До дна

Они дрались с такой яростью и самоотверженностью, будто действительно хотели друг друга убить. В ход шли кулаки, зубы, приклад разряженного армейского пистолета стандартного образца, россыпь патронов, просунутая между пальцев на манер кастета, и даже боевой нож — уж из какого места Оцелот вытащил его, Миллер не имел ни малейшего понятия (и вряд ли хотел узнать, куда — или в кого — его планировалось засунуть потом). — Когда ты, блядь, уже угомонишься? — сипел Миллер, придавленный внезапно внушительным весом Оцелота. Одной рукой он пытался оттолкнуть противника в сторону, а другой — судорожно шарился вокруг, пытаясь найти что-нибудь для ответного удара. Увы, нащупать он смог лишь разбросанные повсюду патроны да детали пистолета — и ничего тяжелее них. — Тогда, когда ты отправишься на свой заслуженный отдых на том свете, — рявкнул Оцелот и крепче сжал горло Миллера. Тот еще сильнее засучил руками и ногами, и Оцелот, чтобы дать своему положению хоть немного стабильности, боком протолкнул предплечье между распахнутых челюстей Миллера, придавливая его голову к полу. Зубы моментально сомкнулись на руке, до крови впиваясь в тонкую кожу, и Оцелот надавил сильнее, одновременно (будто бы случайно) ослабляя хватку на горле. Склонился ниже, к самому лицу Миллера, и размашисто провел языком по широкой царапине на его лбу. Миллер вздрогнул всем телом и ощутимо прогнулся в пояснице, подаваясь бедрами вперед. Оцелот усмехнулся. — Как-то быстро ты решил закончить, м? А я ведь еще не наигрался. Оцелот вытащил обильно испачканное слюной и кровью предплечье из челюстей Миллера и прижался ртом к его рту. Вкус металла стал сильнее. То, что они сейчас делали, не было похоже на поцелуй — скорее на попытку жадно сожрать один другого, надавить, подчинить своей воле. Оторвавшись от губ Миллера, Оцелот слизал кровавые разводы с его щек и висков, затем перешел на шею, рассматривая красные отпечатки, оставленные своими пальцами. Миллер застонал и, не удержавшись, сжал обеими руками задницу Оцелота. Пусть он и кончил только что, но уже снова чувствовал, как нарастает в нем возбуждение. Это было отвратительно и в то же время до странного хорошо — и боль в ранах после недавней драки, и влага размазанной по коже слюны, и жар от соприкосновения их тел, и даже постыдное пятно спермы, расплывающееся на брюках. — Я тебя ненавижу, — произнес он, одновременно с этими словами притираясь пахом к ягодицам Оцелота. — О, я прекрасно это вижу, — со смешком ответил Оцелот, вновь проведя языком по шее Миллера. — Ты уебок. — Может быть. — Пошел ты. — Миллер застонал и крепче сжал пальцы, чувствуя, как напрягается под его руками Оцелот. — Разумеется. — Оцелот позволил расстегнуть свою ширинку и резко вздохнул, когда рука Миллера коснулась его члена. — Но не раньше, чем мы здесь закончим.