hot & cold

cw: nsfw

      присутствие мобэй-цзюня рядом всегда ощущалось зимним морозом, падающими на лицо снежными хлопьями, скольжению по тонкому слою льда на только-только замерзшей реке.       голос его всегда был тверд и холоден, подобно льду, острыми кристаллами впивающимся в порядком замерзшие, покрасневшие от холода ладони — а теплые варежки, способные согреть, как назло, были забыты дома.       руки мобэй-цзюня всегда были анемично холодными, что шан цинхуа порой не на шутку задумывался о физическом здоровье парня с инженерного факультета. высокого, одинокого, холодного, возможно, чуточку страшного, но способного согреть словами и объятиями мобэй-цзюня.       в голове все мысли только о нем. только о мобэй-цзюне. поел ли он, тепло ли оделся, выспался ли. тот, кого шан цинхуа боялся ровно также, как и смерти, теперь был самым желанным человеком из всех.       теперь мобэй-цзюнь был тем, кого шан цинхуа хотел бы согреть в ответ.       на фоне такого маленького — даже по меркам среднестатического человека — хлипкого шан цинхуа, мобэй-цзюнь был похож на скалу — острую и неприступную. но даже так, шан цинхуа желал защитить мобэй-цзюня, уберечь того от всех бед и невзгод, крепко обнять и никогда-никогда не отпускать.       первый раз, когда шан цинхуа ощущает исходящее от мобэя тепло, происходит, когда он обнимает цинхуа на прощание. если удар головой бедного филолога об грудь инженера считается объятием.       второй раз происходит, когда мобэй впервые обращается к цинхуа не на «эй, ты» или «цинхуа», а холодными длинными пальцами заправляет выбившуюся прядь за чужое ухо с мягким, полным любви взглядом негромко называет его «любовь моя».       в тот момент, кажется, каждая частичка тела шан цинхуа была согрета приятно разливающимся теплом слов, произнесенных вечно холодными губами.       вероятно, это означало признание в любви. не станет же он просто так называть цинхуа своей любовью, верно? не станет же?       третий раз происходит, когда мобэй-цзюнь падает лбом на плечо шан цинхуа, прося посидеть так немного. тепло медленно, но верно перерастает в жар, даже когда ледяные руки мобэя проскальзывают под тонкую футболку цинхуа, водят по спине возлюбленного, медленно пересчитывая позвонки.       мелкая дрожь прошибает его тело и шан цинхуа невольно прогибает спину, животом прижимаясь к телу мобэя, обвивает его шею руками, мягко касается губами его шеи.       и с тех пор мобэй перестает быть холодным для цинхуа. становится самым горячим, жарким, пылающим в руках цинхуа. кончики ушей мобэй-цзюня краснеют, стоит «его любви» взять его за руку, переплести пальцы и улыбнуться так ярко-ярко.       шан цинхуа смеется заливисто, рядом с ним всегда тепло, можно сказать, даже жарко. жарко настолько, что каждый из шерстяных свитеров мобэй-цзюня оказывается в самых далеких и пыльных углах спальни.       цинхуа тлеет в его руках, подобно сигарете, горячее дыхание обрамляет шею, прерываясь на либо немые, либо слишком громкие стоны, что шан цинхуа сдерживать не в силах. чувствовать его изнутри слишком интимно, слишком приятно, слишком горячо. мобэй предельно осторожен с ним, будто с коллекционной фарфоровой куклой, боится навредить, сломав одним небрежным движением.       ощущать внутри себя мобэя — холодно, но до одури приятно, когда все вокруг его любовника становится слишком жарким, когда волосы намокают от пота, прилипают ко лбу, когда донельзя разгоряченный член цинхуа трется об холодный пресс мобэй-цзюня.       возможно, тепла шан цинхуа хватит на двоих с лихвой, но в такие моменты холод тела мобэя как нельзя кстати. ну, или в жаркие летние дни.       шан цинхуа цепляется ногтями за спину мобэй-цзюня, едва ли не впиваясь в нее, прижимается к нему всем телом, будто отчаянно пытаясь слиться воедино, стать одним целым, чем-то вечным и нерушимым, быть вместе всегда, во веки вечные.       особенно цепко цинхуа хватается за мобэя, когда оргазм уже до невозможного близок, подбираясь с каждой секундой все ближе и ближе, подобно коварному хищнику, приметившему жертву для своего обеда.       перепачкать их животы в горячей сперме ощущается чем-то еще более интимным, чем все, что они делали до этого. и только, когда затуманенные разум и взгляд проясняются, цинхуа хочется сбежать, чтобы не чувствовать этого всепоглощающего стыда, но сил нет от слова совсем. да и тем более, мобэй-цзюнь, вероятно, испугался бы, убеги вот так цинхуа сразу после их первого раза.       шан цинхуа валится на плечо мобэй-цзюня, прижимаясь щекой к широкой груди в попытке охладить жар собственного тела. цинхуа хихикает, почти сонным голосом произнося:       — мой король так хорошо постарался.