Одинокий дедушка

Уже неделю шёл дождь. Но сейчас из-за этого было не особо обидно, так как Сакура умудрилась заболеть. Промокнув насквозь в первый день этого затянувшегося дождливого сезона, девочка проснулась с температурой и воспалённым горлом на следующее утро. Во второй день её болезни заглянула Ино, взволнованная отсутствием подруги на уроках. После чего обещала принести с домашней грядки букет самых лучших ромашек, на удачу. И заносить домашнее задание каждый день, чтобы жадная до знаний Сакура ничего не пропустила. На третий день с подругой заглянул Киба, передавая посылку от сестры. Хана завернула в бенто горячую рисовую кашу на мясном бульоне. Сверху шли орешки и сухофрукты, которые полагалось аккуратно есть с чаем. На четвёртый день, словно узнав о её болезни по какой-то странной цепочке, в окно постучался Какаши-сан. Правда, просто постучался. Его сразу после этого буквально дёрнули вниз. Сакура не могла сказать, кто это был, так как из-за сильной слабости лежала в кровати и хрипло дышала. Глаза слезились и было больно смотреть на свет. Так что девочка не была до конца уверена в том, что это настоящий Какаши-сан. Однако, мама позже передала, что заходили её знакомые. Странная троица передавала гостинцы — включая чакропилюли, которые не так уж легко достать. На пятый день на подоконнике загадочным образом появился букет цветов и горсть самых разных фруктов. Удерживала всю композицию плетёная из осоки корзинка, что намекала на тихого посетителя. Среди гостинцев оказались редкие в Конохе апельсины, сочные и действительно огромные. Совсем не похожи на привычные маленькие мандаринки. И какие-то странные коричневые плоды с зелёной мякотью. Мама потом порезала ей это богатство в салат и дала съесть после плошки мисо и переваренного мягкого риса. Глотать всё ещё было больно. На шестой день заглянул посмеивающийся отец. Передавая, что к ним заходила парочка с нашитыми на спине веерами. Рассказывал он про них как про хороший комедийный дуэт, где один вежливый и спокойный, а второй — шумный и говорливый. Мальчишки назвались посыльными, что передают что-то важное от старшего члена клана. Но при этом умудрялись крутить головой, заглядывая в дверной проём, и ненавязчиво спрашивать, как там Сакура. Это вызвало улыбку у девочки. А когда она увидела письмо, написанное от руки, чернилами, словно классическое клановое послание, она улыбнулась ещё шире. Учиха-оджиисама слал ей свои наилучшие пожелания и беспокоился о здоровье. Передавал свой привет её родителям и, ненавязчиво, отмечал, что если болезнь усилится, то готов поспособствовать с хорошим врачом. В какой-то момент Сакура даже позволила себе крамольную мысль, что это так здорово — иногда болеть. Вокруг тебя суетятся и заботятся. Обращаются как с чем-то хрупким. Исполняют прихоти и балуют вкусными вещами. «Жаль только,» – расстроенно шмыгнула, закончив откашливаться, – «всё это идёт с таким противным самочувствием.» Шёл седьмой день. И болезнь только-только начала отпускать измотанную девочку. Кашель, одолевший её, потихоньку становился менее болезненным, более редким. Мокрота липко выходила, очищая бронхи и лёгкие. Точно также, из-за бесконечных противных промываний и полосканий, освобождались пазухи. Ей всё ещё постоянно хотелось спать, но уже начали появляться силы на книги и домашнее задание. Так что девочка потихоньку старалась навёрстывать пропущенное время. «Даже со всеми плюсами общей заботы,» – размышляла девочка, сонно укладывая книгу на прикроватную тумбочку, – «я хочу поскорее выздороветь.» Шум дождя убаюкивал сильнее обычного. Сумерки за окном, из-за туч и пасмурной погоды, казались настоящей ночью. Огни с улицы разбегались по каплям, забрызгавшим окно. Странное настроение наполнило детскую комнату. – Всё это очень ограничивает, – пробурчала девочка себе под нос, выключая прикроватную лампу. Тени, странными пятнами ложившиеся на стены, тут же заплясали, как и полагается теням. Внезапно, Сакуре начало казаться, что среди них есть странные животные фигуры. Чернильно-чёрные, пугающие, и неестественно чёткие. Рука её тут же дернулась включить свет обратно. Да только это не помогло. Фигуры всё ещё были на стенах. Птички, мыши, чёрные кошки и странные мифические существа. – Ограничивает, – давно позабытый голос оказался большим сюрпризом, – это присматривать за идиоткой. К своему искреннему удивлению, Харуно увидела его. Того самого бледного мальчика из суновской передряги. Она распахнула было рот, чтобы что-то сказать, но он продолжил, игнорируя её. – Так ты хотя бы находишься на одном месте, а не ищешь неприятности. Сжавшись, испуганно, девочка изучала угловатую фигуру. Как и эти непонятные образы на стенах, фигура тоже была чернильно-чёрная. Подозрительно знакомая чёрная одежда укутывая бледного мальчишку. Светлый, почти с полупрозрачной кожей, он больше напоминал привидение столетия назад почившего болезненного аристократа. Однако, блестящий хитай-ате выдавал в непрошенном госте шиноби. Пусть и подозрительно юного. Как она сама. – Я тебя видела, – только и смогла прохрипеть девочка, которой, с большим усилием, давалась каждая буква. Мальчишка выглядел недовольным. – Хоть это ты запомнила, – его глаза чёрными провалами смотрели на неё, ощущаясь холодными угольками, – идиотка. Это был точно он. Лицо его, удивительно, не выражало ничего. Ровное и бледное, как пустой лист бумаги, оно безвыразительно было направлено к ней. Абсолютно бесстрастно изучая сжавшуюся под одеялом фигурку. – Почему ты здесь? – снова постаралась прохрипеть девочка. Разодранное бесконечным кашлем, горло болезненно саднило. Каждое слово давалось с трудом, будто она выталкивала изнутри острые колючки репейника. Он ответил ей не сразу. Словно специально, демонстративно, мальчишка начал осматриваться. Его чёрные глаза скользнули по пастельным обоям, шторам с цветочной вышивкой, аккуратно сложенным вещам на письменном столе, полкам с ровными рядами книг. Изучая окружение, неизвестный не выказывал ничего внешне. Но ощущение от него было странное. Какая-то сложная эмоция, которую Сакура не могла оформить. Кажется, он злился. Но почему? Она не делала ничего плохого. Чернильный взгляд замер на Сакуре, буквально промораживая её насквозь. – Зашёл навестить, – кратко ответили ей. Мальчик не приближался. Он стоял ровно посередине комнаты. Но это заставляло Харуно ощущать себя не в своей тарелке. Это была её комната. И она его не звала. – Кто ты? – попытала счастье она снова. В конце-концов, её горло болело слишком сильно, чтобы начинать шуметь раньше времени. И, по её смутным воспоминаниям из Ветра, этот мальчик не имел дурных намерений. Только сложный характер и любовь к обзываниям. Он снова как-то особенно внимательно на неё посмотрел. – Ты не знаешь, – просто ответил мальчишка. Лицо его не выражало ничего. Только чуть шевелилась кожа вслед за движением челюсти, когда он говорил или моргал. Но, если присмотреться, можно было заметить лёгкую синеву под его глазами. Усталость. Не совсем такую же, но очень похожую на ту, от которой страдала сама Сакура. Идущую изнутри. – Не знаю, – согласилась она с ним. – А ты, знаешь? Вопрос слетел с её языка буквально случайно. Спонтанно. Пожалуй, он родился из сложного переплетения эмоций и температуры. В ответ на сюрреалистичность ситуации. Бледнолицый мальчик моргнул, как сова. Пусто, широко раскрывая глаза. – Знаю что? – глупо повторил он. Дрогнувший голос выдал что-то, что почти вырвалось у него изнутри. Харуно пожала плечами, неопределённо взмахнув рукой. – Кто я, – она чуть качнула голову влево и вправо. – И кто ты? В комнате воцарилась тишина. Сакуре казалось, что на периферии зрения кружатся странные бесформенные тени. Чернильные образы, которые она увидела на стенах. Но девочка не отводила взгляд от своего безымянного собеседника. – А ты, – тихо-тихо начал он, – знаешь? Кто ты? Сакура моргнула. Открыла рот, но застопорилась и замолчала на секунду. У неё было слишком много вариантов, что подходили и не подходили в этой ситуации. – Вот именно, – но неизвестный мальчик не стал ждать, пока она подумает как следует над подходящими словами. – Никто не знает. Так что ничем мы не отличается. И, развернувшись резко, он скользнул к окну. – Стой..! – попыталась было Харуно, но он не послушался. Тихо распахнулась створка, еле слышно звякнув стеклом, и чернильный мальчишка выскочил наружу. В самый ливень. – … зонтик хоть возьми, – растерянно закончила Сакура. Она смотрела какое-то время ему вслед. Но так и не поняла, что чувствовать по поводу этого странного визита. Даже не обсудили ничего. – Я — Харуно Сакура, – зачем-то чётко и громко проговорила девочка в тишине своей комнаты. Ответом ей послужил только шелест дождя и лёгкий щелчок выключателя, погрузив комнату в темноту.

* * *

Умино Ирука любил пасмурную погоду точно так же, как он любил солнечные дни и морозные утренние рассветы. Дождь навевал на него сладкое чувство меланхолии. Оно пахло любимым папиным чаем и маминым мисо. Молодой специалист в такие дни тихо улыбался себе под нос и насвистывал старую, давно забытую мелодию. В этот же день ностальгическое настроение юноши было взбаламучено чьим-то возгласом. Покрепче перехватив сумки с продуктами и потяжелевший от струй воды зонтик, он обернулся. За углом, рядом с раменной, спорили двое. – …если вы не прекратите меня терроризировать, то я вообще перестану и с тобой, и с Кака-ши на это время общаться! – Нохара Рин выглядела воистину гневной. – Это старые традиции и дела моей семьи. Если я буду его игнорировать, то я оскорблю дедушку. А я не могу себе такого позволить! Понимая, что случайно оказался свидетелем чужой ссоры, Ирука смутился. Он не был любителем настолько откровенно лезть в чужие дела. Потому поспешил отвернуться и пойти по своим делам. – Так и будешь молчать, Обито? – сквозь шум дождя, затихая, доносился девичий голос. – Нечего сказать?... В ответ не донеслось ни словечка. А рубленые фразы Рин, постепенно, становились всё неразличимие. Ирука лишь вздохнул. «Надеюсь, Сакура не видит их с такой стороны,» – ноги его аккуратно обходили особенно глубокие лужи. – «И, надеюсь, они вскоре решат свои проблемы.» Умино поглубже вдохнул свежий влажный аромат. Отдавало землей и пылью сельских дорог, посвежевшими травами и, совсем немного, озоном. «Какими бы эти проблемы ни были.» Брюнет кратко кивнул. Вдохнул снова и снова. И выкинул всё из головы. Он слишком любил дождливую погоду, чтобы портить её такими вещами.