разу ещё за жизнь Братишкин не получал даже намёка на опровержение данных утверждений и не чувствовал себя неправым. Вова соврёт, если скажет, что не счастлив иметь такого прекрасного сына как Денис. О сестре они почти не говорят. И то, вспоминает о ней чаще Вова, когда земли касаются первые вальсирующие снежинки. Годам к двадцати пяти он начал воскресными вечерами молиться, уткнувшись лбом в замок из рук. Дениса это напрягало первое время, но вскоре он стал притихать, откладывая телефон, и слушать, как Вова полушёпотом просил за ту самую, светящую чистотой и любовью, душу. Иногда и его имя проскальзывало среди волнительной речи, адресованной куда-то в неведомую вышину. Мурашки бежали по телу в такие моменты, через секунды обращаясь в волны тепла, ласкающие душу, что трепетно принимала такую необычную заботу, больше привязываясь к Вовиной — уже родной. Серебристый мерседес приминает живую посиневшую траву. Денис в лёгкой дрёме откидывается на спинку сидения. Он бы поспал сейчас, но устремляет взгляд в монотонную полосу дороги. Если поддастся желанию, то Братишкин будет волноваться. Сон очень не выгоден в данном положении. Так следить за своим состоянием не сможет ни сам Денис, ни напарник. Да и видеть потом, как в глазах старшего плещутся неуверенность вперемешку с ненавистью к себе, русый не хочет. Вове ещё и не доказать потом, что он вообще не виноват и является спасителем. Поэтому сон, что украдкой к себе зазывает, отгонять приходится. На въезде в пригород, спустя час примерно после того, как Денис оказался в машине, младший просит включить музыку. Держаться сознанием за что-то нужно, а то уже невмоготу. Вова ещё тишиной бьёт, молчит весь путь, сосредоточен на дороге максимально. Фонк острой мелодией по сознанию пробегает. Оба сейчас думают. Мешать один другому не хочет, а Коломиец экономит силы. Разговор тратит много энергии — одно из первых наставлений, выученных в первые дни жизни с новым членом семьи. — Мазеллов тоже у Нели сейчас, — телефон в отделение у ручника скидывает, — мы будем минут через тридцать, поспи, — Вова глаза чужие ловит и в душу самым преданным взглядом смотрит. Умиротворение поступью тихой прокрадывается, по телу пострадавшему расползаясь. Денис кивает. На него зла не держат. Стоит его векам сомкнуться, как мир из сознания полностью выскальзывает, выбивая из времени. Еле слышная молитва Вовы глушится шумом мотора. Первые дождевые капли озерцами расплываются по пыльному капоту. Домики частные кучками вырастают по бокам от дороги. Скоро они приедут. Там их уже ждёт Илья Мазеллов — первый настоящий друг Братишкина, самый честный и верный человек, главная опора и поддержка Вовы в тёмные годы жизни убийцы. Частая работа вместе связала их узами доверия на долгие годы вперёд. Возможно, до конца жизни. Навыки в некоторых видах боя у них примерно на одном уровне, несмотря на ощутимую разницу в возрасте. Илье двадцать три исполнилось пару месяцев назад. Они, кстати, не отметили. Надо собраться, посидеть, выпить, всё равно Дрейк сейчас восстанавливаться будет. Это время. Во двор закрытый заезжают частые гости семьи Шабановых. Илья, ожидающий их всё то время после оповещения о скором приезде, подымается с каменных ступеней и к стороне, где сидит раненый, подходит. С щелчком разблокировки дверей наёмник дёргает ручку, вид на спящего открывая. Они не виделись почти полгода из-за срочной долгой миссии Ильи. И грусть лёгкая сердце тонким лезвием щекочет. Дрейк весь бледный. Не то чтобы он до этого с загаром щеголял, нет, просто сейчас он как белая дымовая завеса. Вены корявыми линиями цветут, просвечивая сквозь открытую кожу на руках и расслабленном лице. Лишь дыхание с сопением свистящим не даёт его за безжизненное тело воспринять. Под негромкое "не тормози" от Братишкина, рука, тату покрытая, уверенно и надёжно подхватывает под лопатки, вторая под бёдра пробирается. Илья на ранение старается не смотреть. Тело чужое к себе, как одну из самых важных ценностей, жмёт. То, что дорого Братишкину — дорого Мазеллову. Уже своеобразный принцип, которого Илья придерживается. По привычке, он тихой поступью к дверям особняка небольшого направляется. Зайти и расположить Дениса помогают спокойная жена Шабанова и кипишующий Вова, даже сейчас он как курица наседка не может от своего птенчика отойти. И не важно, что были ранения похуже и ситуации пострашнее. Душа под рёбрами мечется, сердце за подопечного болит. Илья на помощь приходит, сигарету протягивая. — Так, вот это вот всё не при мне, — шипит Неля на наёмников, — тем более, пока здесь есть человек с открытыми ранами, Вова, — давящим взглядом выгоняет их из домашней операционной. Под шум распаковки хирургического оборудования мужчины выходят на крыльцо. Шабанова мастер своего дела, своеобразный гений в медицине. Что бы без неё делали вечно рискующие убийцы? Были бы убиты. Вова почему-то улыбается глупости этой мысли. Неля собирала его раздробленную руку, кропотливо сшивая ещё живые ткани, восстанавливала и пересаживала костную ткань. Левая рука, что сейчас сжимает сигарету, полностью функционирует, даже не скажешь, что когда-то на месте здорового запястья(с небольшим количеством шрамов) было месиво из плоти и крови. Братишкин уже много раз принял тот факт, что всю жизнь будет обязан этой невероятной девушке. И немного её мужу. Стинт. Взбалмошный коллега по цеху, специализируется на огнестреле, хорош, даже очень хорош в ближнем бою. Имеет большую роль в сфере торговли оружием. На данный момент самый крупный дилер на чёрном рынке России. — С Максом не пересёкся пока нас не было? — из мыслей выныривая подаёт голос снайпер. — Неа, не застал его, — отвечает с ноткой беззаботности и дым через нос выпускает, — Неля сказала, что он рано утром сорвался по звонку, вот жду хоть какую-то весточку. — Ты скажи, если что пиликнет, вдруг надо его вытаскивать будет, — туловищем полностью к другу оборачивается и улыбается несмело, с лёгким волнением в глазах. — Это само собой, брат, — в ответ уголки губ поднимает. Он почти на сто процентов уверен, что они сейчас вспомнили один из моментов, которые делили когда-то втроём с Шабановым. Не важно, одинаковые или разные, важно, что каждый раз их собирала передряга, в которую попадал один из троицы. Чаще, конечно, попадало Максу. Если знать его характер и врождённую способность острить, то вопросов из разряда: "почему он, а не они?" появляться даже не будет. Через почти пол часа от начала операции на телефон поступает вызов.