Евротреш

      И снова она молчит. Даже не читает сообщения. Может, она спит? Нет, точно нет. В Америке сейчас только день. Джонни затягивается очередной сигаретой и хмуро всматривается в свой телефон. Когда же она ответит? Вы больше не можете отправлять сообщения.       Ну и пошла нахуй. Джонни с шумом вбивает телефон в барную стойку и накатывает очередную стопку. Сука, просто сука. Не сходил с ней театр на нее ебаную пьесу. Тупая пизда. Единственное умное решение, которое она предложила — ненадолго расстаться. И теперь Джонни здесь, в Италии, уныло вертит стакан в руках. Почему Италия? Хуй его знает. Возможно, потому что здесь красивые и яркие девки. И Джонни трахнет первую же сучку, которая войдёт в этот бар. На зло этой дуре. Трахнет первую же. Он допивает стакан и оборачивается ко входу.       Какой-то пропитый мужик. Явно, часто сюда заглядывает. Какой-то смазливый педик. Ещё кто-то. И… Она. Загорелая, длинноногая блондинка. Все смотрели только на нее. Кто-то уже взглядом лез ей в трусы, а другие отворачивались с диким отвращением. Как же бултыхались ее сиськи в глубоком вырезе платья. Она ходит без лифчика. Наверняка делала подтяжку груди — с таким размером сиськи не стояли бы. Она ничуть не стеснялась своей мальшической фигуры — хорошо знала свое тело, как правильно подать свои женственность и сексуальность. Длинные волосы мягко ложились на ее широкие грубые плечи. Тонкая лямка от платья спала. Походка с вожделением. Да, сегодня она станет его любовницей.       Она садится на стул перед барной стойкой и что-то заказывает. Запивает коньяк яблочным соком. Джонни был бы не против, если бы его распяли — лишь бы окунуться в эти сиськи, как спускался в них Иисус на ее крестике. Потушив сигарету, Джонни подсаживается ближе: — Привет.       Вблизи загар уже не мог скрыть ее порезы на предплечьях. Джонни засматривается на светлые шрамы. Они не такие, какими пытаются себя убить. Только проецируют свою ненависть и отчаяние на тело. Ничего, ей даже идут увечья. Чистая нежная кожа уже кажется скучной. — Ну привет.       Голос у нее грубый и низкий. Может, она много курит? — Не против познакомиться?       Будто Джонни волновало ее мнение. Независимо от ответа он узнает ее имя и трахнет. А потом забудет то, что сейчас попытается узнать. Для Джонни ничего не значат ни ее ответы, ни она сама. Обычная дырка, к которой он больше никогда не вернется. — Не против. — Как тебя зовут? — Джулия. Ты ведь не отсюда, да? — Как ты узнала?       Джулия удивленно кривит бровь и молча пялится на Джонни, только потом отвечает: — Ты довольно бледный. У нас если у тебя такая кожа — ты либо больной, либо не отсюда. А судя по акценту, ты явно из какой-то англоязычной страны. — Она рассмеялась.       Что-то блестнуло у нее во рту. Золотые зубы? Пиздец. На них еще что-то написано, но он не успевает разглядеть, что именно. Ладно. Главное, чтобы она умела прятать эти зубы в нужный момент — больше от нее ничего не требуется. Таким девкам и правда лучше не открывать свой рот не по назначению. — Да, я из Америки. Совсем недавно здесь. Меня зовут Джонни. — Джонни? Даже твое имя настолько типично-американское. Что же тебя привело сюда, Джонни? — Хочу отдохнуть. Я подумал, нет лучше страны, чем Италия, для этой цели. — Он криво улыбается и тянет шею к Джулии. — Ты будешь еще что-нибудь пить? Я заплачу.       Улыбнувшись, она кокетливо виляет плечами и тычет пальцем в одну из бутылок. И хлопает глазами, выжидающе смотря на Джонни. Цена, конечно, ахуеть. Джонни поджимает губы и тяжело вздыхает. Не страшно. Было бы хуже, если бы она отказалась. Джонни уже устал от этих дохуя самостоятельных и независимых клуш, которых обижает любое проявление основных мужских качеств. У Джонни есть деньги. И он хочет почувствовать себя важным. Настоящим мужчиной, заботящимся о своей женщине. Многие, с кем он встречался, верещали и рвались оплачивать напополам или каждый за себя. А ему хочется только быть обычным мужчиной. Эта Джулия ему кстати. Она, наверное, приходит сюда каждый вечер, чтобы мужчины покупали ей выпивку. Потом едет с ними трахаться. После этой бутылки коньяка она обязана ему отдаться.       Из разговора с ней Джонни узнал, что ей 24 года, отучилась в колледже на медсестру, сейчас нигде не работает. Джонни знает этих неработающих медсестер — наверняка ебется с каждым втором в белом халатике. Хотя… нет. Слишком свежая и приятная у нее кожа. Слишком вкусно она пахнет и слишком хорошо уложена ее прическа. А взгляд полон любви к жизни. Может, у нее просто богатые родители — отсюда она чувствует свою вседозволенность и ходит в таком открытом блядском виде. — Пойдем потанцуем? — С улыбкой спрашивает она.       Джонни соглашается.       Наверное, Джулия выше где-то его на голову. Но на каблуках Джонни доставал ей лишь по плечи, утыкаясь лицом в сиськи. Он всем доволен. В этот момент он ощутил еще одно преимущество низкого роста, помимо удобной езды на лошади. Эту кобылку он тоже обскачет. Она и правда чем-то похожа на лошадь: сильная длинная шея, челочка падает ей на глаза, длинная грива. Как и лошадь, она оживала в движении. Ее тело плавно изгибалось, пока она виляла бедрами и трясла жопой. Кусок ляжки выглядывал из-под короткого платья. Джонни замечает ее трусики. Он их снимет.       Остальные пары вокруг сосались и обжимались друг с другом. Пьяные, они тыкались мордами, будто хотят пробить свои лбы. Задирали юбки, трогали за жопы. И Джонни хотел. Он задирал голову. Хотел поцеловать ее. Хотел понюхать ее волосы. Джулия поняла его без слов — подхватив Джонни под ляжку, она подняла его на руки. Джонни рефлекторно хватается за ее шею. Обвивает ногами талию. От алкашки кружится голова. Все так плывет. Мутнеет и смазывается. Как же красиво ее лицо. Как же он хочет ее поцеловать. Джулия трется носом об его щеку и улыбается. Джонни еще ни с кем так сочно не сосался. Так сладко. У нее такие мягкие губы — и правда, как у лошадки. Он бы целовал их всю ночь, обмазывая слюнями. — Поехали ко мне?       В такси Джонни все пытался погладить ее течную пизду, но каждый раз Джулия перетаскивала его руку на свои сиськи или жопу. Ничего. Он еще успеет. Это только подыгрывает в нем интерес. Джонни торопливо вставляет ключ в замок, но из-за спутанного сознания никак не может попасть. Все так вертится и шатается, ключ дергается в дрожащих руках. Джулия опускается, чтобы вновь смачно поцеловать его тонкие губы. Джонни чуть не падает от внезапно открывшейся двери, но Джулия держит его. Она резко скидывает с себя туфли, а он стягивает с себя кроссовки. Никаких слов. Он идет в спальню, а Джулия идет за ним.       Джонни садится на кровать и стягивает с себя кофту. Джулия спускает с него штаны. Она встает перед ним на колени и, плюнув на ладошку, касается его члена. Блять. От таких мягких рук встал почти сразу — хуй сам просился побольше в эти руки. Джонни не понимал — ее руки нежные и пушистые, как у нетронутой девочки. Он не верил. Она наверняка кучу членов отдрачила, учитывая, насколько уверенны ее движения. А может, она настолько профессионал… да… Точно. Джонни уже не может сдерживаться, когда она заглатывает его член — он приглушенно постанывает, откинув голову назад. Он опирался обеими руками на кровать и закусывал губу.       Джулия приспускает лямки платья и достает свои сиськи. Еще никогда его хуй не утопал в чужой груди — даже головка потерялась. Она терлась сиськами об его член, покачивая жопой. Какая же тупая, противная блядь. Настолько противное у нее ебало в этот момент. Похотливая, тупорылая сука. Теперь Джонни хотелось только плюнуть ей в лицо и оттаскать за волосы. Потому что ему это нравилось. Ему нравился ее глупый безмозглый взгляд. Ему нравились ее большие сиськи. Ее теплая слюнявая глотка, когда она снова взяла в рот. Ему понравилось кончать в нее. Как же это было приятно. Ни одна девка раньше не отсасывала настолько хорошо.       Джонни был абсолютно выжат. Он мог только тяжело дышать и смотреть, как Джулия сглатывает кончу и поправляет платье. Даже если бы она хотела еще — он бы не смог уже дать. Столько энергии и кайфа выжал из него этот отсос. О, как же она хороша. Сейчас она уйдет. И больше никогда не появится в его жизни. А он ляжет спать. И будет думать о ее пухлых губах. О ее прыгающей груди. О сильных, загорелых руках. О подтянутой большой сраке. Длинных ногах. Он ведь больше никогда их не увидит. А может…       Тот же самый клуб. То же самое время. Джонни высматривает всех танцующих девок в коротких платьях. Нет, это не она. Они слишком низкие, худые. Либо наоборот полные, с выраженным женским жиром и свисающими грудями. Где же она? Джонни чувствовал, что она должна быть здесь. Что-то подсказывало ему. И он не ошибся — она сидит за барной стойкой с каким-то мужчиной. Она смеётся над его тупыми — Джонни уверен, они тупые — шутками. Она выпячивает перед ним свои сиськи в вырезе белой майки. Сегодня на ней юбка и драные чулки. Она пьет тот же коньяк.       А если он уже трогал ее пизду? А если он уже видел ее полностью голой? Настолько Джонни взбесили эти мысли. Он должен быть первым. Он никому не позволит обогнать себя. Да, он уверен — Джулия трахалась и до него. Но всех этих мужчин он не знает. А этого кудрявого итальяшку Джонни видит прямо здесь, перед собой. И стоять в стороне он не может. — Пошел вон.       Джонни шепчет. При громкой музыке и визгами вокруг. Он шепчет. Он обнимает Джулию за плечи, потянувшись лицом к парню. От этого взгляда, от движения потресканных губ. Пусть Джонни меньше и ниже. Но он добивается своего — незнакомец уходит, а Джонни занимает его место. Он встаёт перед Джулией и мягко целует ее щеки, губы, нос. Но Джулия не отвечает. Она обиженно поднимает взгляд на Джонни. — Ну чего ты? — Он отстраняется. — Ты нормальный?       Джулия молчит, хлопая глазами. Она расстроено поджимает губы. — Что ты, блять, позволяешь себе? Кто тебе право дал врываться ко мне? Я твоя девушка? Нет. Я знаю тебя один день. Я тебе что, шлюха, чтобы трахаться с тобой по первому зову? — А ты нет? Ты же шлюха. С тем парнем ты в церковь, наверное, сходить хотела.       Он ее не уважает. Он не уважает шлюх, отдающихся на первой же встрече. Он говорит все прямо, потому что оправдываться и плести очередную чушь для бабских ушей Джонни не хочет. Перед ней не хочет. Он хочет только ее красивое стройное тело.       Джулия стискивает зубы. Хмурит брови. Она злая. Она вскакивает со своего места, подбирает сумочку и уходит. — Ну подожди! — Кричит Джонни ей в след. — Куда ты пошла? — Отвали от меня.       Джонни не отвалит. Не отвалит, пока не добьется своего. — Давай я тебе деньги дам! Чего ты ещё хочешь? Ещё бутылку? — Слушай, — она оборачивается и, наклонившись, сквозь зубы шипит: — если ты хочешь снять шлюху — иди и сними шлюху. Их тут много. А от меня отъебись. — А я тебя хочу.       Не нужны ему другие девки. Может, он бы трахнул кого-то из них. Если бы Джулии не было рядом с ним. Джонни не пришлось бы сравнивать этих щуплых постакух с крепким здоровым телом Джулии. Он бежал за ней, за ее длинными ногами. Смотрел, как она накидывает на себя плащ и стучит каблуками. Нет, одна она не выйдет отсюда. — Ты либо уходишь со мной под руку, либо остаёшься здесь. — Джонни выбегает вперёд и задирает голову. — Да ну?       Джулия отшвыривает его в сторону от себя — силы ей позволяли. И сделать это больно, какими бы мягкими ни были ее руки. Джонни успевает уцепиться за ее плечо и схватиться за плащ. Его брат умел приручать строптивых лошадей. И Джонни этому тоже научился. — Да отпусти меня! — Не-а.       Он не отпустит. Он спихнул какого-то входящего в клуб парня и не пожалел его. Он любого со своего пути спихнет, кто встанет между ним и Джулией. И он тащится за ней, старается затормозить и развернуть к себе. Если он упадет на асфальт — он схватится за ее ногу и не даст уйти. Если она не захочет плестись так всю дорогу. — Бля-я-ять… Ты отстанешь от меня? — Уже со смешком произносит она, останавливаясь. — Не отстану.       Джулия разворачивается и тяжело вздыхает. — Я знаю тебя всего два дня, а ты уже меня заебал. — Ну я же вижу, — он легонько улыбается уголками губ, — ты не обижаешься больше.       Она шумно выдыхает и, выпятив перед ним грудь, целует его в губы. Джонни отвечает. Он заползает пальцами ей в волосы, а второй рукой ласкает сиську. Джулия поднимает его на руки и целует, уже задрав голову кверху. Джонни нравилось смотреть на нее свысока, пусть и так. И Джулии нравилось, что он смотрит на нее так. — Не отпускай меня, хорошо?       Джонни цепляется за ее плечи, обвивает ногами талию. Как ему хорошо на ней. Вот бы она никогда не отпускала его. Они сосутся возле кирпичной стены. В темном переулке. Здесь так тихо, только изредка проезжают машины. Кто-то проходит на другом конце улицы. Их это не волновало.       Джулия ставит Джонни на землю и опускается на колени. Она отдрачивает его член и трётся щекой об головку. Она плотно обхватывает губами хуй и всасывает его в себя. И выглядит ещё более тупой с этими втянутыми щеками и закатанными глазами. Ей было в кайф — она приглушённо стонала, пока с причмоками отсасывала.       Кто-то проходил вдалеке. Останавливался, чтобы посмотреть. Но Джонни только больше возбуждала эта мысль. Они смотрят, как Джулия ему сосет. Ему, не кому-то из них. Эта старательная сучка пыхтит именно над его членом. Стоит перед ним на коленях и стонет. Тычется носом в его светлые лобковые волосы. Ласкает его яйца нежными пальцами. Как же она хороша этой ночью.       Джонни надрачивает себе, а она придерживает свои сиськи. Он спускает ей на грудь, спускает прямо на лицо Иисусу. Именно бог одарил ее этим ртом и этими руками. И Джонни ему благодарен. Он стоит с подкосившимися ногами, оперевшись спиной о стену. Тяжело дышит. Джулия достает салфетки из сумки и вытирает грудь. Она укладывает сиськи обратно в майку и поднимается, наклонившись на уровень лица Джонни. — Теперь я могу пойти домой? — Она широко улыбается. И Джонни замечает эту надпись на ее зубах. Go! Go! Zeppeli       И что это значит? Это ее фамилия? Любимый футбольный клуб? Она слушает рок музыку? Похуй. Эти зубы он в принципе видеть не должен.       Джулия его мнения не спрашивала — только ставила в известность. Улыбнувшись, она дёргает его за щёчку и уходит. И Джонни смотрит ей в след, запихивая член в трусы. Нет, он не влюбился. Он не может в нее влюбиться. Таких девок не любят — их только ебут. И Джонни хочет только ебать ее. Но как же вкусно она пахла. Как же приятно было рядом с ней. Джонни хотел добежать до нее и уткнуться в ее широкую спину. И чтобы этот запах снова свёл его с ума.       И он искал его. Он бежал на этот запах. Чувствовал. В том же клубе. В то же время. Она здесь. Не танцует, не пьет возле бара. Но она где-то здесь. Сидит, раскинув ноги, на диванчике с очередном мужиком. Что-то пьет. Джонни подходит к ней сзади и обнимает за плечи, наклонившись: — Почему ты мне не сказала, что мы будем не одни? Это твой друг? Расскажи о нем.       Блефует. Джонни целует Джулию в щеки и гладит ее плечи. Пусть этот пидор увидит, как он ее любит. Пусть поймет, что она принадлежит ему. И она будет с ним. Джонни и не заметил, как незнакомец ушел. Джулия откидывается на спинку дивана и устало смотрит в сторону. Даже внимания не обращает, как Джонни заламывает ей руки назад и нависает сверху. Она легко могла бы скинуть его с себя и уйти. Но не стала. Даже не подумала об этом. — Мне что, ни с кем общаться больше нельзя? — Поворачивается она к Джонни. — Можно. С девушками можно. У тебя есть подружки? Желательно красивые. — У меня нет подружек.       Джонни усаживается к ней на колени, а Джулия гладит его по мелкой жопе. Она обнимает его обеими руками, а он жмется к ее упругим сиськам. Вдыхает ее запах. Тычется носом в ее шею. Так вкусно. Так возбуждает. Так тянет внизу живота. Это не духи. Это ее природный запах. Джонни вдыхал все то тепло, что выходило из нее через пот. Почему-то с ней он чувствовал себя спокойнее. С ней он получал то, чего ему не хватало все это время. Он хочет обладать всей этой большой тушей. И теперь она будет с ним.       Джонни подаёт ей стакан с алкашкой. Они выпивают. Джулия молча поглаживает его по спине. А Джонни молча стискивает ее сиськи. — Какой же ты мудак, Джонни.       Она шипит, смотря Джонни в глаза. И хмурит лицо от горького бухла. Джонни задирает голову, но ничего не говорит. Ему интересно — что ещё она скажет и как его оскорбит, прежде чем снова отсосет. — Настоящий, блять, американец. Вы никого не уважаете. Возомнили себя, блять, королями этой планеты. Что вам все можно. Врываться, куда вы хотите. Брать, что вы хотите. Все должны смотреть только на вас и визжать — О боже, боже… Благослови Америку! Все должны бросаться американцам в ноги — вы же, блять, освободители… Думаешь, все можно купить? Можно доебываться до всех, кто тебе понравился? Знаешь что, Джонни? Пошел ты нахуй. Уебывай в свою ебаную Америку. Тебя здесь никто не ждал. Пошел нахуй, Джонни.       Она уже пьяная — слышно по интонации. Она активно размахивала рукой и вертела головой. Джонни молча слушал. Он смотрел на нее из-под бровей и ухмылялся. Она громко пиздела на исторические и социальные темы. Выхаркивала свой гнев сквозь оскал. Джонни по-прежнему оставался на ее коленях. — Нация ебаных торгашей. Вот, блять, во вторую мировую… Они продавали оружие и нацистам, блять, и советам. И им было насрать. Они выжидали, у кого пушки больше окупятся. И что потом? Высадились в Нормандии. И ждали, что все кинутся им сосать. И кинулись! Каждая француженка отсосала каждому американскому солдату! А теперь они герои. А теперь они победили, теперь это их мир. Нам это внушают, что они — истинные победили. Они строили этот мир. Пока Европу, блять, ебали! Ебали ее постоянно! Эту старую шлюху!       Джонни тихо посмеивается, криво улыбается и пялится на Джулию. Чем больше она оскорбляла его и его страну, тем ближе он к ней тянулся. Теперь он обнимает ее за шею и смотрит, как она чуть ли не в лицо ему плюется в своем негодовании: — …И приезжает, блять, этот молодой красавец. Он дает ей денег. И думает, что теперь она должна во всем ему подчиняться. Должна ему отдаваться, когда он скажет. А она просто хотела быть красивой. Эта старая рухлядь, эта гнилая пизда, просто хотела снова быть красивой. Он хочет купить ее, подчинить себе. Как уже раньше давал ей отпор. — Джулия залпом допивает стакашку и приглушенно рычит, помотав головой. — А почему он не может себе это позволить? — Говорит Джонни. — Ему нравится эта старая шлюха. И он готов помочь ей. Америка установила власть денег. Она и решает, кто и что сделает ради этих денег. Америка главная в этом мире. — Чем больше он говорил, тем ближе приближался к лицу Джулии. Теперь он уже ткнулся в нее носом. — Нахуй твою Америку. И тебя тоже нахуй.       Он целует ее, чувствует эти горькие капли на ее губах вместе со слюнями. Джулия сосется вместе с ним. Она может сколько угодно кричать о подлых эгоистичных американцах — и будет права — но это ничего не значит для Джонни. Она дает себя лапать, целовать, гладить волосы и снюхивать пот с открытых сисек. Отдает себя ему, подлому эгоистичному американцу. Как старая шлюха Европа. Джонни подливает себе и ей выпивку. Алкашка ее сильнее раздобрила — и теперь она сидела с красной рожей, улыбалась и задирала футболку подлому эгоистичному американцу. — Давай прямо здесь?       Джонни тяжело выдыхает от томного шепота. Но чего она хочет? Джулия пересаживает его на диванчик и, уперевшись грудью ему в плечо, лезет в штаны. Она так нежно обхватывает член и начинает надрачивать под столом. Джонни обнимает ее за талию и тянется целовать в шею. Он хочет стянуть с нее этот чокер и взглянуть на полностью открытую шею, поцеловать ее везде, куда он только дотянется. — Не трогай.       Она хмурится. Джонни не будет. По крайней мере, пока его член в ее руке. В такой мягкой, нежной руке. Как же приятно она отдрачивала. Хорошо понимала, когда и как сменять темп. Она будто знала о его члене уже все. И даже простая дрочка приносила столько трепета по всему телу. Джонни тяжело и рвано вздыхал, утыкаясь ей в шею. Он хотел схватить ее за ляжку, погладить пизду, но последнее Джулия не давала — злилась, если Джонни лез дальше позволенного. Он ограничивался ее крепкой сракой — ничем не хуже. Пускай. Пока он поиграет в ее недовольства, сделает вид, что прислушается к ней. А потом все равно доберется и до второй дырки. Он щипает ее за бедра, мнет жопу и продолжает целовать. И с приглушенным стоном спускает ей в руку.       Они еще выпивают, смеются. Джулия снова обсирает Америку и американцев. Джонни это даже нравится. Она так забавно злится. Ему понравилось слушать ее. Любит пиздеть, как и принято у южан. Он бы послушал ее еще. Он хотел проводить ее до дома, но она отказалась. Зато согласилась пройтись вместе с ним до его квартиры. Ночью тихо. Приятная прохлада гладит его щеки. Может, это Джулия провела пальцем. Они обнимают друг друга. Джонни обнимает ее за талию, а Джулия его — за шею. Идут и над чем-то смеются. Когда Джонни еще чувствовал себя так беззаботно?       Но как всегда нужно что-нибудь обосрать. Так всегда было в его жизни. До них доебался какой-то хриплый мужик. Он что-то спизданул, но никто из них сразу не понял. — Что ты там сказал? — Шипит Джулия. — Я не с тобой говорю. Сколько она у тебя стоит?       Он явно был пьяный. От него несло даже в нескольких метрах. Они сами были не лучше — но хотя бы не выглядели так злобно и противно. — А тебе не стыдно с такой ходить, парень? Обниматься еще. Она же блядь. Посмотри на эту суку.       Джулия стискивает зубы и изгибает бровь. Она знает — лучше нападать первой. И, сняв с себя туфлю, бьет ей мужчину по голове. Он шатается, сгинается, но еще не падает. Джулия успевает схватить его за голову и уебать коленом в лицо. И сразу же отпинывает на землю. Все кружится, плавится и вертится от выпитого бухла — ее тошнит еще сильнее, голова начала болеть. Но она все еще в состоянии подойти и пнуть носком второй туфли в разбитую рожу. Теперь она довольна. Теперь он не встанет и будет ныть, хватаясь за голову. Собирать пальцами кровь. Пусть валяется. Теперь он их не тронет.       Джонни в ахуе хлопал глазами. Ебануться. Не в первый раз отбивается от пьяных мужиков. — Вообще-то это я должен защищать твое достоинство, если ты забыла. — Говорит Джонни, когда Джулия снова обнимает его, прижимаясь сиськами к его лицу. — Не расстраивайся. В следующий раз ты обязательно меня защитишь. — Она улыбается и дергает Джонни за щеку.       Алкашка не унималась от такой хуйни. Джулия останавливается возле дома, чтобы сблевать себе под ноги. Она опирается одной рукой об стену, а второй придерживает волосы. Джонни хотел бы. Вновь погладить ее волосы, подержать их. Но вместо этого смотрел на нее с сумкой в руках. Даже стоя в луже блевотины она пробуждала в нем куда большее желание, чем остальные девушки.       Он не хотел с ней расставаться. Он предложил ей переночевать. Она отказалась. Джонни не беспокоился за нее — она умеет за себя постоять. Но почему ему так тревожно? Почему он оборачивается и стоит, пока Джулия не скрывается за углом? Может, потому что ее просто не было рядом?       Что-то тянуло его к ней. Он всегда находил ее. Чувствовал, где она будет. Она уже была без мужиков — будто ждала его. Знала, что он придет к ней. Без записок и звонков. Они выпивали, гуляли. Она отсасывала ему в туалетах, на улицах, отдрачивала под столом. И каждый раз, выжатый и обессиленный. Каждый раз, когда он заправлял член в трусы. Джонни не понимал — почему? Почему она так его привлекает? Она же просто шлюха. Все блядовитые девки надоедали ему уже через пару встреч. Но в ней было что-то особенное. Что-то другое, что отличало ее от других девушек. И Джонни не мог понять, что именно. С ней было проще. С ней было легче.       Ее зовут Джулия. Ей 24 года. Отучилась на медсестру. Он помнит. Он думает о ней. Его перестали возбуждать остальные женщины — они слишком мягкие, слишком тонкие и маленькие. Все не так. Он хотел трогать и сжимать крепкие гладкие бедра. Держать за руку мягкие объемные ладони. Целовать сильную широкую шею. Задирать голову, чтобы посмотреть ей в глаза. Ни одна из девушек вокруг не могла дать ему все это. Да и из тех, с кем он встречался раньше — тоже.       О своей девушке он и не думал. Он что-то лениво ей отвечал, если она о нем вспоминала. В последнее время что-то она зачастила. Писала, как скучает, как хочет, чтобы он вернулся в Америку. Джонни и вовсе перестал выдавливать из себя ответы. Сбрасывал звонки — он не хотел с ней говорить. Он звонил Джулии. Писал ей. Каждая встреча с ней отдавалась приятным трепетом внутри. Нет, он не влюбился. Он никогда не испытывал любовь. Все те отношения — только красивая картинка с милыми девочками. Они тоже его не любили. Джонни не верит. Не верит в любовь. Джулия тоже не любит его.       Почему она уступает ему? Почему подчиняется его словам? Она просто женщина. Женщины все ведомые. Она тоже. Просто покорилась мужскому напору. Это единственное, что ей оставалось. Джонни бы не отстал. Только и всего.       Джонни пригласил ее к себе. Без лишней херни. Он по-прежнему не видел ее голой. Не трогал ее пизду. Он хочет полностью овладеть ей — это был бы знак. Поставленная точка. Она бы полностью принадлежала ему. — Почему ты не хочешь? — У меня… некрасивая пизда. Тебе не понравится. — Чего? — Джонни замирает. — Я даже не видел. И я уверен, мне понравится. — Нет. Ты не должен ее видеть. Поверь мне, это не то, что ты хочешь видеть. — Почему? Я не педик, чтобы меня пугали пезды. — Моя тебя точно испугает. Правда, не стоит.       Она стыдливо сводила ноги и оттягивала подол платья, чтобы посильнее накрыть бедра. — Вообще, мне больше в жопу нравится. Ты согласен? — Более оживилась она.       В жопу. Джонни немного опешил. Тоже дырка, да… Но не то, чего он хотел. Ладно. Пока ему хватит. Ему в общем-то все равно, что ебать, лишь бы она была чистая. Говна в ее дырке он уже не вынесет. — Давай. — У тебя есть чем смазать?       Джонни с мальчиками не ебался. Откуда у него должна быть смазка? Девственницы его тоже не интересовали — таких нужно любить и ухаживать за ними. Из смазки у него было только масло. — Нет… — Тогда в следующий раз. Купи, и я тоже подготовлюсь. — А на лицо сядешь сейчас? Я же не буду видеть тебя тогда. Даже глаза закрою, когда ты будешь раздеваться. — Я же сказала, нет.       Что с ней не так? Джонни не понимает. Какой бы ни была пизда у Джулии — он бы вылизал ее в любом виде. — У тебя что, месячные?       Джонни всегда чувствовал, когда у женщины, с которой он трахался, шли месячные. Почему у нее он не чувствует? Он любой запах от нее ощутил бы. А течка — свела бы его с ума. Почему нет этого запаха?       Слова о месячных ее явно расстроили — она опустила голову и ужала плечи. Свела ноги вместе. Продолжала теребить подол платья. Джонни услышал, как она всхлипывает. Наверное, он сказал что-то лишнее. — Я пойду.       Она встает, поправляет платье и идет к двери. — Да куда ты? Че ты ведешь себя, как шлюха постоянно? Может, тебе денег еще дать? Сколько можно убегать от меня? Блять, ты-…       Он хотел продолжить. Ему было, что еще сказать. Хотел попросить ее остаться. Но пошатывается и упирается спиной в стену от сильного удара по лицу. — Завали ебало!       Ее лицо и руки дрожат. Глаза блестят. Лицо краснеет, а челюсть дрожит. Она еле сдерживается, чтобы не заплакать. — Ты мне губу разбила. — Джонни смотрит на кровь на своих пальцах, а затем поднимает голову. — Постой! — Отстань от меня!       Джулия поспешно собирается, надевает туфли и натягивает на себя плащ. Джонни бежит за ней. Под ее вопли и слезы. В подъезде они еще громче. Она очень быстро ходит. Он не поспевает за ней. Но бежит. Она рыдает, прикрывая лицо ладонью. Почему он за ней бегает? Почему ему не все равно, что она плачет? На следующий день она бы все ему простила. Она бы снова вернулась к нему. Он все бежал за ней. Почему-то. Кричал ей в след.       Джулия останавливается. Она, вся заплаканная, разворачивается к нему. Красная, с потекшим макияжем, она дрожала и обнимала себя за плечи. Она боялась взглянуть Джонни в глаза, потому печально опускала голову. Джонни молча смотрел, как она вытирает мокрое лицо и втягивает сопли. Столько слез и соплей из нее текло, что она была уже не в силах с ними справиться — и начала плакать еще обильнее, еще громче. — Прости меня… Прости меня, Джонни. Ты не виноват. Это все моя вина. Я не хотела…       Когда она убрала руки и посмотрела на него. Джонни впервые за все это время всмотрелся в ее лицо. Очень милое, нежное. Такое женственное и теплое. Ему хотелось потрогать ее, погладить по щеке. Собрать слезы с ее глаз. Почему-то с ними она нравилась ему еще больше. Такая слабая, разбитая. Сломленная. Совсем не вяжется с ее привычным образом самоуверенной бляди. Что-то изводило ее такую сильную, полную энергией душу. Джонни это понимал. Чем громче она всхлипывала и дрожала, тем яснее он видел — ее что-то сжирало, убивало изнутри. Но она все время пыталась казаться счастливой. И Джонни замер, уставившись в ее усталые глаза. Он видел ее слабости. Видел ее настоящую. На каждую стекающую слезинку. С ее подбородка. Он тяжело вздыхал. В груди стягивало, а дышал он через силу. Из-за ее дрожащего, хриплого голоса. Из-за шмыганий носом. И так Джонни Джостар влюбился.       Он взял ее за руку и потянул вниз. Она наклонилась. Джонни гладит ее по щекам, слегка улыбается. Она смотрит на него так благодарно, как верная лошадка. Почему-то сейчас ему хорошо. Сейчас ему спокойно. Даже без секса его внутренности трепетали. Когда он просто держал ее за руку. — Пошли присядем? — Шепчет он, махнув головой в сторону лавки.       Джулия кивает. Она утыкается ему в грудь и продолжает всхлипывать. И просто лежит, шмыгая носом. Обнимает его. Джонни гладит ее по волосам. Прижимает к себе. Он мог бы спросить, что с ней. Что у нее на душе. Но что-то ему подсказывало — она ничего не расскажет. Она только перестала плакать — он не хочет больше ее тревожить. Он не хочет снова ее напрягать больными разговорами. Она сама ему расскажет, как будет готова. Пусть ей будет спокойно. Пусть она привяжется к нему. Пусть счастье никогда не придет к ней, пока она с другими. Только с Джонни. — Моя девочка. Моя маленькая девочка.       Она все равно маленькая девочка. Даже с высоким ростом. Даже с широкими плечами и рельефными руками. Сейчас она вся тряслась и дула губы. Как маленькая девочка. Она так радостно смотрела Джонни в глаза после этих слов. Покладисто подставлялась под его руку. Хорошая девочка. Ласковая. Она не бесчувственная стерва, какой выставляла себя по началу. И Джонни нравилось это ещё больше. — Приходи ко мне завтра? — Шепчет он, протирая ее глаза.       Она улыбается. Кивает головой. Такая хорошенькая. Она мягко целует его в щеку, едва касаясь губами. И Джонни совсем легонько целует дорожки ее слез. Она так ему нравилась. Так возбуждала, переворачивала всю его душу и сознание. Он хотел, чтобы она заплакала снова. Он так влюбился в нее, что хотел увидеть ее истерику. Хотел увидеть больше ее боли. Чтобы она снова смотрела на него так — как на своего спасителя. Как на того, кто спасет ее от этой боли. Кто будет гладить ее по щеке. Заправлять челку за ухо. Вытирать слезы.       Джонни знает — она не согласится пройтись с ним. И он сидит на лавке, смотря ей в след. Снова думает о ней. Но все не так, как было с другими девушками. Он не испытывал подобного раньше.       Ее зовут Джулия. Ей 24 года. Отучилась на медсестру. Сегодня она придет к нему. Сегодня он завладеет ей.       Джулия достает новую упаковку чулок. Она снимает с себя платье, оставшись в одном белье. Фиолетовые лифчик, трусы и подвязки. Она носила высокие нежные трусы. Что обычно прикрывают пизденки приличных девочек. Вместе с подвязками они так хорошо подчеркивали и выделяли ее талию — красивую, стройную. Не тонкую, как у остальных девчонок. Довольно широкую в сравнении. У нее не было этого сильного изгиба, где кончаются ребра. И не нужно. Красивее талии он точно не видел.       Подтащив к себе стул, она поставила на него ногу и принялась натягивать чулки. Почему она сразу не могла прийти так? Но как только Джонни увидел, как она плавно натягивала на себя чулок. Как нежно крепила его к подвязке. Как чулок впивался ей в ляжку. Больше он себя ни о чем не спрашивал. Он только и хотел, чтобы она надевала чулки перед ним. Когда она поменяла ноги, Джонни заметил шрамы на ее голене. Затянутые, но явно полученные не так давно. Может, несколько месяцев назад. Раньше он не обращал на них внимание. Она где-то содрала ногу? Нет. Шрамы слишком собранные, ровные. Резал точно человек. Она себя резала. Он видит все маленькие синячки на ее ляжках и жопе. Это он их оставил. Вдавил своими пальцами.       Ей всего лишь нужно было подвигать ножками в чулках. И Джонни захотел ее. Какая же она красивая. Она повернулась к нему спиной и оттянула трусы за свою жопу, чтобы сделать из них стринги. Вместе с подвязками ее жопа казалась еще больше и шире. Вот бы она села на него. Задавила бы его тельце всей своей лошадиной тушей. Джонни бы вылизал ее всю. Высосал бы все ее соки. Все выделения. Это было бы самое вкусное, что он пил. Он ощущал себя по-другому — тянуло не только в штанах, как прежде, но и в груди. Где-то далеко внутри. Джонни больше не хотел ебаться. Он хотел любить ее. Заниматься с ней любовью.       Она подходит к нему и тычет его лицом в свои сиськи. Джонни задирает голову, чтобы посмотреть ей в глаза. И жмет в руках ее жопу. Гладит ее бедра. Джулия перебирает его волосы и улыбается. Она бы села к нему на колени. Но ее срака соскользнет с мелких ножек Джонни. Поэтому она наклоняется, чтобы поцеловать его. Он трогает ее груди сквозь лифчик. Да, он готов. И она готова. Он тянет ее за руку на кровать — Джулия ложится. Она отползает к изголовью и раскидывает ноги. — Я сама.       Джулия оттягивает трусики в сторону, чтобы смазать дырку. Она плотно накрывает лобок второй рукой, пока растягивала и смазывала себя. Джонни раздевался. Если ей так нравится — похуй. Пусть ебется в трусах. Джонни тяжело вздохнул и всхипнул, когда она коснулась его члена своими скользкими руками. Мягкими, такими приятными пальчиками. С каждым ее плавным движением он чувствовал, что все больше возбуждается. Ее руки созданы, чтобы отдрачивать члены. А отрдачивать она будет именно ему.       Джонни пристраивается к ней и неспешно входит в ее рыхлую задницу. Она уже не раз это делала. Но не настолько часто, чтобы ее жопа была растянутой неприятной дыркой. Все еще ее мышцы сжимали его член, пока он вбивался в ее прямую кишку. Она чистая. Джулия обеими руками накрывает свою пиздень. Почему? Ей нравится дрочить через трусы? Джонни не был против — в такой позе она больше выпячивала свои сиськи, зажимая их руками с обеих сторон. Ее грудь прям вываливалась Джонни на встречу. Он хотел прижаться к ней, сорвать с нее этот дурацкий лифчик — он очень ей шел, но в этот момент он максимально дурацкий — и облизать ее твердые соски. Но он замечает что-то белое из трусов — прокладка? Он ничего не чувствует. У нее небритая пизда. Волосы бы точно впитали запах месячных. Но ничего нет.       Ему уже все равно. Пусть трогает себя, как ей нравится. Он будет лапать ее и вбиваться в ее жопу. Смотреть на ее глупое лицо. Как она смотрит на него своим томным взглядом тупой шлюхи. Как же его это возбуждало. Как возбуждали ее хриплые, учащенные стоны. Она обвивала его ногами, вжимая все глубже в себя. Джонни достает ее сиськи из лифчика и лижет их, посасывает соски. А она откидывает голову назад и громче постанывает. На ней все еще эта ленточка на шее. Как же Джонни хочет ее снять. И увидеть полностью ее длинную красивую шею. Но она не даст. Она снова разозлится и скинет его.       Джонни только целует ее шею, челюсть, щеки. Она такая тупая, что он даже не хотел целовать ее в губы. Ему было противно. Но ее шея, грудь, плечи — как же они вкусно пахли, как они притягивали его. Джонни облизывал ее ключицы, массировал грудь. Он нюхал ее разлохмаченные волосы, лез руками к пояснице, чтобы прижать к себе. Дать лишний раз понять — теперь она принадлежит ему. Еще не полностью, но принадлежит. Он доберется и до третьей дырки. Ему приятно осознавать, как это тело жмется под ним, потеет и трясется. Как она в удовольствии стонет, жмурится и всхлипывает. Он больше наслаждался даже не тем, что ебет очередную мясную дырку. Он наслаждался тем, как Джулия поддается ему, зажимает его бедрами. Как стонет ему на ушко. А он щупал ее, трогал, везде, куда мог достать. Все это тело. И все оно — для него.       Он прижимается к ней, жмется, вбивается быстрее. Утыкается лицом в ее волосы. Еще немного. Он кусает ее плечи, хватается зубами за лямку лифчика. А она высовывает язык и визжит, как ебаная потаскуха. Закатывает глаза. Ну и блядь. И Джонни только с большим порывом трахал ее. Пока не изливается внутри теплой жопы. Она так громко вскрикнула, блаженно высунув язык. И вся дрожала, тряслась и дергалась. Пыталась пошевелить онемевшими вспотевшими руками. Джонни медленно достает член из нее, стягивает презик. Он смотрит, как дрожат ее ноги, как сокращается дырка в ее жопе. Она тяжело дышит. Улыбнувшись Джонни, она встает и идет в душ. А он ложится на кровать, внюхиваясь в запах ее пота.       Она выходит в одних трусах, чешет лобок и низ живота. Джонни любил отдавать свои вещи любовницам. Любил смотреть, как его футболки и толстовки свисали на женских грудях. За ночь они впитывали запах желанной девушки. Но с Джулией так не выйдет — наверное, ей и вовсе будет маловата его одежда. Пусть упирается голыми сиськами ему в грудь — так даже лучше. Они лежали на боку, обнимая друг друга. Смотрели друг другу в глаза. В ночной тишине. Слова бы все испортили. Испортили бы все спокойствие и наслаждение. Другие девушки постоянно требовали с него каких-то слов, каких-то лишних подтверждений, что он их хочет и любит. Выводили на какие-то разговоры. Но с Джулией этого не было. Ей ничего не нужно. С ней даже молчать приятно. Пустота после слива энергии в презик больше не скребла его изнутри. Все еще уставший, Джонни теперь слабо улыбался от приятной заполненности в груди. Страсть и похоть больше не могли заставить его хмурить ебало и дергаться от холода. Ту нежность и спокойствие, с которым он смотрел на Джулию, называют любовью.       Он знал, что она опять уйдет. Но ничего не говорит. Он чувствовал ее тепло. Видел любовь в ее тупых глазах. Он бы лежал с ней так целую вечность. Хотя бы, пока не настанет утро. Гладил бы ее голую спину. Она бы упиралась в него грудью. Он даже не смотрел туда — только на ее лицо. Она улыбалась. Так добро и мило. И Джонни невольно улыбнулся ей в ответ. В этот момент он даже не верил, что Джулия реальная девушка. Что она сейчас действительно с ним. Он боялся, что сейчас он проснется и увидит перед собой эту мелкую противную пизду. И она завизжит своим пикслявым голосом прямо ему на ухо. Нет, нет. Этого не будет. Он лежит с Джулией. Закроет глаза. И будет слушать ее ровное дыхание. Он бы уснул. Уснул бы так крепко, как еще не спал никогда. Но Джулия встает и собирает вещи. Джонни провожает ее взглядом. Она не сказала ему ни слова — только улыбнулась на прощание. Но он все хорошо понял. Она правда любит его.       И он правда любит ее. Джонни вновь позвал ее к себе и осознал — он больше не хочет просто трахаться. Ему хочется просто проводить с ней время. Лежать с ней, пить вино. Смотреть какой-то тупорылый вестерн в темноте. Он не лез к ней в трусы, только лежал на ее груди и обнимал. Джонни и не заметил, как уснул. Так сладко и приятно. Ему не снились кошмары, воспоминания не рвали ему голову. Он так хорошо выспался. Почувствовал, будто родился заново. Но утром холодно. Солнце еще не прогрело землю. Джулия уже ушла. Наверное, еще ночью, пока он спал. Он снова встретится с ней. Возьмет ее за руку. Он будет вести ее, а она — идти за ним. И так они будут жить в опьяненном угаре. Трахаться, целоваться, расчесывать волосы. Джонни так хотел остаться с ней.       Было бы смешно, если бы его желание исполнилось. Если бы все прошло так, как он хочет. Когда-нибудь пришлось бы протрезветь. Пришлось бы натянуть трусы и спрятать хуй. В этот день. Он пригласил Джулию к себе, но пришла она раньше. Она была пьяна — и сильно. Она шаталась на проходе и плакала. Либо она так напилась, либо настолько ей было плохо, что когда она вошла — скатилась вниз и разлеглась возле двери. Она еще громче разрыдалась, закрыв лицо руками. — Прости меня, Джонни…       Да, они ругались. Ссорились. Но все это так быстро проходило и забывалось. Даже когда она ударяла его в челюсть, а он доводил ее до слез. За что она извиняется? — Прости. Я больше не могу тебе врать. Я больше не могу врать никому…       Она жмется в угол, поджимая колени, и дрожит. Что он может сделать? Джонни в растерянности поджимает потресканные губы. Он садится на корточки и смотрит на нее. Пусть она выговорится. Ей всегда этого хватало — просто поплакаться. И она успокаивалась. И сейчас так будет. Она улыбнется и обнимет его. — Мы больше не можем быть вместе. Я так больше не могу…       Нет. Она просто пьяна. Она не может его бросить. Куда она пойдет? Что она будет делать? Она всегда интересовалась, что Джонни думает и как ей поступить. Она не может уйти. Джонни не будет с ней разговаривать — сейчас это ее, пьяную, только разозлит. Пусть сначала протрезвеет. А потом он поговорит с ней. Снова нашепчет, какая она хорошая. Она улыбнется. И останется. — Блять, это невыносимо… Я всем, всем врала. — Джулия обхватывает крестик на шее. — Он так тяжело давит… О, прости меня…       Она снова смотрит на него так. Как на своего спасителя. Как единственного, кто может уберечь ее от этих страданий. И плачет, громко всхлипывает. Жмурится. Может, погладить ее? Нет. Джонни с трудом шевелит пальцами. Слышит каждый свой вздох. Он столько времени ждал, чтобы увидеть это. Почему-то Джулия постоянно стеснялась своих чувств в отличие от других девчонок. Стыдилась, когда плакала. Она всегда закрывала лицо руками и опускала голову. Но сдерживаться не могла. Что странно — на юге девушки довольно эмоциональные. Любили нежность к себе. Но Джулия себе этого не прощала. Ее отвращала жалость. Она будто чего-то боялась. И, от осознания этого, плакала только сильнее. — Мне нужно уйти…       Джонни не воспринимает ее слова всерьез — мало ли, что она несет в своих истериках. Джулия, драматичная по своей сути, чего только ни рассказывала ему во во время очередных рыданий. Что она только ни собиралась с собой сделать — может, правда хотела, а может, заставляла чувствовать себя виноватым. Джонни не чувствовал. Он знал, что на утро она придет к нему и будет улыбаться, как ни в чем ни бывало. Если бы она правда хотела уйти — сделала бы еще это еще тогда, когда он цеплял ее за ногу. И сейчас она просто хочет выговориться, выплакаться. Все повторится. Она придет к нему. И он спросит, что произошло. — Боже… Простят ли меня? Я стольких обманула. Я такая слабая, слабая… Очень слабая. Я не могу…       Она дергает свой крестик, вжимаясь в угол. Закатывает глаза кверху и просит прощения. Джонни считал ее честным и справедливым человеком — за время знакомства убедился в этом. Кого она могла обмануть? Тем более многих… Да, она что-то скрывала. Свои чувства и переживания. Но однажды она расскажет ему об этом — Джонни знает. Он считал, что поддаваться на ее слова — значит оказаться ведомым, значит дать ей волю и власть над собой, обойти. Джонни этого не хотел. Не хотел покупаться на ее истерики и поддакивать ей, чтобы она чувствовала, будто может им управлять. Она искренне плакала, она не давила жалость никогда, но… Джонни будет первым. Будет впереди нее. — Тебе нужно поспать. Можешь остаться у меня.       Он знает, что она откажет. А она знала, что он это предложит. Джонни надеялся, может, хотя бы сейчас она проведет с ним ночь. Она же любит его. И он — то, в чем она нуждается сейчас. — Нет. Мне нужно уйти… уйти…       Она все шепчет про уход. Про бога. Ее слова смазываются и проглатываются, что Джонни не может ничего понять сквозь ее сопли и слюни. Она все визжит и харкает, поджимая колени. Куда она хочет уйти? Из города, чтобы побыть одной? Если ей это нужно — хорошо. Им нужно развеяться. Иначе все станет так же, как и с остальными девушками — Джулия начнет его только раздражать. Джонни не хочет. С ней все должно быть по другому. Он хочет просыпаться и видеть ее лицо каждое утро. Хочет пить кофе, который она ему сварила. Есть эти дурацкие гиросы, которые ей так нравятся. Все это он хочет делать с Джулией.       Слезы уже стекли по ее опухшим щекам. Она мотает головой и тащит к себе свою сумку. Роется в ней, а затем достает какую-то шкатулку в форме зеленого шарика и протягивает ее Джонни: — Возьми это, если еще раз захочешь со мной встретиться.       Джонни не смотрит, что там. Он убирает его куда-то в сторону, не отрывая взгляда от Джулии. Успокоившись, она вытирает сопли разбитыми костяшками и, шатаясь, поднимается на ноги. Она подворачивает ногу, кучу раз пытается вдеть ногу обратно в туфлю, держась за стену. Скалит зубы и тихо скулит. Она поднимает свои заплаканные пьяные глаза на Джонни и говорит: — Хей, Джонни… Я хочу, чтобы ты знал: я думаю, ты очень милый парень… Самый милый на свете.       Она улыбается. Она еле сдерживается, чтобы не заплакать снова. Она ни разу не призналась, что любит его. Никогда не говорила этих слов. Но Джонни и без них все понимал. Она любит его. Но что-то не дает ей быть вместе с ним. Что-то тянет ее. Туда, куда она хочет уйти. Она соврала, когда сказала, что слабая. Нет. Она сильная. Она посильнее него. Она должна справиться. Сейчас она открывает дверь. — Когда ты вернешься?       Джонни шепчет это уверенно. Он не сомневается в своих мыслей. Не сомневается в ней. Джулия только улыбается. И, всхлипывая, спускается по лестнице. Джонни смотрит ей вслед, пока она не пропадает этажом ниже.       Она не пришла на утро. Не пришла к вечеру. Джонни звонил ей, писал. Но все без ответа. Он ходил в те же бары, клубы, все остальные места, где они ходили вместе. Но нигде ее не было. Никто не знал, где она. Никто и не знал, кто такая Джулия. Он вспомнил надпись на ее зубах — и спрашивал уже Джулию Цеппели. Но ее тоже никто не знал. Она просто исчезла, будто ее никогда и не было. Ушла. Нет, он будет ее искать. Обойдет все места снова и снова. Пока что-нибудь не изменится. Пока ему не скажут, где она. Пока она не ответит.       И в один день она позвонила. Джонни сразу же подбирает телефон и отвечает: — Привет, я… — Ты друг Джулии?       Мужской голос. Даже близко не ее. Он звучит тревожно и подавленно. — Да. А что? — Твой номер у нее отмечен, как важный. Я подумал, ты должен знать. — Он тяжело вздыхает, несколько секунд молчит, а потом выдавливает из себя всего лишь пару слов: — Она умерла.       Что-то кольнуло у Джонни внутри. Этого не может быть. Неужели она правда ушла. Действительно бросила его, оставила одного. Он не мог в это поверить. Не мог поверить ни тогда, когда она пьяная валялась у него в коридоре. Ни сейчас, когда какой-то парень сообщает о ее смерти. Джонни стискивал зубы и думал только об одном — почему он не пошел за ней тогда? Почему отпустил? Если бы он знал… Он бы ни за что не выпустил ее из своего дома. — Как?.. — Наглоталась таблеток с алкоголем.       Джонни долго молчит, поджимая дрожащие губы. Он потерял в этот момент все. Все спокойствие, умиротворение и счастье, что он испытывал все это время. Теперь у него ничего нет. Жизнь снова его обокрала. Снова оставила его мерзнуть даже в теплой южной стране. Джонни часто плакал. Но сейчас, выпотрошенный, не мог даже всхлипнуть и шмыгнуть носом. Ничего не осталось. Кроме помутнения в глазах. — Завтра похороны. Ты придешь?       Придет. Было бы глупо убежать и не проститься с ней. Не увидеть ее в последний раз. Джонни что-то кряхтит в трубку, шумно выдыхая. Он больше не видит ничего перед собой. Не понимает. Все плывет. Темнеет. Его сердце разорвано, ребра его рвут и сдавливают грудь. Что-то обвалилось внутри, разбилось о землю. Выпало из него. Только голос на той стороне напоминал Джонни об этой жизни. — Я напишу тебе адрес, куда приехать. Это пригород Неаполя.       Все сообщения прочитаны. Джонни видит адрес в ответном сообщении. Как тяжело дышать. Он трясущимися руками пытался не выронить телефон. Она никогда не увидит, что он ей писал. Он хочет верить, что этот парень ничего не смотрел. Джонни стало так мерзко и противно, что кто-то мог шарится по ее телефону и увидеть все то, что он ей прислал. А она об этом не узнает. Сидя в автобусе Джонни просматривал диалог с ней. Перечитывал все эти сообщения, которые она никогда не прочитает. Ему отвечала лишь пустота. Солнечная Италия уже не казалась такой яркой. Такой теплой. Возле частного дома особенно холодно и неприятно. Здесь живет ее семья. Дверь открывает уже постаревший мужчина с крайне хмурым и серьезным видом. Ее отец — Джулия много о нем рассказывала. — Вы ему кто? Ему? Наверное, он оговорился. — Близкий друг.       Внутри Джонни встречает женский плач. Мать Джулии сидит в кресле, закрывая лицо руками. Внутри еще было трое детей — двое сидели вдали комнаты, только уныло приподнимая головы на Джонни. И только самый младший стоял рядом с мамой, не теряя какой-то веры и наивности. Отец садится в кресло и подпирает лоб кулаком. Он хмурится и из-за подавленного вида выглядит еще более старым. Джонни затошнило от давки и печали — стены пропитались ими. И от плача этой женщины. — Хоть я никогда и не показывал этого… — приглушенно начинает отец, — он был моим сыном. И я любил его. Сыном? Его? — Сыночек… мой сыночек… — мать тряслась, качаясь в кресле, — ну почему ты нас оставил? Я же говорила тебе… не езжай в большой город, он погубит тебя. Но ты не послушал меня. Ты никого не слушал…       Нет. Ему не послышалось. Ему не показалось. Джонни заметил, что мать перебирает какие-то фотографии. Он хотел посмотреть их. Но так боялся. Боялся того, что там увидит. У него затряслись руки и застучала челюсть. Он догадывался, что там будет. Он должен посмотреть. Страх так сковал его, что он еле проглатывал слюну. Он пристально смотрел, как женщина перебирает эти фотографии, плачется над ними, какие-то рассматривает больше, какие-то меньше. Она что-то приговаривает себе, про милого несчастного сына. — Разрешите посмотреть?       Женщина соглашается и с какой-то радостной надеждой отдает их. С мыслями, что кому-то еще есть дело до ее… сына. Джонни видит парня. Это точно Джулия. Те же самые очертания лица, та же мимика, те же самые порезы на руках. Джонни ощутил тот же самый трепет, который испытал во время первой их встречи. У него потемнело в глазах и подкосились ноги. Дыхание перехватило. Он пошатнулся. Пальцы задрожали, он чуть не уронил пачку на пол. Во рту пересохло. Лучшая женщина в его жизни оказалась… мужчиной?       Это не то, что ты хочешь видеть. Да. Член между ног любимой женщины — это не то, что Джонни хотел бы увидеть. Он не знал, как поступил бы, если бы она ему сказала. Если бы он все узнал. Он представить не мог, как почувствовал бы себя. — Не переживай, мама… Джайро вернется. — Младший сын гладил маму по спине.       Громче разрыдавшись, мать Джулии крепко обнимает его и утыкается ему в грудь. Она так же ужимала плечи и, отстранившись от ребенка, теребила подол своего платья. Опускала лицо вниз. Намеренно или нет — Джулия повторяла жесты и движения своей матери.       Джулия это Джайро. Джайро был еще более мускулистый и грубый. Но из-за гормонов его мышцы сдулись, а сам он стал мягче. Он удалил горбинку на носу. Увеличил губы. Осветлил волосы. Его родной — темно-русый. Выступающий кадык он закрывал чокерами и бантиками. А хуй залеплевал и отводил в сторону, что его промежность походила на женскую. Он был очень красивым. Джонни засматривался на него. На его загорелую здоровую кожу. На его крепкие подтянутые мышцы. На его очень теплую и заразительную улыбку. Джонни подмечает: ему нравится смотреть на него без майки. Снова тот самый запах освежает его сдавленную душу. Он бы прильнул к его потной накаченной груди. Целовал бы его длинную шею. Чтоб Джайро хрипло стонал и прогибался под ним. И плакал от отвращения во время секса с мужчиной.       Джонни не может врать себе — он бы его трахнул. Даже если бы он появился в своем первоначальном теле. Джонни бы подошел к нему и выебал. В его подтянутую мясистую жопу. Хуем бы поводил по его лошадиному ебалу. Джонни бы притянуло к нему — у него не оставалось бы и шанса. Его никогда не привлекали парни, даже женственные и низкие. Точно не такие высокие и спортивные, как Джайро. От одной только мысли, чтобы ему сосал парень — Джонни кривился и хмурился. Кривился от грубых, широких тел. Он хотел выхаркать всю блевонь из своей головы, если хоть когда-либо представлял себя рядом с мужчиной. Ни в каком виде так быть не могло. Но в Джайро что-то было. Что-то такое, что безумно привлекало Джонни.       Джайро всячески пытался быть нормальным. Он отслужил в армии, он постоянно тусовался с какими-то стремными девками. Худыми, с мелкими треугольными сиськами, широкоплечими и с короткими стрижками, словно сбежавшими из героинового шика. Он был заметен на каждом фото, первым бросался в глаза. Улыбался. Под истеричные вопли рядом. Джайро был хорошим парнем — Джонни знает. Почему он так поздно увидел его? Они бы помогли друг другу. Они были бы хорошими друзьями. Джонни бы нашел себе девушку. Женился бы на ней. А Джайро был бы рядом все это время. Был бы свидетелем на свадьбе. Даже если бы он хотел уйти — Джонни бы его не отпустил. — Пошли выйдем.       Джонни так пристально рассматривал эти фотографии, что не заметил, как к нему подошёл парень. Тот самый голос. Он раньше не видел его в комнате. Четвертый сын. Теперь он старший ребенок в семье. Вылитая мужская версия Джулии. Нет… Более молодая и уменьшенная версия Джайро.       Джонни незаметно кладет одну фотографию в карман брюк, а остальную пачку передает матери. Он немного шатнулся и испугался, когда она вцепилась в его руку: — Скажи, ты видел его до этого? Что с ним было? Что он делал?       Джонни только мог только дрожать и печально смотреть ей в глаза. В эти заплаканные, полные отчаяния глаза. С желанием хоть как-то связаться и почувствовать своего ребенка. — Оставь его.       Отец Джайро сурово поднимает взгляд на мать, и та отпускает Джонни. Он подходит к брату Джайро, что ждал его у входа, и выходит на улицу. — Они не должны знать. Не говори им… — говорит он, наклонившись к Джонни. — Они бы никогда не приняли это. Ни его гомосексуализм, ни смену пола. И он, — он хватается за сердце, шумно выдыхая, что наконец-то может обращаться к Джайро как «он», — он знал об этом. Он учился на хирурга, и они с отцом проводили операцию мальчику. Джайро обосрался. Благодаря отцу, мальчик остался жив, но на Джайро он стал давить после этого еще сильнее. Он никогда не кричал на нас, но после этого он даже поднял на Джайро голос… И тогда Джайро уехал. Он не хотел ни с кем видеться. Все свои деньги он тратил на операции и гормоны. Он рассказал об этом только мне. Он боялся менять документы и всё ещё числился как Джулиус Цезарь Цеппели. Поэтому ты бы не нашел его, если искал. Все знали его как Джайро. — Он ненавидел свое имя. Считал, что недостоин носить его. Злился, если к нему так обращались или напоминали об этом имени. И мы звали его Джайро. Более нейтральное. Потом он стал Джулией.       Джонни закуривает. Брат Джайро подставляет свою сигарету под его зажигалку. Пока он рассказывал о своем брате, Джонни вновь достает эту фотографию. С красивым улыбающимся парнем. — Красивый, да? — Он ждёт, когда Джонни на него посмотрит. — Я завидовал ему. На него все девки вешались. Он хорошо отучился, он очень много знал, нравился многим… Но ему чего-то не хватало. Когда он сделал переход, то словно поверил в свое перерождение. Раньше он был очень сдержанным, хотел быть, как наш отец. Но потом… Стал часто плакать. Он мне рассказывал, что все это время противился от себя. Ему было плохо от своего тела и от всех наших традиций, от мужественности и сдержанности, что навязывал ему наш отец. Джайро говорил, что давно об этом думал. А после своего проеба уже не выдержал.       Брат Джайро поджимал губы и хмурился. Он с трудом выдыхал из себя слова. Прям как их отец. Выглядел так же сурово и печально. Сигарета в его руках дрожала. — Я хотел ему помочь. Но он сам не знал, чего хочет. Стал бухать и ебаться с мужиками. Знаешь, это так… Противно. Я ездил в другой город, чтобы забрать его с пьянок, дать ему денег. И видел, как он валяется, как он плачет. Было так мерзко, я же равнялся на него… Но он всё ещё мой брат, так что я помогал ему. Скрывал это все от родителей. Придумывал, как он там и что мы делали.       Джонни слушал его. Слушал о прошлом Джайро. О том, каким он был. О чем мечтал и чего хотел. При жизни он ведь совсем не делился этим. Что-то кратко рассказывал, говорил и семье. И все. Он понял, что так мало знал о Джайро. Он скрывал все свои переживания. И чем больше он слушал, тем сильнее хотел встретиться с ним там, ещё в прошлой жизни. Когда он был Джайро. — Я хочу верить, что теперь он обретёт покой… — брат Джайро тушит сигарету и складывает руку в карманы. — Ты пойдешь? Скоро начнется. — Нет. Я… Я не смогу.       Не сможет видеть его таким. Не сможет там стоять. Он точно не выдержит. Лучше вернуться обратно. В автобусе он постоянно смотрел на Джайро с фотографии. Почему-то Джонни казалось, что он все еще был рядом. Где-то возле него. Смотрит ему в спину. Это чувство какой-то приятной наполненности внутри. Жалеет ли Джайро? Может, это произошло случайно? Нет. В тот день он намеренно хотел умереть. Он же точно знал, сколько ему нужно выпить, чтобы захлебнуться собственной блевотой. Джонни представил его труп: весь заблеванный, обоссанный, с раскинутыми силиконовыми сиськами — его точно не сразу бы нашли. Он заслуживал куда лучшую смерть. Но сам избрал для себя такой конец. Может, уже давно решился.       Джонни садится на кровать и всматривается в пустую стену. Он больше не слышит его смеха. Не любуется его телом, пусть и переделанным. Он бы любовался им и в мужском обличии. Неужели педик? И все это время он отшивал девушек, чтобы по-настоящему влюбиться в мужчину? Полная хуйня. Джонни поддерживает голову руками, упираясь локтями в бедра. Он бы заплакал. Но уже не осталось эмоций и сил, чтобы плакать. Он уже ничего не знает.       Позже он замечает зеленый шар, который так и стоял у него на столе. Джонни подбирает его и вертит в руках. Затем он откручивает крышку и видит внутри пакетики с таблетками и порошком. Заботливо подписанные. Но Джонни и так знал которые из них. Он приносит вино, которое купил для их встречи с Джулией. Теперь он проведет вечер с Джайро. Он заглатывает несколько таблеток и выпивает вина. Сейчас он уснет. И снова встретится с ним. Его звали Джайро. Ему было 24 года. Он учился на хирурга.