Растворяю сердце тебе в чай

***

Мария честно сама не замечает, как влюбилась. Как плавится, когда слышит её голос, как ноги вмиг становятся ватными, стоит Лауре что—нибудь сказать, как ждёт от неё сообщения или звонка и как взволнованно дышит, отвечая ей. Не замечает, как чувства съедают изнутри, не замечает, насколько сильно влюбилась, не замечает, как её накрывает с головой. Ей всего сорок шесть, это её первая серьёзная влюблённость. В человека, который старше, в человека, который опытней, в человека, который того же пола, как и сама Третьякова. Просто не замечает и ныряет в этот омут, плюёт на всё, потому что ей просто хорошо. И это для неё главное. Она плавится от касаний. Случайных, специальных, ей всё равно, она просто плавится. Плавится, когда Лаура касается её руки, переплетает пальцы, аккуратно гладит, касается губами. Плавится от нежных, мягких поцелуев, едва скользящих по губам лёгкими бабочками. Плавится от аккуратных поглаживаний по талии, от рук, лезущих под блузку, но не пошло, а лишь с целью быть ближе, ощущать лучше. Плавится от наглых, жадных поцелуев, от языка, горячо скользящего во рту, от пылающих огнём Лауриных губ, скользящих по шее, прикусывающих нежную кожу. Плавится, когда чувствует наглые прикосновения на теле, когда ощущает руки, скользящие от талии к бёдрам, сжимающие ягодицы. Плавится, плавится, плавится. Плюёт на то, что у Лауры муж и двое детей. Она забывает это, когда Лаура, несмотря ни на что, посреди ночи срывается и едет к ней за МКАД. Она забывает про это, когда ощущает себя в крепких объятиях Лукиной, развалившись на диване и смотря очередной глупый фильм, даже не запоминает его название, главное, что она с Лаурой, а Лаура с ней. Забывает про это, когда Лукина грубо, резко вжимает её в кровать, вырывает хриплые стоны, заставляет терять голос и разум. Забывает, когда Лаура мягко и ласково гладит её по волосам и целует в висок, тихо шепча «Я люблю тебя». И она тоже любит. Она знает, что фанаты о чём-то догадываются. Якобы случайные касания, переглядки, улыбки, нежные и едва ли заметные, но от фанатов не укрываются такие казалось бы мелочи. Да и опять же, плевать она хотела. Она любит, и это главное. Она замечает все фанатские рисунки, все фанатские невероятно талантливые фотошопы, фанфики, другое творчество. И реагирует, реагирует, реагирует. Потому что не хочет чтобы их отношения стали все общественными. Возможно, фанаты никогда даже не узнают, что все догадки — чистой воды правда. Что все бурные реакции от Третьяковой, а иногда даже и от Лауры — почти официальное подтверждение, а не просто желание истребить шипп. Почти подтверждение. Почти официальное. Когда Маше грустно, Лаура всегда рядом. Обнимает, прижимает к себе, гладит по голове, запускает пальцы в отросшие белокурые волосы. Маша доверчиво жмётся ближе, утыкается Лауре в грудь, чувствует размеренное, спокойное биение её сердца и сама успокаивается. Лаура действует словно успокоительное: когда она рядом, успокаиваешься моментально. Успокаиваешься в крепких объятиях, тихом шёпоте слов любви на ухо, скользящих по виску и щеке мягких поцелуях, останавливающихся на губах, но не задерживающихся там надолго, лишь на чуть — чуть оставляющих там мягкие следы, фантомные ощущения которых не покидают ещё долго, а Мария и не против, на самом деле. Третьякова влюблена. Сильно, крепко и безоговорочно влюблена. Беспокойство накрывает, когда Лаура всё чаще отказывается от встреч, всё чаще сбрасывает звонки, всё реже отвечает на sms. Когда находит поводы не пересекаться на встречах, когда старается сесть как можно дальше, когда отказывается серьёзно поговорить и избегает Машу, словно не замечая всей её боли, всей Машиной любви, верности и преданности, ощущения предательства, которое теперь не отпускает Третьякову нигде. Словно не ощущает витающее в воздухе Машино одиночество. Словно не замечает Машиного грустного, потрёпанного вида, уставшего, севшего голоса, не замечает грусти в её некогда ярких, горящих пламенем влюблённости и окрылённости, свободы, глаз. Не замечает или старается делать вид. И добивает Машу окончательно. Маша выкуривает уже третью сигарету подряд, стряхивает пепел в подставленную пепельницу, когда вдруг вздрагивает от вибрации телефона. Смотрит на экран, видит родное «Лаура» на экране и берёт трубку, делая затяжку. — Чего хотела? — ни «привет», ни «здравствуй». С порога, грубо, до боли обиженно. Запрокидывая голову к потолку, выдыхает дым, ожидая ответа. — И тебе здравствуй, Маша, —Третьякова закатывает глаза, тушит сигарету и заходит в комнату, закрывает балконную дверь с громким хлопком. Сотни язвительных фраз вертятся на языке, желают сорваться, но Маша себя сдерживает и лишь сквозь сжатые зубы повторяет. — Чего ты хочешь? —Поговорить, Третьякова, — Мария буквально видит, как на том конце провода Лаура зажимает переносицу пальцами и трёт. Всегда так делает, когда задумчива. Она так хорошо её знает. — Хорошо. Говори, я внимательно тебя слушаю, —Лаура даже не удивляется детскому тону Машиного голоса. — Маша, пожалуйста. Ты же знаешь, я не хотела и не хочу тебя задеть. Я видела, как тебе тяжело, Маш, я видела. Прости меня, но я не могла ничего сделать, — Третьякова задыхается от злости, от обиды, от негодования. — Ты могла подойти! Ты могла поговорить со мной! Мы бы могли всё обсудить, и всё было бы хорошо, всё было бы как раньше, Лаур! Но ты решила избегать меня, тебе именно это показалось лучшим решением, Лаура. — У меня семья, Маш, — тихо говорит Лаура, и Третьякова чувствует ломающую слабость в теле. Семья. Она была всего лишь любовницей. Она была той, кого обычно в обществе называют «разлучницей», «разбивателем семей». Маша задыхается, но уже от боли, ярко пронизывающей тело. Задыхается от слёз, задыхается от чувств, её охвативших. Дрожащими руками сбрасывает звонок, закрывает рот руками и содрогается в беззвучных рыданиях. Она её так любила. Она была готова ради неё на всё: пройти огонь, воду и медные трубы, пройти сквозь моря и океаны, она была готова быть рядом всегда, всю жизнь быть бок о бок с этой женщиной, ставшей для неё буквально всем, но на деле оказалась лишь любовницей. Глотает слёзы, остаётся сидеть на полу, спиной облокачивается на диван, запускает руки в волосы, которые так и хочется отстричь, лишь бы не ощущать фантомные Лаурины прикосновения. Эмоционально выгорает, не остаётся сил ни на что. Пустым взглядом смотрит в стену, не замечает ничего вокруг себя. Хочет исчезнуть, хочет не чувствовать эту тупую боль внутри, хочет просто ничего не чувствовать. Но эта боль пожирает, разъедает всё, не оставляет за собой ничего хорошего, лишь заставляет чувствовать себя всё ещё живой. А Лаура, поцеловав сына в лоб, вновь срывается за МКАД.