Часть меня

***

Какой сейчас год? Где появился он на это раз? Открыв глаза, молодой человек видит пресловутый кабинет в своем герцогстве, от которого не смог отказаться точно также как и от возможности стать смертным. Жизнь держит его из последних сил, вырывая из него с каждым разом все более лакомый кусок открытой и широчайшей души. Однако ее истинной ценности уже никто не оценит по действительному достоинству. Она ничего не стоит, когда родная душа, родная кровь каждый раз крепчает в его сознании, сводит с ума и не выходит из обрушенных в прах дворцов, мысленно держа стены в собранном состоянии. Разум не сильно молодого человека не был подвержен коалиции, ведь не собирал его желания, разумные идеи и чувства воедино. Это было соизмеримо с ощущением полного опустошения, словно в тебе нет ни грамма живого. От одного слова «человек» находится всего лишь семь букв, семь глухих звуков. Таких же глухих, как и эта никчемная судьба. Судьба — не то, что Джеффри мог бы полюбить. В первые двадцать лет да, Луистер обожал жизнь, благословлял себя на счастливое будущее с любимым человеком. Но начиная со второй десятки понял, что судьба перестала быть его ключом. Она стала проклятием, отравляющим его нервные клетки, разлагая мозг на бесчисленные атомы. Все его стремления, его жизнь вдруг превратились в бесконечный ком повторяющихся событий. Как бы не возжелал парень разорвать этот порочный круг, как бы не желал умереть, держа руку любимой леди, но жизнь несправедлива по отношению к нему. Даже столь ничтожное и эгоистичное желание было всем отвергнуто. Избегая желаний судьбы, он бросает жребий и берет свой козырь, от которого чуть позже страдает еще больше. Бессмертие еще не гарант того, что жизнь повернется к Джеффри не спиной, а лицом. Тень, отбрасываемая этой спиной, вдруг стала хранилищем его жуткой, невыносимой боли. Так отвратительно ему еще никогда не было. С каждым разом находить все те янтарные глаза, наполненные солнечным светом и прелестными лучами, было гораздо больнее. Боль пронзала его тело, и лишь скупая слеза стекала по щеке, в то время как руки всецело располагались на худощавом стане. Скучает. Действительно скучает, трепетно обнимая и не желая отпускать из своих рук. «Прошу, не отпускай моей руки» — строгим голосом сказал парень, все еще надеясь, что когда-нибудь дух этой храброй девушки с чертами филантропа расцветет не только из-за множества людей и не только для них. А для него, только для него. О большем он не мог мечтать, учитывая, сколько раз это же бездыханное тело оказывалось в его руках, и сколько раз стремился избегать смерти. Глаза снова игриво сверкнули ему в ответ, словно ни одна жизнь еще ничему не научила. Как будто она наивно ничего не знает, ничего не понимает. А глаза-то ведь выдают истинный возраст их нескромного обладателя, как бы тот не избегал прямого взгляда. Шарлотта еще никогда не избегала Джеффри, хотя всегда относилась с опаской к его заботе о ней. Девушка не боялась его, однако кто-то точно также обрушалось в ее груди каждый раз, когда парень бережно прижимал к себе, пряча горючие слезы. «Она.. Стала всецело моей частью..» — подумал про себя молодой человек, сверкнув голубыми глазами из подлобья. Эта любовь его душила, убивала, а Шарлотта всегда в ответ лишь улыбалась, предаваясь своим мечтам о светлом будущем всех остальных. Сейчас его не волновало ничего, кроме янтарных глаз, всплывающих у него в памяти. И каждый раз это лицо выражало умиротворенность. Она знала обо всем, что происходит. И помнит. Но порочного круга не сменяет. Джеффри не опускает ее руки, а она все также улыбается, признавая вечность идеальным вариантом для всех, для него. А он едва только собирал свои осколки в кучу, как во все склеенные трещины снова кидали камни, бросали в кислоту, заставляли проживать жгучее ощущение не только внутри себя, но еще и снаружи. Во снах эта рука снова тянулась к нему, однако беспомощно падала на земь, оставаясь бессильной к року. Парень осознал, что потихоньку все самое человечное, то адекватное начало буквально съедаться его дикими позывами запереть Шарлотту, упиться ее запахом, плотью, прочувствовать это тепло, знать, что это все его. Не их. Только его. Они буду вместе, но только на все нам знакомые мгновения. Она будет тонуть к реках крови, но будет улыбаться, а Джеффри не будет ничего оставаться, чем переживать этот кошмар раз за разом, все ещё надеяться в своем сумасшествии, что вот оно — сейчас поймает. Но нет: янтарные глаза сверкали только в его сознании. Хотя давно уже превратились в нечто тусклого кварца того же цвета, очень блеклого, размытого неясными чертами.