Hard times — это check на прочность

Миша носится как белка в колесе: работа, дом, семья, новостная лента, которую можно читать строго на публике, в офисе и не дольше, чем позволяет обеденный перерыв; и снова работа до ночи, ведь что-то ещё можно успеть, что-то ещё можно сделать. Поставщики носятся в панике, начальство рвёт на голове волосы, а Миша работает. Координирует задачи отдела, пишет письма — всем, от зарубежных коллег до знакомых по сфере. Бестужевский чат днём и ночью пестрит миллионом типично бестужевских проблем: Николай с Дулмой застряли на неопределённый срок в Лондоне, у близняшек конфликт с директором их выставки в Таллинне, маменька не может найти нужное лекарство, Пашу, кажется, отчисляют с его филфака — и это всё прямо сейчас и одновременно. Мишина жизнь и жизни всех вокруг него решительно идут под откос на скорости, которую они себе раньше и вообразить не могли, и впервые в жизни он не знает, что делать и как этот процесс остановить. К счастью, у него есть Антон. Антон медленно ведёт языком от основания члена до головки, движение длинное, мокрое, жаркое, и Миша рефлекторно поджимается в удовольствии всем телом от пальцев на ногах до зажмуренных узкими щёлочками глаз. Он выдыхает накопившуюся усталость, съезжает по спинке дивана пониже и дальше раздвигает ноги. У него брюки спущены до лодыжек, на рубашке расстёгнуты лишь несколько нижних пуговиц, обнажая промежность и живот, и он, наверное, сейчас смешон: помятый, с голой задницей на диване и с полным энтузиазма и страсти Антоном между ног. Но сил думать ещё и об этом попросту нет. Кончился Миша. Кончился. Пока ещё не кончил — но это уж Антон наверняка быстро исправит. Антон помогает ему рукой, растирает естественную смазку самыми кончиками пальцев, щекотно-приятно, обводит бугристую венку вдоль ствола и, перехватывая толстый член у основания, берёт в рот головку. У него жаркий рот и совершенно отсутствуют какие-то внутренние запреты и чувство стыда. Он сосёт громко, влажно, с удовольствием, и возбуждение в Мише накапливается неторопливо, в такт издаваемым им звукам. Так же постепенно, волнами, находило на окружающих ощущение надвигающегося пиздеца — неотступно и накрывая с головой. Сначала — с недоверием, что это (оргазм/пиздец, нужное подчеркнуть) вообще возможно, а потом со спокойной уверенностью, что его-то им не пережить. Миша чуть мотает головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать посторонние мысли в такой неподходящий момент. Антон берёт за щёку, и Миша снова прикрывает глаза, чувствует, как мокнет в подмышках, скручивает в животе, как перехватывает дыхание и чуть влажные от выступивших вдруг слёз (это злость, уговаривает себя он) ресницы щекочут щёки. Делает вдох — глубокий, как учили, и выдыхает резко, с громким всхлипом. Он думает — о правильном, о нужном, о его Антоне, таком любящем и старательном сейчас, о его руках и языке, ритмичном движении головы. Но сосредоточиться не получается, и чувство неминуемого провала суматошными картинками мешает отдаться процессу и выключить наконец мозг. Либидо ни к чёрту. — Тош, — ещё через несколько мучительно-приятных минут сдаётся он. — Антон. И легонько дёргает поднявшего голову Антона за ухо. — Давай всё-таки не сегодня? Антон выпускает член изо рта, прижимается щекой к его бедру и переводит дыхание. Молчит пока, прикидывает что-то в уме. Смотрит внимательно, взгляд нечитаемый, а глаза привычно серые, штормовые. Возможно, радуется, возможно, жалеет сейчас своего Мишку, затраханного жизнью и ничем больше. А Мише его тоже жалко, у Антона ведь проблем — с горкой, как и у всех сейчас. Но он всё равно вырвался домой вовремя и расстарался для Миши, пытался поддержать его, морально, физически, а тот его подвёл. Усталость и отчаяние последних дней сплетаются в крепкий змеиный клубок с уязвленным мужским самолюбием и кусают Мишу в самое сердце, вызывая у того нечто сродни панике. Хочется исчезнуть, закрыться в комнате одному, на секунду хочется никогда не встречать Антона, чтобы не подвести его сегодня — вот так, глупо и страшно. Но эта-то секунда и отрезвляет, и Миша смотрит на него другими глазами, наконец разглядев на дне Антоновых глаз понимание и любовь. — Устал? — спрашивает тот. Миша закрывается ладонями, растирая по лицу усталость и едва не случившийся срыв, и отвечает так честно, как только может: — Да пиздец, Тош. Антон вместо ответа молчит и, кажется, никуда дальше не торопится. Кивает только сочувственно, понимающе и чуть поворачивает голову, целуя Мишу в коленку. Они так и сидят в тёмной гостиной: Антон и не подумал включать свет, когда втаскивал его вслед за собой в квартиру, а после набросился с голодными поцелуями и целовал, пока они не оказались на диване, Миша не лишился пояса, а его брюки будто сами не сползли вниз. — Можно я помогу? Антон проводит раскрытой ладонью по внутренней стороне Мишиного бедра, не задевает ничего жизненно важного, но Миша всё равно весь подбирается снова и, садясь ровнее, перехватывает его руку у себя в паху. На кончиках пальцев всё ещё ощущается прежнее возбуждение, и Антон на коленях перед ним — лучший для того катализатор. За то короткое время, что они здесь сидят, у него успели покраснеть губы и слюна блестит на подбородке, а глаза хитрющие-хитрющие и пальцы в Мишиной хватке шевелятся, легонько задевая кожу и чувствительно проводя против роста светлых волос между ног. Антон знает его, как никто другой, и если кто-то сейчас может вытащить все до последней важной мысли из натруженной Мишиной головы, то это именно он. — Весь день думал о том, как буду тебе сосать, — признаётся он, и Миша не может сдержать рвущийся наружу смешок. Он откидывается назад на диван, не выпуская Тошиной ладони. — Могу поделиться подробностями. Мишино движение тянет Антона вверх вслед за ним, и тот не сопротивляется и не мешает Мише прижать себя ближе, пока они почти не сталкиваются носами. Антон тоже устал. Его выдают глубокая складка между бровей и мелкая рыжая щетина на щеке, которую он забыл или не успел сбрить утром. Миша видит его всего, как в зеркале, и умирает от этой смертной любви. — Не уверен, что рассказ о том, какой у меня замечательный хуй, может мне сейчас помочь. — У тебя охуительный хуй. — Антоновой уверенностью в этом факте можно пробивать стены, и Миша, вопреки собственным заверениям, всё-таки расплывается в довольной улыбке, а Антон, будто ждавший как раз этого момента, жадно ловит её губами. Он расслабляется в их поцелуях. Неглубоких и привычных. Антон прижимается к нему одними губами, а потом лижет нижнюю и всасывает её в рот, слабо прикусывая, пока Миша обнимает его за плечи и доверяет ему себя и весь свой груз. Антон на вкус как смазка с Мишиного члена, как поздний кофе, который он наверняка успел влить в себя, выбегая из офиса, как сам Антон, как море, как весь смысл Мишиной жизни на кончике его языка. Усыпив его бдительность, Антон просовывает между ними руку, и Миша, забывшись, стонет в голос, как раненый, слишком громко и искренне даже для собственных ушей. — Ты вообще весь охуительный, — делится с ним Антон, как по секрету, а сам лапает Мишу между ног грубо, по-хозяйски, и контраст его действий со сладостью и любовью в его голосе заводит по новой. — Обожаю, какой он у тебя большой. Антон снова проводит пальцами вдоль головки, сжимает пальцы кольцом вокруг неё и ведёт вниз, туго, посуху, но так, так жарко. Мишу прошибает, как от разряда тока, он выгибается под его весом, но Антона так просто не сдвинуть, не остановить. Он шепчет ему прямо в губы, словно делится секретом, доступным только ему одному. — Такой красивый, Миш, ты даже не представляешь. Балдею, когда ты у меня в руках, тебе тоже нравится, когда я так делаю, да? Могу сжать, могу приласкать, могу из тебя верёвки вить, стоит только нажать вот здесь. Он двигается слишком быстро, слишком резко, почти больно, но как ни удивительно, эта боль срабатывает там, где не помогала ласка. В Мише что-то щёлкает, как переключатель, его бастионы наконец пасуют перед этой атакой, отключая мозг, и теперь он может только беспомощно наблюдать, как Антон буквально вырывает из его рук контроль. — Обожаю чувствовать его в себе, мне так хорошо становится, мне всегда так хорошо с тобой. Обожаю какой ты сильный, можешь поднять меня и разложить, как тебе нравится, да, Миш? Будто я не вешу ничего, и вставить глубоко, аж искры из глаз, чтобы мог только подмахивать и твоё имя стонать. Мне так хорошо с тобой, Миш, ты такой хороший… Его дыхание сбивается прямо посреди предложения, Антон злобно шипит и стонет: «‎блядь, запястье…» — проклинает слабое человеческое тело и перехватывает Мишин член другой рукой. Миша тоже получает шанс перевести дыхание, озирается будто ополоумевший, а потом каким-то чудом, наитием, шарит рукой вокруг себя и находит за диванными подушками смазку. Разбросанные по всей квартире ёмкости — величайшее благо, которого их ещё никто не лишил. Не успели. Не дождутся. — Какой ты умничка! — радуется Антон, отбирая у него тюбик. — Миша, ты умничка, я тебе сегодня уже говорил? Он забирается к нему на диван, привстаёт на коленях, опираясь на Мишино плечо одной рукой. В тишине между ними привычно, успокаивающе звучит щелчок колпачка, и Антон льёт щедро, размазывая прохладную смазку по всей длине. Его слова гипнотическим речитативом струятся Мише прямо в уши, он прикусывает розовую мочку, после зализывая ранку, но не замолкает, кажется, даже чтобы сделать вдох. — Миша, ты всё можешь, ты всегда всё делаешь правильно, давай. Выеби меня, как только ты умеешь, ну же, давай же. Антон держится за него, уверенный, что Миша не даст ему упасть, а потом откидывается назад и медленно, сведя брови в напряжении, опускается на его член. Всё вокруг замирает яркой вспышкой, а Миша, наоборот, словно просыпается от сковывающего его сна. — Охуенное ощущение, — резюмирует Антон, пропуская его на полдлины будто ни в чём не бывало, — ни на кого тебя не променяю. Он откидывается назад, опирается одной рукой на Мишино бедро, вторую держит всё ещё на его плече и двигается по чуть-чуть, привыкая к размеру. Зрелище охуенное. Антон перед ним как на ладони, он вытянут от макушки до лобка, губы сосредоточенно поджаты, мышцы бёдер напряжены, грудь ходит ходуном, возбуждённый член оказывается зажат между ними. Он на Мише, для Миши, и Миша не может думать ни о чём другом. Мишины движения нарочно медленны, чтобы не нарушить хрупкое равновесие между ними. Он наклоняется вперёд, трётся лицом о его солнечное сплетение, ключицы, вылизывает соски, нежно, ласково, но чувствительно, так что Антон вскрикивает от неожиданности, когда Миша вдруг прикусывает кожу вокруг острыми зубами, оставляя после себя красные следы. — Сделай мне хорошо. — Слова Антона звучат как команда, как приказ. — Я знаю, у тебя получится. Антон перемещает руку с плеча на затылок, грубо прихватывая воротник рубашки, короткие волоски и кожу там, с силой тянет Мишу на себя. Обещает: — У тебя всегда получается. Он впивается очередным укусом-поцелуем Мише в губы и с усилием опускается на всю длину. Мир, до этого тяжёлым потолком нависавший над Мишей, распадается на рваные осколки, которые после собираются лишь по крупицам, не давая составить полной картины. Его широкие ладони у Антона на заднице, сжимающие крепко, до синяков. Движения Антона над ним, плавные, лёгкие, как утренняя морская волна, как смывающий после себя все дурные воспоминания прибой. Он изгибается в Мишиных руках, дразнит его, зовёт за собой, пока Миша не выдерживает и не рвётся к нему навстречу. Миша упирается пятками в ковёр и начинает толкаться вверх, слегка подбрасывая Антона вверх с каждым толчком. Он знает, что делать. Двигается уверенно, сильно, как делал много раз, а Антон встречает его на полпути и подхватывает его движения, помогая довести их обоих до оргазма. Вместе им легче. Вспышка, метеорит, которого Миша так долго ждал, ослепляет его, выжигает всё на своём пути и прочищает ум, оставляя в его голове лишь самое главное. Он шепчет о своей любви Антону прямо в кожу, а Антон наваливается на него всем весом, прижимает крепче, обвивает руками и ногами, защищая своим телом от стремящегося уничтожить их мира. Он прячет раскрасневшиеся щёки в изгибе Мишиной шеи и говорит с ним в ответ. У Миши в ушах снова шумят волны, но на этот раз чувство, которое накрывает его с головой, как одеялом, это не паника, а любовь. Комфорт, нежность, спокойствие, защищённость. Он всё ещё не знает, как жить дальше, как решать тысячу накатившихся на него одновременно дел. Но этого пока никто не знает. В окутавшем его в это мгновение шуме Миша не разбирает толком даже признаний, которыми делится с ним сейчас Антон. Но он на сто процентов уверен в том, что уже знает слова, что тот хочет ему сказать.