Когнитивные искажения

Контролировать их с каждым новым десятилетием, с каждого новой сотней или тысячей лет было занятнее и сложнее. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, сколь сложно было владеть собой. Своим собственным разумом. Он сильнее всех из десятки, посланной на Землю, боялся ощутить на себе мифическое проклятье Вечных – Мад Ви'ри. Думал, что, работая с разумом, может сам тронуться умом с более высокой вероятностью. Когда обнаружилось, что груз этой болезни лёг на плечи Фины, испытал истинное облегчение. И даже радость. Залезь Друиг в 1521 в голову Аяк, они бы уже давно знали, к чему всё движется. Вместо этого Фина умоляла оставить её воспоминания и, заручившись поддержкой Гильгамеша, едва спаслась от стирания памяти. Какой широкий жест со стороны Аяк! Кажется, тогда в ней и начали всходить ростки сомнения в высшем замысле Аришема: в его же душе они колосились уже которое столетие и превратились в густой непроходимый лес. Если бы они прислушались к Фине… К её первым бредням, как казалось тогда. Он усмехнулся: они думали, что предубеждением страдают лишь люди. Не сами ли Вечные научили их этому? Он слишком многое пересидел в лесах Амазонки со свои преданным племенем послушных пацифистов. Человечество гнало вперёд, развивалось с бешеной скоростью. Фастос, как довольный отец, наверняка с каждым новым открытием светился от радости. Газ Первой Мировой и ядерное оружие Второй наградили его невероятным чувством вины. Прогресс, зашедший совсем не в ту степь, заставил одного из самых мирных Вечных ненавидеть людей за такое глупое самоуничтожение. Изобретатель разочаровался в тех, кого они защищали от Девиантов семь тысяч лет. Добро пожаловать в команду, братец. Но вмешиваться в жизнь людей было нельзя. Только если возникала угроза со стороны Девиантов. Да, только так. Аяк не остановила его только тогда, в Мексике. Знала, что можно чуть ослабить поводья, ведь главная угроза устранена, а он находится на грани. Телепат до этого никогда не повышал голос на предводительницу. Какого чёрта никто не озвучил в стенах ацтекского храма простейший вопрос: раз мы их уничтожили, почему остаёмся на Земле? Почему Аришем не отзывает на другую планету? Они, считавшие себя великими умами, на поверку оказались доверчивыми одуванчиками. Уводя за собой конкистадоров и туземцев, он наконец-то почувствовал, что использует силу на полную катушку. Во имя добра. И это ощущение было пьянящим. Спустя какое-то время он заметил, как собственноручно развратил свой народ и развратился сам. Он был напуган. Он боялся деградации и разложения, считая их своими личными симптомами, предвестниками Мад Ви’ри и смерти разума. Такого он позволить себе не мог, поэтому постепенно привёл свою общину к аскетизму, воздержанию и смирению. Он сам стал таким. И почувствовал лёгкость. И всё же, думы его оставались темны и тяготили сердце. Которого, как выяснилось, у него нет. Когда живешь столько лет, нужно обязательно выдумывать себе смыслы. Да, у них была основная миссия – охранять людей от Девиантов. Но для сохранения рассудка этого было маловато. Они с Маккари долго были смыслами друг для друга. По людским меркам – несколько великолепных эпох. Но тогда, в Теночтитлане, она не пошла за ним. Друиг верил до последнего, что любимая бегунья вернётся. Их выборы, их пути совпадали слишком часто. Но никто не искал его там до тех пор, пока не открылась правда. До тех пор, пока существование Земли не оказалось под угрозой. Шесть лет назад половина его подопечных распылилась, но совсем недавно вновь воскресла из мёртвых. Он объяснял своим людям эти события просто: кара и прощение. Друигу было любопытно узнать, в чём же дело, но он не хотел уходить из своего замкнутого рая. Пришлось, однако. И Вечные, кажется, были ему рады. Маккари была рада, отвечала на его подначивания. У них всегда были странные отношения. На грани любви, дружбы и возни слепых котят. Они никогда не опускались до низменной ревности, запрещая проводить ночи с другими, не требовали верности. Но, в конечном счёте, всегда возвращались. Потому что люди надоедали, люди умирали, люди были неисповедимы. Друиг и Маккари были тихой гаванью друг для друга. Она читала по его губам родное «моя прекрасная, прекрасная Маккари». Он видел, что её жесты мягче, игривее, когда она обращается к нему. После ухода, после пятисот лет в лесах Амазонки он впервые почувствовал: что-то изменилось. Друиг воздерживался от того, чтобы раздавать оценки. Слова «хорошо» и «плохо» он ненавидел. Поэтому просто фиксировал факт: я больше не чувствую так же, я больше не хочу так же, как раньше. Но Маккари всё ещё дорога ему. После того, как они остановили пробуждение Тиамута, он не отправился искать других Вечных. Теперь ему слишком интересны были люди. Они столько всего наворотили за эти пять столетий, что ему впервые за долгое время захотелось что-то узнать и изучить. Фастос и его муж приютили в своём чикагском райке, куда он возвращался после очередного рейса. Он будто не мог надышаться, не мог насмотреться на то, какими стали люди, куда они пришли, как трансформировалась их культура в разных уголках мира. К лету он понял, что в голове появилась чёткая цель. Новый смысл. Днём он сидел за книгами или выискивал что-нибудь в Интернете. Вечерами выходил в город и общался с людьми. Они стали гораздо многограннее и бесстрашнее. За это лето он успел столько, сколько, кажется, не делал и за сто лет. Информации стало ужасно много. Он понял, что поглощает её так же жадно, как еду. А есть Друиг любил очень сильно. За всё время после возвращения в лоно цивилизации он использовал свой дар на человеке ради личной выгоды только раз, чтобы оказаться зачисленным в Чикагский университет. Он планировал изучать мозг человека, ведь теперь это было возможно. Фастос эту цель поставил под сомнение, назвав неэтичной. Но препятствовать не стал. Он выглядел не сильно старше своих сокурсников, таких же увлечённых. Таких же тщеславных и азартных. Знания хоть и оставались привилегией, но были доступны гораздо более широкому кругу: прямым свидетельством этому был огромный кампус. Видела бы его сейчас Аяк... Он заселялся в общежитие как самый обычный вчерашний выпускник. Сосед – немного зануда, но образцовый чистюля – приехал прямиком из Индии. С одного из его постеров загадочно улыбался Кинго. Учёба нравилась несмотря на то, что он чувствовал себя на одной ступени с остальными. Это было очень странно. Чувствовать себя человеком. Однокашники быстро провели между собой категоризацию окружающих и отнесли Друига к рокерам и любителям поесть. Неизменный чёрный в гардеробе, с кожей, обилием заклёпок и массивными перстнями, а также постоянный перекус в руке делали своё дело. Рег, главная библиотека Чикагского, уже закрывалась, он как раз собирал книги, которые просматривал сегодня. В обед набрал себе целую сборную солянку из трактатов по истории, психологии и социологии. Процесс изучения был максимально хаотичным и жадным. Он даже не прерывался на ланч, если на то пошло. Друиг уткнулся в телефон и не обращал внимания на библиотекаршу до тех пор, пока та не отдала его карточку обратно и не напомнила дату сдачи выданных на дом изданий. Только тут он поднял глаза и опешил. Мир остановился.

***

Впервые он заметил её в 4761 году до нашей эры, когда часть Вечных наблюдала за финальным этапом одомашнивания лошадей в Евразийской степи. Она была тогда шустрой десятилетней девочкой на выданье, дочерью вождя, которая, как полагали, явилась с небес. Она была совсем не похожа на своих темноволосых соплеменников с узким разрезом глаз. Её коса светилась на солнце; её звали Алтантуяа – золотой луч. Она была весёлой проказницей, быстрой как степной ветер. Ничуть не боялась богато одетых пришельцев: ей всегда говорили, что она послана в этот мир богами, так не они ли это пришли проведать свой лучик? Через несколько дней после их знакомства девочка неудачно упала с любимой кобылы и сломала шею. Её курган был очень высоким; скорбящие соплеменники приносили дары, которые небесная посланница будет использовать в потусторонней жизни. За ней добровольно ушли несколько рабынь – хозяйке не обойтись без прислуги. Боги увидят, что она не простолюдинка, а уважаемая девушка. Во время строительства Большой пирамиды в Гизе она была безымянной рабыней. Измождённое тело буквально упало к его ногам, когда они с Фастосом и Хемиуном, архитектором и племянником Хеопса, проходили с инспекцией. Истощённая голодом и жестокостью надзирателей, скрюченная последней предсмертной судорогой. На щеке лежит, готовая испариться, прозрачная слеза. Позолотевшая под солнцем Египта кожа измазана песком и грязью. Из-под тряпок, едва прикрывавших фигуру, виднелись следы от плётки. В медовых волосах – седые пряди. В глаза он заглядывать не стал. Он был первым друидом среди кельтских племён. Справедливости ради изменил одну букву, дав имя целой высокопоставленной касте: смотри, Аяк, не такой уж я заносчивый. Эти свободолюбивые, готовые к хорошей битве люди были ему по душе. Было бы просто несправедливо, не встреть он её и среди них, всех рыжеволосых и фарфоровокожих. Девушка умерла родами. Эта воительница пережила несколько серьёзных схваток с соседними племенами, но схватки, которыми мучились женщины от начала времён, оказались ей не по зубам. Уже вторые сутки не помогали ни отвары, ни заклинания, ни стенания родных. Золотые браслеты врезались в опухшие лодыжки. Она звала на помощь богиню Бригиту, а под конец корчилась в таких муках, что он не выдержал и вышел из дома. Он не мог ей помочь. Но выжил ребёнок, её единственная дочь. Друиг видел, как она растёт, стареет и угасает. Это было невыносимо. Во время Троянской войны они со Спрайт фиксировали разворачивающуюся трагедию. Потом придумали личность Гомера, конечно. Благодаря своим иллюзиям Спрайт беспрепятственно перемещалась между Троей и греческим лагерем, поэтому подтвердила слова Ахилла, когда тот описывал одну из троянских царевен как невероятную нимфу: золотые волосы, кроткий взгляд, покатые плечи, хитон обволакивает фигуру словно морская пена… Ахилл поехал жениться на ней, но был убит Парисом. Друиг и многие другие воины стояли на могиле предводителя мирмидонян, когда сын героя войны, Неоптолем, заколол красавицу-троянку, принеся её в жертву погибшему отцу. Удар был точный и сильный: кровь фонтаном орошала землю. Белая шея выгнулась, в горле свистело и хрипело. Золотые волосы обагрились, намокли и потяжелели. Лава Везувия превратила следующую её в скульптуру. Судя по одежде, она была служанкой. Икарис унёс его одним из последних, словно надеясь, что Друиг тоже будет испепелён. Икарис всегда его недолюбливал. После этого встретились очень скоро – двести лет спустя. Её, великую весталку, настиг сердечный приступ. Весь Рим собрался, чтобы отдать последние почести. Её звали Пиа Олимпиа Амата. Друиг помнил, как усмехнулся тогда: что за ирония, они снова разминулись, снова не могли быть вместе, хотя в этот раз даже имя её было связано с его родиной. Тело величавой римлянки было завёрнуто в белые одежды. На сей раз она прожила гораздо дольше: ей было уже за сорок. Из-под серебряной седины совсем чуть-чуть проглядывало золото кудрей, благородные морщины бороздили расслабившееся навечно лицо – всё это никак не нарушило её красоты. Она впервые видел её настолько близко. Всякий раз он знал: после недолгого знакомства застанет либо момент её смерти, либо узрит уже безжизненное тело. Она сменила столько ипостасей… Была болезненной женой ладожского торговца, скромной наложницей Чингисхана, монахиней в английском монастыре... Она никогда не доживала до глубокой старости. Она всегда была несвободна: ей владел муж, отец, хозяин или какой-то бог. Почему это происходило с ним? Казалось, что разум играет в злую игру. Он не спрашивал других Вечных. Не было принято привязываться к людям, не было принято зацикливаться на совпадениях. В конце концов, это слишком походило на один из симптомов Мад Ви’ри. Он никогда не успевал рассказать ей, что они уже встречались раньше. Не единожды. Ни одна из этих встреч не принесла ему даже самой малой толики счастья.

***

Раньше таких красавиц отцы запирали в четырех стенах монастырей, мужья – в высоких башнях. Теперь же они сами прятали себя в четырёх стенах какой-нибудь дурацкой работы. Не все, если судить по социальным сетям и массе откровенных фотографий, но всё же. Он внутренне фыркнул своим мыслям: в этом отношении стало даже как-то неинтересно. Раньше можно было ночи напролёт фантазировать, что скрывается за чадрой, вуалью, маской и нарядами, а сейчас всё напоказ. Он несколько дней смотрел порно, поражаясь тому, как же люди прекрасно приспосабливаются к боли и дискомфорту. Он в худший период своей общины устраивал такое вживую, по-настоящему наслаждаясь возможностями человеческих тел. Вспомнил, и стало немного противно. Но она… Её он будет носить на руках и даст управлять собой. Это точно была она. И будь он проклят, если есть муж или какой-то другой сдерживающий фактор. Своего Друиг не упустит. Не сейчас. Темноволосый Вечный затаил дыхание, не в силах оторваться от лица, знакомого до боли в груди. Наклонись он, как раз сорвёт поцелуй. Что может произойти в следующие несколько минут? На них упадёт крыша библиотеки? Она выйдет с работы и попадёт под машину? Передознётся чем-то? Не очень-то похожа на наркоманку, однако мало ли… – С вами всё хорошо, сэр? Девушка не на шутку испугалась, когда этот парень застыл на минуту. Он пялился на неё и не моргал совсем. Глаза цвета топаза, акварельно-блеклые, выглядели застывшими, затуманенными. Вдруг это начало какого-то приступа? – Сэр? – повторила она тревожно, дотронувшись до прохладной руки. Он сжал библиотечную карточку так, что мякоть ладони вот-вот могла начать кровоточить. Её тёплые пальцы вывели из транса. Друиг встряхнул головой и возбуждённо произнёс: – Да, всё… нормально. Может прозвучать глупо, но давайте выпьем кофе? Прямо сейчас. Она склонила голову набок, вьющиеся медовые пряди плотным облаком упали на плечо. Вот чего не хватало: её волосы в этот раз были короткими. Она ответила не сразу, явно что-то прикидывая в уме. – Прямо сейчас не могу. Минут через двадцать. И не кофе, а что-то поесть. – Я могу подождать прямо здесь? – Это запрещено, вообще-то, – нахмурилась она. Но весь его вид заставлял сердце сжаться, поэтому библиотекарша махнула рукой. Он нервно оценивал обстановку, пока она расставляла книги на стеллаже позади стойки. Никакой опасности, казалось, не предвиделось. Молчание никого из них не напрягало. Они спустились по ступеням, которые облюбовали любители погулять вечером. – Тут недалеко есть хорошее место с китайской едой. Любите такую? – Я вообще люблю поесть. Я Друиг, кстати. Она энергично пожала руку; он совсем не хотел отпускать. – Впервые встречаю человека с таким именем. Селеста. Приятно познакомиться. – Небесная, – протянул он севшим голосом. Такие совпадения просто не могут быть случайными. – Мама родила меня в аэропорту, если коротко, – он явно не был первым удивившимся, потому что эта фраза прозвучала слишком выученной.

***

Даже пересказ сегодняшнего семинара о когнитивных искажениях он с лёгкостью превратил в невероятный блокбастер, перескакивая иногда на свой обширный опыт управления разумами. – Так нечестно, – фыркнула она, переворачиваясь на другой бок и зевая. – Ты как Шехерезада. Я хочу спать, но и знать, что дальше, тоже хочу. Пижама задралась, обнажая светлую кожу. Друиг отправил в рот очередную кукурузную палочку. – Ой, нет, по этой части у нас Спрайт. Как-нибудь обязательно вас познакомлю. Шахрияр терпел её россказни больше трёх лет. Ну, вообще у него был шкурный интерес – тот ещё был педофил. Это теперь она стареет, а тогда... Короче, никто внакладе не остался. – У меня едва ли укладывается в голове, знаешь ли. Каждый раз. – Готов помочь с этим. – Ну уж нет, – запротестовала она, видя, как он облизывает пальцы после еды и обещающе смотрит на неё. – Не лезь в мою голову и вытри руки как положено. – Ну ладно уж, к твоему разуму не прикоснусь, так и быть, – он притворно закатил глаза, пытаясь казаться уязвлённым. – Тогда просто уложу тебя, идёт? Девушка захохотала и кинула в него подушкой. Селеста не церемонилась с ним, хотя он сам едва дышал в её присутствии. Она, к счастью, не видела в нём бога. Мстители, асгардцы и прочие герои последних десятилетий научили людей не так уж удивляться подобным созданиям, за что он был бесконечно благодарен.

***

Им было отведено преступно мало. Шестнадцать лет – миг. Как бы помогла Аяк с её силой исцеления! Рак лёгких, а ведь Селеста даже не курила. Он искал способы, в то время как она только шутила и пыталась успокоить его. Такова суть людей, помнишь? А сама вспоминала истории о том, как древнегреческие боги возносили любимых до своих олимпийских высот, делая их бессмертными тоже. Не было ни дня, когда он не был с ней нежен. Не было ни дня, когда Селеста не думала: «Я правда его люблю». Она мало представляла собственную бессмертную жизнь, хотя была воспитана поп-культурой с её вампирами, а потом и вовсе встретила Вечного, чьи истории будоражили её воображение всякий раз. Но с ним она была бы готова попробовать. Когда стало совсем плохо, Друиг понял, что не может отпустить её, не открыв правду. – Дорогая, я должен тебе кое-что рассказать… – Кажется, я знаю, – закашлялась она. – Как мы уже встречались, да? Спрайт проболталась. Друиг в замешательстве поправил подушку. – Да, но… – Она куда наблюдательнее, чем ты себе представляешь. Вспомни, она ведь часто была рядом. Да. Почти каждый раз. Пока он пытался найти слова, Селеста погладила его по щеке, пытаясь приободрить. Это было удивительно для Друига: утешать должен был именно он. – Разве не счастье, что наконец-то ты получил больше, чем просто хладный труп? Теперь у тебя была полная версия: с горячим сексом, знакомством с родителями и всем таким. Разве не здорово? Они оба слабо улыбнулись. – Ты хоть понимаешь, какая ты прекрасная, Сел? – Это ты меня такой сделал. Ты и твоя любовь. Мы давно не обсуждали, что вкладываем в это понятие, правда? Но, по моим представлениям, это действительно она. За годы с ей он успел поверить и в любовь, и в реинкарнацию, и в чёрт знает что ещё. Он об этом не распространялся: видному психиатру ни к чему разбрасываться своими сомнительными убеждениями. – От этого только тяжелее, Сел. – Я знаю. Хочешь, тебе тоже кое-что расскажу, раз уж пошла такая пьянка? Ты ведь всё-таки меня спас тогда, в наш первый вечер. – Ты о чём? – Я собиралась покончить с собой. Ты предложил выпить кофе, а я подумала, что вечер в компании красавчика будет удачным завершением. Ты же знаешь, что у меня почти со всем в тот период было так себе. Вот. Я опомнилась, когда мы стояли на крыльце моего дома. Поняла, что не хочу сегодня умирать. Потому что ты снова позвал на свидание. А ты мне тогда очень понравился. Я влюбилась. Он спрятал голову в руки и заплакал, впервые за очень-очень-очень долгое время. – Когда мы увидимся в следующий раз, уже наверняка изобретут какой-нибудь эликсир бессмертия. Только представь, как быстро ты меня следующую склеишь. Ты ведь знаешь меня досконально. Снизу послышался шум. Спрайт, прилетевшая помогать им по хозяйству, через минуту заглянула в комнату. – Вы не поверите, кто прилетел! И что они привезли. В прозрачных глазах Друига зажглась надежда. Глаза цвета лазурита с желтыми вкраплениями у зрачка – небесная гладь с россыпью звёзд – счастливо погасли, глядя на сбывшуюся любовь всех её жизней.